шение к гибели "Цинтии" и к истории "ребенка на спасательном круге".  По
их  мнению,  незнакомец  предупредил  Патрика  о  грозящей   ему   серьезной
опасности, и потому ирландец решил тотчас же покинуть Нью-Йорк. Супруги Боул
не допускали возможности его последующего возвращения: они, конечно,  узнали
бы о  его  приезде  от  других  постояльцев  "Красного  якоря",  которые  не
преминули бы выразить свое удивление, если бы Патрик остановился где-либо  в
другом месте.
   Вот что в общих чертах стало  известно  Эрику.  Конечно,  ему  захотелось
немедленно сообщить об этом  своим  друзьям,  и  он  попросил  разрешения  у
супругов Боул вернуться сюда вместе с ними.
   Нечего и говорить, с каким интересом был выслушан его  рассказ  на  Пятой
авеню. Впервые после долгих поисков удалось напасть на след человека, не раз
упоминавшего о "ребенке на спасательном круге". Хотя местонахождение Патрика
О'Доногана оставалось неизвестным, но можно было надеяться разыскать  его  в
недалеком будущем. До сих  пор  еще  не  приходилось  сталкиваться  с  таким
значительным фактом. Дело сочли достаточно серьезным, чтобы отправить миссис
Боул телеграмму с просьбой приготовить обед на шесть персон. Эта мысль  была
подана Бредежором, который полагал, что таким способом легче будет  выведать
у этих славных людей все подробности. Итак, было решено пригласить  супругов
Боул к столу и побеседовать с ними за обедом.
   Эрик  вовсе  не  надеялся  получить  от  них  какие-либо   дополнительные
сведения. Изучив достаточно хорошо чету Боул,  юноша  был  уверен,  что  они
сообщили ему все, что им самим было известно. Но он полагался в то же  время
на большой опыт Бредежора, который умел  не  только  получать  свидетельские
показания на суде, но и извлекать из свидетелей то, над чем они  и  сами  не
задумывались.
   Миссис Боул превзошла самое себя.  Она  накрыла  стол  в  лучшей  комнате
второго этажа и менее чем за час приготовила превосходный  обед.  Польщенная
приглашением принять в нем участие вместе с мужем,  она  охотно,  и  даже  с
большим  удовольствием,  позволила  выдающемуся  адвокату  подвергнуть  себя
допросу. Благодаря этому удалось получить  еще  несколько  более  или  менее
значительных фактов.
   Прежде  всего,  выяснилось,  что  Патрик  О'Доноган,  узнав  о  процессе,
возбужденном страховой компанией, заявил  о  своем  желании  уехать  отсюда,
чтобы не быть вызванным в суд в качестве свидетеля. Значит, Патрик О'Доноган
не был заинтересован вдаваться в какие-либо  объяснения,  касающиеся  гибели
"Цинтии", да и вообще все его поведение служило этому подтверждением.
   С другой  стороны,  именно  в  Нью-Йорке  или  в  окрестностях  Нью-Йорка
находился источник подозрительных доходов Патрика, которые,  казалось,  были
связаны  с  какой-то  доверенной  ему  тайной.  Ведь  установлено,  что   из
очередного плавания он всегда возвращался без денег,  а  потом,  в  один  из
ближайших вечеров, отправившись куда-то  на  несколько  часов  после  обеда,
возвращался домой с набитыми золотом карманами.
   Вместе с тем трудно допустить, чтобы  его  тайна  не  имела  отношения  к
судьбе "ребенка на спасательном круге", раз он так часто  об  этом  говорил.
По-видимому, Патрик О'Доноган сделал попытку сразу сорвать большой  куш,  но
здесь  его  постигла  неудача.  Действительно,  накануне  своего  внезапного
отъезда он сказал, что не желает больше уходить в море, так как ему  надоело
плавать, и что теперь он будет жить на свою ренту43.
   И,  наконец,  человек,  посетивший  Патрика  О'Доногана,  проявил   явную
заинтересованность в его отъезде: уже на следующий день он еще раз  зашел  в
"Красный якорь" осведомиться о матросе и казался обрадованным, не застав его
здесь. Мистер Боул был убежден, что и сейчас узнал бы этого  человека,  всем
своим обликом и повадками походившего на  сыщика  или  полицейского  агента,
которые так часто встречаются в больших городах.
   Это обстоятельство привело Бредежора  к  выводу,  что  Патрика  держал  в
постоянном страхе тот самый человек, от которого он  получал  деньги,  когда
находился в Нью-Йорке, и что, несомненно,  тот  же  человек  послал  к  нему
сыщика, чтобы припугнуть матроса уголовным преследованием. Только так  можно
было  объяснить,  почему  ирландец  немедленно  скрылся  после  разговора  с
незнакомцем и больше уже не возвращался.
   Теперь  важно  было  установить  точные  приметы  и  сыщика,  и   Патрика
О'Доногана. Супруги Боул дали на этот счет исчерпывающие сведения.
   Перелистав свою  приходную  книгу,  они  обнаружили,  что  после  отъезда
ирландца прошло не пять или шесть лет, как они думали раньше, а  только  три
года и девять месяцев.
   Доктор Швариенкрона тотчас же с  удивлением  отметил,  что  дата  отъезда
Патрика, а значит и прихода к нему сыщика, совпадала с тем временем, когда в
Англии были напечатаны первые объявления о розыске  людей,  уцелевших  после
гибели "Цинтии". Это совпадение казалось  настолько  очевидным,  что  нельзя
было не обратить внимание на связь между обоими фактами.
   Туман, которым была окутана  эта  загадочная  история,  как  будто  начал
рассеиваться.  Появление  ребенка  в  море  можно  было   объяснить   только
преступлением, и, несомненно, младший матрос О'Доноган  был  его  свидетелем
или соучастников. Конечно, он хорошо знал  истинного  виновника  катастрофы,
который жил в Нью-Йорке или в его  окрестностях  и  долгое  время  оплачивал
Патрику сохранение тайны. А потом, окончательно выведенный из  терпения  вс„
возраставшими  вымогательствами  ирландца  и  встревоженный  объявлениями  в
газетах, он сумел так его припугнуть, что Патрик поспешил замести следы.
   Если  даже  и  допустить,  что  эти  доводы  были   недостаточно   хорошо
аргументированы, они  содержали,  тем  не  менее,  материал  для  серьезного
судебного расследования. Покидая "Красный якорь", Эрик  и  его  друзья  были
уверены, что добьются в скором времени положительных результатов.
   Уже на следующий день  шведский  посол  представил  Бредежора  начальнику
нью-йоркской  полиции,  которому  были   сообщены   все   известные   факты.
Одновременно Бредежор завязал отношения  с  адвокатами  страховой  компании,
принимавшими участие в процессе против владельцев "Цинтии", и добился  того,
что папки с судебными делами были извлечены из архива, где уже много лет они
покрывались пылью. Однако даже при самом тщательном просмотре этих бумаг  не
удалось обнаружить ни одного сколько-нибудь значительного документа. Ни  та,
ни  другая  сторона  не  в  состоянии  были  выставить  на   суде   очевидца
кораблекрушения. Так как страховая сумма оказалась завышенной по сравнению с
действительной стоимостью судна и находившегося  на  нем  груза,  вся  тяжба
свелась к вопросу о возмещении убытков. Владельцы "Цинтии"  не  в  состоянии
были убедительно обосновать своих претензий к страховой компании и объяснить
причину катастрофы. Их доводы были признаны несостоятельными,  и  суд  вынес
решение в пользу противной стороны. Тем не менее страховой компании пришлось
выплатить крупную сумму наследникам  погибших  пассажиров.  Но  ни  в  каких
документах, фигурировавших на  процессе,  не  упоминалось  о  девятимесячном
младенце.
   Когда изучение судебных материалов, отнявшее немало дней, уже подходило к
концу, Бредежора пригласил к  себе  начальник  полиции  и  сообщил,  что,  к
величайшему сожалению, ничего не удалось обнаружить. Никто  в  Нью-Йорке  не
знал агента, состоявшего на государственной службе  или  в  частном  сыскном
бюро, внешность которого соответствовала бы описаниям, полученным от мистера
Боула.  Никто  не  мог  дать  никаких  сведений   и   о   лице,   проявившем
заинтересованность  в  исчезновении  Патрика  О'Доногана.  Что  же  касается
последнего, то, по крайней мере, уже четыре года, как  он  не  появлялся  на
территории Соединенных Штатов. Его приметы были взяты на учет на тот случай,
если бы этого  матроса  удалось  когда-нибудь  обнаружить.  В  то  же  время
начальник полиции не скрыл от Бредежора, что дело ему  кажется  безнадежным:
все  улики,  свидетельствующие  о  преступном  деянии,  относятся  к  такому
далекому прошлому, что легко могут быть подведены под  закон  о  прекращении
судебного преследования в связи  с  двадцатилетней  давностью  преступления,
даже в случае возвращения Патрика О'Доногана.
   Итак, погибла и, быть может, навсегда погибла надежда проникнуть в тайну,
ключ от которой, как казалось Эрику, был уже у него в руках...
   Оставалось только вернуться в Швецию, заехав по пути  в  Ирландию,  чтобы
узнать, не обосновался ли там Патрик О'Доноган в поисках надежного  убежища.
Так именно и решили поступить доктор Швариенкрона и его друзья  после  того,
как они попрощались с мистером и миссис Боул.
   Пароходы, курсирующие между Нью-Йорком и  Ливерпулем,  всегда  заходят  в
Корк. Стоило только  нашим  путешественникам  выбрать  этот  маршрут,  чтобы
оказаться на расстоянии нескольких миль от Иннишгорна. Там они выяснили, что
Патрик О'Доноган уже в двенадцатилетнем возрасте покинул родину и с тех  пор
не подавал никаких признаков жизни.
   - Где же теперь его искать? - спрашивал доктор  Швариенкрона,  когда  они
находились на пути в Лондон, чтобы пересесть на пароход в Стокгольм.
   - Во всех гаванях мира, но только не в американских, - ответил  Бредежор.
- Посудите сами, тридцатилетний матрос, бывший юнга, не приспособленный ни к
какой другой работе, как он может отказаться  от  своей  профессии?  Значит,
Патрик продолжает плавать. А раз пароходы курсируют  из  порта  в  порт,  то
только в одном из них и можно надеяться его найти. А вы что на это  скажете,
Гохштедт?
   - Рассуждение мне  представляется  достаточно  правомерным,  хотя,  может
быть, и чересчур категоричным,  -  ответил  профессор  со  свойственной  ему
осторожностью.
   - Допустим, что оно правильно; - продолжал Бредежор. - Испуганный  Патрик
О'Доноган  бежал  от  угрозы  уголовного  преследования.  Это   установлено.
Следовательно, он должен опасаться, чтобы  его  не  выдали  как  преступника
правительству  Соединенных  Штатов.  Поэтому  у  него  есть  все   основания
стараться не быть узнанным и избегать встреч со своими старыми товарищами. А
раз так, то он охотнее будет посещать такие гавани, куда  американцы  обычно
не заходят. Конечно, это только догадка. Но примем ее на минуту  за  истину.
Количество гаваней, в которые  не  заплывают  американские  суда,  настолько
ограниченно, что их нетрудно  перечислить.  Мне  кажется,  с  этого  и  надо
начать, послав в такие гавани запросы,  не  известно  ли  там  что-нибудь  о
человеке, похожем по приметам на Патрика О'Доногана.
   -  Не  проще  ли  будет  прибегнуть  к  публикациям?  -  спросил   доктор
Швариенкрона.
   - Патрик О'Доноган скрывается и не подумает ответить на объявления,  если
даже они и дойдут до него.
   - А почему бы нам не предупредить матроса, что в любом случае он окажется
под защитой закона о прекращении преследования за давностью лет  и  что  ему
самому было бы выгодно обо всем нам сообщить?
   - Это  хорошая  мысль,  но  все  же  я  позволю  себе  вернуться  к  моим
возражениям. Я сомневаюсь,  чтобы  газетные  объявления  дошли  до  простого
матроса.
   -  И  тем  не  менее  стоит  попытаться!  Мы  предложим  награду  Патрику
О'Доногану или тому, кто укажет  его  местопребывание.  А  ты  как  думаешь,
Эрик?
   - Я думаю, что подобные публикации скорее бы достигли цели, если  бы  они
были помещены во многих газетах. Но это будет очень дорого стоить  и,  кроме
того, объявления могут еще больше встревожить Патрика  О'Доногана,  который,
по-видимому, предпочтет остаться в неизвестности, какие бы блага они ему  ни
сулили. Не лучше ли поручить кому-нибудь вести  наблюдение  в  тех  портовых
городах, где предположительно может обретаться этот матрос?
   - Прекрасно, но где же найти  человека,  которому  можно  доверить  такие
поиски?
   - Если вам будет угодно, дорогой учитель, он перед вами. Это я!  -  сразу
же ответил Эрик.
   - Ты, мой мальчик? А как же твои занятия?
   - Мои занятия от этого не пострадают. Ничто не помешает мне продолжать их
во время поездок. К тому же, должен вам признаться, доктор, я уже  обеспечил
себя правом бесплатного проезда.
   - Каким образом? - воскликнули в  один  голос  Швариенкрона,  Бредежор  и
Гохштедт.
   - Очень просто - подготовившись к экзамену на капитана дальнего плавания.
Если понадобится, я сдам его хоть завтра, а когда получу диплом,  мне  ничто
не помешает поступить офицером на любое судно.
   - Как же ты это сделал без моего ведома? -  спросил  доктор  с  некоторой
досадой, в то время как адвокат и профессор добродушно засмеялись.
   - По правде говоря, я не чувствую за собой большой вины, - ответил  Эрик.
- Ведь. я только подготовился к экзамену, но не  стал  бы  его  держать  без
вашего разрешения, которого и прошу у вас сейчас.
   - Считай, что ты  его  получил,  негодный  мальчишка,  -  сказал  доктор,
успокоенный такими доводами. - Но разрешить  тебе  уехать  сейчас  и  уехать
одному - это совсем другое дело. Придется подождать твоего совершеннолетия.
   - Именно так я и думал! -  ответил  Эрик,  и  в  его  голосе  можно  было
почувствовать не только искреннюю благодарность, но  и  желание  послушаться
учителя.
   И все же доктор не захотел отказаться от своего  плана.  Он  считал,  что
личные  поиски  в  портах  поневоле  ограничат  сферу  действий,  тогда  как
объявления в газетах дадут возможность  охватить  одновременно  много  мест.
Если Патрик О'Доноган не скрывается, -  а  это  не  исключено,  -  то  таким
способом  легче  будет  достигнуть  цели.  Если  же  он  и  скрывается,   то
объявления, в конце концов, помогут его обнаружить.
   После  всестороннего  обсуждения  вопроса   было   составлено   следующее
объявление, которое, в переводе на  семь  или  восемь  языков,  должно  было
вскоре  облететь  все  пять  частей  света   на   страницах   ста   наиболее
распространенных газет:

   "Разыскивается матрос Патрик О'Доноган, не появлявшийся в течение четырех
лет в Нью-Йорке. Сто фунтов стерлингов вознаграждения тому, кто поможет  его
найти. Пятьсот фунтов стерлингов ему самому,  если  он  даст  о  себе  знать
нижеподписавшемуся. Патрику О'Доногану гарантируется полная безопасность  по
закону о прекращении преследования за давностью лет.
   Д-р Швариенкрона,
   Стокгольм".

   20 октября доктор и  его  товарищи  по  путешествию  вернулись  в  родные
пенаты. На  другой  день  объявление  было  передано  в  стокгольмское  бюро
публикаций, и уже через три дня оно было напечатано во многих газетах. Читая
его, Эрик  не  мог  удержаться  от  тяжелого  вздоха,  как  бы  предчувствуя
окончательное поражение.
   Что же касается Бредежора,  то  он  прямо  заявил,  что  доктор  совершил
неслыханную глупость и отныне можно считать дело окончательно проигранным.
   Но, как будет видно из последующих событий, и Эрик, и Бредежор ошибались.
   Глава десятая. МИСТЕР ТЮДОР БРОУН.
   Однажды утром, когда доктор по обыкновению находился у себя  в  кабинете,
слуга подал ему визитную карточку, изящную и миниатюрную, как это принято  в
Англии. На ней было напечатано: M. Tudor Brown,  а  ниже  добавлено  мелкими
буквами: on board  the  Albatros,  то  есть:  мистер  Тюдор  Броун  с  борта
"Альбатроса".
   "Мистер  Тюдор  Броун?"  -  подумал  доктор,  тщетно  стараясь  вспомнить
человека с таким именем.
   - Этот господин желает видеть господина доктора, - сказал слуга.
   - А не может ли он прийти в мои приемные часы?
   - Он говорит, что явился по личному делу.
   - Ну ладно, тогда попросите его войти, - вздохнув, ответил доктор.
   Услышав, как отворяется дверь, он поднял голову и с некоторым  изумлением
посмотрел на странного обладателя аристократического имени Тюдор в сочетании
с простонародной фамилией Броун.
   Пусть читатель представит себе мужчину лет пятидесяти: мелкие, морковного
цвета завитки на лбу,  скорее  похожие  на  мотки  шерсти,  чем  на  волосы;
крючковатый нос,  оседланный  огромными,  с  дымчатыми  стеклами,  очками  в
массивной золотой оправе; длинные, как у лошади, зубы; гладко выбритые щеки,
поддерживаемые туго  накрахмаленным  воротником;  рыжая  бородка  кисточкой,
выбивающаяся откуда-то  из-под  воротника;  причудливая  голова,  увенчанная
цилиндром, словно намертво к ней привинченным,  так  как  владелец  даже  не
потрудился  приподнять  его.  И  все  это  сооружение  покоилось  на  тощем,
угловатом, как  бы  наспех  сколоченном  туловище,  облаченном  в  шерстяной
клетчатый костюм серо-зеленого цвета. Булавка  в  галстуке  с  бриллиантовой
головкой величиной с орех; цепочка для часов, извивающаяся в складках жилета
с аметистовыми пуговицами; не менее  десятка  колец  на  скрюченных,  как  у
шимпанзе, пальцах - все это придавало незнакомцу  такой  кичливый,  нелепый,
курьезный вид, какой даже трудно вообразить.
   Этот субъект вошел в кабинет доктора, как входят  на  вокзал  -  даже  не
поклонившись. Он остановился посреди комнаты  и  заговорил  в  нос  гнусавым
пронзительным голосом ярмарочного Полишинеля44:
   - Вы и есть доктор Швариенкрона?
   - Да, это я, - ответил доктор, пораженный такой развязностью.
   Он подумал уже, не позвонить ли слуге и попросить вывести  нахала,  когда
последующие слова незнакомца немедленно заставили его  отказаться  от  этого
намерения.
   - Я прочел вашу публикацию относительно Патрика О'Доногана, -  проговорил
тот, - и решил сообщить вам то, что я о нем знаю.
   - Садитесь, пожалуйста, сударь! - поспешно ответил доктор.
   И тут он заметил, что посетитель, не  дожидаясь  приглашения,  успел  уже
выбрать себе кресло, показавшееся ему самым удобным. Придвинув его к  столу,
он уселся, заложив руки в карманы, поднял ноги, уперев каблуки о подоконник,
и самоуверенно взглянул на собеседника.
   - Я думал, - проговорил он, - что вам интересно  будет  узнать  некоторые
подробности, раз вы сами предлагаете за них пятьсот фунтов. Вот я  и  пришел
их вам сообщить.
   Доктор молча поклонился.
   - Без сомнения, - продолжал  гнусавить  посетитель,  -  вы  прежде  всего
захотите узнать, кто я такой.  Могу  вам  это  сказать.  Как  вы  уже  сами,
наверное, прочли на моей  визитной  карточке,  меня  зовут  Тюдор  Броун.  Я
британский подданный.
   - А по происхождению вы не ирландец? - с любопытством осведомился доктор.
   Незнакомец, явно озадаченный таким  вопросом,  ответил  после  некоторого
колебания:
   - Нет, шотландец... О, я знаю, что я не похож на шотландца  и  меня  чаще
всего принимают за янки. Но ничего не поделаешь. Тем не менее я шотландец.
   И, заявив это, он в упор посмотрел на доктора, как бы желая сказать: "Что
бы вы обо мне ни думали, мне на это наплевать!"
   - А может быть, вы родились в Инвернессе? - не унимался доктор, не  желая
отказаться от своего любимого конька.
   Собеседник немного помедлил.
   - Нет, я из Эдинбурга, но это  к  делу  не  относится.  У  менл  солидное
состояние, и я ни от кого не завишу. Если я вам  сообщаю,  кто  я  такой,  -
значит, мне так хочется, ведь заставить меня никто не может!
   - Но разрешите заметить, что я вас об этом вовсе  и  не  спрашивал,  -  с
улыбкой возразил доктор.

   - Не спрашивали? Тем лучше. Не перебивайте  меня,  а  то  мы  никогда  не
кончим. Вы даете публикации, желая получить сведения о Патрике О'Доногане, -
не так ли? Значит, вы ищете тех, кто его знает. Ну вот, я его знаю!
   - Вы его знаете? - переспросил доктор, придвигая кресло к Тюдору Броуну.
   - Да, я его знаю! Но, прежде чем о нем рассказать,  я  хочу  спросить,  -
зачем он вам понадобился?
   - Вы вправе задать этот вопрос, -  ответил  доктор.  И  он  в  нескольких
словах  рассказал  историю  Эрика  незнакомцу,  которую   тот   выслушал   с
глубочайшим вниманием.
   - Значит, мальчик жив? - спросил он.
   - Жив и здоров и собирается в октя