человек движется  к  своей  цели  -  совершенствования
познания и владычеству во вселенной.
     Глубоко   задумавшись,   Софр   прошел    мимо    собственного    дома.
Раздосадованный, он повернул обратно. "Как, - думал он, - возможно ли, чтобы
человек уже четыреста веков назад находился на равной нам, а то на еще более
высокой ступени развития? Может ли быть,  что  все  его  знания  и  открытия
бесследно исчезли и потомки были вынуждены начать все сызнова, как  если  бы
они первыми появились на этой необитаемой до них планете? Но  думать  так  -
значит отрицать будущее, отрицать пользу собственного труда... Возможно  ли,
что весь прогресс, достигнутый человечеством, так же непрочен,  как  мыльный
пузырь?"
     Софр остановился у своего дома. "Упса ни! Артшок! Нет! Никогда!  Андарт
мир ос спа! Человек-властелин мира!" - шептал он, входя в дверь.

                                   * * *

     Немного отдохнув, зартог с аппетитом поел, затем снова  прилег,  чтобы,
как обычно, вздремнуть после обеда. Но вопросы, над которыми  он  размышлял,
возвращаясь домой, неотступно преследовали его, мешая уснуть.
     Как ни велико было желание Софра сформулировать  наконец  свою  теорию,
критический ум ученого мучил неразрешимый вопрос - происхождение человека. В
споре с другими Софр мог доказать правильность  теории  при  помощи  прежних
гипотез, и лишь самого себя он не мог убедить.  Если  бы  Софр  был  простым
смертным, а не выдающимся ученым, он не был бы так  обескуражен.  Народ,  не
задумываясь, слепо верит в легенду о сотворении мира, которая с незапамятных
времен передается от  отца  к  сыну.  Объясняя  одно  чудо  другим,  легенда
приписывает сотворение человека вмешательству высшей силы. В один прекрасный
день эта высшая сила сотворила  из  ничего  Хидема  и  Хиву,  мужа  и  жену,
потомство которых населило Землю. Эта легенда очень просто  объясняет  сразу
все загадки. "Даже слишком просто", - думал Софр. Разумеется, удобнее  всего
прибегнуть к вмешательству божества, когда ты не можешь ответить на  трудные
вопросы. Это доказывает бесцельность попыток  объяснить  загадки  вселенной.
Впрочем, в этом случае не существует и загадок. Все всегда  можно  приписать
божеству.
     Если бы  это  было  хоть  народной  легендой!  А  то  досужий  вымысел,
родившийся в эпоху глубокого невежества и передававшийся веками от поколения
к поколению. Взять даже имя первого человека - Хидем.  Откуда  это  странное
слово с его диким звучанием, совсем отличным от  слов  языка  Маарт-Итен-Шу?
Над этой маленькой филологической трудностью бились многие ученые, но так  и
не нашли разгадки. Хватит. Зартог не должен обращать внимания на пустяки.
     В сильном волнении Софр вышел в сад. Впрочем, именно в это время он, по
обыкновению, совершал прогулки. Заходящее солнце уже не так сильно  обжигало
землю, а со Спон-Шу поднимался легкий ветерок. Бродя по тенистым аллеям, где
морской ветер шептался с трепещущей листвой, Софр понемногу успокаивался. Он
выбросил из головы навязчивые мысли и спокойно наслаждался свежим  воздухом,
плодами сада, цветами, яркими красками.
     Случайно он вновь очутился у дома и остановился перед глубокой ямой,  в
которую было свалено множество старых, ненужных инструментов,  применявшихся
в разных  отраслях  науки.  Здесь,  рядом  со  зданием  старой  лаборатории,
готовили  к  закладке  фундамент  новой.  Но  в  этот  праздничный  день  на
строительстве никого  не  было  -  все  рабочие  отдыхали.  Софр  машинально
прикинул, много ли осталось работы, и вдруг в глубине ямы  заметил  какую-то
блестящую точку. Подстрекаемый любопытством Софр спустился на дно  и  извлек
странный предмет.
     Это был футляр из неизвестного металла зернистой структуры, серебряного
цвета, потускневший от долгого  пребывания  в  земле.  Он  состоял  из  двух
половинок, плотно пригнанных одна к другой. Софр попытался  их  открыть,  но
металл, разъеденный временем, рассыпался в его руках, высвободив  спрятанный
в нем предмет, который, как и футляр, был сделан из  незнакомого  материала.
Перед Софром было множество мелких листков,  покрытых  непонятными  знаками,
правильное расположение которых наводило на мысль, что  это  рукопись.  Софр
никогда не видел письменности, даже отдаленно похожей на эту.
     В нетерпении зартог  поспешил  запереться  в  лаборатории.  Он  бережно
разложил драгоценный документ и внимательно разглядел его.
     Да! Он был абсолютно уверен, что это письмена. Но Софр не сомневался  и
в том, что никогда на Земле не было ничего подобного. Откуда этот  документ?
Что он означает? Эти два вопроса сами собой возникали в сознании  Софра.  По
чтобы ответить на первый, необходимо было прежде найти  ответ  на  второй...
Сначала  нужно  прочесть  и  перевести  рукопись,  так  как  можно   заранее
утверждать, что язык этого документа так  же  неизвестен,  как  и  письмена.
Неужели нельзя  расшифровать?  Софр  не  сомневался  в  успехе.  Немедля  он
лихорадочно принялся за работу.
     Этот труд продолжался долгие годы. Но Софр не бросил начатое. Не  теряя
присутствия духа из-за неудач,  медленно,  шаг  за  шагом  углублялся  он  в
изучение  таинственных  знаков,   мало-помалу   приближаясь   к   постижению
написанного.  И   вот   наступил   великий   день,   когда   ключ   от   еще
нерасшифрованного загадочного манускрипта был в руках  у  Софра.  Вскоре  он
смог перевести - правда, еще с большим трудом - найденную рукопись  на  язык
"Людей четырех морей".

     Когда наступил этот день, зартог Софр-Аи-Ср прочел следующее:

                                   * * *

     Росарио, 24 мая 2...г.

     Эти строки пишутся далеко от Росарио. С тех пор прошло  много  лет,  но
эту точную дату я указал не случайно, как не случайна и выбранная мною форма
дневника, который ведется изо дня в день. Ведь  в  подобных  рассказах,  мне
кажется, нужно придерживаться документальной точности.
     На каком языке мне писать? На английском или на испанском? Я  одинаково
хорошо владею обоими. Нет! Я буду писать  по-французски  -  на  моем  родном
языке.
     Я начинаю рассказ об ужасных событиях, происшедших 24 мая. Хотелось бы,
чтобы написанное здесь дошло до моих потомков в назидание им. Впрочем, может
ли человечество надеяться на какое-то будущее?
     В тот день я пригласил к себе на виллу в Росарио нескольких друзей.
     Росарио - город (вернее, это был город) в  Мексике,  на  берегу  Тихого
океана, немного южнее Калифорнийского залива. Я  поселился  там  десять  лет
назад для разработки серебряной руды на принадлежащем мне участке. Мои  дела
шли на редкость удачно - я преуспевал. Я был богат, очень  богат  -  сегодня
это слово вызывает у меня лишь  усмешку.  Я  предполагал  в  скором  времени
вернуться на родину, во Францию.
     Моя вилла, утопающая в зелени, - одна из  самых  роскошных  в  Росарио,
стояла на вершине холма, который спускался к морю, внезапно обрываясь острым
утесом высотой более ста метров. За домом  начиналось  множество  извилистых
тропинок, которые вели к горному хребту.  Его  высота  превосходила  полторы
тысячи метров. Я часто поднимался в горы  на  своем  автомобиле  -  отличном
фаэтоне французской марки мощностью в тридцать пять лошадиных сил. Это  была
приятная прогулка.
     Я жил в Росарио с сыном Жаном, красивым  двадцатипятилетним  парнем,  и
приемной дочерью - двадцатилетней Элен. Пять лет назад после смерти дальних,
но дорогих мне родственников я взял ее на  воспитание  круглой  сиротой  без
всяких средств к существованию. В глубине души я предназначал  Элен  и  Жана
друг другу.
     Нас обслуживали лакей Жермен, расторопный шофер Модест Симона,  Эдит  и
Маридочери садовника Жоржа Релей - и его жена Анна.
     В  тот  памятный  день  мы  сидели  за  столом,   освещенным   лампами,
питающимися от выстроенной в саду электростанции. Кроме нас троих  было  еще
пятеро гостей, трое из них англосаксы, а двое мексиканцы.
     Доктор Бэсэртс принадлежал к первым, а доктор Морено - ко  вторым.  Это
были ученые в самом  широком  смысле  слова,  что,  впрочем,  не  мешало  им
постоянно спорить между собой. А в сущности, они были славные люди и  лучшие
в мире друзья.
     Второго англосакса звали Уильямсон. Он владел крупным рыбным  промыслом
в Росарио. Третий  -  Роулинг  -  был  смельчак,  отважившийся  разводить  в
окрестностях города разные внесезонные фрукты и овощи, которые уже  начинали
приносить ему крупный доход.
     И наконец, последним  из  гостей  был  сеньор  Мендоса  -  председатель
городского суда, человек весьма уважаемый, просвещенный и неподкупный судья.
     Обед подходил к концу без  особых  происшествий.  Я  забыл,  о  чем  мы
говорили за столом,  но  отлично  помню  весь  разговор,  который  велся  за
сигарами. Не скажу,  чтобы  тема  была  особенна  интересной,  но  внезапные
события, последовавшие вскоре, послужили как бы трагической  иллюстрацией  к
нашей беседе. Поэтому я и запомнил ее на всю жизнь.  Не  знаю  почему,  речь
вдруг зашла об  удивительном  прогрессе,  достигнутом  человечеством.  Вдруг
доктор Бэ-сэртс сказал:
     -  Действительно,  если  бы  сейчас  Адам  (конечно  же,  как  истинный
англосакс он  произносил  Эдем)  и  Ева  (он  произносил,  разумеется,  Ива)
вернулись бы на Землю, они были бы здорово удивлены...
     Эти слова вызвали спор. Морено, ярый  дарвинист,  убежденный  сторонник
теории естественного отбора, язвительно спросил  Бэсэртса,  верит  ли  он  в
легенду о земном рае? Бэсэртс отвечал, что он по крайней мере верит в Бога и
что существование Адама и Евы подтверждено Библией, поэтому он не смеет  это
оспаривать. Морено парировал: он верит в Бога не меньше, чем его собеседник,
но первый мужчина и первая женщина могли быть лишь мифом, иначе  говоря,  не
более чем символами. Тогда вовсе не будет  богохульством  предположить,  что
Библия  хотела  таким  образом   олицетворить   дыхание   жизни,   внесенное
животворящей силой в первую клетку, из которой произошли все остальные.
     Бэсэртс возразил, что такое объяснение несостоятельно и, по его мнению,
человечеству куда более лестно считать себя произведением  самого  божества,
чем происходить от него посредством каких-то обезьяноподобных приматов.
     Я почувствовал, что разговор вот-вот накалится до крайности, как  вдруг
он неожиданно прекратился вообще - противники случайно затронули такую тему,
которая тут же примирила обоих. Впрочем, их дискуссии почти всегда кончались
подобным образом.
     На этот раз, вернувшись к теме, с которой начался спор,  оба  пришли  к
выводу, что независимо от того, каким образом возникло человечество,  нельзя
не восхищаться его высокой культурой. Они с гордостью принялись  перечислять
достижения  цивилизации.  Эта  тема  заинтересовала  и  остальных.   Бэсэртс
превозносил химию, говоря, что она дошла  до  такого  уровня  развития,  при
котором неизбежно должна исчезнуть  как  самостоятельный  предмет  изучения,
слившись с физикой.
     Морено стал восхищаться успехами медицины  и,  в  частности,  хирургии,
благодаря которым удалось постичь самую сущность природы жизненных  явлений.
Удивительные открытия позволяли надеяться, что  в  недалеком  будущем  живые
организмы  обретут  бессмертие.  После  этих  тирад   противники   принялись
наперебой расхваливать высокие достижения астрономии. Ведь уже найден способ
сноситься с семью планетами Солнечной системы, а на очереди уже были звезды.
     Устав от собственного энтузиазма, оба защитника прогресса смолкли. Этим
молчанием воспользовались остальные гости, чтобы высказать свои соображения.
Разговор зашел о практических изобретениях,  которые  так  улучшили  условия
человеческой жизни. Восхвалялись железные  дороги  и  пароходы,  облегчившие
перевозку тяжелых, громоздких  грузов,  всевозможные  летательные  аппараты,
тоннели для пневматических или электрических поездов, проложенные под морями
и континентами. Восхвалялись многочисленные машины, одна хитроумнее  другой,
заменяющие труд сотен людей, книгопечатание, фотография цвета, звука, света,
теплоты и колебаний эфира. Более всего славили  электричество,  эту  гибкую,
послушную, досконально  изученную  силу,  приводящую  в  движение  различные
механизмы, морской, подводный  и  воздушный  транспорт;  благодаря  ей  люди
смогли переписываться, беседовать и видеть друг друга на любом расстоянии.
     Я тоже, признаюсь, принял участие в этом прославлении цивилизации.  Все
сошлись на том,  что  человечество  достигло  уровня  умственного  развития,
неведомого до нашей эпохи, и скоро окончательно покорит природу.
     - Однако, - воспользовавшись паузой, сказал  своим  тоненьким  голоском
председатель Мендоса, -  я  позволю  себе  заметить,  что  подобного  уровня
цивилизации уже достигали некоторые народы, которые исчезли с лица Земли, не
оставив ни малейших следов...
     - Какие народы? - хором спросили все.
     - Ну, например, вавилоняне...
     Последовал   взрыв   хохота.   Сравнить   вавилонян    с    современным
человечеством!
     - Египтяне,- невозмутимо продолжал Мендоса. Раздался новый взрыв смеха.
     - Также атланты, которые лишь по нашему неведению считаются обитателями
мифической страны. Добавьте к этому списку другие  народы,  предшествовавшие
атлантам. Они могли появиться, процветать и исчезнуть, тогда как мы не имеем
об этом ни малейшего представления.
     Дон Мендоса упорствовал, доказывая этот парадокс, и, чтобы  не  обижать
его, мы сделали вид, что согласны с ним.
     - Видите ли, мой друг,- начал внушать Морено тем наставительным  тоном,
которым обычно дают разумные советы  непослушным  детям,-  я  думаю,  вы  не
станете утверждать,  что  какой-то  из  этих  народов  смог  достичь  уровня
развития цивилизации, равного современному. Я еще допускаю такое равенство в
области духовной культуры, но в области технического прогресса...
     - А почему бы и нет? - возразил дон Мендоса.
     - Потому что особенность наших открытий, - старался объяснить Бэсэртс,-
в том, что они мгновенно разносятся во все уголки  Земного  шара,  и  гибель
одного  или  даже  многих  народов  не  могла  бы   предать   забвению   все
многочисленные изобретения. Для  того  чтобы  полностью  исчезли  все  плоды
человеческих усилий, нужно по крайней мере, чтобы все население Земли  вдруг
перестало бы существовать. Неужели вы допускаете такую гипотезу?
     Пока мы беседовали подобным образом, в бесконечной вселенной продолжали
разворачиваться ужасные события, которые  через  минуту  вполне  подтвердили
скептицизм Мендосы, но мы даже не подозревали об  этом  и  продолжали  мирно
беседовать, одни - облокотись на стол, другие - откинувшись в кресле, бросая
сочувственные взгляды на Мендосу, который, как мы считали, был  окончательно
сражен репликой Бэсэртса.
     - Прежде всего -  спокойно  ответил  судья,  -  следует  отметить,  что
население Земли в древности было гораздо меньше  нынешнего,  значит,  вполне
вероятно, что только один народ владел всеми накопленными знаниями. А  кроме
того, я не вижу ничего абсурдного в предположении, что в одну секунду  может
быть уничтожена вся земная поверхность.
     - Ну это уж слишком! - вскричали мы хором.
     Именно в этот момент произошла мировая катастрофа.  Мы  не  успели  еще
закрыть рта, как послышался страшный шум. Земля тряслась  и  уходила  из-под
ног, дом качался на фундаменте.
     Охваченные непередаваемым ужасом, все, толкаясь,  бросились  к  дверям.
Едва мы выбежали из дома, вилла  рухнула,  похоронив  под  развалинами  дона
Мендосу и лакея Жермена, не успевших выскочить  в  сад.  Сначала  мы  словно
остолбенели, потрясенные происходящим, затем хотели кинуться им  на  помощь,
как вдруг заметили садовника Релея и его  жену,  которые  бежали  к  нам  на
вершину холма, крича изо всех сил:
     - Море! Море!...
     Я повернулся к океану и застыл, оцепенев от ужаса. Я даже сразу не смог
понять,  что  именно  произошло,  но  ясно  осознавал,  что  творится  нечто
невиданное: привычный  пейзаж  был  неузнаваем.  Однако  этого  было  вполне
достаточно, чтобы похолодело сердце. Ведь природа, сама природа, которую  мы
считали незыблемой, так неожиданно изменилась за какую-то секунду!
     Тем  не  менее  ко  мне  вернулось   прежнее   хладнокровие.   Истинное
превосходство человека состоит не в том, чтобы властвовать, покоряя природу,
а совсем в другом  -  для  мыслителя  в  том,  чтобы  постичь  ее,  удержать
бесконечную вселенную в крошечных клетках мозга,  для  человека  действия  -
сохранять душевное спокойствие перед бунтом материи,  уметь  сказать:  "Меня
можно уничтожить, но не взволновать!"
     Придя в  себя,  я  понял,  чем  картина,  стоящая  перед  моим  взором,
отличалась от той, которую я наблюдал вот уже десять лет. Исчезла  скала,  и
мой сад опустился до уровня океана. Волны уже смыли дом  садовника,  стоящий
ниже виллы...
     Маловероятно, что настолько поднялся уровень  воды,  скорее,  наоборот,
земля резко осела, причем больше чем на сто метров, поскольку прежний  обрыв
был именно такой высоты. Понижение должно было произойти довольно  плавно  -
мы ничего не почувствовали, и океан тоже был относительно спокоен.
     Осмотревшись, я убедился, что моя догадка была правильной, но  заметил,
что понижение продолжалось. Море все наступало со скоростью  двух  метров  в
секунду, или семи-восьми километров  в  час.  Прикинув  расстояние,  которое
отделяло нас от первых волн, я понял, что мы рисковали погибнуть меньше  чем
через три минуты, если вода будет надвигаться с той же скоростью.  Я  тотчас
же принял решение и крикнул:
     - В машину!
     Разгадав мой замысел, все  кинулись  к  гаражу  и  выкатили  машину.  В
мгновение ока она была заправлена бензином, и мы как попало  разместились  в
ней. Шофер Симона завел мотор, вскочил в автомобиль, включил передачу, и  на
полной скорости мы выехали на дорогу. Открывавший ворота  Релей  прыгнул  на
ходу, уцепившись за задние рессоры.
     Мы успели вовремя! Когда автомобиль выехал на дорогу,  хлынувшая  вслед
вода замочила колеса до втулок. Да! Теперь мы могли смеяться над  догонявшим
нас морем! Несмотря на чрезмерную  нагрузку,  моя  славная  машина  свободно
уходила от преследования волн, если  только  это  оседание  земли  не  будет
продолжаться бесконечно...
     В конце концов, у нас в запасе было по крайней мере два часа подъема на
высоту около 1500 метров. Но очень скоро я понял, что торжествовать  рано...
Первый рывок машины отнес нас, правда, сразу на двадцать метров от пенистого
гребня волны, но напрасно Симона  пытался  увеличить  скорость:  расстояние,
отделявшее нас от воды, не увеличивалось. Груз пассажиров, конечно, замедлял
ход машины. Но все-таки скорость автомобиля  была  точно  такой  же,  как  и
скорость наступления водного потока, который отставал  от  нас  на  двадцать
метров.
     Определив это, мы  все,  кроме  Симона,  старательно  ведущего  машину,
обернулись назад. Дороги за нами уже не  было.  Повсюду  пенилась  вода.  Мы
мчались вперед, между тем как дорога, по  которой  мы  проезжали,  исчезала,
поглощаемая морем. Водная поверхность стала спокойной, лишь местами замирала
небольшая рябь. Это напоминало огромное  гладкое  озеро.  Оно  мерно  росло,
увеличивалось, разливалось... И  самым  страшным  была  та  неумолимость,  с
которой преследовала нас спокойная водная масса. Напрасно мы убегали от  нее
- вода продолжала подниматься вместе с нами.
     Симона, пристально смотревший на дорогу, сказал:
     - Мы проехали полпути. Остался еще час подъема!
     Все вздрогнули. Через час мы  доберемся  до  вершины,  и  нам  придется
спускаться, спасаясь от  погони  надвигающейся  лавины,  которая  все  равно
обрушится на нас, как быстро бы мы ни мчались.
     Прошел час, а наше положение не изменилось. Мы уже видели  перед  собой
вершину хребта, как вдруг машину сильно  тряхнуло  и  так  резко  занесло