ано:   потребовалось   37
предположительных экспериментов до того  дня,  когда  моя  верная  лопата  с
длинной ручкой, кусая кожу Земли Черепа, наткнулась  на  нечто  тверже,  чем
песчаная почва, и я наконец узнал, где лежали кости собаки.
   Было бы замечательно, если бы я выкопал  череп  ровно  через  десять  лет
после смерти пса, но на самом деле это произошло на несколько месяцев позже.
Но так или иначе Год Черепа закончился, старый враг оказался в моей  власти.
Костяной шар был вырван из земли как очень  гнилой  зуб  в  одну  подходящую
темную ночь при свете фонарика в присутствии лопаты Стальной удар, пока отец
спал, а я должен был бы спать, и небеса  содрогались  от  сильного  ветра  и
дождя.
   Когда я принес череп в бункер,  я  дрожал,  запугав  себя  до  полусмерти
параноидальными фантазиями, но я  победил,  я  принес  туда  грязный  череп,
очистил его и вставил в  него  свечу,  и  окружил  сильной  магией,  важными
вещами, а потом, замерзший и промокший, вернулся в свою теплую постельку.
   Подведя итоги, я думаю, я справился со своей проблемой  так  хорошо,  как
только возможно. Мой враг дважды мертв, а его останки в  моих  руках.  Я  не
мужчина и ничто не  может  это  изменить;  но  я  -  это  я,  я  считаю  это
достаточной компенсацией.
   Поджигать собак - просто нонсенс.

7: Космические агрессоры

1

   До того, как я понял, что иногда птицы могут  быть  моими  союзниками,  я
делал с ними всякие злые штуки: ловил, стрелял в них, привязывал к палкам во
время отлива, ставил бомбы с электрическими детонаторами под их  гнездами  и
т.д.
   Моей любимой игрой было поймать две птицы с помощью  приманки  и  сети  и
связать их друг с другом. Обычно это были чайки, и я привязывал  их  нога  к
ноге толстой оранжевой нейлоновой леской, а потом сидел на дюне и  наблюдал.
Иногда я брал чайку и ворону, но были ли жертвы одного  вида  или  нет,  они
быстро понимали, что не могут летать как следует - хотя теоретически веревка
была достаточно длинная - и заканчивалось все (после  уморительных  неловких
движений) дракой.
   Когда одна из птиц  была  мертва,  выжившая  -  как  правило,  раненая  -
оказывалась в далеко не  лучшем  положении,  привязанная  к  тяжелому  трупу
вместо живого противника. Я видел пару  целеустремленных  птиц,  отклевавших
ногу побежденного врага, но  большинство  не  смогли  или  до  подобного  не
додумались, и ночью были пойманы крысами.
   Я играл и в другие игры, но  эта  запомнилась  как  одно  из  моих  более
взрослых изобретений,  в  некотором  смысле,  она  была  символическая  и  с
приятным привкусом иронии.

2

   Птица испражнилась на Щебень, когда я крутил педали на дороге в город  во
вторник утром. Я остановился,  посмотрел  вверх  на  кружащих  чаек  и  пару
дроздов, сорвал пригоршню травы и вытер желто-белую грязь с рамы.  День  был
ясный и солнечный, дул легкий бриз. Прогноз погоды  на  следующие  несколько
дней был неплохой, я надеялся на хорошую погоду во время появления Эрика.
   Мы с Джеми встретились в баре паба "Под Гербом Колдхеймов" и сидели  там,
играя в электронную игру по кабельному телевизору.
   - Если он настолько чокнутый, я не понимаю, почему они до сих пор его еще
не поймали.
   - Я тебе говорил, он чокнутый, но хитрый. Он не  глупый.  Он  всегда  был
очень сообразительный, с самого детства. Он рано начал  читать,  и  все  его
родственники, и дяди, и тети еще до того, как я родился, говорили о нем: ох,
они теперь так рано взрослеют и тому подобное.
   - Но он все равно сошел с ума.
   - Они так говорят, но я не уверен.
   - Как насчет собак? И личинок мух - опарышей?
   - О'кей, это по-сумасшедшему, признаю,  но  иногда  я  думаю,  он  что-то
замышляет,  он  на  самом  деле  не  сумасшедший  и  решил  вести  себя  как
умалишенный, и они его изолировали, когда он слишком далеко зашел.
   - И он на них обозлился, - ухмыльнулся Джеми, потягивая свое  пиво,  а  я
аннигилировал подозрительные разноцветные космические корабли на  экране.  Я
ответил:
   - Да, наверно. Ох, я не знаю. Может, он и вправду не в  себе.  Может,  я.
Может, все остальные или, по крайней мере, вся наша семья.
   - Теперь ты прав. - Я посмотрел на него, потом улыбнулся:
   - Иногда я об этом размышляю?Мой отец эксцентричен. Полагаю, я тоже, -  я
пожал плечами и снова сосредоточился на космической битве. - Но меня это  не
волнует. Вокруг навалом тех, кого сильнее стукнули пыльным мешком.
   Джеми молчал,  а  я  переходил  от  картинки  к  картинке  кувыркающихся,
визжащих кораблей. Наконец удача мне изменила, и они меня  поймали.  Я  взял
свою пинту, а Джеми сел разносить вдребезги размалеванные штуки.  Я  смотрел
на макушку его головы, а он согнулся над игрой. Он начинал  лысеть,  хотя  я
знал,  что  ему  только  двадцать  три.  Он  опять   напомнил   мне   щенка:
непропорциональная голова, короткие толстые ножки и ручки, напрягающиеся  от
усилия, с которым Джеми нажимал на кнопку "огонь" и двигал джойстик.
   - Да, - сказал он чрез некоторое время, продолжая атаковать надвигающийся
корабль, - и многие из них политики и президенты, и тому подобное.
   - Что? - спросил я, недоумевая, о чем это он.
   - Настоящие чокнутые. Многие из них стоят во  главе  стран,  религий  или
амий. Настоящие сумасшедшие.
   - Да, наверное, - задумчиво сказал я, наблюдая за битвой на экране  вверх
ногами, - или может они - единственные нормальные люди. У них вся  власть  и
богатство. Они заставляют всех остальных делать то, что они хотят, например,
умирать для них и работать на них, и продвигать их к власти, и защищать  их,
и платить налоги, и покупать для них  игрушки,  и  они  переживут  следующую
большую войну в своих туннелях и бункерах. Так что если рассмотреть нынешнее
положение вещей, кто может назвать их сумасшедшими, потому что они не делают
так, как Джо Лох, иначе они были бы  Джонами  Лохами,  и  наверху  сидел  бы
кто-нибудь другой
   - Выживание наиболее приспособленных.
   - Да.
   - Выживание? - Джеми  со  свистом  втянул  воздух  и  так  сильно  дернул
джойстик, что чуть не упал со стула, но смог увести свой корабль  от  желтых
молний, которые загнали его в угол экрана, - наиболее вредных. - Он взглянул
на меня и быстро улыбнулся, потом опять  сгорбился  над  игрой.  Я  выпил  и
кивнул:
   -  Можно  и  так.  Если  наиболее  вредный  выживает,  отсюда  и  берется
закаленное дерьмо, которое правит нами.
   - "Нами" - это Джонами Лохами, - сказал Джеми.
   - Ага, или всеми подряд. Всем видом. Если мы и  в  самом  деле  настолько
злые  и  тупые,  что  забросаем  друг  друга  замечательными  водородными  и
нейтронными бомбами, тогда может и хорошо выйдет, если мы сотрем себя с лица
земли до того, как мы выйдем в космос и начнем проделывать ужасные пакости с
другими видами.
   - Ты имеешь в виду, что мы будем космическими агрессорами?
   - Ага, - засмеялся я и стал раскачиваться на стуле. - Точно. Это мы! -  я
опять засмеялся и постучал по экрану над строем летящих  красных  и  зеленых
штук, а одна из  них,  отделившись  от  главного  скопления,  нырнула  вниз,
стреляя по кораблю  Джеми,  промахнулась,  но  задела  его  зеленым  крылом,
исчезая в нижней части экрана. Корабль  Джеми  взорвался,  выбросив  вспышки
мигающего красного и желтого.
   - Черт, - сказал он и покачал головой.
   Я сел за игру и подождал появления моего корабля.

3

   Слегка опьянев от трех  пинт,  которые  я  выпил,  я  поехал  на  остров,
насвистывая. Мне всегда нравились наши с Джеми беседы во время ленча.  Когда
мы встречаемся с ним по субботам, мы иногда разговариваем, но не слышим друг
друга во время выступления групп, а после я или слишком пьян для разговоров,
а если могу говорить, слишком пьян, чтобы вспомнить, о чем мы говорили. Что,
наверно, то  же  самое,  если  судить  по  тому,  как  довольно  умные  люди
превращаются в бормочущих, грубых, твердолобых и хвастливых  идиотов,  когда
количество молекул алкоголя в крови  превышает  количество  их  нейронов.  К
счастью, это можно заметить только оставаясь трезвым,  поэтому  есть  выход,
приятный (по меньшей мере временно) и очевидный.
   Когда я пришел домой, отец спал в шезлонге в саду. Я поставил велосипед в
сарай и смотрел на отца из дверного проема сарая, если он проснется, я смогу
сделать вид будто я закрываю дверь. Его  голова  слегка  наклонилась  в  мою
сторону, рот был слегка открыт. У него были на  глазах  темные  очки,  но  я
видел сквозь стекла его закрытые глаза.
   Мне нужно было пойти пописать, поэтому я смотрел на него не очень  долго.
У меня не было особенных причин для наблюдения за ним, просто  мне  нравится
это делать. Мне приятно чувствовать, что я  его  вижу,  а  он  меня  нет,  я
настороже и в полном сознании, а он нет.
   Я ушел в дом.

4

   После быстрого  обхода  Столбов,  я  провел  понедельник  за  починкой  и
улучшением Фабрики, работал, пока не  заболели  глаза,  и  отец  сказал  мне
спуститься и пообедать.
   Вечером шел дождь, я остался дома и смотрел телевизор. Я рано лег  спать.
Эрик не звонил.

5

   Когда я простился с примерно половиной пива, выпитого в "Гербе", я  пошел
посмотреть на Фабрику. Я залез на чердак,  который  был  наполнен  солнечным
светом, теплом и запахом старых интересных книг, и решил привести  чердак  в
порядок.
   Я сложил старые игрушки в ящики, рулоны ковров и обоев поставил на место,
откуда они  упали,  приколол  пару  карт  обратно  на  наклонный  деревянный
потолок, убрал инструменты остатки материалов,  которые  я  использовал  для
ремонта Фабрики и загрузил отделения Фабрики, нуждавшиеся в загрузке.
   Пока  я  всем  этим  занимался,  я  нашел  интересные  вещи:  самодельную
астролябию, которую я когда-то сделал; коробку с частями  модели  укреплений
вокруг Византии; остатки моей коллекции изоляторов с телеграфных  столбов  и
старые  записные  книжки,  оставшиеся  от  времен,  когда  отец  учил   меня
французскому. Пролистав их, я не смог найти очевидного обмана,  он  не  учил
меня ругательствам вместо  ?извините?  или  ?как  пройти  к  железнодорожной
станции?, хотя, должно быть, искушение было почти непреодолимым.
   Я  закончил  уборку,  несколько  раз  чихнув  от   висевших   в   золотом
пространстве чердака сверкающих пылинок. Еще раз  посмотрел  на  обновленную
Фабрику, просто потому что я люблю смотреть на нее, переделывать ее, трогать
ее, нажимать на ее маленькие рычаги, открывать двери. Наконец я оттянул себя
от  нее,  мысленно  говоря:  довольно  скоро  у   меня   будет   возможность
использовать Фабрику по назначению. Днем я поймаю осу и следующим утром пущу
ее в дело. Я хотел еще раз допросить Фабрику до  появления  Эрика,  я  хотел
точнее знать будущее.
   Конечно, было немного рискованно задавать один и тот же вопрос дважды, но
я подумал: чрезвычайные обстоятельства требуют, и  в  конце  концов  Фабрика
принадлежит мне.

6

   Я  без  труда  поймал  осу.  Она,  можно   сказать,   пешком   прошла   в
церемониальную банку из-под джема, в которой я всегда держу заключенных  для
Фабрики. Я поставил банку, закрытую крышкой с дырочками, и содержащую  кроме
осы несколько листьев и кусочек кожуры апельсина, в тень берега реки и начал
строить плотину.
   Я работал и потел в сете дня и раннего вечера, пока  отец  красил  заднюю
часть дома, а оса осматривала внутреннюю стенку банки, шевеля антеннами.
   Когда я наполовину построил плотину - не лучшее время  для  перемен  -  я
подумал,  что  было  бы  забавно  взорвать  ее,  поэтому  я  позволил   воде
переливаться и нашел самую маленькую бомбу с  электрическим  детонатором.  Я
прикрепил детонатор к проводкам от  фонарика,  использовав  оголенные  концы
провода, выглядывающие  из  просверленной  в  черном  металлическом  корпусе
дырочки, и завернул бомбу в пару  пластиковых  мешков.  Я  заложил  бомбу  в
основание главной плотины, вывел провод  за  плотину,  за  неподвижную  воду
позади плотины, почти туда, где ползала в своей банке оса. Я прикрыл  песком
провода,  чтобы  все  выглядело  более  естественно,   а   потом   продолжил
строительство.
   Система плотин получилась очень большой и сложной, там была  не  одна,  а
две деревеньки, одна между двумя плотинами, и одна  за  последней  плотиной.
Там были мосты и маленькие дороги, замок с четырьмя башнями и  два  дорожных
туннеля. Незадолго до часа, когда мы пьем чай, я вывел последний проводок из
фонарика и перенес банку с осой на вершину ближней дюны.
   Я видел как отец красил вокруг окон холла. Я вспомнил узоры,  которые  он
когда-то нарисовал на парадной стене дома, которая повернута к  морю;  я  их
помнил уже поблекшими, но они  были  классическими,  вдохновленными  глюками
искусства: огромные машущие мечи и жертвенники, которые прыгали по стене как
разноцветные яркие татуировки, изгибавшиеся над  окнами  и  дверью.  Реликт,
оставшийся от времен, когда отец был хиппи, сейчас они уже исчезли,  стертые
ветром и морем, и дождем, и солнцем. Остались только очень нечеткие контуры,
еще  различимые  вместе  с  несколькими  цветными   пятнами,   похожими   на
отслаивающуюся кожу.
   Я открыл фонарик, положил внутрь цилиндрические батарейки, закрепил их  и
нажал кнопку  включения  на  торце  фонарика.  Ток  шел  от  девятивольтовой
упаковки батареек, примотанной изолентой  к  фонарику,  по  проводам  идущим
через дырку, где была лампочка и в оболочку бомбы. Где-то около центра бомбы
стальная вата  разгорелась  сначала  неярко,  потом  ослепительно  и  начала
плавиться, белая кристаллическая смесь взорвалась, разрывая металл -  я  еле
смог его согнуть, это стоило мне много пота, времени и сил - словно бумагу.
   Бах! Передняя часть главной плотины вывалилась вперед  и  вверх,  грязная
смесь пара и газа, воды и песка подпрыгнула в воздух и  плюхнулась  обратно.
Шум был замечательный, тупой, и дрожь земли я почувствовал  задницей  сквозь
штаны за секунду до звука взрыва, он был сильный.
   Песок в воздухе остановился, упал, вызвал  тысячу  всплесков  на  воде  и
застучал по дорогам и домам.  Освобожденная  вода  вырвалась  из  пролома  в
песчаной стене и  покатилась  вниз,  засасывая  песок  с  краев  пролома,  и
растеклась  коричневым  приливом  до  первой  деревни,  прошла  сквозь  нее,
наткнулась на вторую плотину,  откатилась  назад,  разрушая  песчаные  дома,
наклонила замок и  разметала  треснувшие  башни.  Опоры  моста  подломились,
деревянный  настил  соскользнул  и  упал  на  сторону,  затем  вода   начала
переливаться через плотину, и скоро вся верхняя часть ее была  под  водой  и
размывалась потоком, несущимся из первой дамбы, фронт воды прошел  пятьдесят
метров или больше. Замок исчез, развалился.
   Я положил банку и сбежал с дюны, радуясь, а волна двигалась над волнистой
песчаной  поверхностью  ручья,  ударила  в  дома,  прокатилась  по  дорогам,
пробежала по тоннелям, натолкнулась на последнюю дамбу, быстро  расправилась
с ней и продолжила  разрушение  еще  целых  домов  второй  деревни.  Плотины
разрушались, дома соскальзывали в  воду,  мосты  и  туннели  складывались  и
падали, прекрасное чувство восторга поднялось волной из желудка и  дошло  до
горла, я был рад водному хаосу.
   Я видел, как провода были смыты и откачены потоком  в  сторону,  потом  я
смотрел на передний край бегущей воды, быстро движущейся к морю по уже давно
высохшему песку. Я сел на землю напротив места,  где  была  первая  деревня,
там, где двигались, медленно наступая, коричневые горбы воды, и  ждал,  пока
шторм успокоится: ноги скрещены, локти на коленях и  лицо  на  ладонях.  Мне
было тепло, я был счастлив и хотел есть.
   Наконец, когда ручей почти успокоился, и от нескольких часов моей  работы
почти ничего не осталось, я заметил то,  что  искал:  черный  и  серебряный,
разорванный и погнутый  корпус  бомбы,  который  выглядывал  из  песка  чуть
впереди разрушенной плотины. Я не снимал ботинки,  а  встав  на  цыпочки  на
сухом берегу, шел  руками  по  песку,  пока  почти  полностью  растянулся  и
оказался на середине ручья. Я поднял остатки бомбы со дна  ручья,  осторожно
зажал зазубренный корпус зубами и пошел  на  руках  обратно,  пока  не  смог
броситься на берег и встать.
   Я вытер почти плоский кусок металла тряпкой из  Военного  Мешка,  положил
бывшую бомбу внутрь мешка, потом  забрал  банку  и  пошел  домой  пить  чай,
перепрыгнув через ручей чуть  выше  места,  до  которого  доходила  запертая
плотинами вода.

7

   Любая из жизней - символ. Все, что мы делаем - часть  узора,  который  мы
можем хотя бы немного изменить. Сильные создают свои собственные  рисунки  и
влияют на узоры остальных людей, слабые следуют  курсами,  которые  для  них
проложили другие. Слабые, несчастливые и  глупые.  Осиная  Фабрика  -  часть
узора, следовательно она часть жизни, и более того,  часть  смерти.  Фабрика
может отвечать на вопросы, ибо каждый вопрос -  это  начало,  стремящееся  к
концу, и Фабрика рассказывает о конце - смерти. Заберите  себе  внутренности
животных, жезлы, и кости, и книги, и птиц, и голоса, и все остальное дерьмо:
у меня есть Фабрика, она говорит о настоящем и будущем, а не о прошлом.
   Той ночью я лежал в постели, зная, что Фабрика была готова и  ждала  осу,
которая ползала вокруг банки, стоявшей возле моей  кровати,  и  искала  свой
путь. Я думал о Фабрике на чердаке и ждал, когда зазвенит телефон.
   Осиная Фабрика прекрасна и убийственна, и совершенна. Она намекнет мне на
то, что произойдет, она поможет мне понять, что нужно делать, и после  того,
как я посоветуюсь с ней, я опробую наладить контакт  с  Эриком  через  череп
Старого Сола. В конце концов, мы же братья, даже если и  только  наполовину,
мы оба мужчины, даже если я - только наполовину. Мы понимаем друг  друга  на
уровне подсознания, даже если он сумасшедший, а я нет. Еще у нас есть связь,
о которой я раньше не думал, но которая  может  быть  использована:  мы  оба
убивали.
   Тогда я подумал, как думал и раньше: мужчины созданы  для  этого.  Каждый
пол может делать одно дело хорошо. Женщины - рожать, а мужчины - убивать. Мы
- себя я считаю почетным мужчиной - сильный  пол.  Мы  прорываем,  вводим  и
захватываем.  Факт,  что  я  способен  только  на  аналогии  с   сексуальной
терминологией, меня не обескураживает, я ощущаю это в моих  костях,  в  моих
некастрированных генах. Эрик должен ответить
   Одиннадцать, полночь и сигнал точного времени, я выключил радио и уснул.

8: Осиная Фабрика

1

   Ранним утром,  когда  отец  еще  спал  и  холодный  свет  сочился  сквозь
закрывшее солнце молодое облако, я тихо встал, тщательно умылся и  побрился,
вернулся в свою комнату, медленно оделся, взял банку  с  выглядевшей  сонной
осой и отнес ее на чердак, где ждала Фабрика. Я поставил банку на  маленький
алтарь  под  окном  и  сделал  последние  приготовления,  которые  требовала
Фабрика. После того, как они были закончены, я взял  немного  зеленого  геля
для умывания из бутылки около алтаря и хорошенько втер в руки.  Я  посмотрел
на Таблицы Времени, Приливов  и  Расстояния  -  маленькую  красную  книжицу,
которая лежала у другого края алтаря, и запомнил время высокого прилива. Две
осиные свечки я поставил на лицевой стороне Фабрики, там,  где  остановились
бы кончики стрелок часов, если бы они  показывали  время  высокого  прилива,
потом я немного приподнял крышку банки и  достал  из  нее  листья  и  кожуру
апельсина, оставив внутри только осу.
   Я поставил банку на алтарь, украшенный разными амулетами:  черепом  змеи,
убившей Блиса (найдена и разрублена пополам с  помощью  садовой  лопаты  его
отцом - переднюю половину змеи я поднял из травы и спрятал в песке до  того,
как Диггс забрал ее  как  улику;  осколок  бомбы,  разорвавшей  Пола  (самый
маленький, какой я только мог найти,  их  там  было  много);  кусочек  ткани
палатки от змея, который поднял Эсмерельду (конечно, не от  самого  змея,  а
обрезок); и блюдечко со старыми стертыми зубами