сота
которой оправдала все ожидания. Она только что успешно выдержала  в  Бергене
довольно  трудные  экзамены,  что  позволяло  ей  надеяться  получить  место
преподавательницы в колледже. Но она предпочла остаться с матерью в Нороэ  и
собиралась заменять господина Маляриуса на время его  отсутствия.  Приобретя
серьезные знания, Ванда не утратила своей  обычной  простоты  и  скромности,
сдержанности и мягкости, и все это, вместе  взятое,  придавало  ей  какое-то
особое очарование. Какое  необычное  впечатление  производила  эта  красивая
девушка в живописном норвежском наряде, когда  она  спокойно  и  неторопливо
рассуждала на серьезные научные темы или с незаурядным мастерством играла на
рояле сонату Бетховена! Но самым приятным было в ней врожденное изящество  и
отсутствие всякой жеманности. Она не старалась привлечь к  себе  внимание  и
задумывалась о своих достоинствах не больше,  чем  о  деревенских  башмаках,
которые были у нее на ногах.  Красота  Ванды  была  подобна  красоте  дикого
цветка, перенесенного с  берега  фьорда  и  выращенного  старым  учителем  в
маленьком саду позади школы.
   Вечером в гостиной у доктора  в  тесном  дружеском  кругу  собралась  вся
приемная семья Эрика. Бредежор и доктор доигрывали с профессором  Гохштедтом
последнюю партию в вист. И  тогда  неожиданно  обнаружили,  что  и  господин
Маляриус  был  весьма  искушен  в  этой  "благородной  игре".  Его  внезапно
открывшийся талант обещал скрасить часы досуга  на  борту  "Аляски".  Но,  к
несчастью, выяснилось, что достойный учитель подвержен  морской  болезни  и,
попадая на  корабль,  вынужден  почти  все  время  лежать  в  каюте.  Только
привязанность к  Эрику,  в  сочетании  с  давно  лелеемой  мечтой  пополнить
ботанические каталоги некоторыми, до сих пор не известными видами  растений,
могла побудить его к морскому путешествию.
   После виста решили послушать музыку. Кайса с обычным  для  нее  надменным
видом  соблаговолила  сыграть  модный  вальс.  Ванда  с  глубоким   чувством
исполнила старинную скандинавскую песню. Затем, когда  был  подан  чай,  все
собравшиеся распили большую чашу пунша за успех  экспедиции.  Эрик  заметил,
что Кайса даже не притронулась к бокалу.
   - А разве фрекен не пожелает  нам  счастливого  пути?  -  спросил  он  ее
вполголоса.
   - К чему желать то, во что не веришь, - ответила она.
   Назавтра, ранним утром, все отъезжающие были уже на борту, за исключением
одного только Тюдора Броуна.  После  того  заказного  письма  он  больше  не
подавал признаков жизни.
   Отчалить должны были в десять часов.  Как  только  наступило  назначенное
время, капитан Марсилас приказал выбрать  якорь  и  ударить  в  гонг,  чтобы
провожающие сошли на берег.
   - До свидания, Эрик! - воскликнула Ванда, нежно целуя его.
   - Прощай, сыночек! -  прошептала  Катрина,  прижимая  к  сердцу  молодого
лейтенанта.
   - А вы, Кайса, неужели вы так ничего и не  скажете  мне  на  прощанье?  -
спросил Эрик, собираясь ее тоже поцеловать.
   - Я пожелаю вам не отморозить нос и узнать, что вы  переодетый  принц,  -
ответила она насмешливо.
   - А если бы это в самом деле так оказалось,  заслужил  бы  я  тогда  ваше
расположение? - сказал он, пытаясь скрыть  под  напускной  веселостью  боль,
причиненную ему этой жестокой шуткой.
   - Неужели вы в этом сомневаетесь? - ответила Кайса, повернувшись к своему
дяде и давая тем самым понять, что прощание окончено.
   Наступила  последняя  минута.   Удары   гонга   становились   все   более
настойчивыми.  Провожающие  устремились  к  сходням,  чтобы   спуститься   в
приготовленные лодки. В общей суматохе почти никто не  обратил  внимания  на
запоздавшего пассажира, поднявшегося на палубу с чемоданом в руке.
   Этим пассажиром был Тюдор Броун. Он представился  капитану  и  потребовал
свою каюту, куда его тотчас же проводили.
   Еще через минуту, после  двух  -  трех  пронзительных  протяжных  гудков,
заработал винт  парохода,  за  кормой  забурлила  белая  пена,  и  "Аляска",
величественно  рассекая  зеленые  воды  Балтики,   покинула   Стокгольм.   А
собравшиеся на берегу  зрители  провожали  ее  громкими  криками,  оживленно
размахивая платками и шляпами.
   Эрик отдавал  распоряжения  с  командного  мостика.  Бредежор  и  доктор,
облокотясь на перила левого  борта,  посылали  приветствия  Кайсе  и  Ванде,
стоявшим  на  молу.  Маляриус,  уже  почувствовав  мучительное  недомогание,
поспешил к себе в каюту.
   Целиком поглощенные мыслями  о  предстоящей  разлуке,  ни  пассажиры,  ни
провожающие не заметили появления Тюдора Броуна. Поэтому доктору не  удалось
скрыть  своего  удивления,  когда,  обернувшись,   он   вдруг   увидел   его
поднимающимся на верхнюю палубу. Он шел навстречу, засунув руки в карманы, в
том же самом нелепом костюме, с тем же  самым  цилиндром,  как  бы  намертво
привинченным к голове.
   - Хорошая погода, - буркнул Тюдор Броун вместо приветствия.
   Доктора озадачила такая развязность. Он немного  помолчал,  надеясь,  что
этот странный тип попытается хотя бы извиниться и объяснить свое  поведение.
Но, убедившись, что его ожидания напрасны, доктор перешел в наступление.
   - Так что ж, сударь, выходит, что Патрик О'Доноган вовсе не умер, как  вы
утверждали! - воскликнул он со свойственной ему горячностью.
   - В этом следует еще убедиться,  -  ответил  иностранец  с  непоколебимым
спокойствием. - Я потому и присоединился к экспедиции, чтобы это выяснить.
   Затем Тюдор Броун повернулся  спиной  и,  считая,  по-видимому,  подобное
объяснение вполне достаточным, принялся шагать  взад  и  вперед  по  палубе,
насвистывая свой излюбленный мотив.
   Эрик и Бредежор с неослабным интересом следили за  этой  сценой.  Впервые
увидев сейчас Тюдора Броуна, они разглядывали его очень внимательно, гораздо
внимательнее, чем доктор. Они заметили, что  иностранец,  как  бы  намеренно
подчеркивая свое равнодушие, временами украдкой окидывал их взглядом, словно
желая проверить, какое он произвел впечатление. Не сговариваясь между собой,
Эрик и Бредежор притворились, будто не обращают на него  никакого  внимания.
Но вскоре, встретившись в  салоне,  куда  выходили  двери  кают,  они  стали
держать совет.
   Для чего понадобилось Тюдору Броуну объявить о смерти Патрика О'Доногана?
И какую цель преследовал он теперь, отправляясь в плавание на  "Аляске"?  На
это трудно было ответить. Но невозможно было отказаться от  мысли,  что  его
вторичное появление не  связано  каким-то  образом  с  историей  "Цинтии"  и
"ребенка на спасательном круге". Ведь интерес Эрика и его  друзей  к  судьбе
Патрика О'Доногана объяснялся предположением, что матросу  известны  причины
катастрофы. Именно поэтому необходимо  было  во  что  бы  то  ни  стало  его
разыскать. А сейчас они.видели перед  собой  человека,  который  сначала  по
собственному почину пришел сообщить о гибели  Патрика  О'Доногаиа,  а  потом
навязался в участники спасательной экспедиции после того, как его  показания
были опровергнуты самым непредвиденным образом! Отсюда можно было заключить,
что он преследовал какие-то личные интересы,  и  самый  факт  его  визита  к
доктору Швариенкрона указывал  на  зависимость  его  интересов  от  поисков,
предпринятых доктором.
   Вс„ это наводило на мысль, что  в  раскрытии  тайны  происхождения  Эрика
Тюдор Броун мог бы сыграть не меньшую роль, чем Патрик О'Доноган. Как знать,
не владеет ли он уже сейчас ключом к этой загадке, тем самым ключом, который
они разыскивали так долго и тщетно?  Если  это  действительно  так,  то  как
отнестись к его присутствию на корабле - радоваться или опасаться?
   Бредежор склонялся к последнему: и поведение,  и  облик  этого  странного
субъекта внушали ему подозрения.
   Доктор, напротив, допускал искренность поступков Тюдора Броуна,  который,
при всей своей эксцентричности, мог преследовать честные намерения.
   - Если ему и в самом деле что-либо известно, -  рассуждал  доктор,  -  то
близость в отношениях, неизбежно  возникающая  при  совместном  путешествии,
рано или поздно  заставит  его  разговориться.  В  таком  случае,  нам  даже
повезло, что он находится среди нас! А на худой конец, мы  выясним,  что  же
связывает его с ирландцем, если только нам того удастся найти.
   Что же до Эрика, то он даже не решался выразить чувство,  охватившее  его
при виде этого типа. Это было даже не отвращение, а ненависть, инстинктивное
желание наброситься на него и вышвырнуть за борт.  Юноша  был  убежден,  что
этот человек каким-то роковым образом связан с трагедией его жизни. Но  Эрик
покраснел бы от стыда, если бы, поддавшись  своему  предубеждению,  высказал
свои мысли вслух. Он ограничился только замечанием, что, со  своей  стороны,
никогда не принял бы на борт Тюдора Броуна, если бы имел право голоса в этом
вопросе.
   Как вести себя с таким пассажиром? На этот счет мнения  также  разошлись.
Доктор полагал, что было  бы  дипломатичнее  обращаться  с  Тюдором  Броуном
дружелюбно,  чтобы  заставить  его  разговориться.  Бредежор,  как  и  Эрик,
испытывал непреодолимое отвращение к подобной комедии, да и к тому же трудно
было поручиться, что и у самого доктора хватит выдержки довести ее до конца.
Поэтому было решено предоставить самому Тюдору Броуну и последующим событиям
наметить ту линию поведения, которой следовало придерживаться.
   Долго ждать не пришлось. Ровно в полдень гонг ударил к обеду. Бредежор  и
доктор направились в кают-компанию. Тюдор Броун сидел уже за столом в  своем
неизменном головном уборе, не  проявляя  ни  малейшего  желания  вступить  в
разговор с соседями. Грубость этого  человека  превосходила  все  границы  и
делала бесполезным всякое возмущение. Он, казалось,  не  имел  ни  малейшего
понятия об элементарных правилах вежливости: первым накладывал себе  кушанья
на тарелку, выбирая лучшие куски, ел и пил с жадностью людоеда.
   Два или три раза капитан и доктор обращались к нему с  вопросами,  но  он
либо вовсе не удостаивал их ответом, либо нехотя кивал головой.
   Это не помешало ему, однако, после обеда фамильярно развалиться в  кресле
и, ковыряя во рту огромной зубочисткой, обратиться к  капитану  Марсиласу  с
вопросом:
   - Какого числа мы будем в Гибралтаре?
   - Надеюсь, девятнадцатого или двадцатого, - ответил капитан.
   Тюдор Броун вытащил из кармана записную книжку и посмотрел на календарь.
   - Значит, двадцать второго - на Мальте, двадцать пятого - в Александрии и
к концу месяца - в Адене, - пробурчал он себе под нос.
   Затем иностранец вышел из-за стола, поднялся на палубу и принялся взад  и
вперед шагать по юту.
   - Нечего сказать, приятного попутчика подобрал  для  нас  комитет!  -  не
удержался от замечания капитан Марсилас.
   Бредежор собрался было ему ответить, как  страшный  шум,  раздавшийся  на
верху лестницы, прервал его на полуслове. Послышались  крики,  лай,  неясный
гул голосов. Все поспешно поднялись и устремились на палубу.
   Виновником переполоха оказался Клаас, большой гренландский  пес  маастера
Герсебома. Должно быть, физиономия Тюдора Броуна не внушила Клаасу симпатии,
так как, завидев прогуливавшегося по юту  незнакомца,  пес  сначала  выразил
свое недовольство глухим ворчанием, а затем попытался вцепиться ему в  ногу.
Тюдор Броун тотчас же выхватил из кармана револьвер, намереваясь пристрелить
собаку. Вовремя подоспевший Отто помешал  ему  и  загнал  Клааса  в  конуру.
Завязался горячий спор. Тюдор, побледнев от ярости или от страха,  хотел  во
что  бы  то  ни  стало  убить  пса.  На  выручку  пришел  маастер  Герсебом,
категорически возражая  против  такой  расправы.  Ссору  прекратил  капитан,
попросив Тюдора Броуна спрятать револьвер и потребовав, чтобы отныне  собаку
держали на привязи.

   Этим забавным происшествием были отмечены первые дни плавания. Постепенно
все привыкли к молчаливости  и  эксцентричным  выходкам  Тюдора  Броуна.  За
столом в кают-компании его попросту не замечали, как если бы его  там  вовсе
не было. Каждый нашел для себя занятие и  развлечение  по  вкусу.  Маляриус,
проведя пару дней в постели, начал понемногу  есть  и  вскоре  смог  принять
участие в бесконечных партиях в вист с доктором и  Бредежором.  Эрик,  очень
занятый по службе, все свободные часы посвящал чтению.

   "Аляска" шла без опоздания по намеченному курсу.
   11-го  оставили  позади  Аландские  острова,  12-го  прошли  Зунд,  13-го
достигли  Скагеррака,  14-го  поравнялись  с  Гельголандом,  15-го  миновали
Па-де-Кале и 16-го обогнули мыс Аг."
   На следующую ночь Эрик, спавший в своей каюте,  пробудился  от  необычной
тишины и обратил внимание на  то,  что  не  слышит  привычного  постукивания
винта. Ему нечего  было  тревожиться,  так  как  на  вахте  стоял  лейтенант
Кьеллкист. Но из  любопытства  он  поднялся  наверх,  чтобы  осведомиться  о
случившемся.
   Из рапорта главного механика он узнал, что ствол  нагнетательного  насоса
испортился и пришлось заглушить котлы. "Аляска" шла теперь под парусами  при
слабом юго-западном ветре.
   Подробное  обследование  не  помогло  выяснить  причину  аварии.  Механик
предложил зайти в ближайший порт для починки насоса.
   Капитан Марсилас, лично осмотрев поврежденный насос, одобрил это  мнение.
"Аляска" находилась в тридцати милях от Бреста.  Был  отдан  приказ  держать
курс на этот большой французский порт.
   Глава тринадцатая. ДЕРЖАТЬ КУРС НА ЮГО-ЗАПАД.
   На  следующий  день  "Аляска"  вошла  в  Брест.  К  счастью,  повреждение
оказалось незначительным. Инженер, тотчас же прибывший на корабль,  заверил,
что все будет исправлено за три дня. Это небольшое опоздание  отчасти  можно
было возместить погрузкой угля в Бресте, что избавило  бы  от  необходимости
делать предусмотренную маршрутом остановку в Гибралтаре. Остановившись затем
прямо на Мальте, судно  могло  выиграть  целые  сутки,  сократив  тем  самым
опоздание до двух дней. К тому же  при  расчете  времени,  необходимого  для
перехода "Аляски",  была  принята  во  внимание  возможность  непредвиденных
задержек. В случае крайней необходимости экспедиция могла задержаться в пути
на тридцать дней. А потому нечего было тревожиться, и путешественники решили
относиться к возникшему препятствию с философским спокойствием.
   Вскоре  выяснилось,  что  эта  неожиданная  остановка  послужила  удобным
поводом для  чествования  шведских  моряков.  За  несколько  часов  весть  о
прибытии "Аляски" распространилась по всему городу. А так как из газет  было
известно о цели ее плавания, то экипаж шведского судна вскоре стал предметом
всеобщего внимания. Морской префект и мэр Бреста, начальник порта и капитаны
кораблей, стоявших на рейде, нанесли официальный визит капитану Марсиласу. В
честь отважных исследователей, отправлявшихся на  поиски  Норденшельда,  был
дан торжественный обед и бал. Как ни мало были склонни доктор и  Маляриус  к
светским приемам, все же им пришлось  присутствовать  на  банкетах,  которые
устраивались в их честь. Что касается Бредежора, то он чувствовал себя  там,
как рыба в воде.
   Среди гостей морского  префекта,  приглашенных  на  встречу  с  офицерами
"Аляски", присутствовал высокий старик с благородным и грустным лицом.  Эрик
невольно заметил в устремленном на него печальном взгляде незнакомца чувство
симпатии,  в  котором  невозможно  было  ошибиться.  То  был   г-н   Дюрьен,
генеральный консул  в  отставке,  один  из  деятельных  членов  Французского
географического общества, широко известный своими исследованиями  в  Средней
Азии и в Судане,  Эрик  всегда  читал  с  большим  интересом  статьи  о  его
путешествиях. А  потому,  когда  юношу  представили  г-ну  Дюрьену,  он  мог
поддерживать сознанием дела беседу с французским ученым. Как ни  естественно
чувство удовлетворения достигнутыми результатами,  оно  не  всегда  является
уделом путешественника. Нередко, когда его приключения  приобретают  широкую
огласку, он пожинает шумные успехи в обществе; но не так уж часто ему дается
встретить в гостиных знатоков, способных оценить по достоинству  его  труды.
Почтительная любознательность молодого  лейтенанта  искренне  тронула  всеми
уважаемого географа, и на его бледных губах заиграла улыбка.
   - Мне не принадлежит большая заслуга в этих открытиях, - ответил он Эрику
на вопрос об удачных раскопках,  недавно  произведенных  им  в  окрестностях
Асуана. - Я шел наугад, как  человек,  который  пытается  заглушить  тяжелые
воспоминания и, отдаваясь любимому занятию,  мало  заботится  о  результатах
своего труда. Ну, а все остальное стало уже делом случая...
   Адмирал, заметив взаимную  симпатию  Эрика  и  г-на  Дюрьена,  постарался
усадить их рядом за столом, и они продолжали оживленно беседовать и во время
обеда.
   Когда подали кофе,  молодой  лейтенант  подвергся  неожиданной  атаке  со
стороны маленького лысого человека, некоего доктора Кергаридека, который  ни
с того ни с сего спросил его, откуда он родом. В  первую  минуту,  несколько
удивленный этим вопросом, Эрик  ответил,  что  он  швед,  а  вернее  говоря,
норвежец, и  что  семья  его  проживает  недалеко  от  Бергена.  Затем  Эрик
поинтересовался причиной такого любопытства.
   - Причина самая простая, - ответил собеседник. - Вот уже целый час, как я
наблюдаю за вами, сидя за столом. Мне никогда не  приходилось  видеть  такое
классическое выражение кельтского типа.  Надо  вам  сказать,  что  я  весьма
пристрастен к кельтской  культуре.  И  вот  впервые  в  жизни  мне  довелось
столкнуться со всеми признаками кельтского типа у скандинава! Быть может,  в
этом скрывается ценнейшее указание для науки? Быть  может,  следует  отнести
Норвегию к областям, которые некогда посещались нашими галльскими предками?
   Эрик только было собрался разъяснить брестскому ученому мотивы, снижавшие
ценность его гипотезы, как доктор Кергаридек повернулся к нему спиной, чтобы
приветствовать даму, входившую в эту минуту в  салон  морского  префекта,  и
начатый разговор оборвался. Молодой лейтенант наверняка не  вспомнил  бы  об
этом эпизоде, если бы на следующий день,  проходя  по  примыкающей  к  рынку
улице, доктор Швариенкрона вдруг не сказал ему при виде погонщика  быков  из
Морбиана:
   - Мой дорогой мальчик, если бы у меня оставалось хоть малейшее сомнение в
твоем кельтском происхождении, то здесь бы оно окончательно  рассеялось!  Ты
только погляди, как все эти бретонцы похожи на тебя! Ведь  у  них  такой  же
матовый цвет лица, такой же удлиненный череп, такие же карие  глаза,  темные
волосы и даже такая же  осанка,  как  у  тебя!..  Нет,  что  бы  ни  говорил
Бредежор, ты - чистокровный кельт. Можешь быть в этом уверен!
   Вот тогда-то Эрик и рассказал ему о  том,  что  говорил  накануне  доктор
Кергаридек. И профессор Швариенкрона пришел в такой неописуемый восторг, что
в течение целого дня ни о чем другом не мог говорить.
   Тюдор Броун, как и все пассажиры "Аляски", получил и  принял  приглашение
морского  префекта.  Можно  было  даже  предположить,  что  он   намеревался
отправиться туда в своем обычном костюме, так как именно  в  нем  он  сел  в
лодку в назначенный для обеда час. Но, очевидно, необходимость расстаться со
своим неизменным цилиндром показалась Тюдору Броуну столь тягостной,  что  в
ту самую минуту, когда он собирался уже  переступить  порог  префектуры,  он
круто повернул назад. В тот вечер его больше никто не видел.
   Эрик, вернувшись после бала, где он много танцевал и веселился, узнал  от
Герсебома, что Тюдор Броун возвратился на судно около семи  часов  вечера  и
пообедал в одиночестве. После  обеда  он  прошел  в  каюту  капитана,  чтобы
взглянуть на морскую карту, а потом около восьми часов уехал на той же самой
шлюпке, которая доставила его с  берега.  Таковы  были  последние  сведения,
полученные об этом человеке.
   На следующий день, к пяти часам, Тюдор Броун не появился, хотя  ему  было
хорошо известно, что ремонт машины  закончен,  огни  в  топках  разведен