"Цинтии".  Но  после  проверки  это
предположение не под^ твердилось: публикация таких списков,  как  оказалось,
была введена сравнительно недавно, лишь несколько лет тому назад. И  все  же
старые газеты принесли некоторую пользу:  они  дали  возможность  установить
точную дату отплытия "Цинтии". Она отчалила 3 ноября, но  не  из  канадского
порта, как предполагали, а из Нью-Йорка в Гамбург.
   Тогда доктор сделал попытку узнать нужные факты  сначала  в  Гамбурге,  а
потом в Соединенных Штатах.
   В  Гамбурге  поиски  дали  самые   ничтожные   результаты.   Коммерсанты,
пользовавшиеся в свое время услугами канадской Компании, ничего не  знали  о
пассажирах "Цинтии" и могли только указать, какие на ней перевозились грузы.
Но и без того это было известно.
   Прошло уже полгода после возвращения Эрика в Стокгольм,  когда,  наконец,
пришло  сообщение  из  Нью-Йорка,  что  Джошуа  Черчилль,  бывший   директор
Компании, скончался семь лет тому назад в  больнице  на  Девятой  авеню,  не
оставив ни законных наследников и, судя по всему, ни самого наследства.  Что
же касается регистрационных книг Компании, то, по-видимому, они давным-давно
уже  пущены  в  макулатуру  и  употреблены  нью-йоркскими  бакалейщиками  на
завертку табака.
   И снова следы потерялись...
   Это длительное бесплодное расследование дало только  Бредежору  пищу  для
новых насмешек, уязвлявших самолюбие доктора, как бы ни были сини  безобидны
по существу.
   В доме доктора история Эрика была теперь всем известна.  Говорили  о  ней
открыто,  без  стеснения.  Все  стадии  расследования  живо  обсуждались  за
обеденным столом или в кабинете доктора. Пожалуй, более разумно он  поступал
в  первые  два  года,  когда  держал  все  это  в  секрете.   Теперь   тайна
происхождения Эрика служила темой бесконечных разговоров фру Греты и  Кайсы,
а его самого наводила на грустные размышления.
   Не знать своих родителей, живы ли они, думать, что, наверное, никогда уже
не придется узнать правду о своей  семье,  -  все  это  само  по  себе  было
достаточно печально. Но еще тягостнее - не знать своей родины!
   "Ведь самый жалкий уличный мальчишка, самый бедный крестьянин  могут,  по
крайней мере, назвать свою родину и свою национальность! -  рассуждал  Эрик,
не переставая думать об этих вопросах. - А я ничего о  себе  не  знаю,  я  -
самая ничтожная песчинка, неизвестно откуда занесенная ветром! Мне  неведомы
обычаи моей страны, у меня  нет  родной  почвы,  нет  прошлого!  Земля,  где
родилась или покоится в могиле моя мать, может быть, завоевана  и  опозорена
чужеземцами, а мне даже не дано права ее защищать и пролить за нее кровь!"
   Эти думы удручали бедного Эрика. В такие минуты он тщетно пытался утешить
себя тем, что родную мать заменила ему матушка Катрина, что его родным домом
стал дом маастера Герсебома, а родиной -  Нороэ.  Напрасно  он  обещал  себе
воздать им сторицей за все  сделанное  ему  добро  и  быть  одним  из  самых
преданных сынов  Норвегии.  Все  равно  он  не  мог  не  чувствовать  своего
необычного положения.
   Об этом ему мучительно напоминала даже его внешность - оттенок кожи, цвет
глаз и волос - все, чем он отличался от окружающих. Юноша думал об  одном  и
том же, глядя на свое отражение в зеркале или в стеклах  магазинных  витрин.
Иногда Эрик спрашивал себя, какую родину он бы предпочел, если бы  ему  дано
было право выбора. Потому он читал  с  таким  интересом  книги  по  истории,
географии и истории культуры разных народов. Он  чувствовал  даже  некоторое
удовлетворение, думая о своей принадлежности к  кельтской  расе,  и  пытался
найти в книгах подтверждение этого факта, который он узнал от доктора.
   Но когда доктор Швариенкрона повторял, что считает его ирландцем, у Эрика
сжималось сердце. Неужели из  всех  кельтских  народов  судьбе  угодно  было
связать его с самым угнетенным?  Если  бы  только  это  было  доказано,  он,
конечно, полюбил бы свою несчастную родину не меньше, чем  самые  великие  и
прославленные страны37. Но ведь доказательство отсутствовало! Почему бы  ему
тогда не предположить, что он, например, француз? Ведь  и  во  Франции  тоже
были кельты!.. О такой родине можно только мечтать! Это  страна  с  великими
традициями, трагической историей, великими идеями,  обогатившими  мир!..  О,
как горячо он любил бы ее и с  какой  безграничной  преданностью  служил  бы
ей!.Какое счастье быть  сыном  такой  родины!  Эрик  восхищался  ее  славным
прошлым, ее литературой и искусством. Но увы!  Об  этом  можно  было  только
мечтать... Он был убежден, что никогда не узнает тайну своего происхождения.
Ведь все самые тщательные поиски до сих пор ни к чему не привели!
   И все-таки Эрику казалось, что если бы  он  сам  попытался  выяснить  эту
тайну,  проверить  немногие  известные  факты,  побывать  во  всех   местах,
упомянутых в документах, то ему, возможно, и удалось бы  открыть  что-нибудь
новое  и  напасть  на  верный  след.  Неужели  он  не  добился  бы   никаких
результатов, если бы внес в это дело всю свою настойчивость и силу воли?
   Мысли, владевшие Эриком, повлияли на все его занятия, придав  им,  помимо
его  воли,  иное   направление.   Он   начал   особенно   прилежно   изучать
космографию38, географию, навигацию, все, что входит в программу  мореходных
школ, как будто уже заранее было решено, что ему придется путешествовать.
   "Наступит день, - думал он  про  себя,  -  когда  я  выдержу  экзамен  на
капитана  дальнего  плавания  и  в  состоянии  буду  на   собственный   счет
отправиться в Нью-Йорк, чтобы возобновить расследование  фактов,  касающихся
"Цинтии".
   Эрик не мог, естественно, удержаться от  разговоров  на  эту  тему  и  не
сообщить окружающим со свойственной ему искренностью о своих будущих планах.
   Доктор Швариенкрона, Бредежор и профессор Гохштедт  настолько  прониклись
этой идеей, что стали считать  ее  своей  собственной.  Если  вначале  тайна
происхождения мальчика казалась им лишь интересной проблемой, то сейчас  она
завладела всеми их помыслами. Видя, как  сильно  переживает  Эрик,  искренне
любя его и понимая, какое это может иметь  для  него  значение,  они  решили
сделать все возможное для выяснения истины.
   И, таким  образом,  в  один  прекрасный  вечер  родилась  идея  совершить
совместную поездку на каникулы в Нью-Йорк и попробовать  отыскать  на  месте
какие-нибудь новые факты.
   Кому первому пришла в голову эта мысль? Вопрос так и остался  открытым  и
долгое время служил предметом спора  доктора  и  Бредежора:  каждый  из  них
приписывал себе приоритет39. Скорее всего, идея путешествия возникла у обоих
одновременно. Она как  бы  витала  в  воздухе,  благодаря  Эрику,  постоянно
заводившему речь о своих будущих намерениях. Как бы то ни  было,  его  мечта
воплотилась в жизнь, и в сентябре следующего года трое друзей прибыли вместе
с Эриком в Христианию и сели на пароход, отплывающий в Соединенные Штаты.
   Высадившись спустя десять дней в Нью-Йорке,  они  немедленно  вступили  в
переговоры с конторой Джереми Смит, Уокер и Кё, откуда были получены  первые
сведения.
   С этой минуты вступил в действие новый фактор,  значения  которого  никто
раньше и не подозревал, - неиссякаемая энергия самого Эрика. В  Нью-Йорке  и
Соединенных Штатах, в  этой  новой  и  необычной  для  него  обстановке,  он
старался замечать только то, что  так  или  иначе  могло  его  приблизить  к
предмету поисков. С самого раннего утра он отправлялся  в  порт,  бродил  по
набережным, осматривал стоящие на рейде суда, без устали выискивая и собирая
самые незначительные, на первый взгляд, сведения.
   - Не известно ли вам что-либо о  Компании  канадских  судовладельцев?  Не
укажете ли вы мне какого-нибудь офицера, пассажира или  матроса,  плававшего
на "Цинтии"? - спрашивал он повсюду.
   Благодаря прекрасному знанию английского языка этот приветливый серьезный
юноша, так хорошо понимающий все  тонкости  морского  дела,  везде  встречал
доброжелательный прием. Ему то и дело указывали на бывших офицеров, матросов
и служащих Компании канадских судовладельцев. Иногда ему удавалось их найти,
порою следы терялись. Но никто ему не мог ничего сообщить о последнем  рейсе
"Цинтии". Ушло около двух недель на беспрерывные хождения и упорные  поиски,
пока, наконец, Эрику не посчастливилось получить справку, резко выделявшуюся
по своей достоверности из  массы  неясных,  часто  противоречивых  сведений,
которыми он располагал до сих пор. Действительно,  трудно  было  переоценить
значение этого показания.
   Выяснилось, что некий матрос, по имени  Патрик  О'Доноган,  уцелел  после
гибели "Цинтии" и с тех пор не раз бывал в Нью-Йорке. Утверждали, что Патрик
О'Доноган во время последнего рейса "Цинтии" находился на борту  в  качестве
младшего матроса. Он прислуживал капитану и, судя по всему, должен был знать
пассажиров  первого  класса  обычно  столующихся  в  кают-компании40.   Ведь
ребенок,  привязанный  к  спасательному  кругу,   несомненно   относился   к
пассажирам первого класса. Об этом говорили все его вещи,  такие  изящные  и
богатые. А потому самым важным и не терпящим  отлагательства  делом  и  было
сейчас отыскать Патрика О'Доногана!
   Доктор и Бредежор пришли к этому решению, когда  Эрик  поделился  с  ними
своей новостью, вернувшись к обеду в  гостиницу  на  Пятой  авеню.  Впрочем,
почти тотчас же беседа отклонилась в  сторону,  так  как  доктор  постарался
извлечь из сообщения Эрика новое подтверждение своей излюбленной теории.
   - Если можно считать какое-нибудь имя ирландским, то это, несомненно, имя
Патрика О'Доногана! Ведь недаром же я говорил, что судьба  Эрика  связана  с
Ирландией!
   - Пока что я этого не усматриваю, - возразил ему, улыбаясь,  Бредежор.  -
Ирландский матрос на борту!? Ну и что  же!  Гораздо  труднее,  мне  кажется,
найти американское судно, где не было бы среди экипажа ни одного  выходца  с
Зеленого Эйре41.
   Теперь было о чем поспорить  в  ближайшие  два  -  три  часа,  и  друзья,
разумеется,  не  упустили  такой  возможности.  Что  же  до  Эрика,  то   он
сосредоточил с этого часа все свои усилия на достижении одной цели: найти во
что бы то ни стало Патрика О'Доногана.
   Хотя ему это и не удалось, но настойчивые поиски и расспросы помогли ему,
в конце концов, встретить на Гудзоновской набережной одного матроса, который
не только лично знал  О'Доногана,  но  и  сумел  сообщить  о  нем  кое-какие
подробности.
   Патрик О'Доноган был  действительно  ирландцем,  родом  из  Иннишгорна  в
графстве Корк. Судя по  описанию,  это  был  человек  лет  тридцати  трех  -
тридцати пяти, среднего  роста,  рыжеволосый,  черноглазый,  с  расплющенным
после какого-то несчастного случая носом.

   - Этого молодца легко узнать среди сотен других, - сказал матрос. - Я его
хорошо помню, хотя и не видел уже семь или восемь лет.
   - Вы встречали его обычно в Нью-Йорке?
   - И в Нью-Йорке, и в других местах. Последний раз это  наверняка  было  в
Нью-Йорке.
   - А не назовете ли вы кого-нибудь, кто мог бы сообщить, куда он делся?
   - Ей-богу, нет... А впрочем, не знает ли о нем хозяин "Красного якоря"  в
Бруклине? Патрик О'Доноган всегда  у  него  останавливался,  когда  бывал  в
Нью-Йорке. Это некий мистер Боул, бывший матрос. Уж  если  и  он  ничего  не
знает,  то  вряд  ли  тогда  вам  кто-нибудь  скажет,  где  искать   Патрика
О'Доногана!
   Эрик поспешил на катер, курсирующий по Ист-Ривер, и  уже  через  двадцать
минут оказался в Бруклине.
   У порога "Красного  якоря"  он  увидел  опрятно  одетую  старую  женщину,
усердно чистившую картофель.
   - Мистер Боул дома, сударыня? - спросил Эрик, поклонившись с обычной  для
него вежливостью.
   - Он дома, но только что лег вздремнуть на часок после  обеда,  -  учтиво
ответила хозяйка, окинув посетителя любопытным взглядом. - Если  вы  желаете
ему что-нибудь сообщить, то скажите мне, я миссис Боул.
   - В таком случае, сударыня, вы, конечно,  замените  мне  вашего  мужа.  Я
хотел бы выяснить, знаете ли вы  матроса,  по  имени  Патрик  О'Доноган,  не
находится ли он сейчас у вас и не укажете ли вы, где его можно найти?
   - Патрик О'Доноган? Да, я знаю его. Но вот уже пять. или шесть  лет,  как
он больше здесь не показывался. И,  по  правде  говоря,  я  затруднилась  бы
сказать, где он сейчас находится.
   На лице Эрика отразилось такое глубокое разочарование, что, заметив  это,
старушка явно растрогалась.
   - Значит, вам очень нужен Патрик О'Доноган, раз  вы  так  огорчились,  не
найдя его у нас?
   - Очень нужен, сударыня, - грустно, ответил юноша. -  Только  он  один  и
может пролить свет на тайну, которую я всю жизнь тщетно пытаюсь раскрыть!
   В течение трех недель, пока Эрик собирал повсюду сведения, он научился  в
какой-то степени разбираться в человеческих  характерах.  Почувствовав,  что
любопытство миссис Боул  сильно  задето,  он  счел  себя  вправе  задать  ей
несколько вопросов. Он спросил, не даст ли она ему стакан газированной  воды
и, получив утвердительный ответ, вошел в помещение.
   Юноша очутился в  комнате  с  низким  потолком,  уставленной  столами  из
полированного дерева и соломенными стульями. Здесь никого не было.
   Это  придало  Эрику  решимость  продолжить  разговор  с  хозяйкой,  и  он
возобновил его, как только она вернулась из погреба с глиняным кувшином.
   - Вы, наверное,  думаете,  сударыня,  для  чего  ему  понадобился  Патрик
О'Доноган? - спросил он, понизив голос. - Так  вот:  Патрик  О'Доноган,  как
утверждают,  был   очевидцем   крушения   "Цинтии",   американского   судна,
затонувшего вот уже скоро семнадцать лет назад у берегов Норвегии. Я  должен
вам сразу же сказать, что это имеет ко мне прямое отношение, так  как  сразу
же поели гибели "Цинтии" я был подобран в море одним норвежским рыбаком.  Он
нашел  меня  совсем  крошечным,  месяцев  девяти,  не  больше,  в  колыбели,
привязанной к спасательному кругу "Цинтии". Я ищу О'Доногана, чтобы узнать у
него что-либо о моей семье или хотя бы о моей родине!
   Возглас удивления, вырвавшийся у мисс Боул, прервал объяснения Эрика.
   - На спасательном круге, говорите вы? Вы были привязаны  к  спасательному
кругу?
   И, не дожидаясь ответа, она устремилась к лестнице.
   - Боул!  Боул!  Спустись  поскорее  сюда!  -  крикнула  она  мужу.  -  На
спасательном  круге!  Так  вы,  значит,  ребенок,  который  был  привязан  к
спасательному кругу? Кто бы мог подумать такое? - повторяла она,  подойдя  к
Эрику, побледневшему от волнения и надежды.
   Неужели, наконец, он узнает тайну, которую так упорно пытался разгадать?
   На деревянной  лестнице  послышались  тяжелые  шаги.  Появился  маленький
толстенький  старичок  с   румяным   лицом,   обрамленным   пышными   седыми
бакенбардами, и с золотыми кольцами в ушах. На нем был  синий  грубошерстный
костюм.
   - Что?.. Чго случилось? - спросил он, протирая глаза.
   - А то, что ты нам нужен, - безапелляционно ответила миссис Боул. -  Сядь
и выслушай этого молодого человека, который повторит тебе то, что  рассказал
сейчас мне.
   Мистер Боул беспрекословно  повиновался.  Эрик  повторил  ему  все  почти
дословно.
   И тогда лицо мистера Боула  округлилось  подобно  полной  луне,  рот  его
растянулся в широкую улыбку, и он уставился на жену, радостно потирая ручки.
Миссис Боул тоже казалась приятно пораженной.
   - Значит, я могу предположить,  что  вам  уже  известна  моя  история?  -
спросил Эрик, замирая от волнения.
   Мистер Боул утвердительно кивнул, почесал за ухом и, наконец, ответил:
   - Известна и неизвестна, так же как и моей жене.  Мы  часто  говорили  об
этом, но толком ничего не понимали.
   Побледнев, стиснув зубы, Эрик жадно ловил  его  слова,  надеясь  получить
объяснение. Но объяснение заставляло себя ждать. Мистер Боул не  обладал  ни
даром красноречия, ни способностью ясно излагать свои мысли. И, кроме  того,
его мысли были еще затуманены сном.  Чтобы  окончательно  стряхнуть  с  себя
послеобеденный сон, ему требовалось обычно два -  три  стаканчика  бодрящего
напитка под названием "Pick me up42", который чертовски походил на джин.
   Как только жена поставила перед ним бутылку с двумя стаканами,  достойный
супруг обрел дар речи.
   Из его бесконечно длинного сбивчивого повествования  можно  было  вынести
только несколько фактов, тонущих  в  массе  ненужных  подробностей.  Рассказ
мистера Боула продолжался не менее двух часов.  Бедному  Эрику  понадобилось
напрячь все свое  внимание,  помноженное  на  страстную  заинтересованность,
чтобы хоть что-нибудь извлечь из  этого  потока  слов.  Благодаря  наводящим
вопросам, настойчивости, а также содействию миссис Боул, ему удалось все  же
кое-чего добиться.
   Глава девятая. ПЯТЬСОТ ФУНТОВ СТЕРЛИНГОВ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ.
   Патрик О'Доноган, как  удалось  понять  Эрику,  несмотря  на  сбивчивость
рассказа и  все  отступления  мистера  Боула,  отнюдь  не  являлся  образцом
добродетели. Владелец "Красного якоря" знал его, когда тот  был  еще  юнгой,
младшим матросом и матросом - до и после гибели  "Цинтии".  Перед  тем,  как
произошла эта катастрофа, Патрик О'Доноган  был  беден,  как  и  большинство
матросов, но после кораблекрушения возвратился из Европы  с  толстой  пачкой
денег, утверждая, будто получил в Ирландии  наследство,  что  казалось  мало
правдоподобным.
   Мистер Боул никогда не верил в  это  наследство.  Ему  даже  приходило  в
голову,что столь внезапное обогащение было  каким-то  неблаговидным  образом
связано с гибелью "Цинтии". Хотя  и  было  известно,  что  Патрик  О'Доноган
находился на борту этого судна, но,  вопреки  обыкновению  моряков,  любящих
рассказывать о пережитых испытаниях, он никогда не упоминал  о  "Цинтии"  и,
как только об этом заходил разговор, довольно неловко старался перевести его
на другую  тему.  Когда  же  страховая  компания  возбудила  процесс  против
владельцев "Цинтии", он поспешил отправиться в длительное плавание, чтобы не
быть втянутым в это дело, хотя бы  в  качестве  свидетеля.  Такое  поведение
казалось тем более подозрительным, что  Патрик  О'Доноган  был  единственным
матросом, уцелевшим из всего экипажа. Мистер Боул не знал сути этой истории,
но он и его жена всегда считали ее какой-то странной.
   Еще  больше  подозрений  внушал  им  образ  жизни  Патрика.  Находясь   в
Нью-Йорке, он никогда не нуждался в деньгах, хотя и не привозил их из своего
очередного  рейса.  Уже  через  несколько  дней  после  возвращения  у  него
откуда-то появлялись золото и банковские билеты. А когда он бывал пьян,  что
случалось с ним довольно часто, то хвастался, будто владеет какой-то тайной,
которая стоит целого состояния. При этом в своих пьяных разглагольствованиях
он всегда упоминал о ребенке на спасательном круге.
   - Ребенок на спасательном  круге,  мистер  Боул,  -  бормотал  он,  стуча
кулаком по столу, - этот ребенок ценится на вес золота!
   И он  хихикал,  весьма  довольный  собой.  Однако  никогда  не  удавалось
добиться от него объяснения этих непонятных слов, служивших  уже  много  лет
для четы Боул источником самых фантастических предположений. Вот почему  так
взволновалась миссис Боул, когда Эрик сообщил ей, что он и  есть  тот  самый
пресловутый "ребенок на спасательном круге".
   Приезжая в Нью-Йорк, Патрик О'Доноган, не менее  пятнадцати  лет  подряд,
всегда останавливался в "Красном якоре". Но прошло уже больше пяти лет,  как
он там не показывался, и  в  этом,  по  словам  мистера  Боула,  было  нечто
таинственное. Однажды вечером к ирландцу пришел какой-то человек и провел  с
ним взаперти около часу. Вслед за тем  Патрик  О'Доноган,  взбудораженный  и
растерянный, немедленно расплатился по счету, забрал свои пожитки и  скрылся
в неизвестном направлении. С тех пор его здесь больше не видели.
   Разумеется, мистер  и  миссис  Боул  ничего  не  знали  о  причине  столь
внезапного отъезда Патрика, но они всегда думали,  что  это  имеет  какое-то
отно