- Какой вопрос?  Ах, да! Нет, это не было случайно. Мы с коммодором
решили,  что из  всех пассажиров вы самый полезный для дела человек.  Вы
ученый,  вы раньше всех заметили опасность перегрева и сохранили,  это в
тайне, когда мы вас попросили.
     - Ясно,  постараюсь оправдать доверие. Я сейчас чувствую себя очень
бодро. Должно быть, кислород подстегивает. Весь вопрос в том, надолго ли
его хватит.
     - Если считать двоих,  на двенадцать часов.  За это время, пылекаты
должны  подойти.  Но  нам  придется,  наверное,  уделить  большую  часть
кислорода другим... Может и не хватить...
     Они  сидели,  скрестив ноги,  на  полу  возле водительского кресла,
баллон стоял между ними.  То один,  то другой подносил к лицу маску. Два
вдоха -  все.  "Никогда не  думал,  -  сказал себе Пат,  -  что  окажусь
участником самой  избитой сцены телевизионных спектаклей из  космической
жизни".  К  сожалению,  это слишком часто случалось в  действительности,
чтобы казаться забавным. Особенно, когда сам попал в переделку.
     Оба (и  уж  во всяком случае кто-нибудь один) могли рассчитывать на
спасение,  стоило только махнуть рукой на  остальных.  Не выйдет ли так,
что, стараясь спасти двадцать своих товарищей, они погубят и себя?
     Логика против совести.  Спор отнюдь не новый, возможный не только в
космическом веке,  а  древний,  как  человечество.  Как часто в  прошлом
отрезанные от  всех  группы людей  оказывались под  угрозой смерти из-за
недостатка воды,  пищи или тепла.  Теперь не хватает кислорода,  но суть
все та же.
     Подчас не выживал никто,  иногда спасалась горсточка людей, которые
затем до  конца жизни искали самооправдания.  Что  думал Джордж Поллард,
капитан  китобойца  "Эссекс",   когда   ходил   по   улицам   Нантукета,
обремененный грехом людоедства?  Пат  ничего не  знал  об  этой истории,
происшедшей двести лет назад;  мир,  в котором он жил, был слишком занят
созданием собственных легенд, чтобы занимать предания у Земли.
     Но Пат Харрис принял решение.  И он знал,  что для Мекензи тоже нет
иного выбора.  Ни  тот,  ни другой не были способны убить товарища из-за
последнего глотка кислорода. А если дойдет до схватки...
     - Чему вы улыбаетесь? - спросил Мекензи.
     Пат расслабил непроизвольно напрягшиеся мышцы. От одного вида этого
плечистого австралийского ученого делалось тепло и спокойно на душе.  Он
совсем как Ханстен,  хотя намного моложе коммодора. Есть такие люди - вы
сразу  проникаетесь  к  ним  доверием,  чувствуете,  что  на  них  можно
положиться.
     - Говоря начистоту, - сказал Пат, кладя на пол маску, - я подумал о
том,  что вряд ли смог бы вам помешать, если бы вы решили забрать баллон
себе.
     Лицо Мекензи отразило недоумение, потом и он улыбнулся.
     - Это  у  вас,   уроженцев  Луны,  просто  какое-то  чувствительное
место...
     - Меня это никогда не  трогало,  -  возразил Пат.  -  Все-таки мозг
важнее силы.  И  ведь не моя вина,  что я  вырос в  гравитационном поле,
которое в  шесть раз слабее вашего.  Кстати,  как вы  определили,  что я
уроженец Луны?
     - Во-первых,  ваше телосложение.  Все селениты высокие и тонкие.  И
цвет кожи: никакие кварцевые лампы не заменят настоящего солнца.
     - Да уж,  вы не можете пожаловаться на загар,  - ухмыльнулся Пат. -
Ночью вас и не заметишь, пока не столкнешься! Между прочим, откуда у вас
такая фамилия - Мекензи?
     Пат Харрис только понаслышке знал о  расовых предрассудках,  еще не
изжитых  полностью  на  Земле,   и  спросил  совершенно  спокойно,   без
какой-либо задней мысли.
     - Миссионеры осчастливили ею  моего  деда,  когда крестили его.  Не
думаю,  чтобы в  этой  фамилии был  заключен какой-либо намек на  мое...
э-э-э... происхождение. Насколько мне известно, я чистокровный або.
     - Або?..
     - Абориген.  Наш народ населял Австралию до того,  как туда явились
белые. Последующие события были довольно печальны.
     Пат  был  не  очень  сведущ в  земной истории;  подобно большинству
селенитов,  он считал,  что до 8  ноября 1967 года,  когда русские столь
эффектно отпраздновали пятидесятилетие своей революции,  вообще не  было
великих событий.
     - Очевидно, началась война?
     - Какая там война... У нас были копья и бумеранги, у них - ружья. А
туберкулез, а венерические заболевания? Нам понадобилось полтораста лет,
чтобы оправиться от удара. Только после тысяча девятьсот сорокового года
численность коренного населения снова стала расти.  Теперь нас около ста
тысяч,  почти  столько же,  сколько было,  когда к  нам  пожаловали ваши
предки.
     Мекензи   сообщил  эти   сведения  иронически-беспристрастно,   без
малейшего укора,  но Пат все-таки решил снять с  себя ответственность за
злодеяния своих земных праотцов.
     - Не порицайте меня за то, что происходило на Земле, - сказал он. -
Я  никогда там не был и не буду -  не выдержу тяготения.  Но я много раз
смотрел на Австралию в  телескоп.  В душе я привязан к этой стране:  мои
родители взлетели в космос из Вумеры.
     - А мои предки ее окрестили: "вумера" - праща для метания копья.
     - Кто-нибудь из вашего народа,  -  Пат тщательно подбирал слова,  -
все еще живет в примитивных условиях?  Кажется,  в некоторых частях Азии
сохранились пережитки.
     - Старый племенной уклад исчез.  Это произошло довольно быстро, как
только африканские государства принялись критиковать Австралию в ООН. Не
всегда  справедливо,   на  мой  взгляд,  но  ведь  я  сам  прежде  всего
австралиец,   а  уж  потом  абориген...   И  надо  признать,  мои  белые
соотечественники часто вели  себя  очень глупо.  Например,  называли нас
умственно неполноценными.  До  конца  прошлого столетия кое-кто  из  них
смотрел  на  нас,  как  на  дикарей  каменного  века.  Спору  нет,  наша
материальная культура и впрямь была примитивна,  но о людях этого нельзя
было сказать.
     Казалось бы,  не  вовремя они затеяли обсуждать образ жизни,  столь
далекий от "Селены" во времени и  пространстве.  Но Пат не видел в  этом
ничего странного.  Пять часов, если не больше, он и Мекензи должны гнать
от  себя  сон  и  присматривать за  двадцатью товарищами.  Нужно  как-то
развлекать друг друга.
     - Но если ваш народ не был примитивным - кстати, уж вас-то никак не
назовешь дикарем, - откуда белые это взяли?
     - Обыкновенная глупость плюс  предубеждение и  предвзятость.  Проще
всего  сказать о  человеке,  который не  умеет считать,  писать и  чисто
говорить по-английски, что он ограниченный. За примером ходить недалеко.
Мой дед,  первый Мекензи,  дожил до  двухтысячного года,  но мог считать
только до десяти.  А полное затмение Луны он описывал так:  "Керосиновая
лампа   Иисуса   Христа   совсем   загнулась".   Я   могу   выразить   в
дифференциальных уравнениях орбитальное движение Луны, но это не значит,
что я  умнее деда.  Поменяйте нас во  времени -  может быть,  он стал бы
лучшим физиком,  чем я.  Разные обстоятельства и возможности,  вот в чем
дело.  У  деда не было случая научиться счету,  мне не надо было растить
семью в пустыне - труд нешуточный, требующий очень большого умения.
     - Возможно,  кое-что  из  навыков вашего  деда  пригодилось бы  нам
здесь,  - задумчиво произнес Пат. - У нас ведь по сути дела та же задача
- выжить в пустыне.
     - Пожалуй,  это  сравнение подходит...  Хотя  вряд ли  нам  была бы
польза от бумеранга и  палочек для добывания огня.  Разве что магические
ритуалы? Увы, я их не знаю. К тому же сомневаюсь, чтобы власть племенных
богов Арнхемленда простиралась до Луны.
     - А вы никогда не жалели о гибели обычаев и нравов вашего народа? -
продолжал Пат.
     - Разве можно жалеть о том,  чего не знаешь? Я научился работать на
вычислительной машине задолго до того, как впервые увидел корробори...
     - Что?..
     - Это  название  племенной  ритуальной  пляски.   Кстати,  половина
исполнителей были студенты-этнографы.  Так  что  у  меня не  было и  нет
никаких  романтических иллюзий насчет  примитивной жизни  и  благородных
дикарей.  Мои предки были отличные люди,  я нисколько их не стыжусь,  но
из-за географических условий они попали в тупик. Все силы уходили на то,
чтобы выжить,  для цивилизации ничего уже не оставалось.  И  в  каком-то
смысле хорошо,  что пришли белые,  несмотря на  их очаровательный обычай
продавать нам отравленную муку, когда им была нужна наша земля.
     - Отравленную муку?
     - Конечно.  Почему вы удивляетесь?  Это было за сто с лишним лет до
Освенцима.
     Слова Мекензи заставили Пата призадуматься.  Наконец он взглянул на
часы и с явным облегчением сказал:
     - Пора связываться с Базой. Давайте сперва проверим, как пассажиры.

Глава 20

     Надувные иглу и прочие ухищрения,  позволяющие жить с удобствами на
Море  Жажды,   подождут,  сказал  себе  Лоуренс.  Сейчас  надо  опустить
воздухопровод  к  пылеходу.   Так  что  придется  инженерам  и  техникам
попыхтеть в  скафандрах.  Да  им  не долго страдать.  Если не уложатся в
пять-шесть часов, можно поворачивать обратно, оставив "Селену" во власти
мира, именем которого она названа...
     В  мастерских Порт-Рориса  вершились  невоспетые и  неувековеченные
чудеса импровизации.  Разобрали и погрузили на сани воздухоочистительную
установку,  включая баллоны с  жидким  кислородом,  поглотители влаги  и
углекислого газа, регуляторы температуры и давления. То же самое сделали
с небольшим буровым станком,  переброшенным на местной ракете из Клавия,
где  обосновались геофизики.  Погрузили также специально приспособленные
трубы.   Плохо,  если  они  подведут:  усовершенствовать  их  уже  будет
некогда...
     Лоуренс не подгонял людей.  Он знал,  что в этом нет нужды. Главный
держался  в  тени,  следя  за  погрузкой снаряжения на  сани  и  пытаясь
предусмотреть все подводные камни.  Какой инструмент понадобится? Хватит
ли  запасных частей?  Не лучше ли погрузить плот последним,  чтобы можно
было снять его первым?  Не  опасно ли  подавать кислород на  "Селену" до
того,  как будет установлена вытяжная труба? Эти и сотни других вопросов
- некоторые второстепенные,  другие существенные - роились в его голове.
Несколько  раз  он  запрашивал  у  Пата  техническую  информацию:  какое
давление в  кабине,  какая температура,  не  сорван ли  аварийный клапан
кабины (оказалось,  нет,  но его, очевидно, забило пылью), в каком месте
лучше  сверлить  крышу?   И   с  каждым  разом  Пат  говорил  все  более
затрудненно...
     Порт-Рорис кишел репортерами,  которые захватили половину радио-  и
телеканалов между Землей и Луной, но главный инженер наотрез отказывался
говорить с ними,  ограничился коротким заявлением о том, что произошло и
что  намечено  предпринять.   Сообщения  для  печати  и  радио  -   дело
представителей администрации.  Они  обязаны позаботиться,  чтобы он  мог
работать без помех.  Лоуренс так и сказал начальнику "Лунтуриста", после
чего, не дожидаясь возражений, положил трубку.
     Естественно,  главному  некогда  было  взглянуть  на  телевизионный
экран,  но  до  него  дошло,  что  доктор Лоусон уже  успел прославиться
колючим  языком.   Видно,  корреспондент  "Интерплэнет  Ньюс",  которому
Лоуренс сдал астронома с  рук на  руки,  не терял времени.  Должно быть,
этот парень сейчас радуется своей удаче...

     Но "этот парень" нисколько не радовался. Оседлав Горы Недоступности
(красиво он  опроверг это название!),  Морис Спенсер неожиданно очутился
под  угрозой  язвы,  которой  до  сих  пор  успешно избегал.  Сто  тысяч
столларов потрачено,  чтобы  загнать сюда  "Ауригу",  -  и  похоже,  что
впустую!
     Все   будет  кончено  прежде,   чем   сюда   подоспеют  пылекаты...
Неслыханная,  захватывающая дух  спасательная операция  не  привлечет  к
экранам миллиарды телезрителей -  она не состоится.  Мало кто не захотел
бы посмотреть,  как вырывают из когтей смерти двадцать два человека,  но
кто согласится смотреть, как извлекают трупы из могилы?..
     Так рассуждал корреспондент Спенсер.  По-человечески он был глубоко
потрясен.  Ужасно сидеть на горе всего в  пяти километрах от места,  где
назревает трагедия,  которую  ты  бессилен предотвратить.  Он  буквально
стыдился каждого своего вдоха при  мысли о  том,  что пассажиры "Селены"
задыхаются без воздуха.  Снова и  снова он  думал,  не может ли "Аурига"
помочь чем-нибудь (вот был бы  материал для газеты!).  Увы,  им остается
лишь наблюдать; это неумолимое Море Жажды пресечет все их попытки прийти
на выручку лунобусу.
     Спенсеру и  прежде приходилось вести репортаж о несчастных случаях.
Но на этот раз он - отвратительная мысль! - чувствовал себя вампиром.

     На  борту  "Селены"  было  тихо.  Настолько  тихо,  что  надо  было
напрягать все силы, борясь со сном. А как хотелось уснуть, погрузиться в
блаженное забытье вместе со  всеми...  Пат  откровенно завидовал спящим.
Глоток-другой  иссякающего кислорода  прояснял  сознание,  но  от  этого
становилось только горше.
     В одиночку он, конечно, не одолел бы дремоту и не смог бы наблюдать
за  двадцатью спящими,  давать кислород тем,  у  кого появились признаки
одышки.  Он  и  Мекензи  страховали друг  друга,  один  помогал  другому
победить сон.
     Все  было  бы  проще,  если  бы  не  подходил  к  концу  кислород в
единственном баллоне.  А  в главных цистернах столько жидкого кислорода,
да  разве доберешься до него...  Через испарители автоматическая система
подает строго отмеренные порции в  кабину,  но те сразу же смешиваются с
отравленной атмосферой.
     Пат  не  представлял себе,  что  время может тянуться так медленно.
Неужели всего четыре часа прошло с  тех пор,  как они заступили на пост?
Пат Харрис мог бы поклясться,  что это длится уже несколько дней:  тихие
беседы  с  Мекензи,  вызов  Порт-Рориса  через  каждые пятнадцать минут,
проверка дыхания и пульса пассажиров, скудные глотки кислорода...
     Но  всему  бывает  конец.   Из  мира,  который  они  уже  отчаялись
когда-нибудь увидеть вновь, пришла по радио долгожданная весть.
     - Мы идем к  вам,  -  сообщил главный инженер Лоуренс;  несмотря на
усталость,  голос его  звучал твердо.  -  Продержитесь еще часок...  Как
самочувствие?
     - Здорово устали, - медленно произнес Пат. - Но мы продержимся.
     - А пассажиры?
     - Тоже.
     - Ладно.  Буду  вызывать вас  каждые  десять минут.  Не  выключайте
приемник,   пусть  работает  на  полную  мощность.  Тут  медики  кое-что
придумали, боятся, как бы вы не уснули.
     Гул  медных труб прокатился над Луной,  долетел до  Земли и  унесся
дальше,  к  пределам Солнечной системы.  Мог ли Гектор Берлиоз,  сочиняя
свой великолепный "Ракоци-марш",  предполагать, что через двести лет его
музыка придаст сил и надежды людям,  борющимся за жизнь далеко от родной
планеты?
     Кабина "Селены" гудела от  ликующих звуков.  На лице Пата появилось
подобие улыбки.
     - Пусть эту музыку называют старомодной,  - сказал он, - она делает
свое дело.
     Кровь быстрее струилась в  его  жилах,  ноги сами отбивали такт.  С
лунного неба,  из космоса к  ним вторгся топот марширующих армий и  лихо
скачущей конницы,  звучали сигналы горна над тысячами полей,  на которых
некогда решалась в  сражениях судьба целых  народов.  Это  было  давно и
быльем поросло -  к счастью.  Но от той поры осталось в наследство новым
поколениям  и   много   славного,   благородного:   образцы  героизма  и
самоотверженности,  примеры  того,  что  человек продолжает борьбу  даже
тогда, когда, казалось бы, исчерпаны все его физические возможности.
     Тяжело дыша в застойном воздухе,  Пат Харрис чувствовал, как голоса
прошлого  будят  в  нем  силу,  необходимую,  чтобы  выстоять еще  один,
нескончаемый час.
     На тесной, загроможденной снаряжением площадке "Пылеката-1" главный
инженер Лоуренс,  услышав ту же музыку,  испытал нечто схожее.  Ведь его
маленький флот вышел на  бой,  на битву с  врагом,  который всегда будет
противостоять человеку.  Покоряя Вселенную,  планету за планетой, солнце
за солнцем,  люди снова и снова будут наталкиваться на сопротивление еще
неизведанных сил  природы.  Даже Земля не  освоена полностью за  все эти
тысячи лет;  множество ловушек подстерегает на ней опрометчивого...  А в
мире,  знакомство с  которым началось всего несколько десятилетий назад,
смерть таится на  каждом шагу,  под  тысячью невинных личин.  Чем бы  ни
кончился поединок с Морем Жажды, завтра их ждет новый вызов.
     Каждый пылекат тянул  на  буксире сани  с  грузом,  который казался
тяжелее,  чем  был  на  самом деле.  Большую часть его составляли пустые
цистерны для плота. Спасатели везли только самое необходимое. Как только
"Пылекат-1"  разгрузится,  Лоуренс пошлет  его  назад  в  Порт-Рорис  за
следующей партией. Таким образом, будет налажено непрерывное сообщение с
Базой,  и  если  что-нибудь вдруг  понадобится,  самое большее через час
доставят.  Лучше быть  оптимистом,  хотя не  исключено,  что,  когда они
наконец доберутся до "Селены", уже никакая спешка не поможет...
     Быстро скрылись за горизонтом купола Порт-Рориса; не теряя времени,
Лоуренс  инструктировал своих  людей.  Он  хотел  перед  выходом в  Море
провести  генеральную  репетицию,   но  от  этого  пришлось  отказаться.
Некогда. Все должно получиться с первого раза. Второй попытки не будет.
     - Джонс,  Сикорский, Коулмен, Мацуи! Как только придем на место, вы
снимаете с саней цистерны и раскладываете их,  как условлено. Затем Брюс
и  Ходжес крепят остов.  Старайтесь не терять болтов и гаек,  инструмент
привязывайте.  Если вдруг упадете с плота,  не паникуйте,  больше чем на
несколько сантиметров не  погрузитесь,  я  знаю.  Сикорский,  Джонс,  вы
помогаете класть настил,  когда будет собран остов.  Коулмен, Мацуи - на
готовых участках плота  сразу  раскладывайте трубы  и  шланги.  Гринвуд,
Ринальди, вы займетесь бурением...
     И так далее,  операция за операцией.  Самое опасное, что люди из-за
тесноты будут мешать друг другу,  а сейчас малейший промах - и все может
оказаться впустую...  Сверх того Лоуренса преследовала тревога,  что они
забыли в  Порт-Рорисе какой-нибудь важный инструмент.  Но  еще страшнее,
как подумаешь,  что двадцать два человека могут погибнуть, если утонет в
пыли ключ, без которого не сделаешь последнего соединения.
     В  Горах Недоступности Морис Спенсер,  не  выпуская из рук бинокль,
внимательно слушал радиоголоса,  звучащие над Морем Жажды. Каждые десять
минут  Лоуренс вызывал "Селену",  и  всякий раз  пауза  между  вызовом и
ответом длилась все дольше. Харрис и Мекензи все еще успешно боролись со
сном.  Конечно, тут все решала сила воли, но и музыка, которую передавал
Клавий, несомненно помогала.
     - Чем  их  сейчас накачивает этот музыкальный психолог?  -  спросил
Спенсер.
     В  другом  конце  рубки  старший радист прибавил громкости,  и  над
Горами Недоступности закружились валькирии.
     - Насколько я  разбираюсь,  -  пробурчал капитан Ансон,  -  они все
время передают один девятнадцатый век.
     - Почему же,  -  возразил Жюль Брак,  колдуя над  своей камерой,  -
только что играли "Танец с саблями" Хачатуряна. Ему всего сто лет.
     - Сейчас будем вызывать "Пылекат-1",  -  сказал радист,  и  в рубке
воцарилась мертвая тишина.
     Вызов последовал точно по расписанию,  секунда в секунду. Спасатели
уже   приблизились  настолько,   что   "Аурига"  принимала  сигналы   их
передатчика непосредственно, без помощи ретранслятора "Лагранжа".
     - "Селена",  я Лоуренс.  Мы будем над вами через десять минут.  Как
чувствуете себя?
     Томительная пауза...  Она затянулась почти на  пять секунд,  но вот
наконец:
     - Я "Селена". Без перемен.
     И все. Пат Харрис берег дыхание.
     - Десять минут,  - сказал Спенсер. - Их должно быть уже видно. Есть
что-нибудь на экране?
     - Пока  нет,   -  ответил  Жюль,  медленно  ведя  объективом  вдоль
пустынной дуги горизонта.
     Ничего,  только кромешная тьма  космической