бре этого года поступить на медицинский
факультет Упсальского университета.
   - Так, так... - задумчиво произнес посетитель. - А  скажите,  пожалуйста,
разве вы не можете проникнуть  в  тайну  его  происхождения  без  посредства
Патрика О'Доногана?
   - Нет, я не вижу другой возможности, - ответил  доктор.  -  После  долгих
поисков мне удалось установить, что только один Патрик О'Доноган в состоянии
объяснить эту загадку. Вот почему я давал о нем  объявления  в  газетах,  по
правде говоря, почти не надеясь на успех.
   - А почему ЕЫ не надеялись на успех?
   -  У  меня  есть  все  основания  предполагать,  что   Патрик   О'Доноган
предпочитает скрываться, а потому вряд ли он  захочет  откликнуться  на  мои
объявления. Впрочем, я собираюсь в скором времени прибегнуть к иным методам.
Я располагаю подробным описанием его внешности,  и  мне  известно,  в  каких
портах он чаще  всего  бывает.  Я  надеюсь  обнаружить  его  там  с  помощью
специальных агентов.
   Доктор  Швариенкрона  сообщил  все  это  не  по  легкомыслию,  а   вполне
сознательно. Он решил проверить, какое впечатление произведут его  слова  на
незнакомца. И он хорошо заметил легкое дрожание век и  нервное  подергивание
уголков рта на гладко выбритом лице Тюдора Броуна, несмотря на его напускное
равнодушие. Но почти мгновенно тот снова принял невозмутимый вид.
   - Ну что же, доктор; - сказал он, - если вы не в состоянии  узнать  тайну
помимо О'Доногана,  тогда,  значит,  вы  никогда  ее  не  узнаете!..  Патрик
О'Доноган умер.
   Как ни потрясло доктора это известие, он не проронил ни звука,  а  только
пристально взглянул на собеседника.
   - Умер и похоронен, - продолжал тот, - вернее сказать, опущен на  глубину
трехсот морских саженей! Случаю было угодно, чтобы этот человек, чье прошлое
и мне казалось загадочным - потому я обратил на него  внимание  -  три  года
назад был нанят марсовым на мою яхту "Альбатрос". Должен заметить,  что  моя
яхта - испытанное судно. Я провожу на его борту  иногда  по  семь  -  восемь
месяцев подряд. Итак, года три тому назад, когда мы находились на траверсе45
Мадейры, марсовый Патрик  О'Доноган  упал  в  море.  Я  немедленно  приказал
остановиться и спустить шлюпки. После тщательных поисков он был  найден.  На
борту ему была оказана необходимая помощь, но  все  попытки  вернуть  его  к
жизни не увенчались успехом: Патрик О'Доноган был мертв. Пришлось возвратить
морю добычу, которую мы попытались у  него  отнять!  Разумеется,  несчастный
случай был зафиксирован по всем правилам в  судовом  журнале.  Полагая,  что
данный документ может вас заинтересовать, я велел снять с него  нотариальную
копию и принес ее вам.
   Сказав это, Тюдор Броун вытащил бумажник, извлек  из  него  лист  бумаги,
покрытый гербовыми марками, и передал доктору.
   Тот быстро ознакомился с документом. Действительно, это была  выписка  из
судового  журнала  "Альбатроса",  принадлежащего  Тюдору   Броуну,   и   она
подтверждала кончину Патрика О'Доногана на траверсе острова Мадейры. Выписка
была  надлежащим  образом  заверена   под   присягой   двух   нотариусов   и
зарегистрирована в Лондоне, в Sommerset House46, комиссаром ее  королевского
величества.
   Подлинность  документа  не  вызывала  сомнений.   Но   самый   факт   его
неожиданного появления показался доктору таким странным, что он не  в  силах
был удержаться, чтобы не высказать вслух своего удивления. Тем не  менее  он
сделал это со свойственной ему вежливостью.
   - Вы мне позволите, сударь, задать вам только один вопрос? - спросил он.
   - Задавайте, доктор.
   - Каким образом у вас  оказался  в  кармане  подобный  документ,  заранее
заготовленный и законно оформленный?.. Для чего вы его мне принесли?
   - Если я не разучился считать, то это не один, а два вопроса,  -  ответил
Тюдор Броун. - Отвечу на них поочередно. Этот документ  оказался  у  меня  в
кармане потому, что, прочитав  два  месяца  тому  назад  объявление  и  имея
возможность предоставить интересующие вас сведения, я хотел, чтобы они  были
возможно более исчерпывающими и бесспорными, насколько это в моих силах... А
принес я документ потому, что,  совершая  прогулку  на  яхте  вдоль  берегов
Швеции, счел уместным занести вам эту бумажонку лично,  чтобы  удовлетворить
таким образом и свое и ваше любопытство.
   На такие доводы  возразить  было  нечего,  и  доктор  принял  единственно
возможное решение.
   - Так, значит, вы прибыли сюда на "Альбатросе?" - быстро спросил он.
   - Ну да.
   - А есть ли у вас на борту матросы, знавшие Патрика О'Доногана?
   - Конечно есть, и немало.
   - Вы позволите мне повидаться с ними?
   - Сколько вам будет угодно. Может быть, вы хотите сейчас  отправиться  со
мной па яхту?
   - Если вы не возражаете.
   - Нисколько, - ответил англичанин, вставая. Позвонив слуге, доктор  велел
подать себе шубу, шляпу и трость и вышел с Тюдором Броуном. Через пять минут
они уже были у причала, где стоял на якоре "Альбатрос".
   Их встретил  старый  морской  волк,  с  багрово-красным  лицом  и  седыми
бакенбардами.  Он  показался  доктору  человеком  весьма   расположенным   к
откровенности и чистосердечию.
   - Мистер Уорд, - остановил его Тюдор  Броун,  -  этот  джентльмен  желает
навести справки о Патрике О'Доногане.
   - О Патрике О'Доногане? - переспросил старый моряк. - Да помилует бог его
душу! Он доставил нам немало хлопот, когда мы его  вылавливали  на  траверсе
Мадейры! А для чего, я вас спрашиваю, нужна была вся  эта  возня?  Ведь  все
равно его пришлось отдать на съедение рыбам!
   - Как долго вы с ним были знакомы? - спросил доктор.
   - С этим прощалыгой? Слава богу, недолго - год или два,  не  больше.  Мы,
кажется, наняли его в Занзибаре, не так ли, Томми Дафф?
   - Кто меня зовет? - откликнулся молодой матрос, усердно начищавший  мелом
медные поручни на лестнице.
   - Я, - ответил старик. - Ведь  мы  в  Занзибаре  взяли  на  борт  Патрика
О'Доногана?
   - Патрика  О'Доногана?  -  медленно  проговорил  матрос,  как  бы  смутно
припоминая это имя. - Ах да, конечно, это тот самый марсовый, который упал в
море на траверсе.Мадейры? Так точно,  мистер  Уорд,  он  поступил  к  нам  в
Занзибаре.
   Доктор Швариенкрона попросил описать ему внешность Патрика  О'Доногана  и
убедился, что описание  полностью  совпадало  с  известными  ему  приметами.
Матросы показались ему людьми правдивыми и честными.  Об  этом  говорили  их
открытые простодушные лица. Правда, единообразие их ответов могло бы навести
на мысль о предварительном сговоре,  но  не  вытекало  ли  оно  естественным
образом из самих же фактов? Так как матросы знали Патрика  всего  лишь  один
год или немного больше, они могли дать  о  нем  довольно  скудные  сведения:
указать его приметы и повторить рассказ о его трагической смерти.
   "Альбатрос" был так хорошо оснащен,  что  при  наличии  нескольких  пушек
вполне мог бы  сойти  за  военное  судно.  На  яхте  царила  безукоризненная
чистота. Экипаж выглядел очень бодро, все были в добротной одежде и казались
прекрасно дисциплинированными. так как находились на своих местах,  несмотря
на то, что судно стояло у самой набережной.
   Все это, вместе взятое, произвело на доктора  благоприятное  впечатление.
Он заявил, что его вполне удовлетворяют полученные сведения  и,  с  присущим
ему гостеприимством, даже пригласил скрепя сердце  к  себе  на  обед  Тюдора
Броуна, который прохаживался взад и вперед по юту47, насвистывая только  ему
одному известный мотив. Но мистер Тюдор Броун не счел возможным принять  это
приглашение и отклонил его в следующих "изысканных" выражениях:
   - Нет, не могу, никогда не обедаю в городе!
   Доктору ничего не оставалось, как только удалиться. Тюдор Броун  даже  не
удостоил его на прощанье кивком головы.
   Прежде всего доктор поспешил рассказать о  своем  приключении  Бредежору,
который выслушал его, не проронив ни слова, но  про  себя  решил  немедленно
приступить к тщательному расследованию.
   Когда Эрик вернулся в полдень  из  школы  к  обеду,  Бредежор  отправился
вместе с ним на  разведку,  но  столкнулся  с  непредвиденным  затруднением.
"Альбатрос" уже ушел из Стокгольма, не сообщив ни пути следования, ни адреса
владельца.
   Единственным вещественным  доказательством  этого  странного  визита  был
документ о смерти Патрика О'Доногана, оставшийся у доктора.
   Достоверен ли был  этот  документ?  Вот  в  чем  Бредежор  позволил  себе
усомниться, несмотря на  подтверждение  английского  консула  в  Стокгольме,
выяснившего после соответствующего запроса подлинность печати и подписей  на
предъявленном свидетельстве о смерти.
   Подозрительным показался адвокату еще и  тот  факт,  что,  по  наведенным
справкам, никто не знал в Эдинбурге о существовании Тюдора Броуна.
   Но  мало-помалу  сомнения  рассеялись  под  воздействием  неопровержимого
доказательства: с той поры никаких других известий о матросе не поступало, и
все объявления в газетах остались без отклика.
   Итак, Патрик О'Доноган исчез навсегда, а вместе с ним исчезла и последняя
надежда проникнуть в тайну происхождения Эрика. Он сам это прекрасно понимал
и  вынужден  был  признать  бесцельность  дальнейших  поисков.  Поэтому   он
безропотно согласился поступить с осени, по желанию доктора, на  медицинский
факультет Упсальского университета. Но только он хотел предварительно  сдать
экзамен  на  капитана  дальнего  плавания,  и  это  намерение   красноречиво
свидетельствовало о том, что Эрик не отказался от  своей  заветной  мечты  -
посвятить себя путешествиям и побывать во многих странах.
   К тому же на сердце юноши лежали теперь и другие заботы, заботы настолько
тягостные, что избавиться от них, как ему казалось, могла бы  помочь  только
перемена обстановки. Доктор даже и не подозревал о желании Эрика в недалеком
будущем покинуть под благовидным предлогом его дом. Таким предлогом  явилось
бы длительное плаванье. Причиной, побудившей Эрика принять это решение, была
все возраставшая неприязнь к нему  племянницы  Швариенкрона,  фрекен  Кайсы,
которая выказывалась буквально на каждом шагу. Юноше хотелось во что  бы  то
ни стало скрыть свою обиду от добрейшего опекуна.
   Отношения Эрика и молодой девушки  всегда  были  очень  натянутыми.  Даже
после семилетнего знакомства "маленькая  фея",  как  и  в  первый  день  его
приезда в Стокгольм, казалась ему образцом изящества и  светских  манер.  Он
испытывал  перед  ней  безграничное  восхищение  и  старался  изо  всех  сил
заслужить ее дружбу.  Но  Кайса  не  желала  примириться  с  тем,  что  этот
"втируша" поселился в доме доктора, где к нему относились, как  к  приемному
сыну, и сумел очень быстро стать любимчиком  трех  друзей.  Школьные  успехи
Эрика, его доброта и кротость не только не могли заставить ее  сменить  гнев
на милость, но, напротив, служили новым источником для зависти и ревности. В
глубине  души  Кайса  не  прощала  Эрику  его  рыбацкого   и   крестьянского
происхождения.  Ей  казалось,  что  оно  роняет  достоинство  дома   доктора
Швариенкрона и что она, Кайса, благодаря  этому  утрачивает  право  занимать
место на высшей ступени общественной лестницы, где, по ее мнению, она до сих
пор находилась.
   И каково же было ее возмущение,  когда  она  узнала,  что  Эрик  даже  не
крестьянский сын, а просто найденыш!  Она  не  далека  была  от  мысли,  что
найденыш занимает в общественной иерархии почти такое же  место,  как  кошка
или собака. Ее чувства проявлялись в самых презрительных взглядах,  в  самом
оскорбительном молчании и в жестоких унижениях Эрика.  Если  его  приглашали
вместе с нею на детский праздник к друзьям доктора, она упорно  отказывалась
танцевать с ним. За столом Кайса демонстративно не отвечала на его слова или
совершенно не считалась с ними. При всякой  возможности  она  старалась  его
унизить.
   Правда, Эрик давно уже разгадал причину такого  бессердечного  обращения,
но он никак не мог понять, почему такое ужасное несчастье, как потеря  семьи
и родины, могло послужить против него обвинением и вызвать со стороны  Кайсы
настоящую ненависть. Однажды,  когда  он  решил  объясниться  с  девушкой  и
заставить ее признать несправедливость и жестокость подобных  предрассудков,
она даже не пожелала его выслушать. В восемнадцать лет Кайса начала выезжать
в свет. За нею многие ухаживали и всячески баловали как богатую  наследницу,
и это еще больше утвердило ее во мнении, что она  сделана  из  иного  теста,
нежели простые смертные.
   Сначала Эрика удручала такая  несправедливость,  но  в  конце  концов  он
возмутился и дал себе  клятву  взять  реванш.  Чувство  глубокого  унижения,
которое он испытывал, еще больше усилило его рвение к  занятиям.  Он  мечтал
завоевать себе самоотверженным трудом  такое  положение  в  обществе,  чтобы
заставить всех себя уважать. Потому Эрик и решил при первой  же  возможности
оставить дом, в котором каждый день был отмечен для него какой-нибудь  новой
обидой. Но только отъезд нужно было обставить таким  образом,  чтобы  горячо
любимый доктор ни о чем не догадался. Пусть он думает, что разлука с  Эриком
вызвана его непреодолимой страстью к путешествиям!
   Решив подготовить почву, юноша частенько заговаривал  о  своем  намерении
присоединиться к какой-нибудь научной экспедиции после того, как он  окончит
образование. Продолжая заниматься в Упсальском университете, он закалял себя
различными упражнениями и суровой тренировкой, исподволь  подготавливаясь  к
опасной и полной лишений жизни, являющейся уделом великих путешественников.
   Глава одиннадцатая. НАМ ПИШУТ С "ВЕГИ".
   Стоял декабрь 1878 года. Эрику только что исполнилось двадцать лет  и  он
сдал свой первый докторский экзамен48. В это время  внимание  всех  шведских
ученых, а можно сказать, и ученых всего мира было  приковано  к  грандиозной
арктической  экспедиции  знаменитого  мореплавателя  Норденшельда.  Совершив
несколько предварительных путешествий, чтобы  лучше  подготовиться  к  своей
будущей экспедиции в область вечных  льдов,  а  также  глубоко  и  тщательно
изучив  все  материалы,  необходимые  для   решения   поставленной   задачи,
Норден-шельд сделал еще одну попытку  открыть  Северо-Во-сточный  проход  из
Атлантического океана в Тихий, тот самый проход, который на протяжении  трех
столетий тщетно разыскивали все морские державы.
   План этой экспедиции был  изложен  шведским  мореплавателем  в  подробной
докладной  записке.  Он  обосновывал   в   ней   свои   предположения,   что
Северо-Восточный проход доступен  летом,  и  излагал  различные  способы,  с
помощью которых  надеялся  осуществить  этот  географический  desideratum49.
Щедрая  субсидия  двух  шведскихсудовладельцев  и  содействие  правительства
позволили  Норденшельду  так  организовать  экспедицию,   что   можно   было
рассчитывать на успех.
   21 июля 1878 года Норденшельд отплыл из Тромс„ на борту "Веги",  стремясь
достигнуть  Берингова  пролива,  обогнув  с  севера  европейскую  Россию   и
сибирское побережье. Лейтенант шведского флота Паландер  управлял  кораблем,
на борту которого вместе с начальником и вдохновителем экспедиции  находился
весь  цвет  науки  -  ботаники,  геологи,  физиологи  и  астрономы.  "Вега",
оборудованная специально для  арктической  экспедиции  по  указаниям  самого
Норденшельда, была судном водоизмещением в пятьсот тонн, недавно построенным
в Бремене и снабженным винтовым двигателем в шестьдесят лошадиных  сил.  Три
парохода, груженные  углем,  должны  были  сопровождать  "Вегу"  до  заранее
намеченных  наиболее  отдаленных  пунктов  сибирского  побережья.  Все  было
рассчитано на двухлетнее плавание на случай, если бы пришлось  зазимовать  в
пути. Но Норденшельд не скрывал  своей  надежды  еще  до  наступления  осени
достигнуть Берингова пролива, учитывая эффективность  принятых  мер,  и  вся
Швеция разделяла его надежду.
   Покинув самый северный порт  Норвегии,  "Вега"  29  июля  достигла  Новой
Земли, 1 августа вошла в воды Карского  моря,  6  августа  прибыла  к  устью
Енисея, 9 августа обогнула мыс Челюскин - крайнюю точку старого  континента,
дальше которой еще не заходил ни один корабль.  7  сентября  "Вега"  бросила
якорь в устье Лены  и  рассталась  там  с  последним  из  сопровождавших  ее
пароходов с углем.  16  октября  телеграмма,  переданная  этим  пароходом  в
Иркутск, известила весь мир об успешном завершении первого этапа экспедиции.
   Можно  представить  себе,  с  каким  нетерпением  многочисленные   друзья
шведского мореплавателя ждали  подробных  известий  о  его  путешествии.  Но
долгожданные подробности прибыли только в первых числах декабря.  Ведь  если
электричество преодолевает расстояние со скоростью  человеческой  мысли,  то
этого нельзя сказать о  сибирской  почте.  Письмам  с  "Веги",  посланным  в
Иркутск одновременно с телеграммой, потребовалось  более  шести  недель  для
того, чтобы попасть в Стокгольм. Но наконец они туда прибыли, и с 5  декабря
одна  из  крупнейших  шведских  газет  начала  публиковать   корреспонденции
молодого врача, участника экспедиции, о первой части проделанного пути.
   В тот же день, за завтраком, Бредежор с живейшим  интересом  просматривал
четыре газетных столбца с подробным описанием плавания, как вдруг взгляд его
упал на строки, заставившие почтенного адвоката подскочить от удивления.  Он
внимательно прочел их, потом еще раз перечитал и,  стремительно  поднявшись,
быстро надел шубу и шапку и помчался к доктору Швариенкрона.
   - Вы прочли корреспонденцию с "Веги"? - закричал он, врываясь, как вихрь,
в "маатсал50", где его друг сидел за завтраком вместе с Кайсой.
   - Я только лишь  начал  ее  читать,  -  ответил  доктор,  -  и  собирался
закончить, когда закурю трубку.
   - Так, значит, вы еще не знаете, - продолжал, с трудом переводя  дыхание,
Бредежор, - вы еще не прочли, о чем говорится в этой корреспонденции?
   - Нет, не прочел, - ответил доктор с невозмутимым спокойствием.
   - Ну так слушайте же! -  воскликнул  Бредежор,  подходя  к  окну.  -  Это
дневник одного из ваших коллег на борту "Веги". Вот что он пишет:

   "30 и 31 июля. Мы входим в  Югорский  пролив  и  становимся  на  якорь  у
ненецкого селения Хабарове.  Высаживаемся  на  берег.  Исследуем  нескольких
жителей, чтобы проверить по методу Хольмгрема их  способности  к  восприятию
различных цветов. Убеждаемся, что чувство цвета у них  развито  нормально...
"Покупаем у одного ненецкого рыбака два превосходных лосося..."

   - Простите, - прервал его доктор, улыбаясь, - уж не шарада ли это? Должен
признаться, что не усматриваю особого интереса во всех этих подробностях...
   - Ах, так вы не  усматриваете  в  этом  интереса?  -  ехидно  переспросил
Бредежор. - Хорошо, потерпите минуточку, и вы его сейчас усмотрите!..

   "Покупаем у одного ненецкого рыбака два превосходных лосося, вид  которых
еще никем не описан, и, несмотря на яростные протесты нашего кока, я помещаю
их в спиртовой раствор. Происшествие: сходя с корабля, этот рыбак  падает  в
воду,  как  раз  в  ту  минуту,  когда  мы  собираемся  поднять  якорь.  Его
вылавливают из воды полузахлебнувшимся, окоченевшим до  такой  степени,  что
бедняга напоминает железный брус. К тому же он ранен в  голову.  Когда  его,
погруженного в глубокий обморок, переносят в  лазарет  "Веги",  раздевают  и
укладывают на койку, то оказывается, что этот ненецкий рыбак -  европеец.  У
него рыжие волосы, нос, расплющенный после какого-то несчастного  случая,  а
на  левой  стороне  груди,  у  сердца,  вытатуированы  затейливыми   буквами
следующие слова: "Патрик О'Доноган. Цинтия".

   Тут доктор Швариенкрона не мог удержаться от возгласа изумления.
   - Потерпите, это еще не все! - сказал Бредежор.
   И он продолжал чтение.

   "Под воздействием энергичного массажа он приходит в себя. Но высадить его
на берег в таком состоянии невозможно. У него высокая  температура  и  бред.
Вот, собственно, и