оминаний, уставившийся на море,
прикрепленный к большому сильному телу, которое погребено в камнях и  песке,
которое готово освободиться и вылезти из земли по какой-то неведомой команде
или знаку.
   Дом смотрел на море, на ночь, и я пошел внутрь.

5: Букет цветов

1

   Я убил маленькую Эсмерельду. Потому что я должен был сделать это для себя
и для мира в целом. На моем счету было двое детей мужского пола,  получилось
что-то вроде статистического предпочтения.  Я  рассудил  так:  если  у  меня
действительно хочу жить в соответствии с собственными убеждениями, я  должен
хоть немного поправить баланс. Моя кузина  была  самой  легкой  и  очевидной
целью.
   И снова я не питал к ней злых чувств. Дети - не настоящие люди,  то  есть
они не маленькие мужчины и женщины,  а  отдельный  вид,  который  (вероятно)
вырастет в тех и других в положенное время. Дети, особенно  маленькие  дети,
до того как ядовитое влияние общества и их родителей  по-настоящему  до  них
доберется, бесполы, открыты и потому нравятся всем. Мне нравилась Эсмерельда
(даже если я считал, что ее имя слегка пошловато) и я  много  играл  с  ней,
когда она приезжала в гости. Она была дочерью Хамсворса и Мораг Стоув,  моих
сводных дяди и тети со стороны первой жены моего отца, это они  смотрели  за
Эриком два года - с  трех  до  пяти  лет.  Иногда  они  приезжали  летом  из
Белфаста, отец дружил с Хамсворсом, а поскольку я играл с Эсмерельдой,  тетя
и дядя могли спокойно отдохнуть. Я думаю, миссис Стоув немного волновалась и
не хотела доверять мне Эсмерельду именно в то лето, это было через год после
того, как я сгубил Пола в цвете его младых лет, но в свои девять лет  я  был
несомненно счастливым  и  хорошо  приспособленным  к  жизни,  ответственным,
красноречивым, и когда об этом зашел разговор, я выразил искреннюю печаль по
поводу смерти младшего брата. Я убежден, что только  моя  кристально  чистая
совесть позволила убедить  взрослых  в  моей  полной  невиновности.  Я  даже
провернул двойной блеф и выглядел слегка виноватым по не правильной причине,
взрослые даже сказали мне, что я не должен себя винить  из-за  неспособности
вовремя предупредить Пола. Я  был  великолепен.  Я  решил  попытаться  убить
Эсмерельду еще до приезда Стоувов на отдых. Эрик был на школьной  экскурсии,
поэтому мы с Эсмерельдой должны были быть  только  вдвоем.  Было  рискованно
попытаться сделать это сразу после смерти Пола, но я должен был восстановить
равновесие. Я чувствовал это внутренностями, костями, я был должен. Это было
как чесотка, я не мог сопротивляться, вроде того, как я иду  по  мостовой  в
Портнейле и случайно задеваю каблуком камень.  Я  должен  ударить  и  другой
каблук с силой, как  можно  более  близкой  к  первоначальной,  чтобы  опять
почувствовать себя нормально. Или если  я  задену  одной  рукой  стену  либо
столб, я должен вскоре задеть что-то и другой рукой, или, по  меньшей  мере,
царапнуть ее другой рукой. Так я пытаюсь поддерживать равновесие, хотя и  не
знаю зачем. Это просто нечто, что должно быть сделано, и так же я должен был
избавиться от любой женщины, должен был толкнуть весы обратно.
   В тот год я занялся конструированием воздушных змеев.  Кажется,  это  был
1973. Я делал их из всего, что  под  руку  попадалось:  консервных  банок  и
заклепок, и металлических  вешалок  для  одежды,  и  пластиковой  ткани  для
простыней, и струн, и нейлоновой веревки, и пеньковой веревки,  и  всяческих
завязок, и кусочков ткани,  и  эластичных  бинтов,  и  кусков  проволоки,  и
булавок, и болтиков, и гвоздиков, и деталей, оторванных  от  моделей  яхт  и
игрушек. Я сделал ручную лебедку с двойной рукояткой, тормозом и  барабаном,
на котором можно было намотать  полкилометра  шнура.  Я  делал  разные  типы
хвостов для  змеев,  конструкция  которых  предусматривала  хвост,  всего  я
построил дюжины больших и маленьких змеев. Я  хранил  их  в  сарае  и  когда
коллекция стала слишком большой, вынужден был поставить велосипеды  снаружи,
закрыв их брезентом.
   Тем летом я много раз брал Эсмерельду с собой запускать змеев. Я разрешил
ей играть с маленькими, на  одной  нитке,  воздушным  змеем,  а  я  запускал
огромный. Я посылал его над и под змеем Эсмерельды, заставлял его нырять  до
земли, и когда я стоял на скале, я направлял его так, что он касался высоких
башен из песка, которые я построил, а потом я опять тянул змей вверх,  и  за
ним тянулся песчаный шлейф от падающих башен. Хотя это потребовало  времени,
и пару раз я потерпел змеекатастрофу, однажды я сломал с помощью змея дамбу.
Я проводил  его  так,  что  каждый  раз  он  задевал  верхнюю  часть  дамбы,
постепенно выщербил кусок в песчаном барьере, откуда хлынула  вода,  которая
быстро расправилась со всей дамбой и песчаной деревней внизу.
   Как-то раз я стоял на  верхушке  дюны,  борясь  с  тягой  ветра  в  змее,
вцепившись, и притягивая, и направляя, и поворачивая,  и  тут  шнур  обвился
вокруг шеи Эсмерельды, и у меня появилась мысль. Используй воздушный змей.
   Я обдумал все спокойно, стоя  так,  как  будто  ничего,  кроме  постоянно
расчета движений змея не занимало меня, и решил, что озарение было разумным.
Когда я подумал об этом, намерение приняло форму, расцвело и развернулось  в
то,  что  в  финале  и  стало  Немезидой  моей  кузины.  Помнится,  тогда  я
ухмыльнулся и опустил свой змей, быстро и резко  провел  его  над  травой  и
водой, песком и заливом, лавируя поперек ветра.  Змей  дернулся,  налетел  и
ударил девочку, сидевшую на верхушке дюны и спазматически дергавшую  струну,
соединенную  с  небом,  которую  Эсмерельда  держала  в   руке.   Эсмерельда
обернулась, улыбнулась и вскрикнула.  Я  тоже  засмеялся,  одинаково  хорошо
контролируя вещь в небесах и мысль внутри меня.
   Я построил большой воздушный змей.
   Он был такой большой,  что  не  поместился  в  сарае.  Я  сделал  его  из
алюминиевых колышков от старых палаток,  часть  из  них  я  давно  нашел  на
чердаке,  а  часть  на  городской  помойке.  Сначала  в  качестве  ткани   я
использовал черные пластиковые мешки, но позже заменил их тканью от  палатки
с чердака.
   В качестве поводка я  использовал  толстую  оранжевую  рыболовную  леску,
намотал ее на  специальный  барабан  катушки,  которую  укрепил  и  оснастил
тормозом. Хвост змея был из сложенных гармошкой журнальных  страниц  журнала
"Оружие и амуниция", который я регулярно покупал в  то  время.  На  ткани  я
нарисовал красной краской голову собаки, тогда я еще не знал, что я не  Пес.
Отец сказал мне, что я родился  под  знаком  Пса,  поскольку  Сириус  был  в
зените. Ладно, это был просто символ.
   Однажды утром я очень рано вышел из дома: солнце только-только  поднялось
над горизонтом, остальные еще не проснулись. Я сходил в  сарай,  взял  змея,
прошел вдоль дюн, приготовил змея  к  запуску,  забил  в  землю  колышек  от
палатки, привязал к нему нейлоновую нить, потом запустил  змея  на  коротком
поводке. Я потел и удерживал его с  трудом,  даже  при  относительно  легком
ветре, мои руки нагрелись, хотя я надел толстые рабочие рукавицы.  Я  решил,
что змей сработает, и опустил его на землю.
   В тот же день, при том же, дувшем в Северное море, но  усилившемся  ветре
Эсмерельда и я как обычно пошли гулять, остановившись сначала у сарая, чтобы
взять разобранный воздушный змей. Эсмерельда помогла отнести  его  далеко  в
дюны,  преданно  прижав  к  плоской   груди   катушку   с   леской,   щелкая
переключателем на барабане. Наконец мы дошли до места, которое  нельзя  было
увидеть из окон дома. На вершине высокой дюны, смотрящей в  сторону  далекой
Норвегии или Дании, трава была похожа на волосы, сдутые со лба и указующие в
море.
   Пока  я  с  подобающей  случаю  траурной  медлительностью  собирал  змей,
Эсмерельда искала цветы. Помнится,  она  разговаривала  с  цветами,  как  бы
пытаясь уговорить их показаться, позволить себя  найти,  быть  сорванными  и
собранными в букет. Ветер развевал ее белые волосы перед  лицом,  когда  она
шла, приседала, ползла и говорила, а я работал.
   Наконец змей был закончен, полностью собран и лежал как  упавшая  палатка
на траве - зеленая на зеленом. Ветер  пролетал  над  ним  и  хлопал  тканью,
раздавался звук маленькой плетки, которая шевелила змея,  делала  его  почти
живым: собачья морда рычала. Я разобрал оранжевые нейлоновые нити,  распутал
витки и узлы.
   Я позвал Эсмерельду. Она сжимала в  кулачке  цветочки  и  заставила  меня
терпеливо ждать, пока она назвала их все,  придумывая  им  имена,  если  она
забыла или не знала настоящие. Я взял маргаритку, которую она мне  грациозно
подала, и вставил ее в петлицу левого нагрудного  кармана  моего  жакета.  Я
сказал ей, что я сделал новый воздушный змей, и она  может  помочь  испытать
его. Эсмерельда обрадовалась и хотела держать катушку. Я сказал, у нее будет
возможность, но я буду полностью ее контролировать.  Она  хотела  держать  и
цветы, а я ей сказал, это возможно. Эсмерельда охала и ахала из-за  размеров
змея и злой собачки, нарисованной на нем. Я сделал петли из лески и  накинул
на ее запястья, сказав, что так она не потеряет змей. Эсмерельда прыгала  от
восторга и сказала, чтобы я  поторопился  и  заставил  змея  полететь.  Я  в
последний раз осмотрелся, а потом лишь немного толкнул передний  край  змея,
как  он  поднялся  в  воздух.  Я  забежал  за  спину  Эсмерельды,  провисшая
нейлоновая нить между нею и змеем постепенно натягивалась.
   Змей  взвился  в  воздух  как  что-то  дикое,  виляя  хвостом  со  звуком
разрываемого картона. Он мотался и трещал в воздухе.  Он  вилял  и  напрягал
свои полые кости.
   Я подошел к Эсмерельде вплотную и держал струны  сразу  за  ее  маленьким
веснушчатыми  локтями,  ожидая  рывка.  Поводки  натянулись.  Мне   пришлось
зарыться каблуками в землю, чтобы устоять. Я натолкнулся  на  Эсмерельду,  и
она взвизгнула. Когда первый резкий рывок натянул нейлон, она выпустила нити
и стояла, то оглядываясь на меня, то смотря в небо, а я боролся за  контроль
над силой над нами. Эсмерельда вцепилась  в  цветы,  мои  рывки  двигали  ее
руками как марионеткой, управляемой нитями поводков. Катушка упиралась мне в
грудь, нити слегка провисали между ней и руками. Эсмерельда в последний  раз
посмотрела на меня, хихикая,  и  я  засмеялся  в  ответ.  Потом  я  отпустил
поводки.
   Катушка ударила девочку по пояснице, она вскрикнула. Потом она была сбита
с ног, нити дернули, петли затянулись  на  запястьях.  Я  пошатнулся  назад,
отчасти чтобы все выглядело естественно в маловероятном случае, если  кто-то
за нами наблюдал, а отчасти  из-за  катушки,  отпустив  которую,  я  потерял
равновесие. Я упал на землю, которую Эсмерельда уже покинула навсегда.  Змей
продолжал щелкать и хлопать, хлопать и щелкать, он поднял девочку  в  воздух
вместе с катушкой. Секунду я лежал на  спине  и  наблюдал  за  змеем,  потом
поднялся и побежал за ним изо всех сил, опять же поскольку  знал  -  поймать
Эсмерельду я не смогу. Она кричала и болтала ногами, но жестокие  нейлоновые
петли держали ее за запястья, змей был зажат в пасти ветра, и она  уже  была
вне досягаемости, даже если бы я и хотел ее поймать.
   Я бежал и бежал, прыгал с дюн и скатывался с  их  пологих,  обращенных  к
морю склонов, видя дергающуюся фигурку, уносимую дальше и  дальше  воздушным
змеем. Я едва слышал ее визг и крики,  тонкий  вой  разносился  ветром.  Она
плыла над песком и камнями в сторону моря, я бежал внизу, радостный, заметил
катушку под ее ногами. Платье колыхалось вокруг нее.
   Она поднималась выше и выше, я продолжал бежать, ветер и  змей  опережали
меня. Я бежал через покрытые рябью лужи у края моря,  забежал  по  колено  в
морскую воду. Тогда нечто, сначала казавшееся твердым, а потом разделившееся
и растворившееся в воздухе отделилось от нее. В первый момент я подумал, что
она описалась, но тут впереди меня с неба упали цветы и  ударились  о  воду,
как странный дождь. Я дошел до них по мелководью, собрал те, которые смог  и
посмотрел вверх - Эсмерельда и змей направлялись  в  Северное  море.  Я  еще
подумал, она может перелететь до того, как утихнет ветер, через чертово море
и приземлиться, но рассудил: даже в таком случае  я  сделал  все  возможное,
честь удовлетворена.
   Я смотрел, как она становилась меньше и меньше, потом повернулся и  пошел
к берегу.

2

   Три смерти в течение четырех лет в моей непосредственной близости  должны
были  выглядеть  подозрительно,  и  я  заранее  тщательно  спланировал  свою
реакцию. Я не пошел домой, а вернулся в дюны и сел там, сжимая цветы. Я  пел
самому себе песни, рассказывал истории, проголодался,  покачался  немного  в
песке, втер в глаза немного песка и  в  целом  постарался  довести  себя  до
ужасного вида. В начале вечера я по-прежнему сидел там, уставившись в  море,
когда молодой рабочий из лесничества нашел меня.
   Он был членом поисковой партии, организованной Диггсом  после  того,  как
отец и родственники потеряли и не смогли нас найти, и позвонили  в  полицию.
Парень перевалил через дюны, насвистывая и небрежно ударяя палкой по  комкам
хвоща и травы.
   Я не обратил на него внимания. Я продолжал смотреть на  море,  дрожать  и
сжимать цветы. Отец и Диггс пришли после того, как рабочий передал вести обо
мне по цепочке людей, прочесывающих дюны, но я не обратил внимания и на этих
двоих. Наконец вокруг меня собрались дюжины людей, они осматривали на  меня,
спрашивали меня о  чем-то,  чесали  головы,  смотрели  на  часы,  оглядывали
окрестности. Я их не замечал.  Они  восстановили  цепочку  и  начали  искать
Эсмерельду, а меня отнесли в дом. Они предложили мне суп, которого мне очень
хотелось, но я его проигнорировал, задали еще вопросы, на которые я  ответил
кататоническим молчанием и неподвижным взглядом.  Мои  дядя  и  тетя  трясли
меня, их лица были красные, а глаза влажные, но я  их  не  замечал.  Наконец
отец отнес меня в мою комнату, раздел и уложил в постель.
   В моей комнате всю ночь дежурили, и был ли это отец, Диггс или кто-нибудь
еще, я не давал уснуть ни себе, ни им в течение всей  ночи.  Я  лежал  тихо,
притворяясь спящим, потом кричал изо всех сил, падал  с  кровати,  бился  на
полу. Каждый раз меня поднимали, укачивали на руках и клали обратно.  Каждый
раз я делала вид, словно уснул, а через несколько минут имитировал припадок.
Если кто-то из них разговаривал со  мной,  я  лежал  и  трясся  на  кровати,
уставившись на них, безмолвный и глухой.
   И так  продолжал  до  рассвета,  когда  поисковая  партия  вернулась  без
Эсмерельды, тогда я позволил себе уснуть.

3

   Я поправлялся неделю, и эта неделя была одной из  лучших  в  моей  жизни.
Эрик вернулся из своей школьной экскурсии и после того, как  он  приехал,  я
начал немного  говорить:  сначала  нонсенс,  потом  разрозненные  намеки  на
случившееся, за ними сразу следовали крики и кататония.
   Где-то в середине недели, после того как Диггс отменил распоряжение моего
отца не разрешающее никому, кроме него, меня осматривать, доктору Макленнону
разрешили  поговорить  со  мной.  Но  и  тогда  отец  остался   в   комнате,
насупившийся и подозрительный, контролируя степень осмотра. Я был  рад,  что
доктору не разрешили меня раздеть, и ответил большей вменяемостью.
   К концу недели у меня еще случались фальшивые кошмары, внезапно я затихал
и начинал  дрожать,  но  ел  я  более  или  менее  нормально  и  отвечал  на
большинство вопросов. Рассказ об Эсмерельде и  случившемся  с  ней  все  еще
доводил меня до мини-припадков, криков и полного ухода в себя, но  в  долгом
спокойном разговоре отец и Диггс узнали  придуманную  мной  версию:  большой
воздушный змей, Эсмерельда  начала  запутываться  в  поводках,  я  попытался
помочь ей и катушка выпала у меня из рук, отчаянный  бег,  потом  ничего  не
помню.
   Я рассказал им о страхе, что меня преследует злой рок, из-за  которого  я
несу смерть и разрушение всем, окружающим меня и  еще  я  боялся  попасть  в
тюрьму, ведь люди подумают, что я убил Эсмерельду, я плакал и обнимал  моего
отца и даже обнял Диггса, понюхав темно-голубую ткань его мундира,  и  почти
почувствовал, как он смягчился и поверил мне. Я попросил его пойти в  сарай,
взять все мои змеи и сжечь их. Он сделал это в долинке, сейчас  она  зовется
Долина Кремации Змеев. Мне было жалко змеев, и  я  знал,  что  мне  придется
прекратить их запускать  для  реалистичности  пьесы,  но  оно  того  стоило.
Эсмерельду никогда не нашли, я был последним,  кто  ее  видел,  если  верить
ответам на запросы Диггса на буровые платформы, траулеры и тому подобное.

4

   Так я размочил счет и получил  прекрасную,  хотя  и  изматывающую  неделю
веселого спектакля. Цветы, которые я все еще сжимал, когда они принесли меня
домой, у меня отобрали и оставили в пластиковом пакете на холодильнике. Я их
там нашел через две недели, они были увядшие и мертвые, забытые и  ненужные.
Однажды ночью я отнес  их  на  чердак  и  сохранил  до  сих  пор,  маленькие
коричневые  завитки   высохших   растений,   похожие   на   кусочки   старой
магнитофонной ленты, они стоят в стеклянной бутылке. Иногда я думаю  о  том,
где завершила свой  полет  моя  кузина:  на  дне  моря  или  выброшенная  на
какой-нибудь каменистый берег, или она разбилась  о  скалу  и  была  съедена
чайками и орлами...
   Мне нравиться думать, будто она умерла, несомая гигантским змеем, облетая
вокруг земли, она поднималась выше и выше, умерла от голода и обезвоживания,
стала легче, и в конце концов превратилась в скелетик, оседлавшим  воздушные
потоки планеты, в  кого-то  вроде  Летучей  Голландки.  Но  я  сомневаюсь  в
возможности воплощения этой романтической картины в реальности.

5

   Я провел большую часть воскресенья в постели. После оргии прошлой ночи  я
хотел покоя, много жидкости, мало еды и навсегда завязать  с  алкоголем,  но
так как последнее нереально, я решил не напиваться до такой степени. Когда я
не спустился завтракать, пришел отец и стал  громко  стучать  в  дверь  моей
комнаты.
   - Должен ли я спросить, что с тобой случилось?
   - Ничего, - проскрипел я в сторону двери.
   - Отлично, - саркастически сказал отец.  -  И  сколько  ты  был  вынужден
выпить вчера?
   - Мало.
   - Х-х-х, - сказал он.
   - Я скоро спущусь, - сказал я и стал качаться по  кровати,  как  будто  я
вставал из постели.
   - Это ты вчера звонил?
   - Что? - спросил я у двери, перестав двигаться.
   - Да или нет? Я думал, это был ты, ты пытался изменить  голос.  Зачем  ты
звонил в такое время?
   - Ах, я не помню, как звонил, пап, правда, - осторожно сказал я.
   - Х-х-х. Мальчик, ты дурак, - сказал он и застучал по лестнице вниз.
   Я лежал и думал. Я был уверен, я не звонил домой прошлой ночью. Я  был  в
пабе вместе с Джеми, потом с Джеми и девушкой, потом с Джеми  и  его  мамой,
домой я шел почти трезвый. Провалов в памяти не было. Я  предположил  -  это
звонил Эрик. Отец, должно быть, говорил с ним недолго или он бы узнал  голос
своего сына. Я лег обратно в постель, надеясь, что Эрик  был  на  свободе  и
двигался в нашем направлении, а также, что моя голова и кишки прекратят  мне
напоминать о том, как плохо они себя чувствуют.

6

   - Посмотри на себя, - сказал отец, когда я  наконец  спустился  в  халате
смотреть по телевизору старый фильм. - Надеюсь, ты гордишься собой. Надеюсь,
ты думаешь, будто подобные ощущения делают тебя мужчиной,  -  отец  почмокал
губами и покачал головой, потом вернулся к чтению  "Сайнтифик  Америкэн".  Я
осторожно сел на один из больших стульев, стоявших в холле.
   - Я и вправду немного выпил, папа, признаю. Если  тебя  это  огорчает,  я
извиняюсь, но я тебя заверяю - я страдаю от последствий.
   - Ну, надеюсь, ты получил урок.  Представляешь  ли  ты,  сколько  нервных
клеток ты, вероятно, убил вчера?
   - Несколько тысяч, - сказал я после короткой  паузы  для  подсчета.  Отец
энергично кивнул:
   - По скромной оценке.
   - Ну,