ре  пламени!  И  это
самое лучшее, что может с нами случиться?
   - Да, - ответил профессор, поглядев на меня поверх очков. - Ведь в этом
единственная наша надежда вернуться на поверхность Земли.
   Тысячи мыслей толпились в моей голове.  Дядюшка  был  прав,  безусловно
прав, и никогда еще он не казался мне более смелым и более убежденным, чем
в  этот  момент,  когда,  ожидая   извержения,   с   таким   поразительным
спокойствием взвешивал все шансы.
   Между тем мы все время поднимались. Вся ночь прошла в  этом  восходящем
движении. Окружавший нас грохот возрастал. Я задыхался, мне казалось,  что
пришел мой последний час. И тем  не  менее  человеческое  воображение  так
своеобразно, что я предавался поистине ребяческим фантазиям. Не  я  владел
своими мыслями, а они увлекали меня!
   Нас, очевидно, выбрасывало извержением вулкана; под нами  была  кипящая
вода, а под водой слой лавы, скопление обломков скал, которые  на  вершине
кратера  будут  разбросаны  по  всем   направлениям.   Мы,   положительно,
находились в жерле вулкана, в этом нельзя было сомневаться.
   На этот раз мы имели дело не  с  Снайфедльс,  потухшим  вулканом,  а  с
вулканом в разгаре его деятельности. Я спрашивал  себя:  какая  это  могла
быть гора и в каком месте на Земле мы будем выброшены?
   В северных странах! В этом не было и сомнения!  Если  считать  от  мыса
Сакнуссема, то нас увлекло на несколько  сот  лье  на  север.  Неужели  мы
находимся под Исландией? Будем ли мы  выброшены  через  кратер  Геклы  или
одной из семи огнедышащих гор острова? На протяжении пятисот лье на  запад
я  насчитывал  под  этим  градусом  широты  лишь  несколько  малоизвестных
вулканов  на  северо-западном  берегу  Америки.  В  восточном  направлении
существовал только один - Эск, на восьмидесятом градусе широты, на острове
Майен, недалеко от Шпицбергена! Конечно, в кратерах не было недостатка,  и
они были достаточно обширны, чтобы извергнуть целую армию! Но  который  из
них послужит нам выходом, вот это я и старался угадать!
   К утру восходящее движение ускорилось. Температура, вместо  того  чтобы
уменьшаться при приближении к  поверхности  Земли,  поднималась  благодаря
близости действующего вулкана. У меня не оставалось  больше  ни  малейшего
сомнения о способе нашего передвижения. Огромная сила, сила нескольких сот
атмосфер,  исходившая  от  скопления  паров  в  недрах  Земли,   неодолимо
выталкивала нас. Но каким бесчисленным опасностям она нас подвергала!
   Вскоре  желтые  отсветы  стали  проникать  в  постепенно  расширявшуюся
галерею; я замечал направо и налево глубокие  ходы,  похожие  на  огромные
туннели, из которых вырывались густые пары; огненные языки, треща,  лизали
стены.
   - Посмотрите, посмотрите, дядюшка! - закричал я.
   - Ну, что  же,  это  серное  пламя!  Вполне  естественное  явление  при
извержении.
   - Но если пламя нас охватит?
   - Не охватит!
   - А если мы задохнемся?
   - Не задохнемся! Галерея расширяется, и, если будет  нужно,  мы  бросим
плот и скроемся в расселине.
   - А вода? Подъем воды?
   - Воды уже нет, Аксель, но есть тестообразная лавовая масса,  она-то  и
вынесет нас к отверстию кратера.
   В самом деле, вместо водяного столба появились довольно плотные, хотя и
кипящие,  изверженные  массы.  Температура  становилась   невыносимой,   и
термометр показал бы, вероятно, более  семидесяти  градусов!  Я  облизался
потом. Только быстрый подъем не давал нам задохнуться.
   Однако профессор не привел в исполнение своего намерения покинуть  плот
и хорошо сделал. Эти  неплотно  пригнанные  бревна  представляли  все-таки
прочную поверхность, точку опоры, которую нам ничто не заменило бы.
   Около восьми часов утра произошло новое  явление.  Восходящее  движение
внезапно прекратилось. Плот застыл на месте.
   - Что такое? - спросил я, почувствовав сильный толчок.
   - Остановка, - ответил дядюшка.
   - Неужели извержение приостановилось?
   - Надеюсь, что нет!
   Я встал. Попытался оглядеться вокруг.  Может  быть,  плот,  задержанный
выступом скалы, оказывал  временное  сопротивление  изверженной  массе?  В
таком случае надо было поскорее освободить его.
   Но дело  было  не  в  этом.  Движение  массы  пепла,  шлаков  и  гальки
приостановилось.
   - Неужели извержение прекратилось? - воскликнул я.
   - А, - сказал дядя, - ты этого опасаешься, мой мальчик? Но не волнуйся,
этот покой не может долго длиться; прошло уже  пять  минут,  и  вскоре  мы
опять начнем наше восхождение к отверстию кратера.
   Профессор, говоря это, все время  следил  за  хронометром  "и  еще  раз
оказался правым в своих предсказаниях. Вскоре плот  швырнуло  вверх:  один
рывок, другой - так продолжалось приблизительно две минуты.
   - Хорошо, - сказал дядюшка и взглянул при этом на часы, - через  десять
минут мы снова тронемся в путь!
   - Через десять минут?
   - Да! Мы имеем дело с вулканом, действующим с перерывами. Он  дает  нам
роздых!
   Это было  совершенно  верно.  В  назначенную  минуту  нас  снова  стало
подталкивать вверх с чрезвычайной силой; нам пришлось держаться за бревна,
чтобы не свалиться с плота. Потом толчки опять прекратились.
   Впоследствии,  думая  об  этом   странном   явлении,   я   не   находил
удовлетворительного объяснения.  Однако  мне  кажется  очевидным,  что  мы
очутились не в главном жерле вулкана, а, вероятно,  в  боковом  ходе,  где
ощущались лишь ослабленные толчки.
   Я не могу сказать, сколько раз повторялось  наше  продвижение  подобным
способом; могу  утверждать  только,  что  всякий  раз,  как  вулканическая
деятельность возобновлялась, нас швыряло вверх с  все  нарастающей  силой,
как какой-нибудь летательный снаряд. Во время остановок мы задыхались;  во
время броска вверх горячий воздух спирал дыхание.
   Порою я мечтал, как о великом наслаждении, очутиться вдруг  в  северных
странах,  при  тридцатиградусном  морозе!  Мое   воспаленное   воображение
переносило меня в снежные равнины Арктики, и мне порою чудилось, что  подо
мною льды Северного полюса! Впрочем, изнуренный частыми толчками, я вскоре
лишился чувств. Если бы  не  рука  нашего  Ганса,  я  разбил  бы  череп  о
гранитную  стену.  Вот  почему  я  не  сохранил  ни   одного   отчетливого
воспоминания о том, что произошло в последующие часы.
   Я  смутно  припоминаю  беспрерывный  гул,  сотрясение  гранитных  масс,
вращательное движение плота. Он несся по  полям  лавы  под  дождем  пепла.
Огненные  языки  полыхали  вокруг  нас.  Ураган,  исходивший  как  бы   из
гигантского вентилятора, яростно раздувал подземный огонь. В последний раз
передо мной промелькнуло, словно в зареве пожара, лицо Ганса, затем я  уже
более  ничего  не  чувствовал,  кроме   нечеловеческого   ужаса,   который
испытывают несчастные, привязанные к жерлу  пушки,  в  тот  момент,  когда
раздается выстрел, чтобы разметать в воздухе их тело...



44

   Придя в себя, я почувствовал, что меня  держит  за  пояс  сильная  рука
нашего проводника. Другой рукой он поддерживал дядюшку. Я  не  был  тяжело
ранен, но скорее чувствовал общую разбитость. Я лежал на  склоне  горы,  в
двух шагах от пропасти, в которую мог бы свалиться при малейшем  движении.
Ганс спас меня от верной гибели, когда  я  чуть  не  соскользнул  в  жерло
кратера.
   - Где мы? - спросил дядюшка, невидимому, крайне рассерженный  тем,  что
снова оказался на поверхности Земли.
   Охотник в недоумении пожал плечами.
   - В Исландии? - сказал я.
   - Nej, - ответил Ганс.
   - Как? Нет? - воскликнул профессор.
   - Ганс ошибается, - сказал я, поднимаясь.
   После бесчисленных неожиданностей этого путешествия нам предстоял новый
сюрприз. Я ожидал увидеть горный пик, покрытый вечным  снегом,  освещенный
бледными лучами полярного  неба,  бесплодные  пустыни  северных  стран  за
полярным кругом; а мы, напротив, лежали на склоне горы, выжженной знойными
лучами палящего солнца.
   Я не хотел верить своим  глазам;  но  мое  тело,  обласканное  солнцем,
исключало всякое сомнение. Мы вышли из  кратера  полунагие,  и  лучезарное
светило, не баловавшее нас последние два месяца,  щедро  изливало  на  нас
потоки света и тепла.
   Когда глаза мои привыкли к этому сиянию, я попытался  исправить  ошибку
своего воображения.
   Профессор заговорил первый:
   - В самом деле, это не похоже на Исландию.
   - А на остров Майен? - заметил я.
   - Тоже нет, мой мальчик. Это не северный вулкан с гранитными скалами  и
снежной вершиной.
   - Однако...
   - Смотри, Аксель, смотри!
   Над нашими головами,  не  более  как  а  пятистах  футах,  зиял  кратер
вулкана,   из   которого   через   каждую   четверть   часа   показывался,
сопровождаемый страшным гулом, высокий столб  пламени  с  примесью  пемзы,
пепла и лавы. Я чувствовал, как  содрогалась  гора:  точно  огромный  кит,
пыхтя и отдуваясь, выбрасывала она из своей широкой  пасти  струю  огня  и
воздуха. Ниже, по довольно крутому скату, расстилались на расстоянии футов
семисот - восьмисот изверженные массы, из чего следовало, что общая высота
вулкана составляла около трехсот туазов. Подножие вулкана тонуло в зелени:
я различал оливковые и фиговые деревья  и  виноградную  лозу,  отягощенную
румяными гроздьями.
   Приходилось  согласиться,  что  пейзаж  отнюдь  не  напоминал  северные
страны.
   Когда взгляд падал на эту зеленую изгородь, он тут же терялся  в  водах
восхитительного  моря  или  озера,  обращавшего  эту  волшебную  страну  в
островок, пространством в несколько лье. На востоке виднелась  за  крышами
домов небольшая гавань, где  на  лазурных  волнах  покачивались  неведомые
суда. Дальше, на водной глади, выступали островки,  столь  многочисленные,
что напоминали  собою  муравейник.  На  западе  глаз  различал  полукружие
далеких берегов; на иных вырисовывались стройные очертания голубых гор, на
других, более дальних, виден был  необычайно  высокий  конус,  из  вершины
которого поднимался столб дыма.  На  севере  сверкала  в  солнечных  лучах
необъятная водная ширь, на которой мелькали кое-где мачты  или  надувшиеся
паруса. Неожиданность  этого  зрелища  в  сто  раз  усиливала  его  дивную
красоту.
   - Где мы? где мы? - чуть слышно вопрошал я.
   Ганс был равнодушен ко всему, а дядюшка  смотрел  вокруг,  не  чувствуя
красоты пейзажа.
   - Как бы ни называлась эта гора, - сказал он,  наконец,  -  но  на  ней
немного жарко; взрывы не прекращаются и, положительно, не стоило  спастись
от извержения, чтоб тебе на голову свалялся  обломок  скалы.  Спустимся  и
посмотрим, что нам делать. Впрочем, я умираю от голода и жажды!
   Несомненно, профессор не был мечтателем. Что касается меня, то, забывая
голод и утомление, я остался бы  тут  еще  несколько  часов,  но  пришлось
следовать за моими спутниками.
   Склон вулкана был очень крутой; мы скользили по оврагам, полным  пепла,
обходя потоки лавы, которые стекали, подобные огненным змеям. Спускаясь, я
болтал без умолку, так как фантазии моей не было границ.
   - Мы в Азии! - восклицал я. - На берегах Индии, на Малайских  островах,
в Океании! Мы прошли под целым полушарием, чтобы выйти к антиподам Европы.
   - А магнитная стрелка? - возразил дядюшка.
   - Да, магнитная стрелка, - оказал я в недоумении. - Если верить ей,  мы
шли все время на север.
   - Значит, она нас обманула?
   - О, конечно, обманула!
   - Если только это не Северный полюс!
   - Полюс? Нет, но...
   Тут было нечто необъяснимое. Я не знал, что и думать!
   Между тем мы приближались к зеленеющей равнине, ласкавшей взор. Голод и
жажда мучили меня. К счастью, после  двух  часов  ходьбы  мы  оказались  в
чудесной, долине с  оливковыми  и  гранатовыми  рощами  и  виноградниками,
казалось, не знавшими хозяина. Впрочем, в нашем бедственном  положении  мы
много не раздумывали! Как подкрепили нас сочные фрукты и румяные  гроздья,
которыми мы насладились досыта! Невдалеке, в траве, под  прохладной  тенью
деревьев, я обнаружил родник  с  холодной,  пенящейся  водой,  которой  мы
освежили лицо и руки.
   Пока мы наслаждались отдыхом, из-за оливковой рощи появился мальчик.
   - А, - вскричал я, - вот и обитатель этой счастливой страны!
   Мальчуган был  одет  нищенски.  Встреча  с  нами,  видимо,  его  сильно
испугала. И действительно, полунагие, с  всклокоченными  бородами,  мы  не
могли вселить  доверия,  и,  если  только  эта  страна  не  была  заселена
разбойниками, мы были способны навести страх на ее обитателей.
   Перепуганный мальчик бросился было бежать, но Ганс погнался  за  ним  и
привел его назад, несмотря на его крики и сопротивление.
   Дядюшка, желая успокоить мальчугана, заговорил  с  ним  и  спросил  его
сперва по-немецки:
   - Как называется эта гора, малыш?
   Мальчик не отвечал.
   - Отлично! - сказал дядюшка. -  Значит,  мы  не  в  Германии.  -  И  он
повторил вопрос по-английски.
   Мальчик молчал. Я был в недоумении.
   - Да неужели же он нем? - вскричал профессор и, несколько гордясь своим
знанием языков, задал ему тот же вопрос по-французски.
   Снова никакого ответа.
   - Так попробуем по-итальянски, - продолжал дядюшка и  спросил  на  этом
языке: - Dove noi siamo?
   - Где мы находимся? - повторил я, теряя терпение.
   Опять молчание.
   - Да заговоришь ли ты, наконец? Как называется этот остров, -  закричал
рассерженно дядюшка, схватив мальчугана за  ухо.  -  Come  si  noma  quest
isola?
   - Stromboli, - ответил пастушок, вырвавшись из рук Ганса и скрываясь  в
оливковых рощах.
   Больше мы в нем не нуждались. Стромболи! Какое впечатление произвело на
меня это легендарное название! Мы находимся посреди Средиземного  моря,  в
мифологической Эолии, в древнем Стромболи, на  острове,  где  некогда  Эол
держал на цепи ветры и бури. А эти  голубые  горы  на  востоке  были  горы
Калабрии! И этот вулкан, вздымавшийся на южном горизонте, - Этна, страшная
Этна!
   - Стромболи, Стромболи! - восклицал я.
   Дядюшка  вторил  мне  и  жестами  и  словами.  Мы  с   ним   составляли
своеобразный хор.
   О, какое путешествие! Какое удивительное путешествие! Спустившись через
жерло одного вулкана в недра Земли, мы вышли на  поверхность  через  жерло
другого, и этот другой  находился  более  чем  на  тысячу  двести  лье  от
Снейфедльс, от пустынной Исландии, где-то там, на краю мира!
   Превратности путешествия привели нас  в  одну  из  прелестнейших  стран
Земли. Мы покинули область вечных снегов, чтобы попасть  в  страну  вечной
зелени, и, расставшись с туманами ледяного пояса, очутились  под  лазурным
небом Сицилии!
   После великолепного обеда, состоявшего из фруктов  и  свежей  воды,  мы
отправились в путь, чтобы  добраться  до  какой-нибудь  гавани  Стромболи.
Рассказать,  как  мы  попали  на  остров,  нам  казалось  неблагоразумным:
суеверные итальянцы приняли бы нас за чертей, выброшенных из ада.  Поэтому
лучше было выдать себя за  потерпевших  кораблекрушение.  Это  было  менее
героично, но более безопасно!
   Дорогою я слышал, как дядюшка бормотал про себя:
   - Но магнитная стрелка! Магнитная стрелка, указывающая  на  север!  Как
это объяснить?
   - Право, - сказал я пренебрежительно, - не нужно вовсе  объяснять,  это
будет проще!
   - Помилуй, чтобы профессор Иоганнеума  не  сумел  объяснить  какое-либо
космическое явление! Это было бы позором!
   Говоря это, дядюшка, полунагой, в кожаном поясе и  с  очками  на  носу,
снова преобразился в страшного профессора минералогии.
   От оливковой рощи  до  гавани  Сан-Виценцо  было  час  пути;  тут  Ганс
потребовал плату за тринадцатую неделю своей службы у нас. Деньги были ему
выданы, и эта церемония сопровождалась  самыми  горячими  рукопожатиями  с
нашей стороны. Он как будто немного расчувствовался, слегка пожал нам руки
и улыбнулся.



45

   Мне остается закончить рассказ, которому откажутся поверить даже  люди,
привыкшие ничему не удивляться. Но я заранее приготовился к недоверчивости
людей.
   Рыбаки  в  Стромболи  окружили   нас   вниманием,   какое   оказывается
потерпевшим кораблекрушение. Они снабдили нас одеждой и пищей. После  двух
суток ожидания, 31 августа, палубное судно доставило нас в  Мессину,  где,
проведя несколько дней, мы совершенно отдохнули и оправились.
   В пятницу, 4  сентября,  мы  отплыли  на  борту  "Фортуны"  -  почтовом
пакетботе  французского  императорского  пароходства,  и  через  три   дня
высадились в Марселе  в  самом  беззаботном  расположении  духа,  если  не
считать мысли о проклятой магнитной стрелке. Это необъяснимое  явление  не
на шутку мучило меня. 9 сентября вечером мы прибыли в Гамбург.
   Удивление Марты, ликование Гретхен не поддаются описанию!
   - Теперь, когда ты стал героем, - сказала моя милая невеста, - тебе уже
не следует покидать меня, Аксель!
   Я взглянул на нее. Она плакала, улыбаясь сквозь слезы.
   Само собою разумеется, что возвращение профессора Лиденброка  произвело
в Гамбурге громадное впечатление. По милости  болтливой  Марты  экспедиция
профессора к центру Земли получила широкую огласку. В его  путешествие  не
верили, а когда профессор вернулся, поверили еще меньше!
   Однако благодаря присутствию Ганса и некоторым известиям, полученным из
Исландии, общественное мнение постепенно переменилось.
   Тогда дядюшка сделался великим человеком, а я  -  племянником  великого
человека, ведь это тоже что-нибудь да значит! Гамбург устроил в честь  нас
целое торжество. В Иоганнеуме состоялось публичное заседание,  на  котором
профессор сделал сообщение о  своем  путешествии,  упустив  лишь  казус  с
магнитной стрелкой. В тот же день он передал в  городской  архив  документ
Сакнуссема и  выразил  свое  глубокое  сожаление,  что  обстоятельства  не
дозволили ему проследовать по стопам исландского путешественника до самого
центра Земли. Несмотря на заслуженную славу, он держался весьма скромно  и
тем лишь упрочил свою репутацию!
   Оказанные профессору почести должны были, конечно,  возбудить  и  много
зависти. И так как  теории  дядюшки,  опиравшиеся  на  несомненные  факты,
противоречили общепринятым в  науке  теориям  центрального  огня,  то  ему
пришлось вести ожесточенную полемику с учеными всех стран.
   Что касается меня, то я не могу признать его теорию охлаждения: вопреки
тому, что я видел, я верю и буду всегда верить в центральный огонь;  но  я
признаю, что еще недостаточно изученные физические свойства  Земли  смогут
внести некоторые изменения в эту теорию.
   В то время как вокруг столь животрепещущих вопросов шли горячие  споры,
дядюшка переживал большое огорчение. Несмотря на его просьбы, Ганс покинул
Гамбург; человек, которому  мы  были  обязаны  всем,  не  дал  возможности
отблагодарить его. Исландец почувствовал тоску по родине.
   - Farval, - сказал он однажды и, попрощавшись таким  образом,  уехал  в
Рейкьявик, куда и прибыл благополучно.
   Мы очень привязались к  нашему  смелому  охотнику  за  гагарами;  люди,
обязанные ему своей жизнью, будут всегда  вспоминать  его  с  любовью;  и,
конечно, я не умру, не повидавшись с ним.


   В заключение я должен прибавить, что наше "Путешествие к центру  Земли"
привлекло к себе чрезвычайное внимание всего мира. Оно было  напечатано  и
переведено на все языки; самые распространенные  журналы  заимствовали  из
него важнейшие  главы,  которые  подвергались  комментариям,  разбирались,
опровергались и защищались с одинаковым убеждением  в  лагере  верующих  и
неверующих. Редкий случай! Дядюшка еще при жизни пользовался славой, столь
громкой, что Барнум предложил  ему  показывать  его  за  высокую  плату  в
Соединенных Штатах.
   Но неприятное чувство, причинявшее ему истинное мучение,  примешивалось
к его славе. Не поддавался объяснению случай  с  магнитной  стрелкой!  Для
ученого подобное необъяснимое явление  становится  умственной  пыткой.  Но
судьба сулила дядюшке всю полноту счастья.
   Однажды,  когда  я  приводил  в  порядок,  коллекцию  минералов  в  его
кабинете,  мне  попался  на  глаза  пресловут