"Я  совсем  забыл",  "а  что  мне  следует  делать?",
"испытание", "предварительное  изучение"... Вы уже поняли? Вижу,
что поняли.  Но для  чего эта  мина отчаяния?  Каждый пользуется
шифром, как  умеет. Вы тоже научитесь профессиональному подходу.
Все ведь в порядке, правда?
      - Раз вы так говорите...
      - Больше  уверенности в  себе, мой  дорогой, служба  есть
служба,  безличный   ход  дел.  Бывают  осложнения,  неожиданные
повороты, но  вы, избранный  для столь  трудной  миссии,  вы  не
отступите перед всякими пустяками. Тем более, что они неизбежны.
Сейчас  я   направлю  вас   в  Отдел   Шифрования,  там  имеются
специалисты куда  лучше меня. Они объяснят вам, что к чему, не в
порядке обучения,  а просто  в дружеской  беседе. Инструкция тем
временем будет ожидать вас здесь.
      - Я даже не просмотрел ее.
      - А кто вам запрещает?
      Я развернул  сверток  с  бумагами.  Некоторое  время  мой
взгляд блуждал  по страницам  машинописного  текста,  наконец  я
прочел выхваченный наугад отрывок:
      "Сознание   не   воспринимало   ничего,   лишь   отражало
окружающее..."
      Мои глаза метнулись вниз, пропустив десяток строк.
      "До той  минуты ты  совсем не  думал о  том,  что  будешь
делать дальше.  Протянув руку к задвижке, ты вдруг впервые после
пробуждения  осознал,   где  находишься,   и  словно  бы  ощутил
неподвижный  белый  лабиринт,  который  за  тонкой  перегородкой
бесстрастно ожидал твоего бесконечного блуждания".
      - Что  это? -  пролепетал я,  поднимая глаза  на  майора.
Страх тяжелым жаром разлился у меня в груди.
      - Шифр,-  равнодушно проговорил  он, разыскивая  что-то в
бумагах  на   своем  столе.-   Ведь   инструкция   должна   быть
зашифрована.
      - Но это звучит, как...
      Я не договорил.
      - Шифр  должен напоминать все, что угодно, за исключением
шифра,- ответил он.
      Перегнувшись через стол, он забрал у меня инструкцию. Мои
пальцы скользнули по бумажным листкам.
      - Я не мог бы захватить ее с собой?
      - Зачем? Это будет ждать вас здесь.
      В его голосе звучало неподдельное удивление.
      - Ну, может, мне растолкуют ее в этом Отделе Шифрования.
      Он рассмеялся.
      - Да,  видно, что  вы новичок. Но это ничего. Необходимые
навыки еще  войдут вам  в кровь. Как же можно доверять кому-либо
свою   инструкцию?    Ведь   о   вашей   миссии   знают,   кроме
главнокомандующего,  лишь   начальник  штаба   и  я,  всего  три
человека.
      Я молча  проводил взглядом  инструкцию, которую  он снова
упрятал в сейф, после чего покрутил наборными дисками, словно бы
поигрывая ими.
      - Господин  майор, можете  ли вы  хотя бы вкратце описать
мне, что  собой представляет моя миссия? Ну, хоть в двух словах,
в самых общих чертах? - спросил я его.
      - В  общих чертах?  - протянул  он, после  чего  принялся
покусывать нижнюю  губу. Непослушная прядь светлых волос закрыла
ему левый  глаз, но  он не  стал убирать  ее. Он стоял, опершись
кончиками пальцев  о стол,  засунув по-ученически  язык за щеку.
Потом вздохнул  и улыбнулся.  На его левой щеке отчетливее стала
заметна ямочка.-  Ну, что  мне с  вами делать,  что мне  с  вами
делать? - повторил он.
      Он вернулся к сейфу, снова вынул из него бумаги и, вращая
цифровые диски захлопнутой дверцы, сказал:
      - У  вас ведь  есть папка,  а? Давайте  положим все это в
нее, хорошо?
      Он принял пустую папку от секретарши, у которой я оставил
ее на столе, и запихнул в нее бумаги.
      - Прошу!  - проговорил  он и  вручил мне  ее, весело щуря
глаза.- Наконец-то она у вас есть, эта ваша инструкция, причем в
какой папке! В желтой... ого-го!
      - Разве этот цвет что-нибудь значит?
      Моя  наивность   развеселила  его,   но   он   постарался
удержаться от улыбки.
      - Значит  ли он  что-нибудь? Отлично  сказано! Значит, да
еще как!  А теперь мы пройдемся вместе. Мне лучше самому отвести
вас, так будет быстрее. Прошу, туда.
      Я поспешил  за ним, стискивая под мышкой распухшую папку.
Мы вышли  в коридор  и зашли  в следующее, длинное, напоминающее
классную комнату  помещение. На  стенах над  головами работников
висели плакаты  с изображением  акведуков  и  водных  шлюзов.  В
следующем помещении  их сменила  огромная, от  потолка до  пола,
карта полушарий какой-то красной планеты.
      Проходя мимо,  я присмотрелся поближе и узнал марсианские
каналы. Сам  майор открывал  передо мной  двери. Мы  шли один за
другим по  узкому проходу  между столами.  Сидевшие за ними даже
головы не поднимали, когда мы проходили мимо них.
      Еще одна  вытянутая в  длину комната.  Здесь  на  большом
цветном плакате  была изображена  увеличенная в размерах крыса в
разрезе от  головы  до  хвоста.  В  стеклянных  ящиках  блестели
чистенькие, словно  бы наскоро  собранные из  вылущенных орехов,
скрепленных  проволочками,   скелеты   грызунов.   Комната   эта
отличалась от  других тем,  что загибалась  вбок.  В  ее  изгибе
корпело за  микроскопами десятка полтора человек. Вокруг каждого
были разложены стеклянные пластинки, пинцеты, баночки с какой-то
густой прозрачной жидкостью, вероятно, клеем.
      Они помещали на стеклышки обрывки бумаги, мокрые и чем-то
измазанные,    разглаживали    их,    высушивали    специальными
подогревателями и  соединяли с  ювелирной точностью.  В  воздухе
чувствовался резкий запах хлора.
      За спинами  людей с  микроскопами была  дверь, ведущая  в
коридор.
      - Да,  чтоб не  забыть,- пониженным  голосом доверительно
произнес майор, взяв меня за руку, когда мы оказались одни среди
белых стен.-  Если вам  нужно  будет  что-нибудь  выбросить  или
уничтожить - какой-нибудь документик ненужный, лишнюю записочку,
черновичок -  прошу вас,  не пользуйтесь уборной. Этим вы только
доставите нашим людям лишние хлопоты.
      - Извините, как? - спросил я.
      Он нетерпеливо поднял брови.
      - Да-а,  вам нужно  объяснять все с азов. Моя вина, что я
забываю об  этом. Это  был Отдел  Утилизации. Он  соседствует  с
моим, и мы прошли через него, чтобы сократить путь. Так вот, все
нечистоты фильтруют  и поцеживают  -  это  ведь  дорога  наружу,
возможность для  потенциальной утечки  информации. А  вот и  наш
лифт.
      Лифт как  раз остановился, когда мы к нему подошли. Дверь
открылась, из кабины вышел офицер в длинной шинели со скрипичным
футляром под  мышкой. Он  извинился перед  нами, что  слегка нас
задержит, поскольку ему нужно еще вынести свертки.
      Едва он вернулся за ними в лифт, как где-то рядом грохнул
выстрел.
      Офицер выскочил  из лифта,  захлопнул  его  дверь  ногой,
швырнул в  нас охапкой  свертков, которые  держал в руках, а сам
побежал по  коридору, открывая  на ходу футляр. Тяжелый сверток,
как снаряд, угодил мне в грудь.
      Ошеломленный, я отлетел к стене возле двери лифта.
      Из-за угла  коридора загрохотал пулемет, что-то ударилось
в штукатурку над моей головой, и все заволокла известковая пыль.
      - Ложись! - закричал Эрмс.
      Он рванул  меня за  руку и  сам тоже  бросился на  пол. Я
лежал рядом  с ним среди раскиданных свертков, все вокруг прямо-
таки гудело  от выстрелов,  грохот гулял  по коридору  из одного
конца в  другой, пули  пели над  нами, стены  взрывались  белыми
облачками рикошетов.  Бежавший высоко задирая полы шинели офицер
упал на  самом повороте,  выпустив  из  рук  скрипичный  футляр.
Оттуда выпорхнуло  белое облачко  бумажек, закружившихся  словно
снежинки. Воздух  уже пропитался  едким  запахом  пороха.  Майор
сунул мне в руку маленькую непрозрачную ампулу.
      - Как  только дам знать - в зубы и разгрызть! - прокричал
он мне в ухо.
      По коридору кто-то бежал.
      Внезапно раздался такой грохот, что я чуть не оглох. Эрмс
начал выхватывать  из кармана  запечатанные сургучом  пакеты. Он
запихивал их  в рот, жевал с величайшей поспешностью, выплевывая
печати, как косточки.
      Снова раздался оглушительный грохот.
      Офицер, упавший  на повороте,  хрипел в агонии. Его левая
нога стучала о каменный пол.
      Эрмс сосчитал  эти постукивания,  приподнялся на локтях с
возгласом: - Два и пять, наша взяла! - и вскочил на ноги.
      Вокруг было уже тихо.
      Он отряхнул с меня пыль и подал мне папку, которая лежала
на полу, со словами:
      - Пойдемте.  Я еще  постараюсь достать  для вас обеденные
талоны.
      - Что это было? - с трудом пробормотал я.
      Умирающий все  еще выстукивал поочередно то по два, то по
пять раз.
      - О, ничего особенного. Демаскировка.
      - И... как же так? Мы... просто уйдем?
      - Да.
      Он указал на хрипящего.
      - Понимаете, там уже не мой отдел.
      - Но этот человек...
      -  Семерка   им  займется.   Ага,   вот   уже   идут   из
Теологического, видите?
      И в  самом деле,  по коридору  к нам  приближался офицер-
священник, перед которым шел мальчик с колокольчиком.
      Заходя в лифт, я все еще слышал стук шифрованной агонии.
      Кабина остановилась  на десятом этаже, но майор не спешил
отворять дверь.
      - Могу я попросить у вас кодосохранитель?
      - Извините? - не понял я.
      - Я имел в виду ту ампулу...
      - А-а, конечно...
      Я все  еще сжимал  ее в  руке. Он  спрятал ее  в  кожаный
футляр, напоминающий портмоне.
      - А что в ней такое? - спросил я.
      - Да, собственно, ничего особенного.
      Он дал мне первому выйти из лифта.
      Мы направились  к ближайшей  двери. В  квадратной комнате
сидел неимоверно  толстый человек,  который, помешивая чай, грыз
конфеты из бумажного пакета.
      Кроме него  здесь никого не было. В задней стене кабинета
имелась маленькая,  совершенно черная  дверца. Даже ребенок едва
ли смог бы в нее протиснуться.
      - Где Прандтль? - спросил Эрмс.
      Толстый офицер,  не переставая  жевать, показал  ему  три
пальца.  Мундир   на  нем   был  расстегнут.  У  меня  создалось
впечатление, что он вот-вот стечет со стула, на котором сидит.
      У него  было отекшее  лицо, налившаяся  жиром шея,  вся в
складках, дышал  он шумно,  с присвистом. Казалось, того и гляди
задохнется.
      - Ладно,-  сказал майор.- Прандтль сейчас придет. Вы пока
подождите здесь.  Он вами займется. Когда освободитесь, зайдите,
пожалуйста, ко мне за талонами. Хорошо?
      Я обещал, что не премину это сделать.
      Когда он  ушел, я  перевел  взгляд  на  толстяка.  Тот  с
хрустом поглощал конфеты.
      Я присел  на  стул  у  стены,  стараясь  не  смотреть  на
болезненно жирного  офицера, потому  что он раздражал меня своим
чавканьем, а еще более тем, что выглядел так, словно его в любую
минуту может  хватить апоплексический  удар. Складки кожи на его
шее прямо-таки  посинели под  щетиной коротко остриженных волос.
Его тучность была его крестом, мученичеством. Он дышал, прилагая
такие усилия,  на которые  можно было  решиться, пожалуй, лишь в
случае крайней  необходимости, и  то на  минуту, а  он делал это
постоянно, и притом будто бы вообще этого не замечал.
      Он боролся  за каждый  глоток воздуха  и грыз  конфеты. Я
испытывал неодолимое желание вырвать у него пакет со сладостями.
Он жрал  их, глотал,  краснел, синел  и лез  липкими пальцами за
новыми. Я переставил стул и сел к нему боком. Повернуться к нему
спиной я  как-то не  решился -  вовсе не потому, что это было бы
невежливо, но  просто я  боялся, что  он там сзади задохнется, а
мне вовсе не хотелось иметь позади себя труп.
      На некоторое время я прикрыл глаза. Много бы я дал, чтобы
выяснить, улучшилась  ли моя  ситуация. Мне казалось, что да, но
слишком многое  этому "да" противоречило. То, что Эрмс готов был
меня отравить - а сомнений в отношении содержимого ампулы у меня
не было,-  в этом  я не  имел к  нему претензий.  Несколько хуже
обстояло дело  со старичком  в золотых  очках. У  меня  не  было
уверенности, окончательно  ли я  развязался с  этой историей. Во
всяком случае не было похоже, чтобы это дело грозило мне какими-
либо  неприятностями   в  будущем.  Теперь  у  меня  была  более
серьезная причина  для озабоченности  -  инструкция.  Дело  было
вовсе не  в том,  что она  очень уж  сильно походила на протокол
моих перемещений  внутри Здания и даже, более того, моих мыслей.
В конце концов я все еще мог оставаться объектом испытаний, хотя
Эрмс и отрицал это категорически. Ведь он сам потом признал, что
разговор наш  не следует  понимать буквально,  что  он  является
шифром, а  значит, каким-то  образом соотносится с не названными
непосредственно значениями, которые стояли за ним, как невидимые
призраки. Гораздо хуже было нечто иное.
      В глубине  души я начал сомневаться в самом существовании
инструкции.
      Правда, я  старался убедить  себя, что  ошибаюсь, что моя
подозрительность не  имеет оснований,  что  без  действительного
намерения послать  меня куда-то с весьма важной миссией никто не
интересовался бы  мной и не подвергал никаким испытаниям. Ведь у
меня ничего  не было  на совести, и я не имел здесь, собственно,
никакого веса,  кроме этого  неожиданного назначения,  этой  все
время   откладываемой,    задерживаемой   и    вновь    частично
подтверждаемой миссии.
      Если бы  мне позволили  в ту  минуту задать  один, только
один-единственный вопрос,  он звучал бы так: чего от меня хотят?
Чего от меня хотят на самом деле?
      Я готов  был с  радостью  принять  любой  ответ  -  кроме
одного.
      Офицер  за  столом  оглушительно  засопел.  Я  вздрогнул.
Высморкавшись, он  заглянул в  платок, потом  сопя, с  разинутым
ртом и оттопыренными губами, спрятал его обратно в карман.
      Дверь отворилась. В комнату вошел высокий, худой, сутулый
офицер. Было  в нем  что-то такое  - трудно  было  сказать,  что
именно,-  от   чего   он   производил   впечатление   штатского,
переодетого в мундир.
      В руках у него были очки, которыми он быстро вертел, стоя
в шаге от меня.
      - Вы ко мне?
      - Я  к господину  Прандтлю из Отдела Шифрования,- ответил
я, слегка приподнимаясь с места.
      - Значит,  ко мне.  Я  капитан  Прандтль.  Пожалуйста  не
вставайте. Вы насчет шифров, да?
      Эта фонема прозвучала как сделанный в меня выстрел.
      - Да, господин капитан.
      - Пожалуйста, без званий. Чаю?
      - Охотно.
      Он подошел  к маленькой  черной дверце и из руки, которая
через нее  высунулась, принял  поднос с  двумя уже  наполненными
стаканами. Он поставил его на стол и надел очки. Тут же лицо его
словно бы  подобралось, худое,  вызывающее, все  в нем встало на
исходные позиции и застыло.
      -  Что   же  такое,   по-вашему,  шифр?  -  спросил  он.-
Пожалуйста, расскажите мне, что вы об этом знаете.
      Он словно бы бил металлическим голосом во что-то твердое.
      - Это  система условных  знаков, которую можно при помощи
ключа перевести на обычный язык.
      - Да?  А запах?  Например, запах розы является шифром или
нет?
      - Нет,  поскольку он не является символом чего-то, а лишь
самим собой, запахом. Если бы он означал что-то другое, тогда он
мог бы, будучи символом, стать знаком шифра.
      Я   отвечал    по    возможности    оживленно,    пытаясь
продемонстрировать   умение   ясно   мыслить.   Толстый   офицер
наклонился в  мою сторону, его мундир вспучился на жирном брюхе,
собрался складками,  грозя оборвать  пуговицы. Я  не обращал  на
него внимания,  глядя на  Прандтля,  который  снял  очки,  чтобы
повертеть их в руках, отчего лицо его расслабилось.
      - А  как  вы  думаете:  роза  пахнет  так  просто  или  с
определенной целью?
      - Ну,  она пытается  привлекать запахом  пчел, которые ее
опыляют...
      Он кивнул.
      - Хорошо.  Перейдем к  обобщениям. Глаз  преобразует  луч
света в  нервный код, который мозг расшифровывает и воспринимает
как свет. Ну, а сам луч? Он ведь ниоткуда. Его послала лампа или
звезда. Информация  об этом  заключена в его структуре. Ее можно
расшифровать...
      - Какой  же это  шифр? -  прервал я  его.- Ни  лампа,  ни
звезда не  пытаются ничего  скрыть, в то время как шифр скрывает
свое содержание от непосвященных.
      - Да?
      -  Но   это  же   очевидно!  Дело-то  ведь  в  намерениях
посылающего сообщение.
      Я замолчал и придвинул к себе чай.
      В стакане  плавала муха.  Секунду назад  ее там  точно не
было. В  таком случае, ее, наверное, подбросил толстый офицер? Я
взглянул на  него. Он  ковырял в носу. Я выловил муху ложечкой и
бросил на  блюдце. Она  упала на  него со  стуком. Я потрогал ее
пальцем. Она была из дутого металла.
      - В  намерениях? -  проговорил  Прандтль,  снова  надевая
очки.
      Толстый - глядя на моего наставника, я старался не терять
и его  из виду  - шарил,  пыхтя, по  карманам, лицо его при этом
делалось все  более бессмысленным, шея у подбородка раздувалась,
как воздушный шар. Вид его прямо-таки вызывал отвращение.
      - Вот  световой луч,-  продолжал Прандтль.-  Его  послала
какая-то звезда. Какая? Гигант или карлик? Горячая или холодная?
Какова ее  история? Что  ждет ее  в будущем?  Можно ли узнать об
этом по ее лучу?
      - Можно, располагая соответствующими знаниями.
      - И чем тогда будут эти знания?
      - Чем они будут?..
      - Ключом. Разве не так?
      - Ну...
      Я медлил с ответом.
      - Световой луч не является шифром.
      - Нет?
      - Нет,  потому что  никто не  скрывал в нем эти сведения.
Впрочем, если  следовать вашей  точке зрения,  то можно прийти к
выводу, что все является шифром.
      -  Правильно,   мой  дорогой.  Все  является  шифром  или
маскировкой чего-то. В том числе и вы.
      - Это шутка?
      - Нет. Это правда.
      - Я являюсь шифром?
      - Да. Либо маскировкой. Точнее, связь здесь такая: каждый
шифр является  маской, камуфляжем,  но не  каждая маска является
шифром.
      - В отношении шифра я мог бы в конце концов согласиться,-
произнес  я,  осторожно  подбирая  слова.-  Вы  имеете  в  виду,
вероятно,  наследственность,   эти  маленькие  наши  собственные
изобретения, которые  мы носим  в каждой  частичке своего  тела,
чтобы оттиснуть их в потомках... но маскировка? Что я имею с ней
общего?
      - Вы?..  Прошу прощения,-  ответил Прандтль,- но меня это
дело не  касается. Не  я буду  решать ваше  дело. Ко  мне это не
имеет никакого отношения.
      Он подошел  к дверце  в стене.  Из руки,  которая  в  ней
появилась -  должно быть,  она была женской, поскольку я заметил
покрытые красным  лаком ногти,-  он взял  бумажку и  протянул ее
мне.
      "Угроза флангового  удара -  точка,- читал  я,- направить
подкрепления в  сектор УП-19431  - точка  -  за  квартирмейстера
седьмой оперативной группы Ганцни рст плк дипл - конец".
      Я поднял голову, откладывая в сторону обрывок телетайпной
ленты, и слегка подался вперед.
      В стакане плавала вторая муха.
      Жирный офицер,  должно быть,  бросил ее  туда, пока я был
занят чтением. Я посмотрел на него. Он зевал. Это выглядело так,
словно он умирал с разинутым ртом.
      - Ну, что это такое? - спросил Прандтль.
      Его голос  донесся до  меня словно  издалека. Я  заставил
себя встряхнуться.
      - Какая-то расшифрованная депеша.
      - Нет. Это шифр, который требует расшифровки.
      - Но ведь это какое-то секретное донесение.
      -  Нет.-   Он  снова   отрицательно   покачал   головой.-
Маскировка шифров  под видом  невинных сообщений, вроде каких-то
там частных  писем или  стишков -  это все относится к прошлому.
Сегодня каждая  сторона стремиться  создать у  другой  видимость
того, что посылаемое не является шифровкой. Вы понимаете?
      - До некоторой степени...
      - А  теперь я  покажу вам тот же самый текст, пропущенный
через ДЕШ - так мы называем нашу машину.
      Он снова  приблизился к дверце, выхватил из белых пальцев
ленту и вернулся с ней к столу.
      "Баромосовитура инколонцибаллистическая матекосится чтобы
канцепудроливать  амбидафигигантурелию  нео