ивающие пристального внимания, все
еще обнаруживаются в коре земного шара; остывание нашей планеты  порождает
складчатость, трещины, сбросы, опускания верхних слоев  земной  коры.  Но,
как бы то ни было, человек налицо, он окружен  произведениями  своих  рук,
топором, обточенным кремнем,  этим  ассортиментом  каменного  века;  и  я,
будучи туристом, подобно ему, пионером в  науке,  не  могу  сомневаться  в
достоверности его древнего происхождения.
   Профессор кончил, и я восторженно аплодировал ему.  Впрочем,  профессор
был прав; и более ученые люди, чем его племянник, затруднились бы  спорить
с ним.
   Новые находки. Ископаемое тело не было  единственным  в  этом  обширном
костехранилище. На каждом шагу мы натыкались  на  трупы,  и  дядюшка  имел
полную возможность выбрать  из  них  образцовый  экземпляр  для  убеждения
неверующих.
   Поистине изумительное зрелище представляло это кладбище, где  покоились
останки многих поколений человеческих и животных особей. Но  тут  возникал
важный вопрос, который мы не могли разрешить. Как оказались  тут  все  эти
существа? Не были ли они сброшены с поверхности Земли  мертвыми  на  берег
моря  Лиденброка  во  время  землетрясения?  Или  же  они  жили   в   этом
внутриземном мире,  под  этим  искусственным  небом,  рождаясь  и  умирая,
подобно обитателям Земли? До сих пор мы встретили  живыми  только  морских
гадов и рыб! Неужели и человек блуждал на этих пустынных берегах?



39

   Вот уже полчаса ходим мы по этим  грудам  костей.  Горячее  любопытство
влечет нас все дальше и дальше. Какие еще чудеса, какие научные  сокровища
таила эта пещера? Я приготовился ко всяким неожиданностям, готов был всему
изумляться.
   Морской берег давно уже скрылся за кладбищенскими холмиками.  Профессор
мало беспокоился о том, что мы можем заблудиться, и увлекал  меня  вглубь.
Мы шли молча,  купаясь  в  электрических  волнах.  Этот  рассеянный  свет,
происхождение  которого  я  не  могу  объяснить,  освещал   все   предметы
равномерно;  определенного  фокуса,  способного   отбрасывать   тень,   не
существовало. Водяные испарения совсем прекратились. Скалы, дальние  горы,
несколько неясные массивы леса вдали принимали причудливый  вид  благодаря
равномерному распределению световых лучей.
   Пройдя более мили, мы очутились у опушки исполинского леса, но  уже  не
"грибного", как то было около бухты Гретхен.
   Это была растительность третичного  периода  во  всем  ее  великолепии.
Гигантские пальмы уже исчезнувших видов, превосходные  пальмаситы,  сосны,
тиссовые деревья, кипарисы, туи, представлявшие  собою  семейство  хвойных
пород, были переплетены между собою  непроницаемой  сетью  лиан.  Пушистый
ковер мха и печеночника  одевал  землю.  Ручьи  журчали  под  их  тенистой
листвою, мало достойной этого эпитета, потому что деревья  не  отбрасывали
тени.  На  опушке  леса  росли   древовидные   папоротники,   напоминавшие
папоротники, выращиваемые в теплицах. Но листва на деревьях,  кустарниках,
как и все здешние растения, была бесцветна  из-за  отсутствия  живительной
солнечной теплоты. Все сливалось в этой однообразной, словно бы  выцветшей
окраске коричневатых тонов. Листва этой мощной  растительности  третичного
периода, лишенная цвета и  запаха,  казалось,  была  вырезана  из  бумаги,
вылинявшей на открытом воздухе.
   Дядюшка Лиденброк отважился вступить в  этот  гигантский  лес.  Но  без
боязни последовал я  за  ним.  Раз  природа  произвела  такую  здоровую  и
питательную  растительность,  отчего  бы  не  водиться   тут   и   опасным
млекопитающим?  Я  замечал  на  широких   прогалинах,   которые   образуют
подточенные временем и поваленные наземь деревья,  стручковые  растения  и
множество  кормовых  трав,  столь  излюбленных  жвачными  животными   всех
периодов. Далее виднелись  вперемежку  деревья  различных  поясов  земного
шара:  дуб  рос  около  пальмы,  австралийский  эвкалипт  соседствовал   с
норвежской сосной, северная береза  переплеталась  с  ветвями  зеландского
кавриса.
   Внезапно я остановился и схватил дядюшку за руку.
   Рассеянный свет позволял различить малейшие предметы в чаще  леса.  Мне
показалось, что я увидел... Нет! Я в самом деле видел, своими собственными
глазами,  что  между  деревьями  двигались   какие-то   огромные   фигуры.
Действительно,  то  были  исполинские   звери,   стадо   мастодонтов,   не
ископаемых, нет! а живых и похожих на тех, останки которых были найдены  в
1801 году в болотах  Огайо!  Я  видел  громадных  слонов,  хоботы  которых
извивались под деревьями, подобно  легиону  змей:  Я  слышал,  как  своими
длинными клыками они долбили древние стволы. Ветви трещали,  и  оборванная
листва исчезала в широкой пасти чудовищ.
   Весь мир доисторических времен,  третичного  и  четвертичного  периода,
пригрезившийся мне во сне, предстал предо мной наяву! И мы были одни  тут,
в недрах Земли, во власти их хищных обитателей!
   Дядюшка тоже видел их.
   - Пойдем, - сказал он вдруг, хватая меня за руку, - вперед, вперед!
   - Нет! - воскликнул я. - Нет! Мы безоружны! Что сможем мы сделать среди
стада  четвероногих  гигантов?  Уйдемте,   дядюшка,   уйдемте!   Ни   одно
человеческое существо не может безнаказанно раздразнить этих страшилищ.
   - Ни одно человеческое существо? - ответил дядюшка тихим голосом. -  Ты
ошибаешься, Аксель! Посмотри, посмотри-ка туда! Мне кажется,  что  я  вижу
живое существо! Существо, подобное нам. Человека!
   Я посмотрел, пожимая  плечами,  решившись  довести  свое  недоверие  до
крайних пределов. Однако мне пришлось сдаться перед очевидностью.
   Действительно, не далее как за четверть мили от  нас,  прислонившись  к
стволу  огромного  кавриса,  стояло  человеческое  существо.  Протей  этих
подземных стран, новый сын Нептуна, пасший несметное стадо мастодонтов!
   Immanis pecoris custos immanior ipse! [стада гигантского  страж  и  сам
гигантоподобный (лат.)]
   Да, immanior ipse. Это  было  уже  не  ископаемое,  как  тот  скелет  в
костехранилище, а живой гигант, который мог  управлять  этими  чудовищами.
Рост его превышал двенадцать футов.  Голова  величиной  с  голову  буйвола
исчезала в целом лесе всклокоченных волос. Он размахивал огромной ветвью -
посохом, достойным первобытного пастуха!
   Мы стояли, остолбенев от  ужаса.  Но  нас  могли  заметить.  Надо  было
бежать.
   - Идемте, идемте! - закричал  я,  увлекая  за  собой  дядюшку,  который
впервые послушался меня!
   Через четверть часа мы уже скрылись с глаз этого страшного врага.
   А теперь, когда я спокойно вспоминаю об этом случае, когда хладнокровие
снова вернулось ко мне  и  месяцы  прошли  со  времени  сверхъестественной
встречи, что думать мне о ней? Неужели верить? Нет,  невозможно!  То  было
просто зрительной галлюцинацией, этого не было в действительности! В  этом
подземном мире не существует ни одного человеческого существа!  Допустить,
чтоб человеческий род мог обитать в этой пещере, в недрах земного шара, не
сообщаясь с Землей, - полнейшая бессмыслица. Безумие, чистейшее безумие! Я
скорее готов допустить  существование  какого-нибудь  животного,  строение
которого  походит  на  человеческое,   какой-нибудь   обезьяны   первичной
геологической эры, какого-нибудь протопитека, мезоритека, подобного  тому,
которого  открыл  Ларте  в  залежах  Сансане,  заключающих  в  себе  кости
ископаемых животных! Но этот превосходил ростом все размеры,  известные  в
современной палеонтологии! Ну и что ж? Обезьяна? Да, обезьяна, как  бы  ни
было это невероятно!  Но  человек,  живой  человек,  потомок  целого  ряда
поколений, погребенных в недрах Земли!.. Да, никогда не поверю!
   Мы  покинули  призрачный  и  светозарный  лес,  немые   от   удивления,
охваченные ужасом... Мы  бежали  помимо  своей  воли.  Это  было  поистине
паническое бегство, как бывает только в кошмарах. Мы устремлялись  к  морю
Лиденброка, и я не знаю, что сталось бы со мною, если бы страх не заставил
меня обратиться к более практическим наблюдениям.
   Хотя я и был уверен, что эта девственная земля не носила на себе следов
наших ног, я замечал все же, что нагромождение скал напоминало порою скалы
близ бухты Гретхен. Впрочем, это подтверждалось  и  указаниями  компаса  и
нашим невольным возвращением на северный берег моря  Лиденброка.  Сходство
иногда было поразительное. Ручьи и каскады низвергались по  уступам  скал.
Мне казалось, что я узнаю куски "суртарбрандура", наш верный ручей Ганса и
грот, где я вернулся к жизни. Но,  пройдя  несколько  шагов,  расположение
какого-нибудь горного  кряжа,  какой-нибудь  ручеек,  разрез  скалы  снова
вызывали во мне сомнения.
   Я поделился с дядюшкой  своими  сомнениями.  Он  колебался,  как  и  я.
Однообразие панорамы не позволяло дядюшке узнать местность.
   - Очевидно, - сказал я, - мы пристали не к тому месту, откуда  отплыли;
буря прибила наш плот несколько выше, и  если  мы  пойдем  по  берегу,  то
дойдем до бухты Гретхен.
   - В таком случае, - отвечал дядюшка, - излишне продолжать  разведки,  и
самое лучшее - вернуться к плоту. Но не ошибаешься ли ты, Аксель?
   - Трудно утверждать, дядюшка, ведь все эти скалы похожи друг на  друга.
Однако мне кажется, что я узнаю мыс, у подножья которого Ганс строил плот.
Мы, видимо, находимся близ какого-то залива, а, пожалуй, ведь это  и  есть
бухта Гретхен!  -  прибавил  я,  изучая  берега  бухты,  показавшейся  мне
знакомой.
   - Нет, Аксель, мы наткнулись бы по крайней  мере  на  наши  собственные
следы, а я ничего не вижу...
   -  А  я  вижу,  -  воскликнул  я,  бросившись  к  какому-то   предмету,
блестевшему на песке.
   - Что такое?
   - А вот что! - ответил я.
   И я показал дядюшке заржавевший кинжал, поднятый мною с земли.
   - А! - сказал он. - Так ты взял с собой это оружие?
   - Я? Вовсе нет! Но вы...
   - Нет, насколько я помню, - возразил профессор. -  У  меня  никогда  не
было такого кинжала.
   - Это странно!
   -  Нет,  все  очень  просто,  Аксель!  У  исландцев  часто  встречается
подобного рода оружие, и Ганс, которому оно принадлежит, вероятно, потерял
его...
   Я покачал головой. Кинжал Гансу не принадлежал.
   - Возможно, это оружие первобытного воина! -  воскликнул  я.  -  Живого
человека, современника великана пастуха? Но нет! Это оружие  не  каменного
века! Даже не бронзового! Этот клинок из стали...
   Тут дядюшка прервал мои домыслы, уводившие меня  далеко  в  сторону,  и
прибавил холодно:
   - Успокойся, Аксель, и образумься! Кинжал - оружие шестнадцатого  века,
настоящий кинжал с трехгранным клинком, который рыцари укрепляли у пояса и
которым наносили в бою последний удар. Кинжал испанского происхождения. Он
не принадлежит  ни  тебе,  ни  мне,  ни  охотнику,  ни  даже  человеческим
существам, живущим, может быть, в недрах земного шара!
   - Вы осмеливаетесь утверждать?..
   -  Смотри,  его  зазубрили  не  человекоубийством;  клинок  его  покрыт
ржавчиной, давность которой не один день, не один год, не целое столетие!
   Профессор, по обыкновению, воодушевился, увлекаясь своей мыслью.
   - Аксель, - продолжал он, - мы на пути к великому открытию! Этот клинок
лежит здесь на песке лет сто, двести, триста лет,  и  зазубрился  о  скалы
подземного моря!.
   - Но не сам же он попал сюда! - воскликнул я. - Кто-нибудь,  был  здесь
до нас...
   - Да! Человек...
   - И этот человек...
   - Этот человек высек свое имя этим кинжалом! Этот человек  захотел  еще
раз собственноручно указать дуть к центру Земли! В поиски! В поиски!
   И мы пошли вдоль  высокой  отвесной  скалы,  с  чрезвычайным  вниманием
исследуя малейшие трещины, которые могли перейти в галерею.
   Так мы дошли до  места,  где  берег  суживался.  Море  почти  достигало
подножия предгорий, оставляя не более  одного  туаза  для  прохода.  Между
выступами скал был виден вход в темный туннель.
   Тут, на плоском гранитном камне, мы  увидели  две  таинственные  буквы,
наполовину стертые, - инициалы смелого и фантастического путешественника.
   - А.С.! - вскричал дядюшка. - Арне Сакнуссем! Везде Арне Сакнуссем!



40

   С самого начала путешествия я испытал так много необычайного,  что  мог
считать  себя  застрахованным  от  неожиданностей   и   даже   неспособным
удивляться. Но все же при виде этих двух букв, высеченных на скале  триста
лет назад, я был чрезвычайно изумлен. Мало того,  что  на  скале  высечено
было имя ученого алхимика, в моих руках находился еще стилет,  которым  он
его вырезал! Невозможно более сомневаться в существовании  путешественника
и в действительности его путешествия.
   Пока эти мысли кружились в моей голове, профессор Лиденброк отдал  дань
восторженному преклонению перед Арне Сакнуссемом.
   - Гений, достойный удивления! - восклицал он. -  Ты  все  предусмотрел,
чтобы облегчить смертным путь через  кору  земного  шара  во  имя  будущих
открытий; и подобные тебе пойдут по твоим следам, которые ты  оставил  три
века назад во мраке этих подземных глубин!  Ты  дал  возможность  потомкам
созерцать  эти  чудеса!  Твое  имя,  высеченное  то  тут,  то  там   твоею
собственною  рукою,  указует  отважному  путнику  дорогу  к  центру  нашей
планеты! Ну, что ж! И я поставлю свое  имя  на  этой  последней  гранитной
странице!  И  да  будет  утес  у  моря,  открытого  тобою,  назван   мысом
Сакнуссема!
   Восторг и воодушевление дядюшки передались и мне. Пафос его речи поднял
мой упавший дух.
   Я забыл все опасности путешествия и  рискованность  обратного  пути.  Я
хотел совершить то же,  что  совершил  другой,  и  ничто  человеческое  не
казалось мне невозможным!
   - Вперед, вперед! - воскликнул я.
   Я устремился было к темной галерее, но профессор удержал  меня.  И  он,
этот  пылкий  человек,   посоветовал   мне   быть   более   терпеливым   и
хладнокровным.
   - Вернемся сначала к Гансу, - сказал он, - и приведем сюда плот.
   Не без досады я послушался его и быстро зашагал среди прибрежных скал.
   - Знаете ли, дядюшка, - сказал я, идя рядом с ним, -  нам  замечательно
везет до сих пор!
   - Вот как! Ты так думаешь, Аксель?
   - Конечно!  Даже  буря  удачно  направила  нас  на  верный  путь.  Будь
благословенна гроза! Она приблизила нас  к  берегу,  от  которого  хорошая
погода удалила бы нас! Вообразите себе на  минуту,  что  мы  бы  уткнулись
носом в южный берег моря Лиденброка. Что сталось бы с нами? Имя Сакнуссема
ускользнуло бы от наших глаз, и  мы  оказались  бы  теперь  в  безвыходном
положении.
   - Да, Аксель, это прямо-таки чудо, что мы, плывя к югу, были унесены на
север к мысу Сакнуссема. Должен прямо сказать, что в этом факте есть нечто
положительно необъяснимое!
   - Э! Пустое! Нам нет нужды объяснять факты, а надо ими пользоваться!
   - Конечно, мой мальчик, но...
   - Мы снова берем курс на север, пройдем под северными странами  Европы,
Швецией, Россией, Сибирью, - кто знает, где еще, - вместо того чтобы  идти
под пустынями Африки или океаническими водами!
   - Да, Аксель, ты прав, и  все  идет  к  лучшему,  раз  мы  покончили  с
плаваньем то горизонтали, которое ни к чему бы нас не привело.  Теперь  мы
будем спускаться, еще опускаться, все время спускаться! Знаешь ли ты,  что
до центра Земли нам осталось всего полторы тысячи лье?
   - Пустяки! - воскликнул я. - Об этом и говорить не  стоит!  В  путь!  В
путь!
   Мы вели подобные бредовые речи, пока не  наткнулись  на  охотника.  Все
было готово к немедленному отплытию, не был забыт ни один тюк!  Мы  взошли
на плот, Ганс взялся за руль, и мы полным ходом пошли вдоль берега, к мысу
Сакнуссема.
   Ветер был неблагоприятен для такого судна, как наш плот.  Поэтому  иной
раз нам приходилось прибегать к помощи  шестов,  чтобы  двигаться  вперед.
Скалы нередко вдавались в  море,  и  мы  принуждены  были  делать  большие
обходы. Наконец, после трехчасового плавания, иначе  говоря,  около  шести
часов вечера, мы нашли место, удобное для высадки.
   Я выскочил на землю, дядюшка  и  исландец  последовали  за  мной.  Этот
переезд не охладил моего возбуждения. Напротив, я  даже  предложил  "сжечь
наши корабли", чтобы отрезать путь к отступлению. Но  дядюшка  был  против
этого. Я находил, что он чересчур хладнокровен.
   - По крайней мере, - сказал я, - мы тронемся немедленно в путь.
   -  Согласен,  мой  мальчик,  но  необходимо  сперва  исследовать  новую
галерею, чтобы узнать, не нужно ли приготовить лестницы.
   Дядюшка привел в действие аппарат Румкорфа; плот был привязан к берегу.
Впрочем, до отверстия в галерее было всего каких-нибудь двадцать шагов,  и
наш маленький отряд во главе со мной тотчас же направился к галерее.
   Отверстие в скале, почти круглое, имело  приблизительно  пять  футов  в
диаметре. Темный  туннель  был  пробит  в  голых  скалах  и  до  гладкости
отполирован продуктами вулканических извержений, которым он некогда служил
выходом на земную поверхность. Нижний край отверстия находился в уровень с
землей, и в туннель можно было войти без труда.
   Мы шли сначала по плоской,  почти  горизонтальной  поверхности;  но  не
успели мы сделать и шести шагов, как  наш  путь  был  прегражден  огромной
каменной глыбой.
   - Проклятая глыба! - закричал я гневно, натолкнувшись на  непреодолимое
препятствие.
   Как мы ни искали, и справа и слева, и сверху и снизу, мы не могли найти
ни прохода, ни разветвления. Я чувствовал себя крайне раздосадованным и ни
за что не хотел признать реальность преграды. Я нагнулся.  Осмотрел  глыбу
снизу. Заглянул сверху. Ни единой расселины! Все та же гранитная преграда!
Ганс попробовал освещать лампой стену во всех направлениях,  но  нигде  не
обнаружил ни малейшего просвета. Приходилось отказаться от намерения  идти
дальше.
   Я сел на землю; дядюшка  ходил  по  коридору  взад  и  вперед  большими
шагами.
   - Но как же прошел Сакнуссем? - воскликнул я.
   - Да, - оказал дядюшка, - неужели и ему преградила  путь  эта  потайная
дверь?
   - Нет, нет! - живо возразил я. - Этот обломок скалы неожиданно заградил
проход, вероятно,  вследствие  землетрясения  или  какого-либо  магнитного
явления, действующего в земной  коре.  Очевидно,  галерея  служила  прежде
путем  для  лавовых  излияний  и   продуктов   вулканических   извержений.
Взгляните-ка,  гранитный   потолок   изборожден   трещинами,   невидимому,
недавнего происхождения. Они возникли в момент вулканического  извержения,
когда огромные камни проламывали галерею с  такой  силой,  как  будто  тут
поработала рука какого-нибудь  гиганта!  Но  однажды,  под  более  сильным
давлением, в проход втиснулась и застряла в нем глыба, образовавшая как бы
замок свода и заградившая весь путь. Эта  преграда,  которой  не  встретил
Сакнуссем, появилась  тут  позднее.  Нам  нужно  ее  устранить,  иначе  мы
окажемся недостойны достичь центра Земли!
   Вот  как  заговорил  я!  Дух  профессора  всецело  овладел  мною.  Меня
воодушевляла жажда открытий. Я забыл прошлое и  пренебрегал  будущим.  Для
меня  уже  ничего  не  существовало  на  поверхности  сфероида,  откуда  я
низвергся в бездны: ни городов, ни селений, ни  Гамбурга,  ни  Королевской
улицы,  ни  моей  бедной  Гретхен,  вероятно,  считавшей   меня   навсегда
погребенным в недрах Земли!
   - Что же, - заговорил дядюшка, - возьмемся за кирку, возьмемся за  лом,
проложим себе путь! Разрушим стены!
   - Скала слишком крепка для лома! - воскликнул я.
   - Ну, а кирка!
   - Но... толща стены слишком велика для кирки!
   - Но...
   - Но у нас есть порох! Заложим мину! Взорвем глыбу!
   - Взорвем?
   - Да! Нужно только выдолбить углубление в скале!
   - Ганс, за работу! - закричал дядюшка.
   Исландец немедленно  принес  с  плота  кирку,  чтобы  пробить  в  стене
углубление для мины. Работа была не  из  легких.  Углубление  должно  было
вместить двадцать килограммов пироксилина, разрушительная сила которого  в
четыре раза больше силы пороха.
   Я был чрезвычайно возбужден.  Пока  Ганс  работал,  я  помогал  дядюшке
приго