испытывая, его брови сошлись,
образовав выпуклые  холмики, которые  подпирались чуть  меньшими
складками,  и   так  мы  оба  стояли,  слитые  в  рукопожатии  -
главнокомандующий и тайный посланник.
      -  Служба!  -  сказал  он.-  Нелегкая  вещь!  Служи,  мой
мальчик. Будь здоров!
      Я отдал  честь, выполнил  разворот кругом  и  вышел,  еще
около двери  слыша, как  он пьет  остывший чай.  Могучий это был
старец - Кашебладе...





                               2


      Еще оставаясь  под впечатлением  о командующем, я вышел в
секретариат. Секретарши  прихорашивались и  помешивали  чай.  Из
раструба  пневматической   почты  выпала  стопка  бумаг  с  моим
назначением, подписанных завитушкой командующего.
      Одна из  служащих приложила  к каждой  из них  поочередно
штамп "Совершенно  секретно" и  передала другой, которая занесла
их  все   до  одной  в  картотеку,  после  чего  картотека  была
зашифрована на  ручной машинке,  ключ шифра  на виду  у всех был
уничтожен, все оригиналы документов сожжены, пепел после просева
и регистрации  помещен в  запечатанный сургучом  конверт с  моим
идентификационным номером.  Его положили на подъемник и отослали
в хранилище.
      За всем этим - хотя происходило все это тут же, при мне -
я наблюдал  как  бы  издали,  ошеломленный  внезапным  оборотом,
который  приняли  события.  Загадочные  замечания  командующего,
несомненно, относились  к делам столь секретным, что в отношении
их были  допустимы только  намеки. Рано  или поздно  меня должны
были посвятить  в суть  дела,  поскольку  иначе  я  не  смог  бы
приступить к  выполнению миссии.  Я не  знал даже,  имеет ли она
вообще что-либо  общее с  затерявшимся вызовом,  но  эта  деталь
бледнела перед фактом моей совершенно неожиданной карьеры.
      Эти размышления были прерваны появлением молодого брюнета
в мундире  и при  сабле. Он  представился  как  тайный  адъютант
командующего лейтенант Бландердаш.
      Многозначительно  пожав   мне  руку,   он   сказал,   что
прикомандирован к  моей особе.  Затем пригласил  меня в кабинет,
находившийся напротив  по коридору,  угостил меня  чаем  и  стал
распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных,
раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.
      Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в
особенности носа.  Лишь потом я сообразил, что и то, и другое он
считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне
уместнее  всего  запастись  терпением.  Минут  через  пятнадцать
лейтенант провел  меня по  предназначенному только  для офицеров
проходу к  служебному лифту,  с которого мы вместе сняли печать,
после чего поехали вниз.
      - Извините,-  проговорил он,  когда я уже собирался выйти
из лифта в коридор,- вы случайно не имеете склонности к зевоте?
      - Не замечал. А что?
      - Ах, ничего. Зевающему, знаете ли, можно заглянуть прямо
внутрь... А вы, не приведи Господь, не храпите?
      - Нет.
      - О,  это хорошо.  Так много  наших людей  погибло  из-за
храпа...
      - Что с ними стало? - опрометчиво спросил я.
      Бландердаш усмехнулся,  прикоснувшись к  футляру, который
скрывал нашивки на мундире.
      - Если вас это интересует, не хотите ли взглянуть на наши
коллекции?  Как  раз  на  этом  этаже,  вон  там,  где  колонны,
расположен Отдел Экспозиций.
      - Охотно,-  ответил я.-  Но не  знаю я, располагаем ли мы
для этого временем.
      - Ну конечно же,- ответил он.
      Наклонив голову, он указал мне путь.
      -   Впрочем,   это   будет   не   просто   удовлетворение
любопытства. В нашей профессии чем больше знаешь, тем лучше.
      Он открыл  передо мной  самые обычные лакированные двери.
За   ними    поблескивали   другие,   стальные.   После   набора
соответствующей   комбинации   цифр   на   кодовом   замке   они
раздвинулись, и тайный адъютант пропустил меня вперед.
      Мы оказались  в большом и ярко освещенном зале, в котором
не было ни одного окна. Потолок поддерживали колонны, стены были
покрыты великолепными гобеленами и коврами, выдержанными главным
образом в оттенках золота, серебра и черного цвета.
      Ничего подобного раньше я никогда не видел.
      Материал, из  которого они были выполнены, напоминал мех.
Между колоннами  стояли  на  навощенном  основании  застекленные
демонстрационные стенды,  витрины на изящных ножках и гигантские
сундуки с поднятыми крышками.
      Ближайший  к   нам  был   полон  маленьких   предметиков,
переливающимися словно  драгоценные камни. Я узнал в них запонки
от сорочек.  Их тут  было, пожалуй, миллионы. Из другого сундука
поднимался конус  из продолговатых  жемчужин.  Лейтенант  подвел
меня к  витрине под  стеклом. Искусно  подсвеченные,  лежали  на
бархатной подстилке  искусственные уши,  зубные мосты,  имитации
ногтей, бородавок,  ресниц, фальшивые  флюсы и горбы - некоторые
были показаны  для наглядности  в разрезе,  чтобы была  видна их
внутренняя   структура;    встречались   надувные    экземпляры,
доминировал, однако,  конский волос.  Отступив  назад,  я  задел
сундук с  жемчужинами. Меня  пробрала дрожь  -  это  были  зубы:
большие и  маленькие, как жемчужинки, лопаткообразные, с дырками
и без, молочные, коренные, мудрости...
      Я поднял  глаза на  своего проводника, который, сдержанно
улыбаясь, указал  мне на  ближайший гобелен.  Я подошел  к  нему
поближе.  Поверхность   его  сплошь   была   покрыта   париками,
бакенбардами, пышными  бородами, располагавшимися  на нейлоновой
основе так,  что пряди златовласых имитаций образовывали на фоне
остальных большой государственный герб.
      Мы перешли в следующий зал.
      Он был еще просторнее. Никелированные рефлекторы освещали
витрины, заполненные самыми разнообразными странными предметами:
карточными колодами,  имитациями различных  подарков, сырами.  С
ребер  потолочного  перекрытия,  обшитого  деревом  лиственницы,
свешивались фальшивые  протезы, корсеты,  платья. Не  было здесь
недостачи и  в поддельных насекомых - эти последние, выполненные
с совершенством, какое может себе позволить лишь могущественная,
располагающая  любыми   средствами  разведка,  занимали  целиком
четыре  ряда   стеклянных   шкафов.   Адъютант   не   спешил   с
объяснениями,  словно   был  убежден,   что  собранные  в  столь
громадном количестве вещественные доказательства говорят сами за
себя, и  только тогда,  когда я среди множества экспонатов готов
был пропустить  какой-то, достойный  внимания, он  делал  в  его
направлении  предупредительный   жест  рукой.   Одним  из  таких
движений он  привлек мое внимание к кучке маковых зерен, лежащей
на белом  шелке и находящейся под стеклом, искусно отшлифованном
таким образом,  что непосредственно  над  кучкой  маковых  зерен
прозрачный покров,  утолщаясь, переходил в мощную лупу, заглянув
в  которую,   я  увидел,  что  зернышки  мака,  причем  все  без
исключения, были  слегка выщерблены.  Изумленный, я повернулся к
лейтенанту с новым вопросом, но он лишь сочувственно улыбнулся и
развел руками  в знак  того, что  ничего сказать мне не может, а
его оттененные  усиками полноватые губы, зашевелились, беззвучно
произнося слово  "секретно". Лишь у следующих дверей, распахивая
их передо мной, он обронил:
      - Занимательные у нас здесь трофеи, не так ли?
      Эхо  наших   шагов  разнеслось   по  залу   с  еще  более
великолепным убранством.  Я поднял  голову. Всю  стену  напротив
занимал  гобелен:   превосходная   композиция,   выдержанная   в
оранжевых и  иссиня-черных тонах,  изображающая какой-то  важный
государственный акт.  Адъютант после некоторого колебания указал
мне на  подстриженные черные  бачки, которые  явно были когда-то
частью парадного  одеяния одного  из сановников,  давая при этом
понять, что они принадлежали разоблаченному лично им агенту.
      Из-за колонны  повеяло холодом,  что свидетельствовало  о
близости широкой  анфилады.  Я  уже  не  разглядывал  экспонаты,
ошеломленный, потрясенный,  в растерянности  шел следом  за моим
проводником мимо  их искрившихся  от яркого света россыпей, мимо
экспозиций вскрытия  сейфов, искушения, проделывания отверстий в
каменных стенах, продырявливания гор и осушения морей, поражался
многоэтажными  махинами,   предназначенными  для  дистанционного
изучения  мобилизационных   планов,  для   превращения  ночи   в
искусственный день  и наоборот.  Мы прошли через зал с огромными
хрустальными колпаками,  посвященный подделке  солнечных пятен и
планетных орбит.  Вплавленные  в  толщу  какого-то  драгоценного
камня, сверкали снабженные этикетками и разъяснительными шифрами
имитации созвездий и фальсификаты галактик.
      У  стен   бесшумно  работали   мощные  вакуумные  насосы,
поддерживающие  высокое   разряжение   и   сверхнизкий   уровень
радиации.  Только   в  таких  условиях  могли  существовать,  не
распадаясь, поддельные атомы и электроны.
      От  избытка   впечатлений  голова   у  меня  шла  кругом.
Бландердаш, несомненно,  понимал мое  состояние, ибо  предложил,
чтобы мы  направились к  выходу. Перед дверями с номерным знаком
мы вскрыли  печать на  верхнем кармане  его мундира, и он извлек
конверт с  нужным сочетанием  цифр и паролем, лишь после чего мы
смогли открыть дверь.
      Где-то в  середине пути  через Отдел  Экспозиций я  начал
мысленно готовить  комплименты, которые  я выскажу после осмотра
этой грандиозной коллекции, теперь, однако, я не мог выдавить из
себя  ни   слова.  Видимо,   Бландердаш  понимал  причины  моего
молчания, поскольку не делал попыток его нарушить.
      Так,  молча,   мы  дошли  до  лифта,  у  которого  к  нам
приблизились два  молодых, как  и он,  секретных офицера.  Отдав
честь, они  вежливо извинились передо мной и отозвали лейтенанта
в сторону.
      Произошел короткий  обмен фразами, за которым я наблюдал,
опершись плечом  на  стену.  Бландердаш,  казалось,  был  слегка
удивлен. Подняв  брови, он  стал  что-то  говорить  выглядевшему
более старшим  офицеру,  но  тот  сделал  отрицательный  помотал
головой, быстро  указал локтем  в мою  сторону.  На  этом  сцена
закончилась.
      Адъютант, не  попрощавшись со  мной, удалился  вместе  со
старшим офицером,  младший же  приблизился ко  мне и объяснил, с
предупредительной вежливой улыбкой, что он должен проводить меня
в Отдел Эн.
      У меня  не было  никакой причины воспротивиться этому. Мы
уже входили  в  распечатанный  лифт,  когда  я  спросил  о  моем
предыдущем цицироне.
      - Как, простите? - спросил офицер.
      Он приблизил  ухо к  моим губам,  прижав при  этом руку к
груди, словно у него заболело сердце.
      - Ну,  Бландердаш... его, наверное, отозвали по службе? -
Затем я добавил: - Я знаю, что не должен спрашивать...
      - Ну  что  вы,-  поспешно  проговорил  офицер.  Медленная
многозначительная усмешка  растянула его  тонкие губы.-  Как  вы
сказали? - задумчиво спросил он.
      - Извините?
      - Это имя...
      - Бландердаш? Ну, как же, ведь так зовут этого адъютанта,
не правда ли? Я ведь не ошибся?
      - О, конечно же, нет,- быстро проговорил он.
      Усмешка его становилась все более многозначной.
      - Бландердаш,- пробормотал он.
      Лифт замедлил движение перед тем как остановиться.
      - Ха... Бландердаш... ну-ну, давайте.
      Я не  мог определить,  к кому, собственно, относилось это
"ну-ну, давайте"  - возможно,  ко мне,  поскольку как раз в этот
момент он  отворил дверь. Я бы много дал, чтобы знать это, но мы
уже быстро  шли по  коридору,  направляясь  к  одной  из  череды
блестящих лакированных  белых  дверей.  Он  распахнул  дверь,  я
переступил через  порог, и  он тут  же  закрыл  ее  за  мной.  Я
очутился  в   узкой  длинной  комнате  без  окон.  Над  четырьмя
стоявшими в  помещении столами  горели низко опущенные лампы, за
столами работали  средних лет  офицеры. Из-за  жары они были без
кителей, которые  висели на  стульях. В  рубашках с подвернутыми
манжетами корпели они над кипами бумаг.
      Один из  них выпрямился  и пристально  посмотрел на  меня
черными, блестящими за стеклами очков глазами.
      - Вы по какому делу?
      Я подавил в себе прилив раздражения.
      -  Специальная   миссия  -   по  поручению   командующего
Кашебладе.
      Я заблуждался,  полагая, что офицеры при этих моих словах
поднимут головы.
      - Ваше  имя? -  задал мне  вопрос тем  же строгим голосом
офицер  в  очках.  У  него  были  мускулистые  руки  спортсмена,
покрытые загаром и замысловатой шифрованной татуировкой.
      Я назвал  свое имя.  Почти в  ту же секунду он надавил на
клавишу маленькой машинки, стоявшей на его столе.
      - Характер миссии?
      - Специальная.
      - Цель ее?
      - Об этом я и должен узнать именно здесь.
      - Да?  - проговорил он. Затем снял френч со спинки стула,
надел его,  застегнул, поправил чехлы на эполетах и направился к
внутренней двери.
      - Следуйте за мной.
      Я двинулся  следом за  ним и  только тогда,  оглянувшись,
заметил, что  офицер, который привел меня сюда, вообще не входил
в комнату, а оставался в коридоре.
      Мой новый  проводник зажег  на столе  рефлектор и,  стоя,
представился:
      - Подшифровщик Дашерблад. Прошу садиться.
      Он  нажал   кнопку  звонка.  Молодая  девушка,  вероятно,
секретарша, внесла два стакана чая и поставила их перед нами.
      Дашерблад  уселся   напротив  меня   и  некоторое   время
помешивал ложечкой в стакане.
      - Вы  ждете, что  я введу вас в суть вашей миссии, не так
ли?
      - Да.
      - Гм...  Это трудная  и сложная  миссия... да... довольно
своеобразная, господин... Извините, как вас зовут?
      - По-прежнему все так же,- ответил я с легкой усмешкой.
      Офицер тоже  улыбнулся. У  него были  отличные зубы,  его
лицо в ту минуту дышало свободой и искренностью.
      - Х-ха, великолепно. Благодарю вас. Итак... сигарету?
      - Благодарю вас, я не курю.
      - Это  очень хорошо.  Человек  не  должен  иметь  никаких
дурных привычек. Так, минутку.
      Он встал  и зажег верхний свет, и тогда я увидел огромный
несгораемый шкаф  цвета  олова,  закрывавший  собой  всю  стену.
Дашерблад последовательно  набрал нужные  цифры на барабанах его
замка.
      Когда массивная  стальная дверь бесшумно приоткрылась, он
принялся  перекладывать   груды   папок,   заполнявших   отсеки,
разделенные металлическими перегородками.
      - Я дам вам инструкцию,- начал он. Услышав басовитый звук
зуммера, он замолчал, повернулся и посмотрел на меня.
      -  Извините...   Видимо,  что-то   срочное.   Может,   вы
подождете? Это займет самое большое пять минут.
      Я кивнул  головой. Офицер  вышел, тихо притворив дверь. Я
остался один напротив приоткрытой двери сейфа.
      "Уж не  собираются ли  они подвергнуть  меня испытанию? С
помощью такой  наивной, глупой  уловки?"  -  подумал  я  не  без
возмущения. Целую  минуту я сидел спокойно, но постепенно как-то
само собой голова моя повернулась в сторону шкафа. Я тут же стал
смотреть в  противоположную сторону,  но там мой взгляд встретил
зеркало,  в  котором  опять-таки  отражался  шкаф  с  секретными
бумагами. Я  решил пересчитать дощечки паркета. К сожалению, пол
был покрыт  линолеумом. Я  переплел пальцы  рук и  стал усиленно
всматриваться  в  побелевшие  костяшки  пальцев,  пока  меня  не
охватил гнев.  Почему это я не могу смотреть, куда захочу? Папки
были черные,  золотые, розовые.  С  этих  последних  свешивались
шнурки,  снабженные   тарелкообразными  печатями.   Одна  папка,
лежавшая наверху, была с большим бантом. "Мне нечего опасаться,-
подумал  я.-   В  конце   концов,   миссию   мне   доверил   сам
главнокомандующий,  поэтому   в  случае   необходимости  я  могу
сослаться на него. Но о какой такой необходимости я думаю?"
      Я посмотрел  на часы.  С момента ухода офицера прошло уже
десять минут. В комнату не проникал ни малейший шорох.
      Стул, на котором я сидел, был жесткий - с каждой минутой,
секундой я ощущал это все отчетливее. Я положил ногу на ногу, но
так было  еще хуже.  Я встал, подправил брюки, чтобы не измялась
складка, и поспешно уселся снова. Теперь на меня воздействовал и
письменный стол,  на который я оперся руками. Я пересчитал папки
на полках  по вертикали и по горизонтали, затем снова потянулся.
Минуты шли. Все острее давал о себе знать голод. Я допил остатки
чая и  выцарапал сахар  со дна  стакана.  Мне  было  уже  просто
невмоготу смотреть  на открытый сейф с папками. Я был уже просто
в бешенстве.  Взглянув на часы, я убедился, что прошел уже целый
час. Когда  миновал второй, я стал терять надежду на возвращение
офицера. Что-то, видимо, с ним приключилось. Но что?
      Может, то  же самое,  из-за  чего  внезапно  был  отозван
Бландердаш?  Этот,   как  его   там...  Кашердаш,  Бландеркларш,
Дашдерблад,  Блакдердаш?   Я  был   совершенно  не  в  состоянии
вспомнить -  вероятно, от  голода и  злости. Я  встал и принялся
нервно прохаживаться по комнате.
      Почти три  часа один  на один  с открытым сейфом, набитым
секретными бумагами - даже подумать страшно, чем это пахло. Ну и
свинью же  мне подложил  этот... как же его все-таки звали? Если
бы меня вдруг кто-нибудь спросил, кого я жду...
      Я решил  выйти. Хорошо,  но куда  я пойду? Вернуться в ту
комнату,  через  которую  я  сюда  попал?  А  если  меня  станут
спрашивать?
      Моя   история    будет   звучать    неправдоподобно,    я
предчувствовал это.  Я уже  видел  лица  судей.  "Офицер,  имени
которого вы  не помните, оставил вас одного в комнате с открытым
несгораемым шкафом? Замечательно, но старо. Может, вы придумаете
что-нибудь более  оригинальное?" Мне  было жарко, по шее и спине
текли капли пота, в горле пересохло.
      Я выпил  чай офицера,  быстро  посмотрел  по  сторонам  и
попытался закрыть  сейф. Замок  не желал защелкиваться. Я вращал
цифровые барабанчики  и так, и эдак - дверь упрямо отскакивала и
никак не  хотела захлопываться.  Мне показалось, что из коридора
донеслись звуки шагов.
      Я отскочил  от шкафа,  зацепив при  этом рукавом папки, и
целая кипа  их вывалилась  на пол.  И тогда я сделал невероятную
вещь -  залез под  стол. Я  видел  только  ноги  вошедшего  -  в
форменных брюках,  в черных  остроносых ботинках.  С  минуту  он
стоял неподвижно, затем тихо закрыл дверь, на цыпочках подошел к
сейфу и исчез из поля моего зрения. Я услышал шелест поднимаемых
бумаг,  к   которому  через  некоторое  время  добавилось  тихое
пощелкивание.  Я   все  понял.   Он   фотографировал   секретные
документы. Значит, это был не офицер, а...
      Я на  четвереньках вылез  из-под стола  и,  пригибаясь  к
полу, направился  к выходу.  Затем вскочил,  бросился к  двери и
одним прыжком  очутился в коридоре. Когда я с размаху захлопывал
дверь, на долю секунды передо мной мелькнуло бледное, искаженное
страхом лицо того человека.
      Фотоаппарат выпал из его рук, но прежде чем он долетел до
пола, я  был уже далеко. Расправив плечи и выпрямив спину, я шел
размеренным,  преувеличенно   твердым  шагом,   минуя  изгибы  и
повороты коридора,  ряды белых  дверей, из-за которых доносились
приглушенные отголоски  служебной  возни  вместе  со  стеклянным
перезвоном, в котором не было уже ничего таинственного.
      Что делать?  Куда идти?  Доложить обо  всем? Но ведь того
человека там  наверняка уже  нет, он  убежал, ясное  дело, сразу
после меня.  Там остался  лишь шкаф, открытый несгораемый шкаф и
разбросанные бумаги.  Внезапно у  меня мурашки побежали по телу.
Ведь в  соседней комнате я назвал свое имя, не говоря уже о том,
что меня  привел туда тот молодой офицер. Они должны уже обо мне
знать. По  всему Зданию, наверное, уже объявлена тайная тревога.
Меня уже ищут, все лестницы, выходы, лифты взяты под наблюдение.
      Я посмотрел по сторонам. В коридоре царила обычная суета.
Офицеры проносили  папки, похожие,  как две  капли воды,