ом. Но не зови меня с собой.
     Я знал, что я должен подойти к ней, театрально грохнуться на  колени и,
спрятав  лицо в складках  платья,  клясться  не  покидать  ее  до  последних
минут...
     Я сдернул со  стены  "микки" и, как ошпаренный, вылетел  из дома. Шагов
через  пятьдесят опомнился и  присел, на камень. По  фону  вызвал Педеля  со
всеми своими палками и свитерами и в ожидании его съежился под пронзительным
весенним ветром. Черт побери, до  чего люди  всегда умели портить все вокруг
себя! Кто бы мне поверил, что после всего этого я еще продолжал ее любить. Я
сам бы не поверил. Но я ее все еще любил. Я знал, что говорить ей об этом --
бесполезно,  потому что  она  примет  это  лишь  как утешение, а  выдумывать
что-нибудь я сейчас просто не мог. Сил не было. Потому что я ее любил.


        Глава VII

     Я  мчался  вперед,  словно  за мной  по  пятам  гнались  изголодавшиеся
леопарды.  Проскочил  лес  с  такой  скоростью,  что  за  мной  стоял  туман
осыпающегося с  елей  снега. Оглянулся. Нет,  рано  --  мобиль, спускающийся
сюда,  будет виден из Егерхауэна. Я  круто свернул влево и  понесся  вниз по
склону. Скорость была  сумасшедшей даже для такого безопасного спуска.  Но я
его хорошо знал. Постепенно я начал тормозить. Потом  резко поставил лыжи на
ребро и остановился.
     "Хижина... Хижина..." -- вызывал я, поднеся "микки"  к самому  рту, так
что он стал теплым и матовым,
     "Хижина слушает. Чем могу помочь?" -- раздался металлический голос.
     Ну, конечно, при  экипаже в  четыре человека дежурить у фона людям было
нецелесообразно. Вероятно,  роботы рассматривали все поступающие сообщения и
только в крайних случаях подзывали людей.
     "Прошу одноместный мобиль на пеленг, -- сказал я. -- Пеленг по фону".
     И запустил "микки" на пеленговые сигналы.
     Облаков  не было, и  Хижину я увидел издалека. Она стремительно неслась
мне навстречу. Тонкая черная фигурка выплясывала на площадке какой-то  дикий
танец. Разумеется, это могли  быть или Туан, или Илль. Я потянулся к щитку и
поймал  по фону  Хижину. Из  черного диска полетели восторженные вопли: "Эй,
вахта, поднять сигнальные огни! На горизонте один из наших кораблей!"
     Мобиль шлепнулся у самых ее ног.
     --  Скорее! -- кричала она. -- Именно сегодня вы нам нужны вот так! Ну,
вылезайте, вылезайте, а то он сейчас вернется.
     Именно сегодня я и не был расположен  прыгать, как весенний зайчик. Мне
хотелось  излиться.  Я хотел Джабжу. Мне нужна была его жилетка. Я  вылез  и
начал ворчать:
     -- Благовоспитанная горничная не  свистит в два пальца при  виде гостя,
словно юнга на пиратском корабле, а складывает руки под передником и вежливо
осведомляется, что посетителю угодно.
     -- Ладно,  ладно, будет  вам и благовоспитанная  горничная,  будет даже
чепчик, а сейчас ступайте вниз -- нам не хватает механика.
     Она схватила меня за руку и потащила в узкую щель двери.
     --  Скорее,  скорее,  --  она  бесцеремонно  втолкнула  меня  в  кабину
грузового лифта. -- Мы хотим успеть, пока не вернулся Туан...
     -- А чем я могу быть полезен?
     -- Что-то не ладится с блоком звукового восприятия.
     -- У чего?
     -- У Туана.
     Я  не успел  переспросить, как  лифт остановился, и  Илль потащила меня
дальше,  через обширные  помещения, которые,  насколько  я мог догадываться,
были   аккумуляторными,   кибернетическими,  кладовыми  и   киберремонтными.
Наконец,  в  небольшой  комнате  с  голубоватыми  мягкими  стенами  я увидел
остальную троицу. Лакост и Джабжа наклонились над сидящим в кресле Туаном и.
кажется, причесывали  его, помирая со смеху. Илль подбежала  и залилась  так
звонко, что я сам ухмыльнулся.
     Наряд  Туана  меня  потряс.  Весь в белых  блестящих доспехах, особенно
подчеркивающих   его   стройность,   в   белоснежных   замшевых   перчатках,
обтягивающих кисть, которой позавидовала  бы  и сама Илль, он  развалился  в
кресле, предоставив товарищам подвивать и укладывать свою  роскошную бороду.
Аромат восточных духов плыл по комнате. Я смотрел на него и не мог понять --
на  кого он больше похож: на прекрасного рыцаря-крестоносца или на  не менее
прекрасного сарацина?
     -- Подымись, детка, и приветствуй дядю, -- велел Джабжа  и дернул Туана
за роскошный ус.
     Туан выпрямился.
     Я  обомлел. Это был Туан и не Туан. Это был самый великолепный робот на
свете, с самой  конфетной, слащавой физиономией, от которой настоящему Туану
захотелось бы полезть на стенку.
     "Туан"   отвесил    сдержанный,   исполненный   благородства    поклон.
Чувствовалась дрессировка Лакоста.
     -- Ну? -- спросила Илль.
     -- Выставьте его в парикмахерской, -- посоветовал я.
     -- Жаль, нет всемирной ассоциации старых дев, -- сказал Лакост.
     -- Он фигурировал бы на вступительных испытаниях, -- подхватил Джабжа.
     --  Мальчики, отдайте его мне,  --  потребовала  Илль. --  Ручаюсь, что
снова введу идолопоклонство.
     --  Это  все очень  весело,  но  он  работает  нечетко.  Рамон, вас  не
затруднит покопаться в одном блоке?
     И мы с Лакостом бесцеремонно влезли в белоснежное брюхо этого красавца.
     С полчаса мы доводили  его до блеска,  изредка перекидываясь шуточками.
Мальчик заработал, как  хронометр. Насколько я  понял, он предназначался для
простейших  механических работ,  но основной его  задачей  было  дублировать
Туана  в его инструкторской  деятельности.  Для  этого  он  намотал  на свой
великолепный ус не только  пособия и инструкции по альпинизму и горнолыжному
спорту,  но  также  архивы  базы со  дня  ее основания  и  все  исторические
документы, относящиеся к  Швейцарскому заповеднику,  что  на деле  оказалось
потрясающим перечнем трагических событий, случившихся в этих  горах.  Нечего
говорить -- это был эрудированный парень.
     Мы кончили  возиться  с ним  как  раз к  тому  моменту, когда  раздался
металлический голос:
     -- Мобиль "хром-три" прибыл на стартовую площадку.
     Мы переглянулись.
     -- Свистать всех наверх! --  сказала  Илль  громким шепотом,  словно  с
площадки нас можно было услышать.
     В одно мгновенье мы были в том небольшом зале, отделанном бревнами, где
я провел свою первую ночь в Хижине.
     Туан вошел одновременно с нами в противоположную дверь.
     -- Где это вы пропадаете все хором? -- подозрительно спросил он.
     Было  похоже,  что последние дни повлияли  на его  характер  не  вполне
благотворно.
     -- Да  вот, знакомили гостя с  помещением,  -- Джабжа растянул  рот  до
ушей, Туан пошел навстречу мне с протянутой рукой:
     -- Вот здорово! А мы вас вспоминали.
     Мне стало приятно оттого, что меня вспоминали здесь.
     -- Новости есть? -- спросил он встревоженно.
     --  Да,  и  неутешительные.  Тебе  придется  вылететь  на  шестнадцатый
квадрат, -- тоном начальника, не терпящего возражений, проговорил Джабжа.
     -- А что, их завалило? -- с надеждой поднял на него глаза Туан.
     Теперь  я понял, в чем дело. Это были все те же, не моложе восьмидесяти
лет.
     -- Еще нет, -- отвечал неумолимый Джабжа. -- Но они ждут этого с минуты
на минуту.  Учитывая их возраст, нельзя  отказать им в любезности, о которой
они просят.
     -- Что еще?
     -- Ты должен провести их через перевал сам.
     -- Я -- альпинист, а  не  дамский угодник, а  перевал --  не  место для
прогулок. И никаких уважаемых дам я не поведу!..
     -- Поведешь!
     -- Пари!
     -- Десять вылетов.
     -- Ха! Двадцать! И приготовь свой мобиль.
     Джабжа повернулся к двери.
     -- Туан! -- крикнул он, и дверь тут же отворилась.
     Мы были подготовлены к этому зрелищу, и все-таки что-то в нас дрогнуло.
На пороге стоял Туан, устремив  вперед задумчивый  взгляд  прекрасных  карих
глаз. Нежнейший румянец  заливал его  щеки  там,  где  они не  были прикрыты
бородой.
     Илль высунула кончик языка.
     -- Туан,  -- сказал Джабжа, и глаза робота, мерцая золотистыми искрами,
как у дикого козла, повернулись и уставились в ту точку, из которой раздался
звук. -- Поди сюда, ты нам нужен.
     Твердыми  шагами  робот пересек  комнату и остановился  перед  Джабжой.
Походка его была сдержанна и легка.  От  каждого его движения до  того несло
чем-то идеальным, что невольно хотелось причмокнуть.
     --  Чем  могу  служить? -- раздался  голос "Туана". У  настоящего Туана
отвисла челюсть.
     --  Вылетишь  в  шестнадцатый  квадрат,  встретишь  группу  альпинистов
(раздался хоровой  вздох), ознакомишь их с  обстановкой  и  проведешь  через
перевал. Как только перейдешь границу квадрата -- вернешься сюда. Что-нибудь
не ясно?
     -- Ясно все. Какой мобиль могу взять?
     --  "Галлий-один".   Метеосводки  блестящие,  получишь  их  в   полете.
Запросишь сам.
     -- Могу идти?
     -- Ни пуха, ни пера. Ступай!
     Еще один безупречный поклон, и двойник Туана исчез за дверью.
     -- Душка! -- не выдержала Илль, посылая ему вслед воздушные поцелуи. --
Пупсик! Котик!
     Джабжа похлопал по плечу истинного Туана:
     -- И приготовь свой мобиль...
     Туан,  пошатываясь,  поднялся  во  весь  рост  и  начал  демонстративно
выщипывать волоски из своей бороды.
     -- Раз, -- считал Лакост, -- два, три, четыре, пять, шесть...
     -- Больно, -- сказал Туан махнул рукой. -- Сейчас сбрею.
     --  Туан! -- взвизгнула Илль, бросаясь к  нему,  --  Толь- ко не это!..
Вспомни о своей незнакомке. Ради нее ты обязан нести бремя своей бороды.
     -- Ну, будет,  будет, -- Джабжа поймал  ее за черные пальцы.  -- Борода
входит  в  инвентарь  Хижины  и поэтому остается неприкосновенной. А  теперь
нелишне было бы спросить, с чем пожаловал к нам высокий гость?
     В  двух словах  я поведал свои  опасения относительно неумения  владеть
огнестрельным оружием. Джабжа нахмурился.
     -- Все-то теперешней молодежи кажется так легко... -- я был уверен, что
старше его лет на пять -- семь. -- За один месяц ты, конечно, научишься бить
бутылки, да  и то, если будешь  делать  эти ежедневно. Но на  оленя я тебя с
собой не возьму.  А теперь  пойдем,  побалуемся. А ты, стриж, позаботься  об
ужине.
     Илль вскинула ресницы и усмехнулась. Мне почему-то показалось, что если
бы она захотела, она смогла бы шевелить каждой ресницей в отдельности.
     Мы вышли на площадку. Я  не то, чтобы боялся высоты, а как-то  не очень
радовался  перспективе иметь под  ногами у  себя метров  пятьсот  свободного
вертикального  полета. К  тому  же,  я  не видел  мишени,  по  которой можно
стрелять. Разве что по облакам.
     -- Пошли! -- крикнул Джабжа, но я понял, что это относится не ко мне. И
действительно, справа и слева от нас поднялись два  маленьких мобиля,  между
которыми  была  натянута  веревка. На веревке раскачивалась  дюжина бутылок.
Мобили повисли метрах в тридцати от нас.
     Должен  сказать,  что  этот день  был днем разочарования не  только для
Туана. Я сделал  около  пятидесяти  выстрелов по облакам,  четыре по правому
мобилю, два -- по левому, и один -- по бутылке. Зато в самое горлышко.
     -- М-да, -- сказал Джабжа и начал объяснять  мне, как нужно заряжать  и
разряжать пистолет.
     Я быстро усвоил это и,  взяв пистолет, не  задумываясь выстрелил  ему в
ногу, руку  и голову. Если бы я сделал это столько же раз, как по облакам, я
непременно попал бы,  тем более,  что стрелял почти в упор.  Он  еще раз все
объяснил  мне  и  стал  за  моей  спиной.  После  трех  безуспешных  попыток
самоубийства я пожал плечами и  вернул ему пистолет. Он спрятал его в карман
и  коротко, но выразительно высказал мне свою точку зрения на  то, что будут
делать  роботы  за  нас в  ближайшем  будущем, если мы  и впредь  будем  так
пренебрегать физическими упражнениями.
     После  этого мы вернулись к обществу в прекрасном расположении духа и с
возросшим аппетитом.
     Общество состояло из двух медвежьих шкур и Лакоста поперек них.
     -- Ну, как? -- он поднял голову от книги,
     -- Я  утвердился в  своих  пацифистских  тенденциях -- сказал я,  чтобы
смеяться первому.
     Но Лакост, по-видимому, истощил свое остроумие на Туане и теперь  мирно
прикрывался книгой. Я  не думаю, что здесь  стали бы щадить гостя. Просто на
сегодня уже хватит.
     Стол  был  уже накрыт.  Никаких  изысканных кушаний,  вроде жаркого  из
медвежатины,  не  наблюдалось,  но  во   всей  сервировке  чувствовалась  та
грациозная небрежность, которая сразу отличала  этот стол от Егерхауэнского,
где все готовилось и подавалось роботами.
     -- Уже явились? -- раздался из-за двери звонкий голос Илль.
     -- Отворите-ка поскорее, мне рук не хватает.
     Я бросился к двери, толкнул ее -- и остолбенел во второй  раз  за  этот
день. Илль скользнула в комнату, с трудом удерживая пять или шесть тарелок.
     Но как она была одета!
     Она была в длинном и шуршащем.
     Она была в белоснежном переднике до полу.
     Она была в чепце.
     Но  ни  Джабжа,  ни  Лакост  не  только  усом  не повели,  но  даже  не
полюбопытствовали, какое впечатление произвел на меня сей маскарад.
     "Не  мешать  друг  другу  делать глупости  --  закон  этой Хижины",  --
вспомнились мне слова Илль.
     Она глянула  на  меня  так застенчиво, словно я был знаком с  ней всего
несколько минут и  мог этому поверить,  потом  спрятала руки под передник  и
снова исчезла.
     Мужчины двинулись к столу. Снова появилась Илль и передала им дымящийся
кофейник. Присела на свое  обычное место,  подперла щеку обнаженной до локтя
рукой. Ждали Туана.
     --  Благодетели! -- завопил он, врываясь в комнату. --  Нет,  это  надо
видеть  своими собственными  глазами. Они  сбились в  кучу, a он перед  ними
жестикулирует  с  яростью  христианского   проповедника.   Похоже,  что   он
выкладывает им  все трагические истории, происшедшие на  этом перевале! Я бы
дорого дал, чтобы услышать, что он там импровизирует.
     -- Бери даром,  -- сказал Лакост. -- Мы  учли твое  любопытство,  и  на
первых порах все  его проповеди записываются. Нужно только  подождать, когда
он вернется -- вот тогда будет потеха.
     Как  я и  предполагал, на станции  велись наблюдения  за  любым уголком
заповедника.   Интересно,    территория   Егерхауэна   так    же   свободно;
просматривается? Надо будет спросить при случае.
     Туан  обеими руками пригладил волосы, одернул свитер -- сегодня в форме
был  Лакост --  и блаженно вытянулся в  кресле. Илль подвинула ему тарелку и
улыбнулась той странной, милой  и застенчивой  улыбкой,  которую я никак  не
хотел принимать всерьез. Но остальные отнеслись ко  всему, как к должному, и
мне  не  оставалось   ничего,  как  только   поглощать   ужин  и  исподтишка
разглядывать ее наряд.
     Розовый атласный чепец  с двойным рядом старинных кружев и лентой цвета
голубиного  крыла  совершенно  скрывал  волосы,  зато  белая легкая  косынка
оставляла открытой шею, обычно до самого подбородка затянутую триком.
     Атласная куртка  или блуза, или жакет -- бог их знает, женщин, как  они
это  называли, --  была цвета старого  пива,  и рукава, поднятые выше локтя,
чтобы не  окунуть  их  в  какой-нибудь  соусник,  позволяли видеть  узенькие
манжеты  нижней  блузки, к  моей  досаде, закрывавшей  локти. Концы  косынки
уходили   под  четырехугольный  нагрудник   передника,  неизвестно   на  чем
державшийся. Юбки  мне не было видно, но я помнил, что она была серая, и все
время  тихонечко  поскрипывала под  столом. Крошечные  изящные  ботинки были
совершенно гладкие,  без  украшений.  В сущности, все очень просто.  Если не
вспоминать о том, что  в любой момент может раздаться тревога и  нужно будет
вылететь на место какого-то несчастного случая. Но  если отвлечься  от гор и
пропастей, то я находил спецодежду горничных Хижины просто очаровательной.
     Оказывается, играла музыка. Дремучая старина -- чуть ли не Моцарт. Я не
заметил, когда она  возникла,  так естественна она была  в этой  обстановке.
Тонкие руки Илль бесшумно  царствовали в сиянье неподвижных  язычков свечных
огней.  Я  глядел  на  эти руки,  и  до  меня медленно  доходило,  какой  же
потрясающей  женщиной станет когда-нибудь эта девчонка,  если уже сейчас она
умеет так  понять, что при всех  распрекрасных  дружеских отношениях  в этом
доме иногда тянет холодком бесконечного  мальчишника, и она приносит им  всю
накопляющуюся в ней женственность, но мудро ограждает себя колдовской чертой
неприкасаемой сказочности.
     И  сегодня  рыцарем  ее был  Лакост,  хотя  она  не выделяла  его  и не
улыбалась ему больше,  чем кому-нибудь, но что-то общее  было в ее старинном
костюме  и  его ультрасовременном трике  с серебристым колетом, в  подкладку
которого  так  хорошо  монтировались   всевозможные   датчики;  может  быть,
несколько  столетий тому  назад  она  и  выглядела бы в  таком  наряде,  как
служанка; но сейчас это была  фея, и  фея одного из самых высоких рангов.  А
Лакосту не  хватало  лишь  ордена  Золотого  Руна.  Разговор за столом велся
вполголоса,  я давно уже за ним не следил, и меня не тревожили, разрешая мне
предаваться своим мыслям, и я удивлялся, как  это в  прошлый мой визит я мог
подумать, что этот мальчик Туан имеет какое-то отношение к ней.
     Ужин уже окончился, но никто не вставал; музыка не умолкала. Мы  сидели
за столом, но мне казалось, что все мы кружимся в медленном старинном танце,
улыбаясь и  кланяясь друг другу.  И Илль  танцует с Лакостом.  "А собственно
говоря, почему меня так волнует, с кем она?" -- подумал я, и в ту же секунду
глухие  частые  удары  ворвались в комнату. Казалось,  отворилась  дверь, за
которой бьется чье-то исполинское сердце. Но удары тут же приглохли, и на их
отдаленном фоне зазвучал бесстрастный голос:
     "В  квадрате шестьсот  два обвалом засыпана группа  людей  в количестве
семи человек. Приблизительный объем снеговой массы  будет передан в  мобиль.
Продолжаю ориентировочные расчеты. Необходим вылет механика и врача".
     Лакоста и Джабжы уже не было в комнате. Я посмотрел на Илль. На ее лице
появилось выражение грустной озабоченности. И только. Она  поднялась н стала
убирать  со  стола.  Туан  тоже  встал  и, как мне  показалось,  неторопливо
удалился в центральные помещения.
     Наверное,  все  шло,  как  полагается,  ведь  не  в  первый  же  раз  в
заповеднике случается обвал. Но мне  казалось,  что все  до единого человека
должны  начать  что-то  делать, бегать,  суетиться.  А  они остались, словно
ничего и не случилось.  Илль унесла посуду  и  села у  едва тлеющего камина,
положив ноги на решетку.
     --  Сегодня много обвалов, --  сказала она, кротко  улыбнувшись, словно
сообщала мне о том, что набрала много фиалок.
     Я  понял, что  это  --  приветливость  хозяйки,  которой  волей-неволей
приходится развлекать навязчивого гостя. Я поднялся.
     -- Не уходите,  -- живо возразила она. -- Вы ведь видите, меня  бросили
одну.
     Как будто я не знал, что она одна-одинешенька лазает ночью по горам.
     -- Останьтесь же -- солнце еще не село.
     В прошлый раз я бы спросил: "А  что мне за это будет?" -- и остался бы.
Сегодня я просто не  знал, как с ней  разговаривать  -- у меня перед глазами
стояло  тонкое,  чуть насмешливое лицо Лакоста. Я  подбирал слова  для того,
чтобы  откланяться  самым  почтительным  образом и  тем  оставить  для  себя
возможность еще раз навестить Хижину. Но вошел Туан.
     -- Почти ничего  не видно --  "гномы" поднимают стену  снега.  Лакост и
Джабжа висят чуть поодаль и говорят, что все хорошо.
     -- Почему -- висят? -- не удержался я.
     --  Они не  выходят  из  мобилей,  так как  никогда  нельзя  забывать о
возможности  вторичного обвала. "Гномы" сами  откопают людей  и  притащат их
Джабже.
     -- А если они все-таки попадут под обвал?
     -- И так бывало. Тогда полечу я.
     Он был уже в форме.
     -- А твой двойник? -- напомнила Илль.
     -- Черт побери, из головы вылетело.
     Туан повернулся и бросился обратно.
     -- Я уже придумала