м все же удалось загнать в угол  какого-то  ущелья  троих.  Те
дрожали от страха, но, когда Эдди, демонстрируя благожелательность,  с
улыбкой подошел, замахнулись на него дубинками. Тогда Гилл,  не  медля
ни секунды, уложил их на землю, усыпив лучом своего инфрапистолета,  а
Эдди, урча от возбуждения, тут же надвинул на череп одного из  троицы,
казавшегося на вид постарше,  полусферу  своего  консоциатора.  Однако
если бы предусмотрительный Гилл  не  настоял  на  том,  чтобы  связать
повергнутого в полусонное состояние аборигена по рукам и  ногам,  тот,
очнувшись от непродолжительного шока,  непременно  размозжил  бы  Эдди
голову своей дубиной, - в неуклюжем теле таилась  огромная  физическая
сила. Оставшимся двоим Гилл накинул на шеи веревку  и,  пользуясь  тем
заторможенным состоянием психики, в  которое  повергает  всякое  живое
существо направленный луч инфразвукового пистолета, отвел их  подальше
от места эксперимента в родные джунгли. Для совершения такой  операции
требовались   немалое   искусство,   ловкость   и   опыт,    поскольку
инфразвуковой луч действует только на определенные точки мозга.  Стоит
лишь немного усилить или ослабить интенсивность луча или отвести его в
сторону, как объект либо рухнет на  землю  в  глубоком  забытьи,  либо
выйдет из-под воздействия инфразвука, и тогда горе  неумелому!  Прежде
чем расстаться с косматыми,  Гилл  чуть-чуть  усилил  луч,  и  те  оба
повалились на траву. Через полчаса, когда они придут в себя, у них  не
останется никаких воспоминаний о случившемся.
   Эдди между тем стоял на коленях перед распростертым телом, по самые
уши надвинув себе на голову вторую полусферу  консоциатора  и  включив
его на прием. Старый инопланетянин, напрягая мышцы, отчаянно  бился  в
своих путах.
   - Ничего, Гилл, ничего! Никаких проблесков разума. Только  страх  и
желание бежать, искать спасения...
   - Ну а слова, понятия?
   -  Попадаются,  но   вне   всякой   логической   связи.   В   таком
возбуждении...
   - Дай сюда! Может быть, мне повезет больше.
   Гилл напялил на  себя  шлем,  и  тотчас  передалось  всеподавляющее
чувство животного страха. Беги, бега, спасайся! - вопила в нем  каждая
клеточка тела, все внутри и все вокруг. Мышцы напряглись,  словно  для
прыжка. Эдди смотрел с тревогой.
   -  Надо  изменить  диффузорное  соотношение,  сейчас  отрегулируем.
Хорошо еще, Эдди, что ты не кинулся бежать куда глаза глядят!
   Впрочем,  Гиллу  тоже  не   удалось   достигнуть   более   внятного
результата. Он различал в мутном потоке инстинктов, скорее ощущал, чем
понимал, отдельные слова-понятия: дерево, кустарник, жевать, бежать...
Но самого главного, связи их между собой, и что еще важнее, стремления
к контакту, обнаружить не удалось. Ни в этот  раз,  ни  позднее.  Эдди
пришлось отказаться  от  прямых  контактов  и  действовать  с  помощью
скрытых  камер  и  микрофонов.  Собрав  кучу  записей,  он  в  течение
нескольких месяцев  без  устали  трудился  над  составлением  словаря.
Однако  опробовать  его  не  представлялось  никакой   возможности   -
косматые,  в  результате  настойчивых  экскурсий  Эдди,   все   дальше
держались от "Галатеи", избегая встреч с дотошным  антропологом.  Эдди
решил использовать вертолет, но шум  мотора  летучей  диковины  внушал
аборигенам еще больший ужас. Тогда он  перебрался  на  воздушный  шар,
наполненный гелием. Астронавты с тревогой  наблюдали,  как  меняющийся
ветер над джунглями швырял беспомощный шарик взад  и  вперед.  Правда,
выдумка Эдди позволила ему передвигаться бесшумно, но вид повисшего на
стропах антрополога, похожего издали на паука, заставлял  их  невольно
содрогаться. Отговаривать Эдди  от  этого  занятия  было,  разумеется,
бесполезно. Ведь именно этому пузырю с газом он был обязан тем, что  в
двухстах с лишним километрах к западу от "Галатеи"  обнаружил  большую
группу, точнее, целое племя местных  жителей,  находившихся  на  более
высокой ступени развития, нежели те первые человекообразные аборигены.
Установить с ними контакт, к  сожалению,  тоже  не  удалось,  но  Эдди
отснял уйму пленки, совал микрофоны чуть ли не в каждую расселину скал
вокруг стойбища племени,  составил  новые  списки  слов  и  выражений.
Кинопленки, фотонегативы, звуковые записи, просто бумаги и карточки со
словами постепенно загромоздили его личную каюту, киностудию, фонотеку
и, наконец, хранилище микрофильмов,  дверь  которого,  из  уважения  к
стародавней традиции и тем временам,  когда  люди  еще  читали  книги,
почитая их главным носителем информации, украшала табличка с надписью:
"БИБЛИОТЕКА".
   Гилл  пожал  плечами.  Рассортировать   этакую   груду   материалов
невозможно. Надо, пожалуй, в самом начале сразу же о том предупредить.
Впрочем, и это излишне:  пусть  сами  тогда  поймут,  что  эта  задача
оставлена для них. Гилл не испытывал ни малейшей симпатии к  тем,  кто
некогда высадится на эту планету. Они будут живыми, а  он  мертвым;  и
его  череп,  если  найдется,  будет  скалиться  на  них  с  неумолимой
ненавистью ушедших. Ему казалось, что видит наяву, как новоприбывшие с
опаской  пробираются  по  переходам  и  лестницам  "Галатеи",  обводят
настороженным взглядом  стены,  приборы,  пульты,  а  в  глубине  глаз
светится затаенное даже от самих себя  торжество  -  ведь  им  повезло
больше, чем тем, погибшим.
   Однако нужно взять фильмы. Осторожно  сложив  башню  из  коробок  с
пленкой, Гилл перенес ее в командирский  отсек.  Установил  на  пульте
нормальную скорость,  включил  кнопку  перезаписи.  Только  так  можно
определить качество съемки, брак никому не нужен.
   Одна из катушек запечатлела последние кадры, сделанные Эдди. С  нее
он начал. На экране возникло стойбище "более  развитых".  Колоссальная
скала, косо нависшая над  вытоптанной  площадкой,  к  бездонному  небу
поднимается тонкая струйка дыма  от  костра.  Огонь,  зажженный  рукой
человека, обложен камнями,  защищающими  от  ветра,  вокруг  очага  на
корточках - женщины. Лишь длинные, до пояса волосы да подобие каких-то
передников прикрывают их наготу. На краю площадки, в  начале  пологого
склона, резвятся и прыгают  дети,  мужчины  расположились  поодаль,  в
ленивых позах возлежа под сенью деревьев  на  опушке  рощицы.  "Полная
идиллия, - отметил про себя Гилл. -  Хорошо,  что  экран  не  передает
запахов. Впрочем, то, что для меня вонь, для них неосознанное средство
защиты. Тлеющие на  костре  кости,  полусгнившие  шкуры  действительно
испускают зловоние, но для обоняния хищных зверей,  рыскающих  вокруг,
оно ассоциируется со смертоносным пламенем, с  огненными  стрелами,  с
искрами, прожигающими шкуру до мяса. Сорок тысяч лет назад наши предки
пахли ничуть не лучше, а наши прапраматери были  столь  же  далеки  от
того благоуханного и лучезарного идеала совершенства,  каким  является
для нас женщина сегодня... Надо признать все же, эти  существа  вокруг
костра гораздо больше походят на людей, чем те косматые  звероподобные
двуногие, которых мы захватили  в  плен  при  первой  охоте.  Неуемный
энтузиазм Эдди прогнал их из окрестности  "Галатеи",  где  они  раньше
гнездились в джунглях. Эти уже умело обращаются с  камнями,  острят  и
полируют  костяные  наконечники  и   ножи.   Пройдет   еще   несколько
тысячелетий, и они научатся шлифовать  орудия  из  твердого  кремня...
Вполне приличные ребята,  нашим  последователям  они  доставят  немало
радостей; может быть, даже удастся наладить с ними контакт". Но ему-то
что до этого?
   Гилл повернулся к Норману, тот по-прежнему лежал  без  сознания,  и
тогда его впервые охватило отчаяние. Бессмыслица. Какое значение имеет
то короткое время, те минуты, что остались? Правда  жизни  всего  лишь
правда живой клетки, вне ее, точнее, после нее любой результат,  любой
успех  лишь  призрачный  мираж,  самообман,  не  более  того.  Вся  та
информация, которую сохранит в своем нутре Большой Мозг, мертва,  даже
в том случае, если она несет в себе  нечто  важное  для  человечества.
Мертва, если, только...
   Он  выпрямился  и  замер  в  своем  кресле,  напрягшись,  словно  в
следующую минуту  ему  предстояло  такое  тяжкое  испытание,  как  еще
никогда в этой длинной жизни. Экзамен на звание Человека... Блеснувшая
мысль тотчас породила свою тень - злость на себя. Как он не подумал об
этом раньше! Ведь он мог преспокойно раствориться в небытии, бесследно
и навеки.  А  теперь  он  уже  не  сможет  позволить  себе  этого,  не
исследовав до конца и не реализовавши внезапное  озарение.  Пройти  до
конца и это испытание, которое  предначертал  ему  его  мозг.  Детали,
подробности  пока  еще  не  ясны,  но  надо  размышлять,  высчитывать,
бороться... А времени мало, очень мало. Если он сумеет встать сейчас с
этого кресла, то будет бороться, пока не оставят  силы,  не  помутнеет
разум. Но и тогда, и тогда... Он сделает это!
   Только  сейчас  Гилл  заметил,  что  Норман  пришел  в  сознание  и
безмолвно прислушивается. Нет, нет, я не скажу ему ни слова, не  выдам
идею. Ведь в случае успеха это будет единственная его,  Гилла,  победа
над холодным раз умом Нормана. Первая и последняя. Что же, пусть  так.
Ну а что он сказал бы? Что и сам тоже?.. Но  ведь  для  него  это  уже
исключено. К  эпитету  "без  воображения"  добавился  бы  еще  один  -
"эгоист". Но ведь если получится, уже никто не посмеет обвинить его  в
этом...
   Мысль, которая до сих пор стискивала его  в  своих  щупальцах,  как
осьминог,  вдруг  отделилась,  превратилась  в  абстракцию.   Гилл   с
необыкновенной тщательностью критически исследовал ее со всех  сторон,
и вот вывод; вполне осуществимо. Лишь хватило бы времени... И  в  этой
бешеной скачке умирающий Норман, пожалуй, даже не умирающий, а прежний
Норман во всем его величии отступит куда-то в сторону,  превратится  в
карлика.
   Гилл вскочил, выключил перезапись  фильма  Эдди,  затем  подошел  к
пульту управления Большим Мозгом. Быстро подсчитал свободные  емкости,
определил незначительные по тематике информации,  быстро  стер  их  из
памяти. "Но ведь это можно сделать и позже!"  -  мелькнула  мысль.  Он
опрометью бросился в медицинский отсек. "Не  спеши,  не  дергайся!"  -
осадил  он  себя.  Укол  получился  неловко,  тонкая  игла   причинила
неожиданно   острую   боль.   "Постарайся   оставаться    нормальным".
Нормальным? Каким образом это можно установить, если судья и  ответчик
выступают в одном лице? "Не  знаю,  не  знаю,  -  бормотал  он  вслух,
подготавливая микроскоп. - Знаю одно - остается рискнуть. И я рискну!"
   Микроскоп  показал  обычную   картину.   Никаких   отклонений.   Он
пересчитал лимфоциты трижды, боясь допустить ошибку.  Но  все  было  в
порядке, во всяком случае, здесь, под объективом равнодушного прибора.
Через шесть часов надо будет  повторить  анализ.  Старательно  записав
показатель, Гилл отодвинул журнал в  сторону  и  положил  перед  собой
чистый лист бумаги.
   Принципиальная  схема  родилась  быстро,  за  несколько  минут.  На
бумаге, разумеется. Но как осуществить всю сложную систему включений в
монтаже, на деле? Отсюда, из медицинской  лаборатории,  вмонтированные
наглухо приборы он не потащит в командирский  отсек.  Нужны  кабельные
подводки, а потом долгие часы монтажа, пайки, коммутации. Выдержит ли?
Ведь допинг придется исключить. Правда, искусственную живость, которую
приносит таблетка  фортфера,  нельзя  назвать  анормальной,  но  лучше
все-таки быть поосторожней.
   Выводные каналы Большого Мозга не доставили хлопот, послушно приняв
в свое лоно присоски кабельных головок. Зато с  протяжкой  кабелей  по
коридорам и переходам пришлось изрядно повозиться, особенно  следя  из
тем, чтобы они точно и ровно ложились в угол,  образованный  стеной  и
полом, иначе сам  о  них  споткнешься  и  разобьешь  лоб.  Медицинская
комната была тесновата,  пришлось  вывинтить  и  передвинуть  к  двери
рабочий стол. Конечно, придется всякий раз через него перелезать, зато
удобнее дотянуться до приборных  шкафов.  Настала  очередь  паяльника,
пришлось изрядно попотеть. Поначалу он работал стоя на коленях,  потом
лег на живот. Бранил последними словами конструкторов за то,  что  они
разместили выводные каналы так низко и почти вплотную друг к другу, но
потом сообразил,  что  ругается  зря.  В  самом  деле,  могли  ли  они
предугадать схему, которую монтировал сейчас Гилл?
   Когда он наконец закончил и с трудом поднялся с пола, казалось,  ни
одна косточка не осталась в покое. Но он взирал на перевернутую  вверх
дном лабораторию с чувством  удовлетворения  и  торжества.  Оставалось
лишь снять шлем-полусферу главного консоциатора,  чтобы  заменить  его
одним из двух других,  поменьше,  висевших  на  стене  в  командирском
отсеке. Великие оптимисты, конструировавшие "Галатею", создали их  для
высоких  целей:  "на  предмет  общения   и   контактов   с   разумными
представителями инопланетных цивилизаций", как гласила инструкция.  До
сих пор они лишь занимали место и  служили  помехой  и  давно  бы  уже
оказались в складском  отсеке,  если  бы  командиром  корабля  был  не
Норман, а кто-нибудь другой.
   Незадолго до полуночи Гилл, затаив дыхание, провел первое испытание
системы. Включив  напряжение,  мельком  взглянул  на  большие  часы  в
командном отсеке. В  свое  время  в  институте,  еще  там,  на  Земле,
подобный эксперимент проводился, но в  упрощенном  варианте.  Проверка
результатов продолжалась несколько месяцев. Здесь все иначе -  если  в
течение тридцати минут система будет функционировать  нормально,  надо
приступать к делу. Времени в обрез, если не меньше.
   Норман лежал тихо, не подавая признаков жизни. Но Гиллу не хотелось
рисковать. А вдруг проснется в самый критический момент  эксперимента?
Набрав в  пневмошприц  большую  дозу  снотворного,  он  быстро  прижал
маленький блестящий прибор к руке Нормана,  чуть  ниже  локтя.  Норман
вздрогнул.
   - Гилл! Что ты делаешь?..
   Гилл сделал вид, что  ничего  особенного  не  произошло,  и  легким
движением, будто невзначай, повернул шприц присоском  к  вене.  Норман
пробормотал еще что-то, затем голова его повалилась набок:  "Дома,  на
Земле, за такое дело тебя лишили бы диплома врача, дорогой Гилл.  Хотя
я его не убил, и он еще  придет  в  сознание.  Норман  на  моем  месте
поступил бы точно так же".  Твердо  уверенный,  что  система  выдержит
пробные испытания, Гилл решил начать подготовку главной, самой  важной
части  программы.  Но  прежде  срочно  проверить  кровь...  Он   бегом
спустился в лабораторию.
   Лимфоцитов оказалось на двадцать процентов меньше,  чем  в  прошлый
раз. Гилл усмехнулся. Процесс протекает слишком быстро. Но если сейчас
потерять присутствие духа, будет еще хуже. Он должен действовать  так,
словно ничто не изменилось за эти шесть часов,  и  состав  крови  тоже
прежний.
   Вернувшись в  командирский  отсек,  взглянул  на  приборы.  Система
работала безупречно уже двадцать восемь  минут.  Этого  достаточно.  К
управлению новой системой он подключил  автопилот.  Похвалил  себя  за
находку; в самом деле, не приди в голову  запрограммировать  автопилот
для управления системой, как выполнить эксперимент  над  самим  собой,
требующий абсолютного хладнокровия?
   Он долго возился с креслом, выискивая положение, в котором смог  бы
выдержать четверть часа  полнейшей  неподвижности.  Эластичное  кресло
удобно, даже слишком. Если закрыть глаза, непременно уснешь.  Отложить
до утра? Выспавшись, он будет свежее. Однако за восемь часов, истекших
с  момента  облучения,  число  лимфоцитов  сократилось   на   двадцать
процентов. Если уснешь, пройдет еще восемь часов...  Нет,  нет,  спать
нельзя, надо действовать сейчас, немедленно!
   Гилл  закрыл  глаза,   нащупал   на   подлокотнике   кресла   пульт
дистанционного  управления  автопилотом.  Затем,  собрав  все  силы  и
сосредоточившись,  чтобы  представить  себе  все,  что  произойдет  за
предстоящие четверть часа, он нажал кнопку.
   Не ощущая течения времени, Гилл следил за программой. Прошло  семь,
восемь минут.  Или  десять?  Вдруг  он  почувствовал,  что  больше  не
выдержит.  Слова,  обрывки  фраз,  умозрительные  картины  мешались  в
хаотическом беспорядке, теряя смысл, словно преследуя друг друга.  Его
охватил страх: неужели все, что он делает, просто  глупость?  Но  ведь
самая великая глупость именно этот страх! Лучше уж смутные, отрывочные
картины; где-то в скрытых от нас тайниках сознания  они  выстроятся  в
логическую цепь, образуя единый комплекс знания. Только животный страх
не признает заданных правил. И в данном случае бояться  неуспеха  само
по себе  означает  неуспех.  Гилл  расслабил  мышцы  и  стал  смотреть
мелькавшие  картины,  воспроизводимые  консоциатором  из  его  памяти,
смотреть  со  стороны,  словно  любопытный  ребенок,   прильнувший   к
калейдоскопу. Осторожно, чуть-чуть напрягая память, он направлял ее на
земные воспоминания, на дела давно минувших дней. Все  равно  на  что.
Пусть  это  будет  длинный,  унылый  коридор   института,   клетки   с
подопытными  животными,  перекресток  двух  оживленных  улиц,  крупным
планом лица людей,  обращавшихся  к  нему  или  разговаривавших  между
собой. Вот они о чем-то заспорили, отчетливо слышны даже их голоса. Да
ведь это профессор Херцер и милый старый Лоуренс! Очень, очень хорошо.
Если он будет думать о них, его учителях и наставниках, это непременно
поможет ему войти в колею. Постепенно успокоившись, Гилл почувствовал,
что психологически опять готов продолжать запись  информации.  Длинная
вереница  событий,  фактов,  сентенций  вновь  потянулась  на  экране,
послушная логике и последовательности. Гилла охватило чувство радости.
Теперь уж безразлично, умрет он  раньше  или  позже,  удастся  или  не
удастся то, чему он посвятил  крохотный  кусочек  безмерного  времени,
отведенный ему для жизни. Власть  над  мирозданием  -  вот  идея,  вот
сверхзадача! Простая, подчиняющая себе без остатка; только  теперь  он
видит ее с предельной ясностью. Автомат-оператор с  мелодичным  звоном
доложил, что программа окончена, но глаза  Гилла  остались  закрытыми;
радость обретенного счастья погрузила его в глубокий сон.
   Он внезапно проснулся с мыслью о Нормане. Болеутоляющее!  Скорее!..
Мысль пришла еще во сне. Норман лежал в том же положении, что и вчера,
но дышал  тяжело,  прерывисто.  При  выдохе  в  углах  рта  пузырилась
розоватая пена, на белую  подушку  стекала  тоненькая  струйка  крови,
смешанной  со  слюной,  расплывалась  багровым   пятном.   С   помощью
дистанционного пульта Гилл поднял спинку кресла  повыше,  придав  телу
Нормана полулежачее положение, включил вентилятор. Так ему легче будет
дышать. Лекарство  давать  бессмысленно,  это  лишь  продлит  мучения.
Впрочем, сейчас он уже не чувствует боли,  даже  приходя  в  сознание.
Гилл решил положиться на судьбу. Пусть все решится само собой.
   Проверка и анализ записанной программы требовали работы  нескольких
специалистов в течение двух-трех недель. Он  решил  взять  на  выборку
шесть элементов памяти, не больше. Их просмотр займет не  более  часа.
Большего времени взять неоткуда. Сбоев или брака он не  обнаружил,  но
это не принесло  радости.  Девять  часов  он  проспал  как  убитый,  а
усталость не прошла, желудок сжимала пустота. Надо бы  поесть,  однако
при воспоминании  о  пище  к  горлу  подступала  тошнота.  Разжевав  и
проглотив таблетку фортфера, он вернулся  в  кресло  и  с  нетерпением
ждал, когда пройдет тупая боль  в  голове,  сжимавшая  виски  железным
обручем.  Надо  распределить  работу  так,  чтобы  все,  что   требует
физических усилий, завершить сегодня же. К сожалению.  использовать  в
этом деле роботов  нет  никакой  возможности,  Даже  лучше,  если  они
останутся там, в складском отсеке, в выключенном состоянии.  Вторичное
излучение, проникнув внутрь, может существенно повлиять на электронную
начинку их мозгов. Взбесившиеся роботы в вымершем звездолете! Неплохая
т