моя забота. Не мало времени прошло с  тех  пор,  как
этот   корабль   поделился   своей   тайной   с   океаном   на   трех-   или
четырехкилометровой глубине.
   Можно было подумать, маастера Герсебома даже радовало,  что  тайна  судна
погребена на дне морском.
   - Но вы, конечно, пытались отыскать семью ребенка? -  спросил  доктор,  и
сквозь стекла его очков,  казалось,  блеснуло  лукавство.  -  Вы,  наверное,
обращались к мэру Бергена, просили напечатать объявления в газетах?  Не  так
ли?
   - Я? - воскликнул рыбак. - Ничего  подобного  я  не  делал.  Одному  богу
известно, откуда взялся этот ребенок и кто о нем печалился. Да и  мог  ли  я
швырять деньги на  ветер  и  разыскивать  людей,  которые  так  мало  о  нем
тревожились? Представьте себя на моем месте,  доктор.  Кто-кто,  а  я-то  уж
далеко не миллионер! Нечего и сомневаться, если бы даже мы и потратили  все,
что имели, то все равно  не  добились  бы  толку!  Мы  сделали,  что  могли:
воспитали мальчика, как своего родного сына, любили его, лелеяли...
   - Даже больше, чем родных детей, если только это возможно, - перебила его
Катрина, утирая слезы концом  передника.  -  Уж  если  мы  и  можем  себя  в
чем-нибудь упрекнуть, то только в том, что давали ему слишком много ласки.
   - Черт возьми, Герсебом, вы меня просто обидите, если подумаете, что ваше
доброе и хорошее отношение к бедному приемышу вызвало во мне какое-либо иное
чувство,  кроме  глубокого  восхищения!  Нет,  вы'не  должны  думать  ничего
подобного! Но если вы хотите, чтобы я говорил с вами начистоту, то я  думаю,
что именно любовь к Эрику и заставила вас  забыть  о  вашем  долге.  А  долг
состоял в том, чтобы найти семью ребенка, приложив к этому все усилия!
   Воцарилось глубокое молчание.
   - Возможно! - произнес наконец маастер Герсебом, потупив голову  от  этих
упреков. - Но что сделано, того не воротишь. Теперь Эрик  уже  действительно
наш, и я не намерен рассказывать ему об этой старой истории.
   - Успокойтесь! Разумеется, я.не употреблю во зло ваше доверие. -  сказал,
доктор, вставая. - Уже поздно, и я должен покинуть вас, мои  добрые  друзья.
Желаю вам спокойной ночи и - без всяких  угрызений  совести,  -  добавил  он
многозначительно.
   Затем, надев свою меховую шубу, он отклонил предложение рыбака  проводить
его, сердечно пожал руки хозяевам и направился в сторону фабрики.
   Герсебом  задержался  на  несколько  секунд  у  порога,  глядя   на   его
удаляющуюся фигуру, освещенную лунным светом.
   - Ну и дьявол! - пробормотал он  сквозь  зубы,  решив,  наконец,  закрыть
дверь.
   Глава третья. РАЗМЫШЛЕНИЯ МААСТЕРА ГЕРСЕБОМА.
   Когда на  следующее  утро,  после  тщательного  осмотра  фабрики,  доктор
Швариенкрона заканчивал завтрак вместе со своим управляющим, вошел  человек,
в котором юн не без труда признал маастера Герсебома.
   Одетый в праздничный костюм,  состоящий  из  отороченного  мехом  пальто,
вышитого жилета и старомодной высокой шляпы, рыбак выглядел совсем  не  так,
как в своей обычной рабочей куртке. И уже окончательно делал его не  похожим
на   самого   себя   грустный   и   растерянный   вид.   Покрасневшие   веки
свидетельствовали о бессонной ночи.
   Так оно и было в действительности. Маастер Герсебом, до сих  пор  никогда
не знавший укоров совести, ни на минуту не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на
бок на кожаном тюфяке. Под утро  он  поделился  своими  грустными  думами  с
матушкой Катриной, которая тоже провела всю ночь без сна.
   - Знаешь, Катрина, я все время размышляю о том, что сказал нам доктор,  -
произнес он, измученный бессонницей.
   - И я тоже об этом не перестаю думать с тех пор, как он ушел, -  ответила
честная женщина.
   - Мне кажется,  тут  есть  какая-то  доля  правды,  и  мы  были  большими
эгоистами, чем сами могли предположить. Как знать, не имеет ли  наш  мальчик
права на какое-нибудь большое состояние и не лишился ли он его  из-за  нашей
беспечности?.. Как знать, не оплакивают ли Эрика в  течение  двенадцати  лет
его родные, которые справедливо могут обвинить нас в том, что мы даже  и  не
попытались вернуть им ребенка?
   - То же самое тревожит и меня, - ответила Катрина, вздыхая.  -  Если  его
мать жива - бедняжка! - как она должна быть несчастна, считая своего ребенка
утонувшим! Представляю, что было бы со  мной,  если  бы  мы  лишились  таким
образом нашего Отто... Мы бы никогда не утешились!
   - Я тревожусь не только о его матери. Судя по всему, ее давно уже  нет  в
живых, - продолжал Герсебом после некоторого молчания, прерываемого с той  и
с другой стороны новыми вздохами. - Разве можно допустить, чтобы  ребенок  в
таком возрасте путешествовал без матери,  и  кто  бы  мог  привязать  его  к
спасательному кругу и бросить на произвол океана, если бы она была жива?..
   - И это верно, но ведь нам ничего не известно. А вдруг  ей  тоже  удалось
чудом уцелеть?
   - Может быть, у нее похитили, ребенка? Эта мысль иногда приходила  мне  в
голову, - заметил Герсебом. - Разве можно поручиться, что кто-нибудь не  был
заинтересован в его исчезновении? Привязать ребенка к спасательному кругу  -
это настолько необычный случаи, что допустимы всякие  предположения,  А  раз
так, то мы оказались бы соучастниками преступления и невольно способствовали
бы его успеху. Даже и подумать об этом страшно!
   - Кто решился бы нас обвинить, нас, усыновивших малютку только из  добрых
побуждений!
   - Ну, конечно, ведь мы не причинили ему никакого зла! Мы его вырастили  и
воспитали как можно лучше. И все же мы поступили безрассудно. Настанет день,
когда малыш вправе будет нас за это упрекнуть.
   - Этого как раз можно не бояться, я уверена. Довольно и того, что мы сами
можем себя кое в чем упрекнуть!
   - Прямо удивительно, как одна и та же вещь с разных  точек  зрения  может
быть расценена совсем по-разному! Мне бы это никогда и в голову не пришло...
Достаточно было нескольких слов доктора, чтобы выворотить нам душу...
   Так рассуждали эти славные люди.
   Неожиданное появление маастера Герсебома и  было  результатом  их  ночной
беседы. Рыбак решил посоветоваться  с  доктором,  как  исправить  допущенную
ошибку.
   Но доктор не  счел  нужным  сразу  же  вернуться  к  предмету  вчерашнего
разговора. Он дружелюбно принял Герсебома, заговорил с ним о погоде, о ценах
на рыбу, притворившись, будто считает его приход обычным визитом вежливости.
   Но это отнюдь не входило в расчеты маастера Герсебома, которому  хотелось
поскорее перейти к интересующему его вопросу. Он завел  было  речь  о  школе
господина Маляриуса, но затем собрался с духом и без дальнейших  промедлении
приступил прямо к делу.
   - Господин доктор, - сказал он, - и я, и моя жена, мы размышляли всю ночь
напролет над тем, что вы нам сказали  относительно  малыша.  Мы  никогда  не
думали, что были неправы, воспитывая его как родного сына... Но  вы  внушили
нам другие мысли, и потому я хотел посоветоваться с вами, как нам  поступить
теперь, чтобы и дальше не грешить по  неведению.  Как  вы  думаете,  еще  не
поздно начать поиски семьи Эрика?
   - Выполнить свой долг никогда не поздно, - ответил доктор, - хотя  сейчас
эта задача кажется значительно более сложной, чем раньше. Не согласитесь  ли
вы поручить ее мне? Я бы охотно взялся за это дело и приложил бы к нему  все
силы, но только с одним условием: вы доверите  мне  и  ребенка,  которого  я
увезу с собой в Стокгольм14.
   Удар дубиной по  голове  не  произвел  бы  на  маастера  Герсебома  более
ошеломляющего действия. Он побледнел и пришел в полное замешательство.
   - Вам  доверить  Эрика?..  Отослать  его  в  Стокгольм?..  Но  для  чего,
доктор?.. - спросил он прерывающимся от волнения голосом.
   - Сейчас я вам объясню... Мальчик привлек мое внимание  не  только  своей
внешностью, которая резко отличает его от товарищей. Меня  особенно  поразил
его живой ум, его ярко выраженные способности к наукам., Еще до того, как  я
узнал о необычном появлении Эрика в  Нороэ,  я  сказал  себе,  что  было  бы
величайшим преступлением  оставлять  этого  одаренного  ребенка  в  сельской
школе, даже и у такого учителя, как Маляриус. Ведь здесь многого не хватает,
что помогло бы развить его редкие способности -  здесь  нет  ни  музеев,  ни
учебных пособий, ни библиотек, ни равных ему по развитию товарищей. Вот  что
побудило меня заинтересоваться Эриком и разузнать его историю. Еще  не  зная
ее,  я  загорелся  желанием  предоставить  мальчику   возможность   получить
законченное образование... И теперь вы, конечно, поймете, почему эта  мысль,
когда вы  сообщили  о  нем  все  подробности,  еще  больше  завладела  мною.
Разумеется, мои заботы о малыше не могут ограничиться  только  поисками  его
родителей... Мне незачем вам напоминать, маастер Герсебом, что ваш  приемный
сын, очевидно, происходит из богатой и знатной  семьи.  Неужели  вы  хотите,
чтобы я вернул в семью, если  удастся  ее  найти,  ребенка,  воспитанного  в
деревенских условиях и не получившего надлежащего образования, без  которого
он будет резко отличаться от своей новой среды? Это было бы по меньшей  мере
неразумно, а вы достаточно рассудительный человек, чтобы согласиться с моими
доводами...
   Маастер Герсебом опустил голову. На глаза его  невольно  навернулись  две
большие слезы и потекли по загоревшим щекам.
   - Но в таком случае, -  сказал  он,  -  это  заставило  бы  нас  навсегда
разлучиться. Еще не известно, обретет ли мальчик другую семью, а свой родной
дом он потеряет. Вы слишком много требуете от нас, господин доктор, от  меня
и от моей жены... Ведь ребенок счастлив,  живя  у  нас.  Почему  бы  его  не
оставить здесь, хотя бы до тех пор,  пока  ему  не  будет  обеспечено  более
блестящее будущее?
   - Счастлив, вы говорите? А разве можно поручиться,  что  так  будет  и  в
дальнейшем? И вы уверены, что ему не придется, когда он вырастет, пожалеть о
своем спасении? Интеллигентный и образованный человек - а таким Эрик  вполне
может стать, - он будет томиться в Нороэ, маастер Герсебом!
   - Черт возьми, господин доктор, наша ж.из1нь, которую вы так  презираете,
нас вполне устраивает! Чем же она не подходит для мальчика?
   - Я вовсе не презираю ее! - запальчиво  возразил  ученый.  -  Я  люблю  и
уважаю труд больше, чем кто бы  то  ни  было!  Неужели  вы  могли  подумать,
маастер Герсебом, что я пренебрегаю той средой, из которой  вышел  сам?  Мой
отец и дед были такими же рыбаками, как и вы. И именно потому, что я получил
благодаря их предусмотрительности образование,  я  могу  понять,  какое  это
неоценимое благо, и хочу помочь мальчику  воспользоваться  тем,  что  должно
принадлежать ему по праву. Поверьте мне, я забочусь только о его интересах.
   - А кто знает, выиграет ли Эрик от того, что вы сделаете из него барчука,
не способного собственными руками заработать себе на жизнь?  А  если  вы  не
разыщете его семью - это вполне возможно, ведь прошло уже двенадцать лет!  -
какое будущее мы ему уготовим? Поверьте, господин  доктор,  морское  ремесло
вполне достойно хорошего  человека  и  не  уступит  никакой  другой  работе!
Надежная палуба под ногами, свежий ветер, развевающий  волосы,  добрый  улов
трески в сетях - и норвежский рыбак  ничего  не  боится  и  ни  от  кого  не
зависит!.. Вы говорите, что такая жизнь не принесет Эрику счастья? Разрешите
мне с этим не согласиться! Уж я-то хорошо знаю мальчика. Конечно,  он  любит
книги, но больше всего на свете  он  любит  море!  Можно  подумать,  что  он
запомнил, как оно качало его колыбельку, и никакие музеи в  мире  не  смогут
Эрику его заменить!
   - У нас в Стокгольме тоже есть море, - с улыбкой сказал доктор,  поневоле
растроганный таким упорным сопротивлением, продиктованным любовью.
   - Так чего же вы, в конце концов, хотите?  -  продолжал  рыбак,  скрестив
руки на груди. - Что вы предлагаете, господин доктор?
   - Ну вот, мы и подошли к самому главному!.. Вы же  сами  чувствуете,  что
необходимо что-то предпринять. Я предлагаю следующее. Эрику двенадцать  лет,
скоро исполнится тринадцать. Его способности не вызывают сомнения. Не важно,
из  какой  семьи  он  происходит.  Забудем  пока  о  его  происхождении.  Он
заслуживает, чтобы ему была предоставлена возможность углубить  и  расширить
знания. Это нас и должно сейчас больше всего занимать.  Я,  как  вы  знаете,
человек  состоятельный  и  бездетный.  Я   берусь   предоставить   ему   все
необходимое: найму  лучших  учителей  и  буду  всячески  способствовать  его
успехам.  Назначим  двухгодичный  срок...  За  этот  промежуток  времени   я
постараюсь сделать  все  возможное,  предприму  розыски,  дам  объявления  в
газеты, все поставлю на ноги,  чтобы  найти  родителей  ребенка.  И  если  в
течение двух лет я не достигну цели, то,  значит,  она  вообще  недостижима!
Допустим теперь, что его родители найдутся. Им, естественно,  и  предоставим
решить, что делать дальше. В противном случае  я  возвращу  вам  Эрика.  Ему
исполнится пятнадцать лет, он многое увидит и узнает, и тогда  наступит  час
сообщить ему правду о его происхождении. Руководствуясь  нашими  советами  и
опытом своих учителей, он сможет сознательно выбрать себе  дорогу  в  жизни.
Если он захочет остаться рыбаком, то я не буду этому  противиться.  Если  он
захочет учиться дальше, а он наверное будет  этого  достоин,  я  помогу  ему
закончить образование и выбрать профессию, соответствующую его  склонностям.
Неужели вы не согласитесь с тем, что это разумное решение?
   - Больше, чем разумное!.. Вашими устами говорит сама  мудрость,  господин
доктор!  -  воскликнул  маастер  Герсебом,  окончательно  побежденный  столь
вескими аргументами. - Вот что значит быть ученым,  -  продолжал  он,  качая
головой. - Неграмотного  человека  переубедить  нетрудно.  Но  как  все  это
рассказать моей жене?.. А когда бы вы хотели забрать с собой малыша?
   - Завтра! Я ни на один день не могу откладывать возвращение в Стокгольм.
   У маастера Герсебома вырвался вздох, похожий на сдавленное рыдание.
   - Завтра... так быстро! - сказал он. - Ну что  же,  чему  быть,  того  не
миновать. Пойду поговорю с женой.
   - Хорошо. Посоветуйтесь также и с господином  Маляриусом.  Вы  убедитесь,
что он разделяет мое мнение.
   - О, в этом я не сомневаюсь, - ответил  рыбак  с  печальной  улыбкой,  он
пожал доктору руку и удалился, погруженный в раздумье.
   Вечером доктор Швариенкрона снова направился к дому  маастера  Герсебома.
Он застал всю семью  в  сборе,  но  здесь  уже  не  чувствовалось  вчерашней
умиротворенности и покоя. Отец молча сидел поодаль от очага,  опустив  руки,
не привыкшие к праздности. Катрина прижимала к себе Эрика, и глаза  ее  были
полны слез. У мальчика, взволнованного неожиданной переменой  своей  судьбы,
горели щеки и взор был затуманен грустью.  Ему  жаль  было  расставаться  со
всем, что он любил; и он не знал, радоваться ли ему или горевать.  Маленькая
Ванда уткнула голову в колени отца. Видны были только ее длинные  золотистые
косы, тяжело падавшие на хрупкие худенькие  плечи.  Отто,  не  менее  других
взволнованный предстоящей разлукой с Эриком, не отходил ни на шаг от  своего
приемного 6рата.
   -  Какие  вы  все  грустные  и   расстроенные!   -   воскликнул   доктор,
остановившись на пороге. - На ваших лицах написано такое горе, словно  Эрику
предстоит невероятно опасная и  далекая  экспедиция.  Не  стоит  печалиться,
друзья! Стокгольм ведь не на другом полушарии, и мальчик уезжает от  вас  не
навсегда! Он будет вам часто писать, в этом я  не  сомневаюсь.  Ведь  многие
мальчики покидают родной дом, отправляясь в колледж.  Эрик  вернется  к  вам
через два года повзрослевшим и образованным. Он изменится во всех отношениях
только к лучшему. Право же, не стоит горевать. Поймите, что это неразумно!
   Матушка Катрина  встала.  Во  всем  ее  облике  чувствовалось  врожденное
достоинство, свойственное крестьянкам северных стран.
   - Господин доктор, бог свидетель, как я благодарна вам  за  все,  что  вы
делаете для нашего Эрика, - сказала она, - но не стоит нас  укорять  за  то,
что мы огорчены его отъездом. Герсебом объяснил мне, что разлука необходима.
Я вынуждена подчиниться, но не требуйте, чтобы мы отнеслись к  ней  легко  и
без сожаления.
   - Мама, я не поеду, если это вас так огорчает! - воскликнул Эрик.
   - Нет, нет,  дитя  мое,  -  возразила  добрая  женщина,  обнимая  его.  -
Образование пойдет  тебе  на  пользу,  и  мы  не  вправе  лишать  тебя  его!
Поблагодари же, мой сын,  господина  доктора,  который  хочет  тебя  сделать
ученым, и постарайся доказать своим прилежанием, как ты ценишь его заботы.
   - Да что вы, что вы!  -  сказал  доктор,  очки  которого  как-то  странно
помутнели. - Уж не хотите ли вы, чтобы  и  я  расчувствовался?  Поговорим-ка
лучше о наших делах. Вы же знаете, что мы должны выехать рано утром. Успеете
ли вы вс„ приготовить? Говоря "вс„", я имею в виду только самое необходимое.
Мы доедем на санях до Бергена, а там пересядем в поезд. Эрику нужно  дать  с
собой немного белья. Остальную одежду он получит в Стокгольме...
   - Вещи будут собраны, - ответила просто матушка Герсебом. - Ванда, а ведь
доктор все еще стоит, - добавила она с чисто норвежской учтивостью.
   Девочка поспешила подвинуть доктору большое кресло из полированного дуба.
   - Не беспокойтесь, я уже ухожу, - заявил доктор. - Маляриус ждет  меня  к
ужину. Ну как, фликка15, - сказал он,  положив  руку  на  белокурую  головку
девочки, - ты на меня не очень сердишься за то, что я увожу твоего братца?
   - Нет, господин доктор, - серьезно ответила  Ванда,  -  Эрику  там  будет
лучше. Ему нечего делать у нас в деревне.
   - А ты будешь скучать без него, детка?
   - Особенно будет скучно без него на берегу, - задумчиво сказала  девочка.
- И чайки будут скучать, и море, и дом опустеет... Но зато Эрик  будет  рад.
Он получит много книг и станет ученым.
   - А его славная маленькая сестричка будет радоваться вместе с ним,  -  не
так ли, детка? - произнес доктор,  целуя  девочку  в  лоб.  -  И  она  будет
гордиться им, когда он приедет обратно?.. Ну, значит, все улажено! А  теперь
мне надо спешить! До свиданья!
   - Господин доктор, - робко обратилась к нему Ванда, - я хотела бы вас кое
о чем попросить.
   - Пожалуйста, фликка!
   - Вы сказали, что поедете на санях. Я хотела бы  с  разрешения  родителей
отвезти вас до первой почтовой станций.
   - Как жаль! Ведь я  уже  обещал  то  же  самое  Регнильде,  дочери  моего
управляющего.
   - Она мне сама об этом сказала.  Регнильда  согласна  уступить  мне  свое
место, если вы позволите.
   - В таком случае тебе остается только получить разрешение у папы и мамы.
   - Они согласны.
   - Ну, значит, и я не возражаю, - ответил доктор, уходя.
   На следующее утро, когда большие сани остановились перед домом Герсебома,
Ванда, как было решено накануне, сидела на козлах с поводьями  в  руках.  Ей
предстояло доехать до соседней деревни, а там доктор должен  был  переменить
лошадь и найти другую девочку-возницу, и так  -  до  самого  Бергена.  Любой
иностранец удивился бы, конечно, столь необычному кучеру. Но уж таков обычай
в Швеции  и  Норвегии.  Мужчины,  считая  исполнение  подобных  обязанностей
бесполезной тратой времени,  нередко  доверяют  править  тяжелыми  упряжками
десяти-двенадцатилетним детям, которые приучены к этому с малолетства.
   Доктор уже возлежал в глубине саней, закутанный в меховую шубу. Эрик  сел
рядом с Вандой, нежно  простившись  с  отцом  и  братом,  грустное  молчание
которых красноречивее всяких слов говорило о том, как они огорчены  разлукой
с ним. Что же касается менее сдержанной Катрины, то  она  твердила  мальчику
сквозь слезы:
   - Прощай, сынок, и никогда не забывай, чему мы тебя учили. Будь честным и
мужественным! Никогда не лги! Работай как можно лучше! Всегда  помогай  тем,
кто  слабее  тебя!  А  если  тебе  не  удастся  найти  счастье,  которое  ты
заслуживаешь, возвращайся к