спросил он меня.
   - Ну, конечно! - ответил я. - Что может быть приятнее!
   - Ну, так обопрись на мою руку, Аксель, и пройдемся вдоль берега.
   Я охотно принял дядюшкино предложение, и мы стали  бродить  по  берегам
этого новоявленного океана. Слева крутые  скалы,  громоздившиеся  одна  на
другую,  образовали  титаническую  цитадель,   производившую   необычайное
впечатление. По склонам утесов низвергались с шумом бесчисленные водопады,
легкие клубы водяных паров, вырывавшиеся из расщелин в  скалах,  указывали
на наличие горячих источников, а ручьи с тихим журчанием вливались в общий
бассейн.
   Среди ручейков я сразу же признал нашего верного спутника, ручей Ганса,
который медленно струился в море, как будто так повелось с самого создания
мира.
   - Вот мы и теряем своего путеводителя! - сказал я со вздохом.
   - Э! - ответил профессор. - Тот или другой, не все ли равно?
   "Какая неблагодарность!" - подумал я.
   Но  в  эту  минуту  неожиданное  зрелище  привлекло  мое  внимание.  На
расстоянии ста шагов от нас, за выступом  мыса,  виднелся  мощный,  густой
лес. Деревья в нем были средней  вышины,  зонтикообразной  формы,  с  ясно
очерченными геометрическими линиями. Движение воздуха словно  не  касалось
их листвы, ибо, несмотря на легкий ветерок, они  стояли  не  шелохнувшись,
точно роща окаменелых кедров.
   Я ускорил шаг. Я не мог определить род этих необыкновенных деревьев. Не
принадлежали ли они к одному из двух тысяч видов растений, уже известных в
науке, или же нужно было отвести им особое место среды флоры  болот?  Нет!
Когда мы  подошли  поближе,  мое  недоумение  оказалось  не  меньшим,  чем
первоначальное удивление.
   В самом деле, перед нами  были  произведения  земли,  но  созданные  по
гигантскому образцу. Дядюшка сейчас же подыскал им название.
   - Да это просто грибной лес! - сказал он.
   И он не ошибался. Лижете судить, как пышно  развиваются  эти  съедобные
растения  в  теплом  и  сыром  месте.  Я  знал,  что,  согласно   Бульяру,
"lycoperdan giganteum" [вид гигантского гриба (лат.)] достигает восьми или
девяти футов в окружности; но тут были белые грибы вышиной от тридцати  до
сорока футов,  с  шляпками  соответствующего  диаметра!  Они  росли  здесь
тысячами. Ни один луч света не проникал в их густую тень,  и  полный  мрак
царил под их куполами, прижавшимися тесно один к другому, подобно  круглым
крышам африканского города.
   Мне хотелось, однако, проникнуть в их чащу. Мертвенным холодом веяло от
их мясистых сводов. Полчаса бродили мы в этой  сырой  мгле  и  с  истинным
удовольствием вернулись к берегу.
   Но растительность  этой  подземной  области  не  ограничивалась  одними
грибами. Дальше виднелись целые леса других деревьев с бесцветной листвою.
Их легко было узнать: то были низшие виды земной растительности, достигшие
необычайных  размеров:  ликоподии  вышиною   в   сто   футов,   гигантские
сигиллярии,  папоротники  вышиною  с  северную   ель,   лепидодендроны   с
цилиндрическими раздвоенными стволами, заканчивавшиеся длинными  листьями,
усеянными жесткими волосками.
   - Удивительно, великолепно, бесподобно! - восклицал дядюшка. - Вот  вся
флора вторичной эпохи мира, эпохи переходной! Вот ползучие растения  наших
садов, бывшие деревьями в первые эры существования Земли!  Гляди,  Аксель,
восхищайся. Да это истинный праздник для ботаника!
   - Вы правы, дядюшка. Провидению, невидимому, было  угодно  сохранить  в
этой огромной теплице  допотопные  растения,  восстановленные  так  удачно
воображением ученых.
   - Ты сказал правильно, мой мальчик, -  это  теплица!  Но  было  бы  еще
правильнее прибавить и зверинец вдобавок!
   - Зверинец?
   - Ну, конечно! Взгляни на эту пыль, что поднимается под нашими  ногами,
на эти кости, разбросанные по земле.
   - Кости? - воскликнул я.
   - Да, кости допотопных животных!
   Я  бросился  к  этим  вековым  останкам,  состоявшим  из  неразрушимого
минерального вещества,  и,  не  колеблясь,  установил  происхождение  этих
гигантских костей, походивших на высохшие стволы деревьев.
   - Вот нижняя челюсть мастодонта,  -  сказал  я,  -  вот  коренные  зубы
динотериума; вот эта бедренная  кость  могла  принадлежать  только  самому
крупному животному, мегатериуму. Да, это  настоящий  зверинец!  Кости  эти
попали сюда не в результате стихийного  бедствия.  Животные,  окаменелости
которых мы видим, водились на берегах этого  подземного  моря,  под  тенью
этих древовидных растений. Взгляните, вот и целые скелеты! А все же...
   - Все же? - спросил дядя.
   - Я не могу объяснить себе существование четвероногих в этой  гранитной
пещере.
   - Почему?
   - Потому что животная жизнь возникла на Земле только в древний  период,
когда  благодаря  наносным  отложениям  океанических  глубин  образовались
осадочные породы, так называемые  вторичные,  сменившие  скалы  первичного
периода.
   - Ах, так, Аксель! На твой вопрос есть очень простой ответ,  а  именно,
что эта почва образовалась из осадочных пород.
   - Как? На такой глубине? Под поверхностью Земли?
   -  Разумеется!  Это  явление  объяснимо  геологическими   законами.   В
известную эпоху Земля была покрыта упругой корой, подверженной  переменным
вертикальным колебаниям, подчиненным законам притяжения. Весьма  вероятно,
что происходило нередко опускание земной коры и часть осадочных пород была
увлечена в глубины разверзшейся бездны!
   - Это, конечно, могло быть! Но если допотопные животные обитали в  этих
подземных областях, кто может поручиться, что одна  из  таких  чудовищ  не
рыщет и теперь в этом темном лесу или за этими утесами?
   При этой мысли я не без ужаса оглянулся вокруг;  но  ни  одного  живого
существа не было видно на этих пустынных берегах.
   Я немного утомился и присел на выступ мыса, о подножие которого с шумом
бились волны. Отсюда я  обнимал  взором  всю  бухту,  образуемую  изгибами
берега. В глубине бухты, среди  пирамидальных  скал,  виднелась  маленькая
гавань. В этой тихой заводи, защищенной от ветра, могли бы спокойно стоять
на якоре бриг и две-три шхуны. Мне казалось, что вот-вот снимется с  якоря
какое-нибудь судно и выйдет на всех парусах при  южном  ветре  в  открытое
море!
   Но  эта  иллюзия  быстро  рассеялась!  Мы  были  единственными   живыми
существами в подземном мире. Порою ветер стихал, и глубокая тишина пустыни
воцарялась и на  море  и  на  бесплодных  скалах.  Я  старался  проникнуть
взглядом сквозь туманную даль и разорвать завесу, прикрывшую  таинственную
линию горизонта. Тысячи вопросов готовы  были  слететь  с  моих  губ!  Где
кончается море? Куда оно ведет?  Сможем  ли  мы  когда-нибудь  исследовать
противоположный берег?
   Дядюшка не сомневался в этом! Я желал побывать там  и  в  то  же  время
опасался этой прогулки.
   Целый час провели мы, наслаждаясь развернувшейся перед  нами  картиной.
Потом мы пошли обратно в  грот  по  песчаному  берегу.  Я  спал  всю  ночь
глубоким сном, утомленный фантастическим зрелищем.



31

   На следующий день я проснулся совершенно здоровым. Я решил, что купанье
было бы мне весьма полезно, и погрузился на несколько минут в  воды  этого
"Средиземного" моря, получившего название, очевидно, по заслугам!
   Вернувшись после купанья, я поел с превосходным аппетитом. Ганс отлично
справлялся с приготовлением нашей неприхотливой пищи, тем более что теперь
к его услугам был и огонь и вода, и он  мог  несколько  разнообразить  наш
завтрак. В качестве десерта он подал нам несколько чашек кофе,  и  никогда
еще этот превосходный напиток не казался мне столь вкусным.
   - Теперь, - сказал дядюшка, - час морского прилива  и  отлива,  и  надо
воспользоваться случаем изучить это явление.
   - Прилива и отлива?..
   - Ну, разумеется!
   - Неужели влияние солнца и луны простираются так далеко?
   - Отчего же нет? Разве не все тела подвержены действию закона всеобщего
тяготения? Следовательно, и эта водная масса не может  избежать  всеобщего
закона; и ты увидишь, что вода,  несмотря  на  давление  атмосферы  на  ее
поверхность, начнет подниматься, как в Атлантическом океане.
   Мы во-время вышли и смогли наблюдать, как  волны  мало-помалу  заливали
плоский берег.
   - Начинается прилив! - воскликнул я.
   - Да, Аксель, и по количеству пены ты можешь судить, что  вода  в  море
поднимается, пожалуй, футов на десять.
   - Невероятно!
   - Нет, вполне естественно!
   - Что бы вы ни говорили, дядюшка, но мне все это кажется необычайным, и
я едва верю своим глазам.  Кто  бы  мог  вообразить,  что  в  земной  коре
существует настоящий океан, с  приливом  и  отливом,  с  свежим  ветром  и
бурями!
   - А почему же нет? Разве это противоречит законам физики?
   - Конечно, нет, если отказаться от теории центрального огня.
   - Следовательно, до сих пор теория Дэви оправдывается?
   - Очевидно! И она не противоречит существованию морей  и  стран  внутри
земного шара!
   - Да, но необитаемых!
   - Так-с! Но почему же в этих  водах  не  может  быть  каких-нибудь  рыб
неизвестного до сих пор вида?
   - Во всяком случае, мы до сих пор ни одной еще не видели.
   - Ну что ж! Попробуем смастерить удочки и полюбопытствуем, идет ли рыба
на приманку, как в подлунных водах!
   - Попробуем, Аксель; нам ведь следует  проникнуть  во  все  тайны  этих
новых областей.
   - Но скажите, дядюшка, где  мы  собственно  находимся?  Я  вам  еще  не
предложил этого вопроса, на  который  ваши  приборы  уже,  вероятно,  дали
ответ.
   - В горизонтальном направлении нас отделяет от  Исландии  расстояние  в
триста пятьдесят лье.
   - Какая даль!
   - Я убежден, что не ошибаюсь в расчете.
   - А магнитная стрелка все еще показывает на юго-восток?
   - Да, с западным склонением в девятнадцать градусов и сорок две минуты,
совершенно как на земле. Что же касается вертикального направления, то тут
произошло любопытное явление, которое я внимательно наблюдал.
   - Какое же?
   - Стрелка, вместо того чтобы наклоняться к  полюсу,  как  полагается  в
северном полушарии, напротив того, отклоняется.
   - Стало быть, из этого нужно заключить, что точка магнитного притяжения
находится между поверхностью земного шара и  тем  местом,  где  мы  теперь
находимся.
   - Совершенно верно, и надо полагать,  что  если  бы  мы  оказались  под
полярными странами, примерно около семидесятого градуса  северной  широты,
где Джеме Росс открыл магнитный полюс, то стрелка встала  бы  вертикально.
Следовательно, таинственный центр притяжения находится не очень глубоко.
   - Вы правы! А ученые и не подозревают об этом явлении!
   - Научные теории, мой мальчик,  не  все  безошибочны,  но  этим  нечего
смущаться, потому что в конце концов они приходят к истине.
   - А на какой же глубине мы теперь находимся?
   - На глубине около тридцати пяти лье.
   - Итак, - сказал я, бросив взгляд на карту, - над нашей  головой  лежит
гористая часть Шотландии, а именно та, где  снежные  вершины  Грампианских
гор достигают наибольшей высоты.
   - Да, - ответил профессор улыбаясь. - Несколько тяжелый груз,  но  свод
прочен! Великий архитектор вселенной соорудил его из хорошего материала, и
человек никогда не сумел бы сделать его столь устойчивым! Что значат  арки
мостов и своды соборов в сравнении с этим куполом в три  с  лишним  лье  в
диаметре, под которым может свободно бушевать настоящий океан!
   - О, я нисколько не боюсь, что небо упадет мне  на  голову.  А  теперь,
дядюшка, какие у вас планы? Не думаете  ли  вы  вернуться  на  поверхность
Земли?
   - Вернуться? Помилуй! Напротив, надо продолжать путешествие, раз все до
сих пор шло так хорошо!
   - Я все-таки не понимаю, как мы опустимся под дно морское?
   - О! Я и не собираюсь броситься очертя голову! Но если океаны,  образно
говоря, те же озера, потому что они окружены сушей, то тем более основания
предполагать, что это внутреннее море заключено в горный массив.
   - В этом нет сомнения!
   - Раз так, то я уверен,  что  на  противоположном  берегу  найду  новое
выходное отверстие.
   - Как же, по вашему мнению, широко это море?
   - От тридцати до сорока лье.
   - Так! - произнес я, думая, однако, что дядюшкино  предположение  может
оказаться не совсем точным.
   - Нам нельзя терять времени, и завтра же мы выходим в море.
   Я невольно стал искать глазами судно, которое могло бы нас перевезти.
   - Ах, вот оно что! - сказал я. - Мы выходим в море! Хорошо! А на  какое
же судно мы погрузимся?
   - Для этой  переправы  не  потребуется  судна,  мой  мальчик;  хороший,
прочный плот вполне нас удовлетворит.
   - Плот! - воскликнул я. - Плот тоже нелегко достать, и я не вижу...
   - Ты не видишь, Аксель, но мог бы услышать, если бы прислушался.
   - Услышать?
   - Да. Услышав удары молотка, ты бы понял, что Ганс не терял времени!
   - Он строит плот?
   - Да.
   - Как? Разве он уже успел нарубить деревьев?
   - Деревья уже были свалены бурей. Пойдем-ка, ты  посмотришь,  как  идет
его работа.
   Через четверть часа, по ту сторону мыса, образующего маленькую бухту, я
увидел Ганса, мастерившего плот. Еще несколько шагов, и я был возле  него.
К моему большому изумлению, плот был  почти  готов;  он  был  сколочен  из
каких-то диковинных бревен.  Множество  толстых  досок,  обрубков,  всяких
веревок лежало на  земле.  Из  всего  этого  можно  было  построить  целую
флотилию.
   - Дядюшка! - вскричал я. - Что это за деревья?
   - Ель, сосна, береза, хвойные деревья Севера, окаменевшие  от  действия
минеральных солей в воде.
   - Неужели?
   - Называется такое окаменелое дерево "surtarbrandur".
   - Но ведь оно, стало быть, твердо, как камень, и не будет держаться  на
воде?
   - Бывает и  так!  Ведь  некоторые  деревья  совершенно  превратились  в
антрацит, другие же, как, например, вот эти, только начали превращаться  в
окаменелость. Взгляни-ка, - продолжал дядюшка, бросая в  море  драгоценный
обломок.
   Кусок дерева, сначала погрузившись в воду, всплыл и теперь  покачивался
на волнах.
   - Убедился? - спросил дядюшка.
   - Убедился, тем более что все это просто невероятно!
   На другой вечер благодаря  искусству  проводника  плот  совершенно  был
готов;  длина  его  равнялась  десяти  футам,  ширина   -   пяти;   бревна
"суртарбрандура",  связанные  крепкими   веревками,   образовали   прочное
сооружение, и, когда это импровизированное судно было спущено на воду, оно
отлично держалось на волнах моря Лиденброка.



32

   Тринадцатого августа мы  встали  рано.  Нужно  было  испробовать  новый
способ передвижения.
   Оснастку плота составляли: мачта, сооруженная из двух  длинных  шестов,
подпертых горбылями, рея, на которую пошел третий шест, и парус, сшитый из
одеял; веревок было достаточно, плот был сработан на славу.
   В шесть часов профессор дал знак к отплытию. Провизия, багаж,  приборы,
оружие и солидный запас пресной воды, взятой из горных  ручьев,  были  уже
погружены.
   Ганс снабдил плот рулем, и  благодаря  этому  он  мог  управлять  нашим
суденышком. Он встал у  руля,  отвязал  канат.  Парус  был  поднят,  и  мы
отвалили  от  берега.  Когда  мы   уже   выходили   из   бухты,   дядюшка,
придерживавшийся географической номенклатуры, пожелал назвать  бухту  моим
именем.
   - Полноте, - сказал я. - Я предложил бы вам другое имя.
   - Какое же?
   - Гретхен! На карте бухта Гретхен будет выглядеть очень недурно.
   - Пусть будет бухта Гретхен!
   Таким образом, имя моей милой романтической фирландки  было  связано  с
нашей  научной  экспедицией.  Легкий   ветерок   дул   с   северо-востока.
Подгоняемые попутным ветром, мы вышли в открытое море. Плотность атмосферы
значительно  увеличивала  силу   ветра,   вздувавшего   наш   парус,   как
какой-нибудь кузнечный мех.
   Через час дядюшка мог довольно точно определить скорость, с которой  мы
плыли.
   - Если мы будем и дальше плыть с такой скоростью, - сказал он, -  то  в
сутки  мы  пройдем  по  меньшей  мере  тридцать   лье   и   скоро   увидим
противоположный берег.
   Я ничего не возразил и пересел поближе к рулю. Северный берег  сливался
уже  с  туманной  линией  горизонта.  Перед  моими  глазами   расстилалось
необозримое водное пространство. Черные тучи отбрасывали  темные  тени  и,
казалось, еще более омрачали угрюмые соды. Серебристые лучи электрического
света, отражаясь в водной зыби, придавали ей фосфорический  блеск.  Вскоре
берег совершенно скрылся из виду;  исчезли  всякие  признаки,  по  которым
можно было бы судить, насколько  быстроходен  наш  плот;  и,  если  бы  не
фосфоресцирующий след за кормой, я мог бы подумать, что мы стоим на месте.
   Около   полудня   нам   стали   встречаться   исполинские    водоросли,
избороздившие зелеными волнами поверхность моря. Я  знал  жизнеспособность
этих растений, которые стелются по  морскому  дну  на  глубине  более  чем
двенадцать тысяч футов, которые способны размножаться при  давлении  почти
четырехсот  атмосфер,  и  часто  образуют  мели,   затрудняющие   движение
кораблей. Но, кажется, нигде не растет такая гигантская морская трава, как
в море Лиденброка.
   Наш плот лавировал  среди  этих  мощных  водорослей  "фукус"  длиной  в
три-четыре  тысячи  футов,  тянувшихся,  извиваясь,  как  змеи,  насколько
хватает глаз; мне доставляло удовольствие следить  за  этими  бесконечными
лентами, гадая, когда же им будет конец; но прошло уже несколько часов,  а
зеленые ленты не обрывались.
   Какова же была сила природы, взрастившей такие растения, и каков должен
был быть вид Земли в первые эры мирозданья, когда под влиянием  теплоты  и
влажности вся ее поверхность представляла одно лишь растительное царство!
   Наступил  вечер,  и,  как  я  уже  заметил  накануне,  сила  света   не
уменьшалась. Это излучение было постоянным явлением природы и не подлежало
изменению.
   После ужина я прилег у мачты и сразу же  заснул  крепким  сном,  полным
безоблачных грез.
   Ганс сидел у руля, напряженно следя за ходом нашей плавучей  платформы,
хотя из-за попутного ветра управлять рулем ему не приходилось.
   Профессор Лиденброк поручил мне с момента выхода из бухты Гретхен вести
"корабельный  журнал",  отмечая  в  нем  малейшие  наблюдения,   записывая
интересные  явления,  направление  ветра,  скорость  движения,  пройденное
расстояние - одним словом, все события этого замечательного плавания.
   Поэтому я  ограничусь  тем,  что  воспроизведу,  здесь  эти  ежедневные
записи, продиктованные, так сказать,  самими  событиями,  чтобы  дать  тем
самым более точное описание нашей переправы морем.


   Пятница, 14 августа. Свежий северо-западный ветер. Плот  плавно  плывет
при попутном ветре. Берег остался позади  нас  в  тридцати  лье.  Горизонт
пустынен. Сила света не изменяется. Погода  ясная,  иначе  говоря,  высоко
парят легкие  облака  в  атмосфере,  напоминавшей  расплавленное  серебро!
Термометр показывает +32o.
   В полдень Ганс, приделав крючок к бечевке, насаживает на  него  кусочек
мяса и закидывает самодельную удочку в воду. Проходят часа  два,  рыба  не
клюет. Неужели эти воды необитаемы? Нет! Удочку дергает.  Ганс  вытягивает
веревку: на крючке бьется рыба.
   - Рыба! - кричит дядюшка.
   - Осетр! - воскликнул я в свой черед. - Маленький осетр!
   Профессор внимательно разглядывает рыбу; он со мной не согласен: у этой
рыбы плоская, округленная голова, передняя часть туловища покрыта сплошным
панцирем, состоящим из  костных  пластинок;  ротовая  щель  лишена  зубов;
довольно развитые нагрудные плавники при отсутствии  хвостового  плавника.
Это  животное,  несомненно,  принадлежит  к  тому   классу,   к   которому
естествоиспытатели  причислили  осетра,  но   оно   отличается   от   него
существенными признаками.
   Дядюшка не ошибся, после беглого осмотра он заключил:
   - Рыба принадлежит к семейству, вымершему много  столетий  тому  назад,
окаменелые остатки которого находят в пластах девонского периода.
   -  Как!  -  сказал  я.  -  Неужели  мы  пойм