образом,  только  от  Эви  он  мог
узнать, что Арро просыпается и встает каждый раз все с большим трудом,
а Опэ, последние восемь часов вахты которого  смыкаются  с  дежурством
Грона, добавил, что Арро сильно  исхудал,  потерял  аппетит,  а  порой
становится просто невменяем. Сидит как истукан и смотрит перед собой в
одну точку.
   Странно, ибо если говорить о нагрузках, то  первым  должен  был  бы
сломаться Мат. Он не имеет четырехнедельных "сонных  отпусков"  с  тех
пор, как они взлетели; он работает шестнадцать  часов,  а  затем  спит
восемь и опять работает без устали. Однажды Грон, проснувшись, увидел,
что Мат находится в особенно хорошем настроении,  и  рискнул  спросить
его о причине такой железной выдержки.  Сам  он  со  сна  еле  ворочал
языком, так что свежесть и бодрость командира казались ему  тем  более
неестественными. Мат рассмеялся и дал следующее объяснение:
   - Вы проживете дольше, чем я, только и всего. По  меньшей  мере  на
столько месяцев больше, сколько вы проспали в пути. А  на  самом  деле
гораздо дольше, потому что делаете  перерывы  в  работе,  изнашивающей
организм. Не считай меня, пожалуйста, героем, Грон, и не благодари.  Я
поступаю так не ради вас.
   Хотя репрограмма не избавила Грона от его природной искренности,  в
своей  новой  жизни  он  скоро  познал  суровую  истину:   не   хочешь
неприятностей - молчи. Он ничего не ответил Мату,  но  потом  часто  и
мучительно  раздумывал  над  словами  командира.   "Вы   будете   жить
дольше..." Воспоминаний о безвозвратно  потерянном  прошлом,  если  он
осмеливался их оживлять, причиняли острую боль; настоящее  страшило  и
казалось невыносимым, в особенности в минуты одиночества, но  то,  что
сказал Мат, будило кромешный ужас. Жить дольше. Дольше,  чем  он.  Это
значит, во-первых,  дольше  тянуть  теперешнее  существование,  а  что
потом? Что ждет их потом, в конце этого уже заученного  и  привычного,
хотя и нудного распорядка полета? Грон знал о  том,  что  репрограмма,
которую он получил по милости Гилла, с которым ни в коей мере не желал
себя отождествлять, имеет множество пробелов. Но тот запас информации,
которым он располагал, был достаточен для того, чтобы страшиться своей
будущей жизни на Земле. В лучшем случае он мог надеяться  на  то,  что
найдет там берег и лагуну, похожую на ту, которую он  уже  никогда  не
увидит; очень похожую, это важно, и его оставят в покое. Ловить  рыбу.
Пожалуй, они совершили  достаточно  подвигов,  чтобы  рассчитывать  на
такую  благодарность  от  земного   человечества,   которое...   Далее
следовала зыбкая трясина, и Грон в страхе останавливался у ее края. Не
из-за того, что сказал Мат, а из инстинкта  самосохранения.  Наверное,
Арро тоже терзал себя подобными мыслями. И  себе  же  делал  хуже.  Но
разве такое неизбежно?
   Как ни ужасен был тот, уже далекий, самый первый шаг,  Грон  всякий
раз к нему возвращался. Казалось странным, но именно та первая минута,
когда он, еще не вполне очнувшись от шока, оказался в одном из  кресел
командного  салона  "Галатеи",  представлялась  единственным   опорным
пунктом, отталкиваясь от которого, можно  размышлять.  Салон  выглядел
точно так же, как сейчас, только еще не стало страшно стен. Он  увидел
лишь склонившихся над ним Мата и Дие, а высоко под  потолком  вогнутую
поверхность полусферы консоциатора. Он уже  тогда  знал,  что  это  за
штука, но никак не мог увязать с присутствием Мата и Дие. Что касается
увязок,  то  и  впоследствии  у  него  долго  не  ладилось  это  дело.
Интересно, именно Мат во многом помогал ему преодолеть трудности. И не
только ему, другим тоже,  причем  весьма  оригинальным  способом:  Мат
вовсе не старался ничего объяснить. Все члены экипажа знали, вынуждены
были знать, что все мысли, которые отныне  являются  их  собственными,
исходят от некоего существа по имени Гилл, несравненно более  высокого
по уровню интеллекта; но в то же  время  Мат  настоял  на  том,  чтобы
каждый из них сохранил свое прежнее имя.  Они  переступили  из  одного
слоя сознания в другой так, словно пересели  из  одной  зыбкой  лодки,
качающейся на волнах грозного и глубокого моря, в  другую,  такую  же.
Этот переход нес с собой неуверенность, грозил неведомой опасностью, а
только что оставленная посудина  казалась  то  бесконечно  родной,  то
надоевшей и отвратительной, то вновь желанной и прекрасной.
   Один только Мат был другим, чем они все. Они могли бы догадаться об
этом сразу, начиная с первой минуты, никто из них ни разу не слышал от
него окрика, он никого не подгонял.  Между  тем  Мата  ни  в  малейшей
степени не интересовало, что они о нем думают. После  Грона  последним
под  колпак  консоциатора  положили  Арро,  на   нем   и   завершилось
преобразование бывших рыбаков. "Преобразование" - именно  так  называл
эту операцию Мат, чему  они,  наследники  каждый  своей  части  разума
Гилла, искренне удивились. Прошло несколько дней, и Арро ощутил в себе
достаточно сил, чтобы восстать против деспотической воли  Мата.  Никто
толком не знал, как это произошло, поскольку у  Арро  не  хватило  ума
сделать это в присутствии свидетелей. А может быть,  сам  Мат  устроил
так, чтобы взрыв произошел с глазу на глаз.  Во  всяком  случае,  Арро
потерпел поражение в первый раз в жизни. "Наверное, и в последний",  -
думалось Грону. Мат нещадно избил Арро, и тот три дня  не  показывался
из своей спальни. Очевидно, между ними произошло не только  это.  Грон
вдруг почувствовал, что на этот раз ожидание Дие он заполнит не только
беспредметной умственной гимнастикой. В самом деле, именно  тогда  Нуа
вдруг заявила, что не желает больше ради удобства Арро спать на  полу.
Мат ограничился коротким замечанием, что если есть свободная кабина, а
она была, то он не вправе препятствовать кому-либо ее занять. Подобная
уступчивость была несколько необычной  для  человека,  который  каждую
минуту бодрствования членов экипажа подчинял без остатка  своей  воле.
Впрочем, даже не себе, а выполнению задачи. Сверхзадачи...
   Грон невольно вздрогнул. Стоило о ней подумать, как  все  остальное
бесследно исчезало; стоило отбросить ее, и исчезал он сам. Он хочет ее
перепрыгнуть, но падает, словно зацепившись за туго натянутую веревку;
впрочем, это больше похоже  на  рыбачью  сеть,  поплавки  которой  уже
замкнулись в  круг  на  гладком  зеркале  воды.  И  вырваться  из  нее
невозможно. Более года они верно служили ей, этой сверхзадаче, там, на
поляне,  посреди  чужого  и  угрюмого  леса,  куда  привезли   их   на
ракетоплане два несчастных полудиких на вид человека. А если иногда  и
возникало желание тем же способом возвратиться на милый  сердцу  берег
лагуны, то не смели о  ней  заикаться...  Грон  продолжал  размышлять.
Что-то очень важное он хотел продумать, но его  подавила  сверхзадача.
Но что? Кажется, он  уловил  какую-то  взаимосвязь,  но  какую?  "Если
каждый раз сверхзадача будет заслонять все на свете, мы все  сделаемся
идиотами, - подумал он со злостью.  -  Ненавижу!  Нет,  нет,  об  этом
нельзя даже думать".
   Грон взглянул на часы. Дие ушла на кухню уже более  двадцати  минут
назад. Теперь она  может  вернуться  каждую  секунду.  Счастливый,  он
глубоко вздохнул. В прошлой, навсегда и безвозвратно ушедшей жизни  он
только любил Дие. Теперь он восхищался ею  и  завидовал  одновременно.
Ведь все, что произошло с ними, было для нее так естественно.  Дие  не
прошла той бесчеловечно строгой школы у Мата, как  четверо  мужчин,  и
все-таки - он часто чувствует это - она лучше них знает,  в  чем  суть
дела. Дие единственная из всех,  кто  отваживается  иногда  спорить  с
Матом, и Мат с улыбкой это терпит.  А  улыбка  на  губах  Мата  редкое
явление. Но Дие это мало заботит; когда-то она  рта  не  раскрывала  в
лодке, а теперь атакует Мата, трещит как сорока, и Мат улыбается...
   Он поднял руку и быстро сжал пальцы, словно поймав что-то. Вот оно!
Вторая половина той  мысленной  фразы,  которую  он  начал  и  позабыл
докончить. Что улыбается порой не только Мат, но и Нуа. Погоди-ка, что
это сказал о Нуа недавно Опэ? Грон не встречается  с  ней  по  той  же
причине, что и с Арро, и сам ничего не знает. Опэ сказал:  Нуа  скалит
зубы. Экий невежа! Человек не должен так  выражаться,  говоря  о  жене
старшего брата, даже если он произносит это не  на  родном  языке.  Но
сейчас не об этом речь. Речь о  том,  что  существует  какая-то  связь
между улыбчивостью Нуа и... Теперь безвозвратно  ускользнула  от  него
другая, то есть первая, часть начальной мысли. Черт знает  что!  Когда
приходит  первая,  теряется   вторая   и   наоборот.   Пожалуй,   надо
продиктовать ее на магнитофон, в свой дневник. Или еще лучше, найти  в
библиотеке свободный  кристаллик  памяти,  вставить  ее  в  компьютер,
записать, а потом спрятать. Нет, это безнадежно. Что скажет Мат,  если
обнаружит подобную  крамолу,  прослушивая  дневник?  Или,  того  хуже,
заметит, что кто-то без дела шляется в библиотеку?
   Дверца лифта бесшумно раздвинулась. В рамке света, падавшего сверху
и сзади, из кабины, Дие казалась  фигуркой,  отлитой  из  бронзы.  Она
шагнула к Грону, на маленьком подносе тихонько звякнули тарелки.
   - Ты очень ждал меня?
   - Очень. Но...
   - Но? Что же, я вернусь на кухню. Хочешь испытать  себя,  выдержишь
ли еще?
   - Нет. Я просто так...
   Дие, вздохнув, поставила поднос на выдвинутую полку сбоку от пульта
управления.
   - До сих пор  ты  был  трусишкой.  Теперь,  кажется,  мне  придется
привыкнуть еще к одному твоему качеству: ты стал  говорить  загадками.
Что же произошло? - Она повернулась на каблучках  и  окинула  взглядом
приборную доску. - С приборами все в порядке. Значит, не в порядке ты.
Не сердись, но это меня успокаивает. Ты скажешь наконец, в нем дело?
   - Так, глупость.
   - Хочу слышать!
   - Ты посмеешься надо мной, и только.
   Дие рассмеялась.
   - Не в первый раз!
   "Если разыграть из себя обиженного, - подумал Грон,  -  пожалуй,  я
смогу вывернуться".
   - Дие!
   Он старался говорить в оскорбленном тоне, но  ничего  из  этого  не
вышло. Дие присела на корточки и снизу посмотрела  на  него,  округлив
глаза.
   - Чего ты тянешь? Тебе же хуже.  Я  выну  из  тебя  твою  тайну  до
кусочкам, ведь еще целых четыре  часа  ты  мой.  Может  быть,  немного
меньше, но и этого хватит. Итак?
   - Хорошо. Но обещай мне, что никому не скажешь.
   Дие удивленно подняла брови.
   - Это что-то новое.
   - Ты обещаешь?
   - Еще не знаю.
   - Ну, тогда не скажу.
   Дие потерлась щекой о его колено, и  Грон  с  трудом  удержался  от
искушения запустить пальцы в ее коротко стриженные мягкие  волосы.  От
Гилла они унаследовали знания о том,  что  большинство  земных  женщин
носят  короткую  стрижку,  а,  по  мнению  Дие,  одним  из  величайших
достоинств нового языка было слово "мода", содержание которого хотя  и
было  известно  прибрежным   красоткам   возле   залива,   но   только
практически, сформулировать его они  не  могли.  Волосы  Дие  щекотали
колено даже  сквозь  материю.  Грон  погладил  их,  затем  его  пальцы
остановились на ямочке позади уха. Тихонько  потянув  руку  назад,  он
коснулся кончиков локонов, которые сильно отросли с тех пор, как она с
помощью садовых ножниц, выпрошенных у Мата, кое-как  постригала  их  в
скобку еще до старта "Галатеи".
   Дие внезапно откинулась назад и посмотрела в глаза Грона.
   - Выясним кое-что!
   - Что же?
   - А то, кто кого водит за нос?
   - Я не понял, - солгал  Грон,  хотя  далась  ему  эта  ложь  крайне
нелегко. Но он очень боялся, что Дие поднимет  его  на  смех,  да  еще
расскажет обо всем Мату. Лучше об этом не думать.
   - Да? Ты просто не хочешь понимать!
   - Неправда, Дие, я и в самом деле не понял.
   - Тогда я объясню!  Противно,  когда  ты  прикидываешься  дурачком.
Прежде всего уточним: либо я  подмазываюсь  к  тебе,  чтобы  заставить
высказаться, либо ты ко мне, чтобы я тебя оставила в покое.
   Грон заулыбался. Из опыта он знал, что иногда помогает даже  глупая
улыбка. Но на этот раз Дие не  позволила  больше  себя  дурачить.  Она
встала, потянулась, молча, как кошка,  потом,  закинув  голову  назад,
тряхнула волосами. Она была такой, такой... Даже не языке Гилла трудно
было найти достойное сравнение.
   - Не беда, малыш, все обойдется. Твой обед на столе. Может,  я  еще
загляну, попозже.
   Она не успела сделать и нескольких шагов к лифту, как Грон завопил:
   - Дие, не уходи!
   Не оборачиваясь, Дие метнула в него взгляд через плечо.
   - Скажешь?
   - Но ты обещаешь, что никому?
   - Подобных обещаний не даю, я уже сказала.
   Она продолжила свой путь и  этим  совершила  ошибку,  большую,  чем
предполагала. Тот человек, который бросился за ней,  почти  ничего  не
унаследовал от Гилла, во всяком случае, в эту минуту. От  первого  его
удара кулаком в голову она успела уклониться, но  второй  пришелся  по
ребрам, и Грон испугался. Удар был  силен,  Дие  со  стоном  согнулась
пополам и упала на пол. Грон рухнул на колени возле  нее  и  в  полном
отчаянии от сознания вины принялся трясти ее  за  плечи,  причиняя  ей
боль едва ли меньшую, чем при ударе.
   - Дие, очнись! Мне так стыдно! Прости, не сердись! Но ты не  хотела
меня понять...
   - Перестань меня трясти, - со стоном проговорила Дие. - Иначе я  не
смогу ничего понять. Отпусти меня и оставь в покое!
   Грон поднял ее на руки и пошел к креслу. Он сел и, не  выпуская  из
объятий, прижал ее голову к своей груди.
   - Прости меня, Дие!  Пойми,  ты  должна  понять,  что  я  этого  не
хотел...
   - Я знаю.
   Они помолчали. Тело Дие стало вялым, расслабленным, пустым взглядом
поверх головы Грона она смотрела на  циферблаты  приборов,  занимавших
всю боковую стенку.
   - Ты думаешь, мне легко? У меня просто больше выдержки. По какой-то
случайности я получила энергии больше, чем нужно  для  одной  женщины.
Отчего, не знаю. Разве это дурно, если я хочу поделиться ею  с  тобой,
поддержать, помочь тебе?
   - Но почему таким способом?
   - Нехорошо, если мы будем думать каждый в одиночку,  изводить  себя
наедине, понимаешь?
   - Но пойми и ты, Дие, это действительно пустяк. Полная  несуразица.
И если я тебе все выскажу, ты потребуешь объяснения, почему и как  эта
идиотская мысль пришла мне в голову, почему  я  не  отбросил  ее,  как
недостойную, почему не мог сказать тебе сразу. Я и сейчас  считаю  все
это чепухой. Только твое любопытство делает из мухи слона...
   - Ах, вот как? Тогда тем более ты можешь сказать.
   - Но ты обещаешь сохранить в секрете?
   - Если это пустяк, почему ты настаиваешь?
   - Не знаю, но чувствую
   - И это так для тебя важно?
   - Само по себе нет, а вот рассказать тебе - да!
   - Ты противоречишь себе, Грон.
   - Знаю. И все же...  -  Мысль  о  переходе  в  контратаку  родилась
мгновенно. - Но почему ты так упорствуешь, Дие? Ведь ты видишь  только
двоих, Мата и Эви.
   - Мат отвечает за нас всех. Он наш командир.
   - Его-то я и боюсь. Не хочу, чтобы он посмеялся.
   - Ну, Мату не так часто  приходится  смеяться.  Доставь  ему  такое
удовольствие
   - Пожалуй, сейчас ему будет не до смеха.
   - Опять противоречие! Предупреждаю, это уже второе.
   - Если будешь нажимать, появится еще десяток...
   Дие быстро села и, приблизив свое лицо к лицу  Грона,  заглянула  в
его глаза.
   - Не понимаю, что у тебя с Матом. Ты им недоволен?
   - Я этого не сказал.
   - Но я догадываюсь. Ведь все твои протесты  крутятся  вокруг  него.
Напрасно. Мат иногда чокнутый, но добрый. Не будь его, мы ничего бы не
добились
   - Рад, что ты так просто смотришь на вещи.
   - А ты? Ты смотришь иначе?
   Грон прижался головой к груди Дие.
   - Не знаю, Дие, не понимаю. Я ничего уже теперь не понимаю,  все  в
голове перепуталось.
   Они долго сидели молча. Наконец Дие, глубоко вздохнув, сказала.
   - Хорошо. Я никому ничего не скажу.  Но  это  же...  Это...  -  она
подыскивала слово. -  Это  предательство,  Грон.  Право,  Мат  его  не
заслуживает.
   - Только ты смеешь с ним спорить. Ты одна. Я имею в виду, из  нашей
троицы. О других троих мы ничего не знаем.
   - О, это совсем другое дело. Ты тоже мог бы, если бы не боялся его,
как огня.
   - А я боюсь. Но почему ты не боишься, скажи?
   - Почему я должна бояться? Я ему верю. Но мы  опять  отклонились  в
сторону. Скажешь ли ты наконец, в чем дело, или  нет?  Знаешь,  я  так
устала от всего этого, что мне уже неинтересно.
   - Так оно и есть, ничего интересного. Но я  скажу,  потому  что  ты
дала мне слово молчать. И чтобы сохранила в памяти. А то  ведь  я  уже
забыл.
   - Что ты забыл? - Дие уже не знала, огорчаться ей или  сердиться  -
То, о чем хотел сказать?
   - Нет, только вторую часть.
   Дие обняла Грона за шею и привлекла к себе.
   - Милый, ты становишься все глупее. Говори скорее,  пока  не  забыл
первую.
   - Опэ сказал, что Нуа все время скалит зубы.
   Дие оттолкнула Грона от себя и взглянула на него с подозрением.
   - И что же?
   - Больше ничего.
   - Об этом ты долго не хотел говорить?
   - Об этом.
   - И боялся, что я передам это Мату?
   - Да.
   - И именно это я должна сохранить в памяти,  поскольку  это  только
половинка чего-то?
   - Вот именно.
   Дие с некоторой тревогой погладила Грона по щеке.
   - Скажи, милый, ты здоров? Как ты себя чувствуешь?
   - Теперь, когда ты уже не сердишься, превосходно.
   - Значит, Опэ тебе сказал... - Она вдруг умолкла. - Постой, как это
могло быть, если ты с ним вообще не встречаешься? Навигатором в  нашей
группе работает Эви, а не Опэ.
   - Во время смены. Его  последние  восемь  часов  совпадают  с  моим
заступлением...
   - Поняла. Но ведь при этом присутствует Мат. Если Опэ  сказал  тебе
это при Мате, почему я должна молчать?
   - Мата не было, он пошел к себе на несколько минут  раньше,  а  Опэ
остался, чтобы подготовить что-то для Эви.
   Дие задумалась.
   - Но ведь тогда ты сам должен встречаться с Нуа при пересменке! Она
как раз отправляется спать.
   - Ну да, только теоретически. А практически я начинаю с  того,  что
стою под душем, и все равно, поднявшись сюда, чувствую себя идиотом.
   - Это правильно.
   - Благодарю!
   - Речь не об этом. Правильно то, что встречаться с  Нуа  ты  можешь
лишь теоретически. Я ведь тоже никогда не вижусь с Опэ.
   Грон  вздохнул  с  облегчением.  Экая  чепуха.  Наконец-то  с  этим
покончено, а Дие по-прежнему сидит у него на коленях. Он обхватил ее и
начал покачивать, как ребенка. Когда-нибудь у  них  будет  и  ребенок.
Хорошо, что она не родила там,  на  берегу  лагуны,  помогли  какие-то
тайные зелья старух знахарок. Для Грона  было  бы  невыносимым  горем,
если бы этот ребенок, его ребенок, остался там.  И  так-то  приходится
несладко. Разумеется,  тут,  в  "Галатее",  они  тоже  не  могут  себе
позволить прибавления семейства; с этой целью  Мат  вырастил  какое-то
зелье на биостанции. Мат умеет и может все. Возможно, Дие  права,  нет
причин сторониться командира.  Самое  простое  -  положиться  на  него
целиком, без  остатка,  и  ни  о  чем  больше  не  думать.  Верно,  от
размышлений ничего, кроме чепухи, родиться не может. Сейчас,  рядом  с
Дие, он тверже верил в их будущую жизнь на берегу  такого  же  залива.
Это будет, ему непременно позволят. То есть не ему, а им,  потому  что
Дие и там будет рядом с ним. А море вновь поставит  на  ноги  Арро,  и
опять они будут вместе ловить рыбу. Часть памяти, доставшаяся  ему  от
Гилла,  отчетливо  сохранила  информацию  о  том,  что   человечество,
оставшееся  на  Земле,  щедро  награждает   вернувшихся   из   космоса
звездоплавателей даже за меньшие заслуги. Они же, Мат, Арро, он и  все
остальные, совершают нечто такое, чему еще не было примера  в  истории
Земли. Это он тоже знал от Гилла. Правда, в этом заслуга прежде  всего
самого Гилла, но ведь и он тоже является участником этого свершения, а
значит, и славы. Он, Грон, один из инженеров системы двигателей. Будет