ичная память, только она инструмент  контроля.  А  в  процессе
воспоминания выяснится, насколько он  способен  управлять  собой.  Да,
дисциплина - это главное, ибо провалы в памяти могут быть заполнены  с
помощью труда, а трудом управляет дисциплина.  Желание  открыть  глаза
было сильно до боли, он изнывал от него, напрягая все мышцы тела.
   Нет, нельзя.
   До тех пор  пока  здесь,  внутри,  еще  не  все  в  порядке,  глаза
открывать не следует. Картины воспоминаний прижимаются одна к  другой,
словно ступеньки двух бесконечно длинных веревочных  лестниц,  бегущих
параллельно, как спирали ДНК. А он сам  болтается  между  ними,  в  то
время как должен принадлежать одной из них, только  одной.  Он  знает,
какой. В конечном счете это тоже вопрос дисциплины. Как  и  подавление
чувства боли. Он должен ступить на  ту,  вторую,  лестницу,  прочно  и
твердо, и уже оттуда, стоя на ней, наблюдать другую, всю целиком, с ее
муками, страхами, страстями. Пусть она не принадлежит ему, эта первая,
но она имеет к нему отношение, не может без него существовать. Но и  в
этом случае она всего лишь средство для достижения цели, к которой  он
стремится. Если боль невыносима до крика, он должен слушать этот  крик
словно со стороны и стараться его укротить. Именно  нужна  дисциплина,
власть разума над телом; путь, ведущий  к  цели,  лежит  только  через
абсолютность этой власти. И если он достигнет такой власти над  собой,
став  обеими  ногами  на  свою  лестницу,  приникнув  к  ней,  -   ему
показалось, еще чуть-чуть, и это удастся,  -  вот  тогда  можно,  даже
нужно начать вспоминать. А когда будет проверено  и  это,  он  откроет
глаза. Вот он  уже  ухватился  за  ступеньку,  но  резкая  боль  грубо
оторвала, швырнула обратно. И  вот  он  снова  болтается  между  двумя
спиралями и орет во всю глотку. Придется начинать все  сначала.  Нужно
изменить тактику. Прежде всего одолеть боль. Он отодвинул ее точно, на
ступеньку  первой  спирали,  и  медленно,  осторожно  приближается  ко
второй. Если ухватит, уже не выпустит.
   ...Итак,  подавил  боль.  В  области  латеральной  мышцы   верхнего
предплечья - сознание того,  что  он  употребляет  привычные  термины,
наполнило тайной радостью приближения ко второй лестнице, -  ощущалась
поверхностная жгучая боль, отдающая  внутрь.  Если  задет  центральный
нерв - а что еще? - то, учитывая состояние периферийных рецепторов...
   Он сделал ошибку.  Не  следовало  так  сосредоточиваться  на  этом.
Подняв  правую  руку,  он  потрогал  болевшее   место.   Боль   славно
удесятерилась, пришлось кричать. Не смог он приказать  и  глазам.  Они
открылись, чтобы увидеть рану, где  рождалась  эта  нестерпимая  боль.
Весь план постепенного овладения спиралью рухнул напрочь.
   Но в тот же миг, когда он увидел кровоточащую рану на руке,  вместо
наступления хаоса все вдруг просто и спокойно стало на свои места.
   - Гилл, ты идиот! - сказав это, он почувствовал неописуемую радость
от долгожданного слияния с ускользавшей спиралью. - Наложи бинт, иначе
истечешь кровью!
   Неуверенно поднявшись  с  пола,  он  едва  устоял  -  голые  ступни
поскользнулись на гладком пластике пола командного салона.
   Кресло, в котором прежде лежал Норман, пустовало.  Как  попал  сюда
робот? Почему он лежит, уткнувшись в пол, и что это под ним?..
   Стоп!
   Сначала займемся раной. Если не  уберечь  этого  нового  тела,  кто
знает, когда еще раз представится такой случай? Юму сидел на ступеньке
той первой лестницы - спирали. Собственно, даже не Юму, а  бесконечные
вереницы картинок-воспоминаний, которые в равной степени  принадлежали
и ему, Гиллу. Вплоть до того  момента,  когда  копье  Гаима  разорвало
левое плечо. Жаль, воздействие инфразвука оставляет провалы в  памяти,
и теперь не узнать подробностей пути,  который  привел  Юму  от  удара
копьем до кресла в командном салоне, под огромный полусферический шлем
главного консоциатора.
   Только спускаясь по лестнице, Гилл заметил, что хромает.  Этого,  к
сожалению, поправить нельзя. Пускай уж так, могло быть и хуже, окажись
на месте Юму однорукий  или  чем-то  больной...  От  рецепторов  и  от
Большого Мозга можно  требовать  многого,  но  более  высокий  уровень
селекции  просто  недостижим.  Поймать  в  фокус  движущийся  предмет,
мгновенно  сравнить  его  со  всей  коллекцией,  собранной  Эдди,   и,
убедившись в правильности выбора объекта, включить программу -  задача
выполнимая. Конечно, неплохо было бы еще  узнать,  сколько  лет  этому
телу. Он молод - Юму, во всяком случае, чувствовал себя молодым, -  но
это  определение  весьма  туманно.  Кроме  того,  следовало  бы  точно
установить среднюю продолжительность жизни охотников в племени.  Иначе
не будешь знать, на что рассчитывать...
   Уж не повторится ли вновь скачка наперегонки со временем, наподобие
той, которую Гилл выдержал в момент рождения идеи?
   Вид перевернутой вверх дном  медицинской  комнаты  и  на  этот  раз
доставил  удовольствие.   Неплохая   работа...   Необходима,   однако,
осторожность, чтобы не споткнуться и не  повредить  кабели  или  места
спайки. Гилл примирился с хромотой - если бы не она,  Юму  никогда  не
научился двигаться с такой осторожностью.  Оборудование  надо  беречь,
оно еще пригодится.
   Пальцы рук оказались непослушными  и  неловкими,  как,  впрочем,  и
управляющая ими воля. Он долго возился, пока  остановил  кровотечение,
предварительно продезинфицировав рану. Пластырь тоже плохо ложился  на
волосатую кожу, пришлось заливать коллодием. После  этого  он  отыскал
болеутоляющие таблетки, но проглотил только  четвертую  часть  обычной
дозы. Теперь он на двадцать кило легче, а кроме того, нервная  система
Юму  не  испытывала  ничего  подобного.  Пусть  уж  лучше  боль,   чем
отравление, а о фортфере вообще не может идти речи. Гилл с  сожалением
повертел в пальцах таблетку чудодейственного средства, она напомнила о
той помощи, которую оказывала при составлении программы... Но механизм
действия фортфера слишком затрагивает  лимфатическую  систему,  а  эта
система и есть, собственно, сам  Юму.  Рискованный  эксперимент,  даже
слишком.
   Гилл направился в душевую, чтоб смыть кровь. Кроме того, горячий  и
холодный душ освежит его, в какой-то мере заменит допинг, от  которого
он воздержался.
   Глянув на себя в зеркало, он ужаснулся  и  невольно  отпрянул.  Вся
психологическая подготовка летела к черту  -  на  него  глядел  тощий,
жилистый  человечек,  покрытый  редкой  шерстью  и  совершенно  голый;
изуродованная  нога  была  сантиметров  на   пять   короче   здоровой.
Безволосое лицо, изрезанное глубокими морщинами, низкий, надвинутый на
глазные впадины лоб, продолговатый  череп,  заросший  густыми  космами
волос, напоминал портрет неандертальца, висевший в  музее  дарвинизма.
Было  от  чего  прийти  в  отчаяние!..  Лишь  выражение   темно-карих,
смышленых и внимательных  глаз  доставило  Гиллу  некоторое  утешение.
Зрачки, сузившиеся от необычно яркого для них  света,  превратились  в
точки, но не потеряли живости.
   "Слава богу, неглуп, - подумал Гилл с  надеждой.  -  Ничего,  будем
учиться". Он поощряюще улыбнулся и едва не упал,  такой  отталкивающей
вышла гримаса с оскаленными зубами. "Улыбаться тоже!" - добавил он про
себя.  Мышцы  не  так  просто  воспринимают  изменившееся   содержание
психики,  для  этого  нужно  время.  Об  этом  он  знал   из   опытов,
проводившихся еще там, на Земле. Эксперименты! Только теперь он  понял
- и от сознания этого у него вдруг перехватило  дыхание,  -  понял  на
собственной шкуре, впрочем, даже еще не на собственной, а на  общей  с
Юму, - что великий Бенс просто  обманщик,  а  его  всемирно  известные
опыты не более как нагромождение неудач. И даже не обманщик,  а  трус.
Как он рассуждал об этике, морали, гуманизме! И этой болтовне  верили.
И не только он, Гилл, а и другие, все верили, все! Несчастный  кретин,
давший согласие  стать  подопытным  кроликом,  произносил  вызубренный
урок, а затем аппараты измеряли, насколько череп  живой  обезьяны  под
волнами  консоциатора  способен   воспринимать   комплекс   импульсов,
составлявших человеческую  психику,  предварительно  закодированную  и
введенную в  память  электронного  мозга,  компьютера,  и  затем  Бенс
благодушно подавал знак.
   Смерть, конечно, была безболезненной. Гуманист Бенс не потерпел бы,
чтобы подопытному причиняли боль. Но почему никто никогда не подумал о
том  -  кстати,  именно  из  соображений  гуманности,   -   знают   ли
добровольцы, согласившиеся дать репрограммы  для  эксперимента,  какая
судьба ожидает их двойников-обезьян?
   Бенс с постным выражением лица устремлял взгляд  в  потолок  всякий
раз,  когда  очередной  несчастный,   испустив   короткий   и   совсем
нечеловеческий вопль протеста, затихал в удобном мягком  кресле.  Нет,
нет, попытки трансплантировать эмоциональную сферу  психики  потерпели
крах, несмотря на великолепно разработанный метод Бенса. Ведь в кресле
всякий раз кричала обезьяна,  а  не  человек...  Но  кресло  было  так
удобно, а смерть мгновенна и безболезненна. О гуманизм! Пациенты  были
обязаны чувствительности Бенса еще  и  тем,  что  каждый  из  них  был
уверен, что это произойдет не сегодня, а в  другой  раз,  ведь  сейчас
пригласили  для  очередного  разговора,  как  обычно.  Им  никогда  не
говорили правду: да, сегодня, сейчас...
   Если бы Бенс узнал, как знает  теперь  Гилл,  хотя  бы  на  секунду
почувствовал, сколь важно - нет, абсолютно необходимо! - держаться  за
свое тело, за эту, а не другую жизнь, то понял бы,  насколько  сам  он
ограниченный и трусливый дилетант! Настоящий-то эксперимент должен был
только начаться, а они свернули все и объявили о его завершении. И над
трубой крематория, упрятанного в глубине  парка,  окружавшего  клинику
Бенса, на краю дремучего леса, тонкой струйкой  колыхался  воздух;  он
был прозрачен, газоуловители  не  пропускали  даже  мельчайших  частиц
пепла, - опять-таки во имя этики, морали, гуманизма...
   Теперь эксперимент проведет Гилл. Теперь он  может  это  сделать...
Пять долгих лет он работал рядом с Бенсом, восхищался им, угадывал его
мысли, знал его лучше, чем кто-либо другой...
   Встряхнув головой, он встал под горячую струю воды. Нет,  от  Бенса
теперь уже никакой пользы. Ему нужны  Сид,  Максим  и  Ярви.  Да,  да,
именно в таком порядке. Пилот-навигатор, инженеры, после них Эдди... а
Норман? Гилл заколебался. Нет,  Норман  не  нужен.  Впрочем,  пожалуй,
можно было бы, но... Конечно, он  мог  бы  солгать  самому  себе,  что
моделирование и  воссоздание  такой  личности,  как  Норман,  рядом  с
которой он сам... Зачем? Нет, нет и нет. Юму, находившийся на соседней
спирали, тоже одобрял такое решение. Норман не симпатичен Юму так  же,
как он сам боится Дау. Гилл содрогнулся: "Я боюсь Дау? Какой  абсурд".
Вооружившись  инфрапистолетом,  он  отправится  в  лес  и  устроит  не
представление, чудо!
   Гилл с наслаждением потянулся, затем раздраженно хлопнул по  кнопке
душа: струя воды, будто от испуга, сделалась тоньше, перешла в капель,
прекратилась совсем. Он сел на мокрую решетку и опустил лицо в ладони.
Черт бы побрал этого Бенса вместе с его великолепной клиникой в центре
Африки у подножия Кибо! Гилл боится Дау. Это означает,  что  доминанта
Юму велика. Ну а если со временем она еще усилится? Там, в клинике, им
ни  разу  не  удалось  проследить  динамику  соотношения,  установить,
ослабевают ли черты трансплантированной человеческой психики. Ни  одна
из обезьян  не  жила  потом  более  трех-четырех  недель.  Этого  было
достаточно  для  контрольных  опытов  с  помощью  тестов,  вплоть   до
последней прощальной беседы в кабинете Бенса. Но тут нужны не  недели,
а месяцы, годы! Конечно, он  может  повторно  усаживаться  под  колпак
консоциатора и "подзаряжать" свою человеческую сущность  до  тех  пор,
пока Юму не станет бояться и этого...  Разрази  господь  этого  Бенса,
ведь они не провели ни одного опыта на повтор воздействия! "Ладно, сам
виноват, - произнес вслух Гилл, - знал же я об этом,  закладывая  свою
репрограмму, и это меня не остановило". - "Но я просто хотел  жить,  -
тут же ответил он сам себе. - Жить, чтобы  доказать,  что  есть  иное,
лучшее решение, чем  предложил  Норман.  Доказать,  что  есть  у  меня
воображение! Что именно я, я смогу вернуть "Галатею" на Землю; что нет
никакой нужды дожидаться, пока другая экспедиция..."
   Звук собственного голоса  ошеломил  его  больше,  чем  отражение  в
зеркале. Слова вдруг деформировались,  превратились  в  какой-то  лай.
Опять Юму, притаившись на соседней спирали, только и ждет, чтобы взять
верх  над  Гиллом.  Требует  слова  при  малейшей  возможности.   Если
произношение Юму не  изменится  к  лучшему,  Гилла  просто  не  поймут
автоматы.
   Только не впадать в панику. Дисциплина прежде всего: он забыл,  что
с этого начал. Первый день всегда проходит  в  критическом  состоянии,
так было и в клинических условиях, при Бенсе. Он мог бы  вспомнить  об
этом раньше. После первых часов успеха наступает  регрессия,  ведь  он
сам вычислил кривую  и  описал  результаты  наблюдений.  "Оценка  фазы
относительной   регрессии    в    зависимости    от    типа    психики
трансплантированной личности" - так называлось это исследование.  Бенс
не разрешил его опубликовать, главное, из-за  того,  чтобы  вообще  не
сообщать о наступлении фазы регрессии,  да  еще  в  самом  начале.  Он
объяснил, что их оппоненты немедленно ухватятся за этот факт.  Но  при
дальнейших опытах его  следует  принять  во  внимание.  Успокоительные
препараты в малых  дозах,  минимум  внешних  раздражителей,  спокойная
обстановка, избегать всего, что может влиять на эмоции, кроме  радости
успеха... Итак, Гилл, ты должен остерегаться Юму; и радуйся тому,  что
живешь. Пусть это будет для тебя первой радостью успеха.
   Он поднялся, пустил холодную струю и стоял под ней до тех пор, пока
не начал дрожать в ознобе. Посмотри, Юму, сколько ты можешь выдержать.
Ты привык к теплу, и, если холодная вода не сведет тебя с ума, значит,
ты парень надежный, не неврастеник.
   Он выдержал, даже без крика. Но потом  наступила  слабость,  такая,
что теплый воздух в сушилке, казалось, поднимет  и  закружит  его  как
пушинку.  Веки  смыкались  сами  собой.  Да,  теперь  спать.   И   без
снотворного. Завтра продолжит...
   Надо бы подняться в командный салон и установить, как там  очутился
Шарик. Любопытно, даже очень. Но усталость оказалась слишком велика, и
Гилл завернул в коридор, где размещались спальни.
   "Бедняга Сид", - подумал он, толкнул первую от входа дверь и тут же
отскочил, с ревом помчался вдоль по коридору - с кровати Сида на  него
ощерилась багровая маска высохшего, как мумия, лица Нормана.
   Юму, охваченный ужасом,  спрыгнул  со  своей  ступеньки,  перепутал
ниточки  спиралей.  Матово  поблескивающие   стены   стальной   тюрьмы
многократно  усиливали  безумные  крики,  боль  от  ушибов,   отчаяние
запертого в клетке животного.
   - Я не знал... Не мог знать... Забыл, совсем забыл, - бормотал  он,
содрогаясь от рыданий полчаса спустя, сжавшись в комок  на  постели  в
каюте Эдди и затыкая  себе  рот  одеялом,  чтобы  не  повторилось  все
сначала.
   Спасительный сон не наступал, приходилось  вести  тяжкую  борьбу  с
осатаневшим от ужаса Юму,  подавлять  нараставший  страх,  путавший  и
рвавший наложенное с таким трудом  равновесие  спиралей,  стремительно
толкая его к потере сознания.  Ценой  неимоверных  усилий  воли  Гиллу
удалось удержаться на краю этой бездны, разгладить сведенные судорогой
мышцы.

   Большой кусок поджаренного на костре мяса, который  держал  в  руке
Эор, казался самым соблазнительным за всю  его  жизнь.  По  запекшимся
коричневым краям текли струйки из сырого  нутра.  Если  откусить,  два
ощущения сольются воедино - божественный вкус и желание  получить  еще
кусочек, такова двуединая гармония  желудка.  Юму  проглотил  слюну  и
облизнулся. Эор всегда давал ему мяса, поступит ли он так же и на этот
раз?..
   Великолепный кусок. Что же делать? Если протянуть руку,  Эор  может
сердито отдернуть  мясо:  то,  что  приглянулось  другому,  становится
желанным для тебя самого. Юму удивился  ясности  своих  мыслей  в  тот
момент, когда перед самым его носом маячил  такой  лакомый  кусок.  Но
если сделать вид, что тебя он не интересует, тоже плохо. Эор подумает,
что Юму сыт, и вонзит в мясо  зубы:  нет,  это  невыносимо!  Он  снова
глотнул слюну и будто невзначай пододвинулся к Эору, к  мясу.  Эор  не
обращает на это внимания, он смотрит в другую сторону.  Юму  не  видит
даже, куда: его взгляд прикован к заветному  куску,  приближаясь,  тот
словно растет в размерах. Еще мгновение и...  О  ужас,  Эор  поднимает
руку ко рту и сам впивается в мясо зубами...
   В лаборатории  Бенса  мало  интересовались  сновидениями,  имеющими
источником не человеческий мозг,  поскольку  все  подопытные  обезьяны
были рождены в неволе. Бенс утверждал, что, коль они не знают  ничего,
кроме  клетки,  все  равно  это  искусственная  среда,   деформирующая
психику. Поэтому содержание  сновидений  не  имеет  значения,  следует
интересоваться только психикой. Если она отклоняется от нормы, значит,
либо где-то в процессе трансплантации допущена ошибка, либо  мы  имеем
дело с особенностью взаимовлияния внутренних факторов,  индивидуальных
свойств данной особи...
   - Плевать мне на твои доводы, Бенс! - проворчал Гилл. - Я  сыт  ими
по горло, а умру от голода.
   Он сорвал станиолевую крышку с  очередной  банки  консервов.  Банка
громко щелкнула - этот звук забавлял Юму и после,  -  предложила  свое
содержимое. Юму недоверчиво понюхал,  затем  брезгливо  поморщил  нос.
Запах был один, а вкус другой. В памяти  опять  возник  восхитительный
кусок поджаренного мяса с бледно-розовыми струйками сока. Жаркое так и
не попало к нему в рот, поскольку он проснулся и тут же вспомнил,  что
в последний раз ел еще позавчера,  возле  дальнего  костра  охотников.
Пища была куда хуже той, что привиделась во сне, но если бы хоть та...
   Аквариум   с   белковыми   водорослями   уничтожен    радиоактивным
излучением. Он так и думал. Ничего, он разведет новую  плантацию,  для
этого нужна  только  сноровка  и  время,  а  запаса  консервов  хватит
надолго, хоть на полгода... Но в этом-то вся беда!  Когда  он  отведал
содержимое из первой банки,  желудок  тотчас  же  запротестовал.  Нет,
консервы не испортились, облучение  тоже  не  проникло  сквозь  защиту
контейнера. Дело было совсем не в консервах, а в желудке Юму. Рискнуть
есть насильно? Это может вызвать рвоту или того хуже, понос.  Запросив
противоположный полюс спирали, Гилл получил ответ: Юму никогда  не  ел
того, к чему испытывал отвращение. Возможно, со временем он  привыкнет
к новым вкусам и к пище в коллоидном состоянии,  но  пока  возможность
голодной смерти  вполне  реальна.  В  качестве  последней  попытки  он
попробовал  сгущенное  молоко.  Оно  показалось  тошнотворно  сладким,
пришлось разбавить водой. Теперь  в  животе  переливалось  более  двух
литров жидкости. Кажется, калорий и белков хватит на несколько  часов,
а если заставить Юму допить, то и до  завтра.  Но  все  равно  это  не
выход, нельзя жить на одном молоке,  необходимо  как-то  добыть  мясо.
Хотя бы такое, какое слопал Эор. Удивительно, до  чего  навязчиво  это
сновидение! Настойчивость естества? Но не беда, не будем пугаться. Юму
имеет право на то, чтобы чувствовать себя лучшим образом. Гилл  обязан
сделать все возможное, чтобы добиться!
   Он  невольно  должен  был  подумать  о  Бенсе  с  признательностью;
разработанный  им  метод  в  части  интеллектуальной  сферы  превзошел
ожидания. Стройная последовательность мышления, точная  алгоритмизация
задач были такими же, как в то время, когда он был  просто  Гиллом.  И
если  теперь  он  будет  отталкиваться  только  от  разума,   воля   и
самодисциплина будут ему