воды  дядюшки
заставили меня умолкнуть. Однако оставалась еще  надежда,  что,  когда  мы
дойдем до дна кратера, там не окажется хода внутрь Земли, и таким  образом
будет невозможно проникнуть дальше, несмотря на всех Сакнуссемов на свете.
   Следующую ночь я провел в кошмарах; мне снилось, что я нахожусь  внутри
вулкана, в недрах Земли; я чувствовал, будто я,  точно  обломок  скалы,  с
силой выброшен в воздух.
   На следующее утро, двадцать третьего июня, Ганс  ожидал  нас  с  своими
товарищами, которые несли съестные припасы,  инструменты  и  приборы.  Две
палки  с  железными  наконечниками,  два  ружья  и  два  патронташа   были
приготовлены для дяди и меня. Ганс предусмотрительно  "прибавил  к  нашему
багажу кожаный мех,  наполненный  водой,  что  вдобавок  к  нашим  фляжкам
обеспечивало нас водою на восемь дней.
   Было девять часов утра. Пастор и его мегера ожидали нас у  ворот:  надо
думать, для того, чтобы сказать путешественникам последнее прости. Но  это
"прости" неожиданно вылилось в форму чудовищного счета, согласно  которому
даже зачумленный воздух подлежал оплате. Достойная чета  общипала  нас  не
хуже,  чем  это  делают  в  отелях  Швейцарии,  и  дорого   оценила   свое
гостеприимство.
   Дядюшка заплатил, не торгуясь. Пустившись в путешествие к центру Земли,
не приходилось думать о каких-то лишних рейхсталерах.
   Когда с расчетами было покончено, Ганс  дал  сигнал  к  выступлению,  и
через несколько минут мы покинули Стапи.



15

   Высота Снайфедльс равняется пяти тысячам футов. Вулкан  замыкает  своим
двойным конусом трахитовую цепь, обособленную от горной системы острова. С
того места, откуда мы отправились, нельзя было видеть на сером  фоне  неба
силуэты двух остроконечных вершин. Я только заметил, что огромная  снежная
шапка нахлобучена на чело гиганта.
   Мы шли гуськом, предшествуемые охотником за гагарами; наш проводник вел
нас по узким тропинкам, по которым  два  человека  не  могли  идти  рядом.
Дорога была трудная, и мы вынуждены были шагать молча.
   За  базальтовой  стеной  фьорда   Стапи   начались   торфяные   болота,
образовавшиеся из древних отложений растительного мира полуострова; такого
горючего полезного ископаемого, как торф, хватило бы для  отопления  жилищ
всего населения Исландии в  продолжение  целого  столетия;  этот  огромный
пласт  торфа  представляет   собой   чередование   пластов   разложившихся
растительных остатков с прослойками пористого туфа,  нередко  достигает  в
толщу семидесяти футов, если судить по подъему  поверхности  от  некоторых
низин.
   Как истый племянник профессора Лиденброка, я, несмотря на свои  страхи,
с    интересом    наблюдал     минералогические     достопримечательности,
представляемые этим огромным естественно-историческим кабинетом. Вместе  с
тем я восстанавливал в памяти всю геологическую историю Исландии.
   Этот  удивительный  остров,  очевидно,  поднялся  из  водных  пучин   в
относительно недавнее время. Быть может, он и теперь  все  еще  продолжает
подниматься над уровнем океана? Если это так, то его  возникновение  можно
приписать только действию подземного огня. В таком  случае  теория  Хемфри
Дэви, документ Сакнуссема, утверждения моего дядюшки - все это разлеталось
как дым. Космогоническая гипотеза  заставила  меня  тщательно  исследовать
природу почвы, и я тотчас же представил себе все этапы возникновения этого
острова.
   Остров  Исландия  совершенно  лишен  осадочных  пород   и   образовался
исключительно  из  вулканических  выбросов   туфа,   короче   говоря,   из
хаотического  скопления  обломочных  горных  пород  и   рыхлых   продуктов
извержений, как  то:  вулканический  песок,  пепел  и  т.д.  В  отдаленную
геологическую эпоху  остров  представлял  собою  сплошной  горный  массив,
медленно возникавший на поверхности океана под давлением сил,  действующих
внутри земного шара. Вулканов еще не существовало. Земля еще не  извергала
огонь из своих недр.
   Но позже в земной коре образовались трещины,  избороздившие  остров  по
диагонали - с  юго-запада  на  северо-восток,  -  через  которые  началось
излияние трахитовой массы. Явление это не носило тогда бурного  характера.
Трещинные  излияния  имели  свободный  выход,  и  расплавленное  вещество,
исторгнутое из недр земного шара,  спокойно  растекалось  в  виде  широких
покровов или волнистых масс. В эту эпоху появились полевой шпат, сиенит  и
порфир.
   Но  благодаря  излияниям  огненно-жидкой   массы,   ее   охлаждению   и
затвердеванию  на  поверхности  Земли,  толща  земной   коры   значительно
увеличилась, а стало быть, возросла и сила сопротивляемости.
   Итак, образование трахитового покрова не давало более  никакого  выхода
расплавленной массе, скопившейся в  недрах  земного  шара.  И  вот  настал
момент,  когда  мощность  механического   давления   газов   стала   столь
значительной, что приподнялась тяжелая земная кора и на поверхности  Земли
стали  возникать  конусообразные  возвышенности,  в  которых  образовались
трубообразные ходы. Так,  в  связи  с  вздутиями  земной  коры,  появились
вулканы, и  в  вершинах  вулканов  образовались  впадины,  так  называемые
кратеры.
   За  явлениями  трещинных  излияний  следовали  явления   вулканические.
Сперва,  через   вновь   образовавшиеся   выводные   каналы,   извергались
базальтовые потоки, залегавшие в земной коре в самых  причудливых  формах,
замечательные образцы которых встречались на нашем  пути.  Мы  ступали  по
скалам серого базальта, которые  при  охлаждении  приняли  форму  призм  с
шестигранными основаниями. Вдали виднелись во множестве усеченные  конусы,
некогда бывшие жерлами огнедышащих гор.
   Вслед за излияниями базальтового  потока  вулкан,  активность  которого
вновь возросла за счет погасших  кратеров,  стал  извергать  потоки  лавы,
вулканического пепла и шлака; я своими глазами видел на  его  склонах  эти
следы извержений, напоминавшие взлохмаченные волосы на голове.
   Такова была последовательность явлений, образовавших Исландию. Все  эти
явления обязаны действию огненной материи  внутри  земного  шара,  и  было
безумием предполагать, что под  внешней  оболочкой  отсутствуют  вещества,
постоянно находящиеся  в  состоянии  кипения  и  плавления.  И  тем  более
безумием было предполагать, что можно достигнуть центра Земли.
   Я несколько успокоился относительно исхода  нашей  экскурсии,  пока  мы
взбирались на Снайфедльс.
   Дорога шла в гору,  камни  выскальзывали  из-под  ног,  и  все  труднее
становилось идти; приходилось быть крайне внимательным, чтобы не упасть  в
бездну.
   Ганс преспокойно шествовал впереди нас, словно шел  по  ровному  месту;
иной раз он исчезал за большими глыбами, и мы на мгновение теряли  его  из
виду; тогда резким свистом он указывал направление, по которому мы  должны
были следовать за ним. Зачастую он останавливался, подбирал обломки скал и
располагал их в виде вех, по  которым  можно  было,  возвращаясь  обратно,
легко найти дорогу. Последующие  события  сделали  такую  предосторожность
излишней.
   За три часа утомительного пути мы дошли  только  до  подножия  вулкана.
Ганс дал знак остановиться, и мы  принялись  за  легкий  завтрак.  Дядюшка
глотал по два куска зараз,  чтобы  поскорее  отправиться  дальше;  но  эта
остановка была  предназначена  также  и  для  отдыха,  и  ему  приходилось
подчиниться проводнику, который только через час подал  знак  трогаться  в
путь. Три исландца, охотники за гагарами, столь же молчаливые,  как  и  их
товарищ, не произносили ни слова и ели умеренно.
   Мы начинали уже подыматься по склонам Снайфедльс. Его снежная  вершина,
вследствие оптического обмана, обычного  в  горах,  казалось,  была  очень
близка от нас, а сколько часов прошло еще, пока мы добрались до нее!  И  с
какими трудностями? Камни выскальзывали у нас из-под ног и  скатывались  в
равнину со скоростью лавин. В некоторых местах угол наклона по отношению к
горизонтальной  поверхности  составлял  тридцать  шесть   градусов;   было
невозможно карабкаться вверх, и приходилось не без труда обходить огромные
глыбы; при этом мы палками помогали друг другу. Дядюшка старался держаться
как можно ближе ко мне; он не терял меня из виду, а иногда и помогал  мне.
Что касается самого дядюшки, у него,  вероятно,  было  врожденное  чувство
равновесия, потому что ею  не  бросало  из  стороны  в  сторону  и  он  не
спотыкался на ходу. Исландцы, хотя и  нагруженные  багажом,  взбирались  с
ловкостью горцев.  Глядя  на  вершину  Снайфедльс,  я  считал  невозможным
добраться  до  нее  по  такой  крутизне.  К  счастью,  после  целого  часа
мучительного пути перед нами неожиданно оказалась  своеобразная  лестница,
возникшая среди снежной пелены, окутавшей вершину вулкана.  Эта  природная
лестница значительно  облегчила  наше  восхождение.  Она  образовалась  из
камней, выброшенных при извержении. Если бы эти камни при своем падении не
были задержаны отвесным утесом, они скатились бы в море  и  образовали  бы
новые острова. Во всяком случае, импровизированная лестница сильно помогла
нам. Крутизна склонов все возрастала,  но  каменные  ступени  облегчали  и
ускоряли наше восхождение на гору настолько,  что  стоило  мне  на  минуту
отстать от своих спутников, как их фигурки, мелькавшие  вдалеке,  казались
совсем крошечными.
   К сеян часам вечера, преодолев две тысячи  ступеней,  мы  оказались  на
выступе горы, служившем как бы основанием для самого конуса кратера.
   Море расстилалось перед нами на глубине трех тысяч  двухсот  футов.  Мы
перешли границу вечных  снегов,  которая  в  Исландии  вследствие  сырости
климата не очень высока. Было холодно. Дул  сильный  ветер.  Я  чувствовал
себя совершенно измученным. Профессор, убедясь, что мои ноги  отказываются
служить, решил сделать привал, несмотря на все  свое  нетерпение.  Он  дал
знак охотнику, но тот покачал головой, сказав:
   - Ofvanfor!
   - Отказывается, - сказал дядюшка, - надо подниматься еще выше.
   Потом ом спросил у Ганса причину такого ответа.
   - Mistour, - ответил наш проводник.
   - Ja, mistour, - повторил один из исландцев явно испуганным голосом.
   - Что означает это слово? - спросил я тревожно.
   - Взгляни! - сказал дядюшка.
   Я бросил взгляд вниз.
   Огромный столб измельченных горных  пород,  песка  и  пыли  поднимался,
кружась, подобно смерчу; ветер относил его в ту  сторону  Снайфедльс,  где
находились мы. Темной завесой нависал этот гигантский столб пыли, застилая
собою солнце и отбрасывая свою тень на гору. Обрушься этот смерч на нас, и
мы неизбежно были бы сплетены с лица земли бешеным вихрем.
   Это явление, которое наблюдается довольно часто,  когда  ветер  дует  с
ледников, называется по-исландски "mistour".
   - Hastigt, hastigt! - кричал наш проводник.
   Хотя я и не знал датского языка, я все же сразу  понял,  что  нам  надо
следовать за Гансом, и как можно скорее. А между тем Ганс уже огибал конус
кратера, но наискось.
   Вскоре смерч обрушился на гору,  которая  задрожала  под  тяжестью  его
удара; камни, подхваченные вихрем, сыпались, как при  извержении  вулкана,
подобно дождю. К счастью, мы находились уже по другую сторону горы и  были
благодаря  этому  в  безопасности.   Если   бы   не   предусмотрительность
проводника, наши растерзанные и обращенные в прах тела  были  бы  сброшены
вниз, как обломки какого-нибудь метеора.
   Ганс считал, однако, неблагоразумным провести ночь  на  внешнем  склоне
горы. Мы продолжали восхождение зигзагами. Тысяча пятьсот  футов,  которые
нам еще оставалось преодолеть, отняли у нас почти пять часов; на обходы  и
зигзаги приходилось лишних по крайней мере три лье. У меня больше не  было
сил; я изнемогал от стужи и голода. Воздуха, уже  порядочно  разреженного,
не хватало для работы моих легких. Наконец, в одиннадцать часов вечера,  в
глубокой темноте, мы достигали вершины Снайфедльс, и, пределе чем укрыться
во внутренности кратера, я успел взглянуть на "полуночное солнце" в низшей
точке его стояния, откуда оно бросало свои бледные  лучи  на  дремлющий  у
моих ног остров.



16

   Ужин был быстро съеден, и маленький отряд устроился на ночлег  как  мог
лучше. Ложе было жесткое, крыша малонадежная,  в  общем  положение  не  из
веселых. Мы находились на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря. Однако
мой сон в эту ночь был особенно спокоен; так хорошо мне не приходилось уже
давно спать. Я даже не видел снов.
   На другое утро мы проснулись полузамерзшими; было очень  холодно,  хотя
солнце светило чрезвычайно ярко. Я встал с своего каменистого ложа,  чтобы
насладиться великолепным зрелищем, открывавшимся перед моими глазами.
   Я находился на вершине южного конуса Снайфедльс. Мой взор  охватывал  с
этой выси большую часть острова. Благодаря обычному оптическому обману при
наблюдении с большой высоты берега острова  как  будто  приподнимались,  а
центральная его часть как бы западала.  Можно  сказать,  что  у  моих  ног
лежала топографическая карта Хельбесмера. Передо мною расстилались долины,
пересекавшие во всех направлениях  остров,  пропасти  казались  колодцами,
озера - прудами, реки - ручейками. Направо от меня  тянулись  бесчисленные
ледники и высились горные пики; над некоторыми из  них  вздымались  легкие
клубы  дыма.  Волнообразные  очертания  этих  бесконечных  горных  кряжей,
покрытых вечными снегами, словно гребни волн пеной, напоминали мне море во
время бури. А на западе,  как  бы  являясь  продолжением  этих  вспененных
гребней, величественно раскинулся океан. Глаз едва различал границу  между
землей и морем.
   Я весь отдался восторженному чувству,  которое  испытываешь  обычно  на
больших высотах, и на этот раз я не страдал от головокружения, потому  что
уже освоился с высоким наслаждением смотреть на Землю с высоты. Я забыл  о
том, кто я и где я! Я жил жизнью эльфов и сильфов, легендарных  обитателей
скандинавской мифологии. Мои ослепленные взоры тонули в  прозрачном  свете
солнечных лучей. Упиваясь этим очарованием высоты, я не думал о бездне,  в
которую вскоре должна была ввергнуть меня судьба. Но появление  профессора
и  Ганса,  отыскавших  меня  на  вершине  горного  пика,  вернуло  меня  к
действительности.
   Дядюшка, обратясь лицом к  западу,  указал  мае  на  подернутые  дымкой
туманные очертания Земли, выступавшие над морем.
   - Гренландия, - сказал он.
   - Гренландия? - воскликнул я.
   - Да, мы всего на  расстоянии  тридцати  пяти  лье  от  нее.  Во  время
оттепели  белые  медведи  добираются  до  Исландии  на  льдинах,  течением
уносимых с севера. Но это неважно! Мы теперь на  вершине  Снайфедльс;  вот
его два пика -  южный  и  северный.  Ганс  скажет  нам,  как  по-исландски
называется тот, на котором мы сейчас стоим.
   Охотник ответил:
   - Scartaris.
   Дядюшка взглянул на меня с торжествующим видом.
   - К кратеру! - сказал он.
   Кратер Снайфедльс представлял собою опрокинутый конус,  жерло  которого
имеет около полулье в диаметре. Глубину же его я определил  приблизительно
в две тысячи футов. Можно  себе  вообразить,  что  творилось  бы  в  таком
резервуаре взрывчатых веществ, если бы вулкан вздумал метать свои громы  и
молнии. Воронка вряд ли была шире пятисот футов  в  окружности,  и  по  ее
довольно отлогим  склонам  легко  можно  было  спуститься  до  самого  дна
кратера. Я  невольно  сравнил  кратер  с  жерлом  огромной  пушки,  и  это
сравнение меня напугало.
   "Взобраться в жерло пушки, которая, возможно, заряжена и каждую  минуту
может выстрелить, настоящее безумие!" - подумал я.
   Но отступать было уже невозможно. Ганс с  равнодушным  видом  шагал  во
главе нашего отряда. Я молча следовал за ним.
   Чтобы облегчить спуск, Ганс описывал внутри  кратера  большие  эллипсы.
Приходилось  идти  среди   вулканических   "висячих"   залежей,   которые,
случалось,  обрывались  при  малейшем  сотрясении  и  скатывались  на  дно
пропасти. Гулкое эхо сопровождало их падение.
   На пути  встречались  внутренние  ледники;  тогда  Гаке  шел  с  особой
осторожностью,  ощупывая  почву  палкой  с  железным  наконечником,  чтобы
узнать, нет ли где расщелин. В сомнительных местах  мы  связывались  между
собой длинной веревкой, чтобы тот, у кого  нога  начинала  скользить,  мог
опереться да спутников. Предосторожность эта была необходима,  но  она  не
исключала опасности.
   Между тем, несмотря на  трудности,  непредвиденные  нашим  проводником,
спуск шел благополучно, если не считать утери связки веревок, выпавшей  из
рук одного из исландцев и скатившейся кратчайшим путем в пропасть.
   В полдень мы оказались на дне кратера. Я взглянул вверх и  через  жерло
конуса, как через объектив аппарата, увидел  клочок  неба.  Лишь  в  одном
месте глаз различал пик Скартариса, уходящий в бесконечность.
   На  дне  кратера  находились  три  трубы,  через   которые   во   время
вулканических извержений вулкана Снайфедльс центральный очаг извергал лаву
и пары. Каждое из этих отверстий в диаметре достигало  приблизительно  ста
футов. Их зияющие пасти разверзались у ваших ног. У меня не  хватало  духа
взглянуть внутрь их. Профессор Лиденброк  быстро  исследовал  расположение
отверстий; он задыхался, бегал от одного отверстия к  другому,  размахивал
руками и выкрикивал какие-то непонятные слова. Ганс и его  товарищи,  сидя
на обломке лавы, посматривали на него;  они,  видимо,  принимали,  его  за
сумасшедшего.
   Вдруг дядюшка диво крикнул. Я подумал, что он оступился и падает в  зев
бездны. Но нет? Он стоял, раскинув руки, расставив ноги,  перед  гранитной
скалой, возвышавшейся  в  самой  середине  кратера,  подобно  грандиозному
пьедесталу для статуи Плутона. Во всей позе дядюшки чувствовалось, что  он
до крайности изумлен, но изумление его сменилось вскоре безумной радостью.
   - Аксель, Аксель! - кричал он. - Иди сюда, иди!
   Я поспешил к нему. Ганс и исландцы не тронулись с места.
   - Взгляни, - сказал профессор.
   И с тем же изумлением, если не  с  радостью,  я  прочел  на  скале,  со
стороны,  обращенной  к  западу,   начертанное   руническими   письменами,
полустертыми от времени, тысячу раз проклятое имя.
   - Арне Сакнуссем! - воскликнул дядюшка.  -  Неужели  ты  и  теперь  еще
будешь сомневаться?
   Я ничего не ответил и пошел, в смущении,  обратно  к  своей  скамье  из
отложений лавы. Очевидность сразила меня.
   Сколько времени я предавался размышлениям, не помню. Знаю  только,  что
когда я поднял голову, то увидал на дне  кратера  только  лишь  дядюшку  и
Ганса. Исландцы были отпущены и теперь спускались уже по наружным  склонам
Снайфедльс, возвращаясь в Стапи.
   Ганс безмятежно спал у подножья скалы, в желобе застывшей лавы, где  он
устроил себе импровизированное ложе; дядюшка метался внутри  кратера,  как
дикий зверь в волчьей яме. У меня не было ни сил, не  желания  встать;  и,
следуя примеру проводника,  я  погрузился  в  мучительную  дремоту,  боясь
услышать подземный гул или почувствовать сотрясение в недрах вулкана.
   Так прошла первая ночь внутри кратера.
   На следующее утро серое, затянутое свинцовыми тучами небо  нависло  над
кратером. Поразила меня не столько полная темнота,  сколько  бешеный  гнев
дядюшки. Я понял причину его ярости, и у меня мелькнула смутная надежда. И
вот почему.
   Из трех дорог, открывавшихся перед нами, Сакнуссем избрал один путь. По
словам  ученого  исландца,  этот  путь  можно  было  узнать  по  признаку,
указанному в шифре, а именно, что тень Скартариса касается края кратера  в
последние дни июня месяца.
   Действительно,  этот  пик  можно  было  уподобить  стрелке   гигантских
солнечных часов, которая в известный день, отбрасывая свою тень на кратер,
указывает путь к центру Земли. Вот почему, если  не  выглянет  солнце,  не
будет и тени. А следовательно, и  нужного  указания!  Было  уже  25  июня.
Стоило тучам покрыть небо на  шесть  дней,  и  нам  пришлось  бы  отложить
изыскания до следующего года.