Жюль Верн и Андре Лори.
   Найденыш с погибшей "Цинтии".

   Перевод Е. Брандиса и Э. Шрайбер - 1959
   Рисунки Г. Фитингофа
   OCR - Красно

   Глава первая. ДРУГ УЧИТЕЛЯ МАЛЯРИУСА.
   Вряд ли еще найдется в Европе или за ее пределами ученый, чье  лицо  было
бы так хорошо всем знакомо, как лицо  доктора  Швариенкрона  из  Стокгольма.
Фабричные этикетки с его  изображением  наклеиваются  на  миллионы  бутылок,
запечатанных зеленой облаткой, и бутылки эти благодаря стараниям поставщиков
проникают даже в самые отдаленные уголки земного шара.
   По правде говоря, это был всего-навсего рыбий  жир  -  по  одному  франку
тридцати девяти сантимов за бутылку - всеми признанное, весьма  благотворное
лекарство, особенно для жителей Норвегии, которым оно приносит годовой доход
в кронах, исчисляемый восьмизначными цифрами.
   Изготовлением рыбьего жира с давних времен занимались норвежские  рыбаки.
Сейчас его производство значительно усложнилось благодаря применению научных
методов. Настоящим королем рыбьего  жира  ныне  является  знаменитый  доктор
Швариенкрона.
   Каждому знакомы  его  остроконечная  бородка,  очки,  крючковатый  нос  и
меховая шапка. Хотя портрет доктора на бутылочных этикетках и не  отличается
художественным совершенством,  но  зато  поражает  несомненным  сходством  с
оригиналом. Доказательством тому послужило  одно  происшествие  в  начальной
школе рыбацкого поселка Нороэ на западном побережье Норвегии,  в  нескольких
лье1 от Бергена.
   Было два часа пополудни. Ученики сидели в классе - в  большой  комнате  с
земляным полом, посыпанным песком, - девочки по левую сторону, мальчики - по
правую. Все они внимательно слушали учителя Маляриуса, объяснявшего на доске
решение задачи, как вдруг дверь распахнулась и на пороге показался  какой-то
человек в меховой шубе, меховой шапке, меховых сапогах и меховых рукавицах.
   Школьники почтительно встали с мест, как принято, когда  в  класс  входит
посетитель. Никто из  них  не  знал  этого  человека,  но,  едва  только  он
появился, ученики стали перешептываться:
   - Доктор Швариенкрона!
   Так велико было его сходство с изображением, запечатленным на  бутылочных
этикетках!
   Надо заметить, что бутылки с  рыбьим  жиром  всегда  были  перед  глазами
учеников Маляриуса, - одна из фабрик доктора  находилась  в  Нороэ.  Тем  не
менее доктор Швариенкрона уже много лет не бывал в Нороэ и до сего дня никто
из школьников не мог похвалиться, что видел его воочию.
   Но зато слышали о нем немало. Доктора Швариенкрона  частенько  вспоминали
по вечерам в рыбацком поселке. Вспоминали так часто, что у него должны  были
бы постоянно гореть уши, если народные поверья действительно имеют под собой
какую-то основу.
   Как бы то ни было, столь поразительное  сходство,  единодушно  признанное
всеми, свидетельствовало о незаурядном даровании неизвестного портретиста, о
таком даровании, которым этот скромный художник  был  бы  вправе  гордиться,
вызывая зависть у любого модного фотографа.
   Да, это был в самом деле  он  -  его  остроконечная  бородка,  его  очки,
крючковатый нос и неизменная меховая шапка. Обознаться было невозможно!  Все
ученики Маляриуса дали бы голову  на  отсечение,  что  это  был  именно  он.
Правда, их несколько удивило и даже  смутило  то,  что  доктор  Швариенкрона
оказался в действительности человеком самого обыкновенного среднего роста, а
вовсе не гигантом, каким они его представляли себе.  И  в  самом  деле,  как
такой знаменитый ученый мог довольствоваться  ростом,  не  превышавшим  пяти
футов и трех дюймов?
   Его седая голова едва доходила  до  плеча  господина  Маляриуса,  а  ведь
Маляриус уже сгорбился под бременем лет! Благодаря своей худобе  он  казался
значительно выше доктора. Просторный коричневый плащ учителя, от длительного
употребления приобретший зеленоватый оттенок, развевался на нем, словно флаг
на древке. Он носил штаны до колен и башмаки на пряжках. На  голове  у  него
была черная шелковая шапочка, из-под которой  выбивались  седые  пряди.  Его
румяное, всегда улыбающееся лицо выражало безграничную доброту.
   В отличие от доктора, который смотрел сквозь очки пронизывающим взглядом,
голубые  глаза  Маляриуса,  также  вооруженные  очками,  взирали  на  мир  с
неизменной благожелательностью. Школьники не помнили ни одного случая, когда
бы Маляриус наказал кого-либо из них. Однако это  им  не  мешало  не  только
любить, но и уважать его.
   Все знали, какой он самоотверженный человек. Жители Нороэ помнили, что  в
молодости Маляриус блестяще выдержал экзамены и, так же как доктор,  мог  бы
получить ученую  степень,  стать  "господином  профессором"  в  каком-нибудь
большом университете, добиться известности  и  богатства.  Но  у  него  была
сестра, бедняжка Кристина, больная и немощная. Ни за что  на  свете  она  не
соглашалась  покинуть  свое  родное  селение.  Она  испытывала  страх  перед
городом, и ей казалось, что там она умрет. Маляриус, безропотно  пожертвовав
собой, добросовестно  выполнял  трудные  и  скромные  обязанности  школьного
учителя. Когда двадцать лет спустя Кристина тихо угасла, благословляя брата,
Маляриус, привыкший к своей скромной уединенной жизни, даже и не  подумал  о
том, чтобы начать строить ее заново.
   Погруженный в научные изыскания, о которых он  из  скромности  умалчивал,
Маляриус находил высшее удовлетворение в повседневных обязанностях школьного
учителя.  Его  школа  была  лучшей  в  округе,  и  на  своих  уроках  он  не
ограничивался лишь начатками знаний, которые признавались  достаточными  для
сельской школы. Он расширял знания своих лучших учеников, прививая им любовь
к наукам, к древней и новой литературе, ко всему тому, что  обычно  является
достоянием  обеспеченных  слоев  населения  и  недоступно  детям  рыбаков  и
крестьян.
   - Почему блага, принадлежащие одним, недосягаемы для  других?  -  говорил
он. - Если у бедняков и без того отняты многие житейские радости, то  почему
же их  еще  лишать  возможности  наслаждаться  Гомером  и  Шекспиром,  уметь
ориентироваться в море по звездам или распознавать  окружающий  растительный
мир? Ведь уже в ранние годы  нужда  схватывает  их  за  горло  и  заставляет
трудиться без устали всю жизнь. Пусть хотя бы в детские годы им  дано  будет
прильнуть к чистому роднику знаний, принадлежащему всему человечеству!
   Подобные взгляды на народное образование во многих странах  сочли  бы  по
меньшей  мере  неблагоразумными,  так  как  они   могут   внушить   беднякам
недовольство их скромной долей и толкнуть на всякие сомнительные поступки.
   Но в Норвегии это никого не  тревожит.  Патриархальная  простота  нравов,
отдаленность городов от сельских местностей, трудолюбие ее немногочисленного
народа не внушает опасений к  подобного  рода  экспериментам.  Скандинавский
полуостров может гордиться тем, что  при  сравнительно  небольшой  плотности
населения здесь насчитывается больше  ученых  и  разносторонне  образованных
людей, чем в любой из европейских стран.  Путешественников  всегда  поражает
контраст  между  полудикой  скандинавской  природой  и  хорошо  поставленным
производством на фабриках и в мастерских, что свидетельствует  о  достаточно
высоком уровне культуры.
   Но не пора ли  уже  возвратиться  к  доктору  Швариенкрона,  которого  мы
оставили на пороге школы в Нороэ?
   Если он сразу же был узнан школьниками, которые  никогда  его  раньше  не
видели, то этого нельзя было  сказать  об  их  учителе,  знавшем  доктора  с
незапамятных времен.
   -  Здравствуй,  мой  дорогой  Маляриус!  -  радостно  воскликнул  доктор,
направляясь к учителю с протянутой рукой.
   -  Добро  пожаловать,  сударь!  -  ответил  тот,  немного  озадаченный  и
смущенный, как это бывает со всеми людьми, привыкшими к  уединенному  образу
жизни. Доктор прервал Маляриуса  как  раз  в  ту  минуту,  когда  он  что-то
объяснял ученикам.
   - Извините, а с кем я имею честь?..
   - О, неужели я настолько изменился с той поры, когда мы  бегали  взапуски
по снегу и курили длинные трубки в Христиании2? Да неужели ты забыл  пансион
Крауса и мне придется напомнить тебе имя твоего товарища и друга?
   - Швариенкрона! - воскликнул Маляриус. - Возможно ли это? Неужели это ты?
Неужели это вы, господин доктор?
   - Пожалуйста, без церемоний! Разве я не твой старина Рофф, а  ты  не  мой
славный Олаф, самый близкий, самый дорогой друг моей юности? О,  я  понимаю.
Годы идут, и за тридцать лет  мы  немного  изменились.  Но  ведь  сердце  не
стареет, - не так ли? И в нем всегда останется уголок для тех, кого ты любил
и с кем делил невзгоды в двадцать лет!
   Говоря это, доктор смеялся и крепко жал обе  руки  Маляриуса,  на  глазах
которого показались слезы.
   - Мой дорогой друг, мой милый, милый доктор!  -  повторял  он.  -  Мы  не
задержимся здесь. Я сейчас отпущу своих сорванцов.  Разумеется,  их  это  не
огорчит, и мы пойдем ко мне.
   - Да не стоит,  право,  -  проговорил  доктор,  обернувшись  к  ученикам,
которые следили с живым интересом за всеми подробностями  этой  сцены.  -  Я
отнюдь не хочу мешать твоей работе и тем более прервать занятия этих славных
ребятишек!.. Если ты хочешь доставить мне удовольствие, позволь мне посидеть
рядом с тобой, пока ты будешь продолжать урок.
   - С удовольствием, - согласился Маляриус, - но, по правде говоря,  сейчас
у меня душа совсем не лежит к геометрии, и раз уж я обещал распустить их  по
домам,  то  теперь  мне  нельзя  нарушать  слова!  Впрочем,  есть  выход  из
положения. Если господину  Швариенкрона  будет  угодно  оказать  честь  моим
ученикам и проверить их знания, то потом их можно будет освободить.
   - Чудесная мысль! - сказал доктор, заняв место учителя. - Решено! Вот я и
выступлю в роли инспектора! Скажите, а кто у вас здесь лучший ученик?
   - Эрик Герсебом! - дружно ответили пятьдесят звонких голосов.
   - Эрик Герсебом?  Прекрасно.  Ну  хорошо,  Эрик  Герсебом,  подойдите-ка,
пожалуйста, сюда.
   Двенадцатилетний мальчик, сидевший за первой партой, поднялся с  места  и
приблизился к кафедре. Это был серьезный и сдержанный ребенок, с  задумчивым
лицом и сосредоточенным взглядом. Его смуглая кожа, темные волосы и  большие
карие глаза резко выделяли его среди белокурых, голубоглазых  и  розовощеких
сверстников.  Он  не  был  скуласт  и  курнос  и  не  ходил  вразвалку,  как
большинство детей в Скандинавии. Одним словом, своей внешностью  он  заметно
отличался  от  своеобразного  и  ярко  выраженного  скандинавского  типа,  к
которому принадлежали его товарищи.
   Так же как и они, Эрик Герсебом был в костюме  из  грубого  сукна,  какие
носят обычно крестьяне бергенской округи. Но мягкие черты  лица,  небольшая,
хорошо посаженная голова, природное изящество  движений  и  непринужденность
манер - все подчеркивало в нем иностранное происхождение. И пожалуй,  любого
психолога эти особенности поразили бы не меньше, чем  доктора  Швариенкрона.
Однако ему показалось  неудобным  так  долго  разглядывать  мальчика,  и  он
приступил к опросу.

   - С чего же мы начнем? Может быть, с грамматики? - спросил он.
   - Как будет угодно господину доктору, - скромно ответил Эрик.
   Доктор задал ему два  несложных  вопроса.  К  его  величайшему  удивлению
мальчик приводил примеры не  только  из  шведского,  но  и  французского,  и
английского  языков.  Впрочем,  Маляриус   преподавал   своим   ученикам   и
иностранные языки, полагая, что усвоить одновременно три языка так же легко,
как и один.
   - Разве ты их обучаешь и французскому и английскому? - обратился доктор к
своему другу.
   - А почему бы и нет? К тому же я знакомлю их еще  с  основами  греческого
языка и латыни. В этом я не вижу вреда.
   - И я  тоже,  -  ответил  доктор,  улыбаясь.  И  он  открыл  наудачу  том
Цицерона3, откуда Эрик Герсебом свободно перевел несколько фраз.
   В этом отрывке речь шла о цикуте, выпитой Сократом4. Маляриус посоветовал
доктору  спросить,  к  какому  виду  растений  относится  цикута.  Эрик   не
задумываясь ответил, что она принадлежит к семейству  зонтичных,  и  тут  же
указал все отличительные признаки этого растения.
   От ботаники перешли к геометрии. Эрик великолепно доказал теорему о сумме
углов треугольника.
   Доктор вс„ больше и больше удивлялся.
   - А теперь обратимся к географии, -  сказал  он.  -  Назовите  мне  море,
которое граничит на Севере со Скандинавией, Россией и Сибирью.
   - Это Северный Ледовитый океан, - ответил Эрик.
   - А с какими морями он сообщается?
   - С Атлантическим океаном на западе и с Тихим - на востоке.
   - Не назовете ли вы мне два или три наиболее значительных порта на  Тихом
океане?
   - Я могу назвать Иокогаму в Японии, Мельбурн в. Австралии,  Сан-Франциско
в штате Калифорния.
   - Итак, если Северный Ледовитый  океан  с  одной  стороны  соединяется  с
Атлантическим, который омывает наши берега, а с другой  стороны  -  с  Тихим
океаном, то не кажется  ли  вам,  что  кратчайший  путь  в  Иокогаму  или  в
Сан-Франциско пролегает именно через Северный Ледовитый океан?
   - Конечно, господин доктор,  -  ответил  Эрик,  -  если  бы  только  этот
кратчайший путь был доступен. Но  до  них  пор  все  мореплавателя,  которые
пытались следовать этим путем, наталкивались на льды и если им  и  удавалось
уцелеть, то они вынуждены были отказываться от своего намерения.
   -  Вы  говорите,  что  были  неоднократные  попытки  проложить  путь   на
северо-восток через Ледовитый океан?
   - Не менее пятидесяти попыток в течение трех столетий,  и  все  они  были
безуспешны.
   - Не могли бы вы перечислить некоторые из этих экспедиций?
   - Первая была предпринята в 1523 году по почину  Себастьяна  Кабота.  Она
состояла из  трех  кораблей  под  командованием  несчастного  Хью  Уиллоуби,
погибшего в  Лапландки  вместе  со  всем  экипажем.  Ченслер,  один  из  его
помощников, вначале  оказался  счастливее  остальных.  Ему  удалось  открыть
прямой путь через Северный Ледовитый океан между Ла-Маншем и Россией. Но при
второй попытке он потерпел кораблекрушение и погиб.
   Капитану Стефану Борроу, посланному на поиски, удалось преодолеть пролив,
отделяющий Новую Землю от острова Вайгач, и  достигнуть  Карского  моря,  но
льды и туманы не дали ему возможности продвинуться дальше... Две экспедиции,
организованные в 1589 году, оказались также  бесплодными.  Через  пятнадцать
лет ту же задачу  попытались  разрешить  голландцы,  которые  снарядили  для
поисков Северо-Восточного прохода три экспедиции  подряд  под  командованием
Баренца. В 1596 годуБаренц погиб во льдах Новой  Земли.  Десять  лет  спустя
Генрн Гудзон, посланный голландской  Ост-индской  компанией,  точно  так  же
потерпел  крушение  во  время  третьей  из.  последовавших  одна  за  другой
экспедиций. И датчанам не посчастливилось в 1653 году. И капитана Джона Вуда
в 1676 году постигла та же участь5.  С  тех  пор  это  предприятие  признано
неосуществимым и отвергнуто всеми морскими державами.
   - Так, значит, с того времени не было больше попыток?
   -  Были.  Их  предпринимала  Россия,  которая,  подобно  другим  северным
странам, особенно заинтересована в открытии кратчайшего морского пути  между
ее Европейской частью и Сибирью. На протяжении одного века  она  послала  по
крайней мере восемнадцать экспедиций для исследования Новой Земли,  Карского
моря, восточных и западных подступов к Сибири.  Но  хотя  эти  экспедиции  и
помогли лучше изучить те края, они снова подтвердили  невозможность  прохода
через Северный Ледовитый океан. Академик Бэр6, в последний  раз  повторивший
эту попытку в 1837 году, после  адмирала  Литке7  и  Пахтусова8,  решительно
заявил во всеуслышание, что этот "океан" -  сплошной  ледник,  столь  же  не
пригодный для плавания, как и твердая земля.
   - Так, значит, нужно окончательно отказаться от Северо-восточного пути?
   - Таков, по крайней мере, вывод, который напрашивается  после  всех  этих
многочисленных  и  неудачных  экспедиций,  но  я  слышал,  что  наш  великий
путешественник Норденшельд9 намерен возобновить эти поиски. Сначала он хочет
исследовать Северный Ледовитый океан по частям  и,  если  это  действительно
так, то, значит, он верит в успех своего дела. Он достаточно сведущ, чтобы к
его мнению можно было прислушаться.
   Доктор  Швариенкрона  был  одним  из  горячих  поклонников  Норденшельда.
Поэтому он и завел разговор о  Северо-Восточном  пути.  Подробные  и  точные
ответы мальчика привели его в восхищение.
   Оя смотрел на Эрика Герсебома с выражением живейшего интереса.
   - Где вы все это почерпнули, друг мой? -  спросил  он  после  длительного
молчания.
   - Здесь, господин доктор, - ответил Эрик, удивленный таким вопросом.
   - И вы никогда не учились в другой школе?
   - Конечно, нет.
   - Господин Маляриус вправе гордиться вами, - сказал доктор, обернувшись к
учителю.
   - Я очень доволен Эриком, - ответил тот. - Вот уже скоро семь лет, как он
мой ученик. Он поступил сюда совсем  маленьким,  но  среди  своих  товарищей
всегда был первым.
   Доктор погрузился в молчание. Он не сводил с Эрика  своих  проницательных
глаз. Казалось, он был занят решением вопроса, о котором  не  считал  нужным
говорить вслух.
   - Лучше отвечать невозможно и незачем продолжать экзамен, -  произнес  он
наконец, - я вас больше не стану  задерживать,  друзья  мои.  Если  господин
Маляриус не возражает, на этом мы и закончим.
   Маляриус хлопнул в ладоши. Все ученики одновременно встали и, собрав свои
книги, выстроились по четыре в  ряд  на  свободном  участке  перед  партами.
Маляриус вторично хлопнул в ладоши, и шеренга двинулась, чеканя шаг, с чисто
военной выправкой.
   После третьего сигнала школьники, смешав  ряды,  разбежались  с  веселыми
криками. Через несколько  секунд  они  рассыпались  по  берегу  фьорда10,  в
голубой воде которого отражаются покрытые д„рном кровли Нороэ.
   Глава вторая. У РЫБАКА И3 НОРОЭ.
   Дом маастера11 Герсебома, как и все дома в Нороэ, покрыт дерном и  сложен
из огромных  сосновых  бревен  по  старинному  скандинавскому  способу:  две
большие комнаты посередине  разделены  длинным  узким  проходом,  ведущим  в
сарай, где хранятся лодки, рыболовные снасти и целые груды мелкой норвежской
и исландской трески, которую раскатывают после сушки,  чтобы  поставлять  ее
торговцам в виде  "Rondfish"  ("круглая  рыба")  и  "Stock-fish"  ("рыба  на
палке").
   Каждая  из  двух  комнат  служит  одновременно  и  горницей  и  спальней.
Постельные принадлежности - матрацы и одеяла из шкур  -  хранятся  в  особых
ящиках в деревянных стенах и извлекаются оттуда только на ночь. Это  удобное
приспособление, а также  свежевыбеленные  стены,  высокий  очаг  в  углу,  в
котором всегда  весело  потрескивает  большая  охапка  дров,  придают  самым
скромным жилищам опрятность и уют, несвойственные крестьянским домам в Южной
Европе.
   В этот вечер вся семья собралась у очага, где в огромном горшке  варилась
на  медленном  огне  похлебка  из  копченой  селедки,  кусочков  лососины  и
картофеля. Маастер Герсебом, сидя в высоком деревянном  кресле,  плел  сети,
чем он обычно занимался, когда не находился в море или в сушильне.  Это  был
суровый моряк с красным обветренным лицом, рано поседевший,  хотя  и  был  в
расцвете лет. Его сын Отто, рослый четырнадцатилетний мальчик, как две капли
воды похожий на отца, по всей видимости должен был стать впоследствии  таким
же умелым рыбаком. А сейчас он пытался постигнуть тайну "тронного  правила",
испещряя цифрами маленькую графитную доску. Его большая рука  казалась  куда
более приспособленной для управления веслом, чем  для  такой  работы.  Эрик,
склонившись над обеденным  столом,  с  увлечением  читал  толстую  книгу  по
истории, взятую  у  господина  Маляриуса.  Рядом  с  ним  Катрина  Герсебом,
добродушная женщина, спокойно  сучила  пряжу,  а  белокурая  Ванда,  девочка
десяти - двенадцати лет, сидя на низкой  скамейке,  усе