Петер Жолдош.
    Сверхзадача



        OCR: Евгений Быков, Pantera Aka Eugene Patyk Evgenii
        Spellcheck: Wesha The Leopard.


   Гилл рывком распахнул дверь - из люка  пахнуло  нестерпимым  зноем,
тепловая волна ударила в грудь. "Назад, в лифт!" - мелькнула мысль, но
в следующее мгновение он увидел Нормана и  остановился.  Норман  лежал
ничком рядом с  люком,  ведущим  в  нижний,  тринадцатый  отсек.  Гилл
отодвинул его тело в сторону и попытался открыть люк, чтобы спуститься
за остальными. Но механизм не сработал.  Даже  сквозь  толщу  стальной
переборки, отделявшей отсеки друг от друга, он ощущал, как  дрожат  от
напряжения компрессоры охлаждения, работающие на предельной мощности.
   Температура воздуха становилась невыносимой и здесь, в двенадцатом.
Отсюда он не мог управлять пультом, был бессилен  помешать  автоматике
переключить охлаждение раньше, чем температура  повысится  до  двухсот
градусов. А это значит...
   Подхватив тело Нормана, Гилл, пошатываясь, добрался до лифта, волна
зноя, преследуя его, ударила  в  дверь.  Нажал  кнопку:  лифт  ринулся
вверх. Значит, те  четверо  остались  там,  в  тринадцатом,  навсегда,
превратившись  в  четыре  бесформенные  кучки  угля  среди  безмолвных
металлических стен, медленно остывающих под  напором  упругого  потока
газообразной угольной кислоты.
   Гилл отчетливо сознавал, что и он получил лишь временную  отсрочку.
Смерть уже ждала  его,  только  более  мучительная  и  долгая.  Порция
облучения, это ясно, была более чем достаточной.
   Поднявшись в командный отсек и войдя в салон,  он  бережно  опустил
Нормана в кресло, не в его собственное, командирское, а в закрепленное
перед пультом управления двигателями. Туда,  где  прежде  сидел  Ярви.
Осторожно попытавшись освободить плечи и руки командира от обгоревшего
комбинезона, он вскоре оставил эти попытки. Ведь Норману, если тот еще
очнется, не потребуется ничего, кроме хорошей дозы болеутоляющего. Да,
только это.
   Волоча ноги, Гилл прошел в медицинскую кабину, помещавшуюся  рядом.
Отыскал в шкафу большой флакон аэрозоля против ожогов,  затем  две-три
упаковки  кофеина  и  фортфера,  этого  универсального   допинга   для
астронавтов.
   Положив в рот сразу две таблетки, он размял их языком и  проглотил.
По инструкции сразу принимать больше одной таблетки запрещалось,  Гилл
это знал. Ну и что? Теперь ему наплевать  на  все  инструкции.  Теперь
необходимо только одно: оставаться бодрым и чувствовать себя как можно
лучше. И как можно дольше, до конца... Положив лекарства на столик, он
полез в нагрудный карман, выудил небольшой  конвертик  и  вскрыл  его.
Изнутри выпал индикаторный листок, он подхватил его на лету и поднес к
глазам. Листок был черен, как последний квадратик напечатанной с  краю
контрольной шкалы. Все так как он ожидал...
   Бездумно сложив листок пополам, уронил  сквозь  пальцы,  равнодушно
следя за тем, как ничтожная бумажка, покачиваясь в воздухе, падает  на
пол. Надо сделать анализ крови, не сейчас, позже.
   Двинувшись в обратный путь, Гилл  покачнулся:  закружилась  голова.
Нет, реакция не может наступить так скоро. Пока это только  усталость,
нервы. Сейчас должен подействовать допинг. Вперед.
   Набрав полный пневматический  шприц  обезболивающего  средства,  он
добавил в него немного кофеина и, освободив бедро Нормана от обгорелых
лоскутьев одежды, с трудом отыскал место, где кожа была цела. С  тихим
свистом шприц отдал свое содержимое неподвижному телу. Гилл осторожно,
кончиками пальцев разгладил набухший желвак,  затем  опрыскал  Норману
игнисольным аэрозолем лицо, шею, руки. Если лечить уже бесполезно,  по
крайней мере пусть не мучается понапрасну. Уменьшить страдания  -  вот
все, что можно сделать. А мучений не избежать.  Гилл  сел  в  соседнее
кресло и погрузился в ожидание. Пройдет час, а может, и больше, прежде
чем Норман откроет глаза. Лучше бы не открывал, для него самого лучше.
Максим Сид, Ярви и Эдди погибли. Их больше нет.  А  "Галатея"  никогда
уже не поднимется в космос с  поверхности  этой  планеты.  Погибнут  и
Норман, и он, Гилл. Их корабль никогда не вернется к родной Земле.
   Он попробовал сосредоточиться. Как  могло  произойти  непоправимое?
Прежде  чем  умереть,  он  обязан  продиктовать   отчет   о   причинах
катастрофы, сохранить его в электронной памяти  Большого  Мозга.  Гилл
был в медицинской комнате, когда услышал по  селекторной  связи  голос
Ярви, находившегося в отсеке где расположены реакторы. Ярви  обращался
к  Максиму  и  Сиду.  "Повысилось  нейтронное   излучение...   Причина
флюктуации пока не ясна. Что вы думаете  об  этом?"  Гилл  не  обратил
особого внимания на эти слова. В  конце  концов,  это  их  дело,  дело
инженеров. Спустя некоторое время у входа в "Галатею"  появился  Эдди,
вернувшийся с очередной экскурсии по планете, и  вызвал  лифт.  Максим
его послал биологу из реакторного отсека, значит, он и  Сид  были  уже
там, у Ярви, и попросил Эдди присоединиться к  ним.  "Сложная  работа,
хотим обойтись без роботов". Сложная? Это могло означать только  одно:
радиация повысилась настолько, что  защитные  системы  роботов  должны
переключиться на особый режим и адаптироваться к облучению; для  этого
нужно время, а его, видимо, было в обрез. Через минуту раздался крик -
кричал Ярви, он звал Нормана. Гилл вскочил и тоже бросился на  помощь,
но опоздал - Норман уже спускался в лифте. Пришлось ждать,  пока  лифт
вернется.  Гилл  нажал  кнопку  нижнего,  пятнадцатого  контура,   но,
достигнув двенадцатого, железная коробка,  вздрогнув,  остановилась  и
раскрыла двери. Когда он переступил  порог,  автоматика  уже  включила
систему охлаждения в нижних трех  уровнях,  где  по  какой-то  причине
внезапно  разверзся  ад.  Вот  и  все,  что  известно.  Вероятно,   из
информации Большого Мозга, автоматически регистрирующего все процессы,
происходящие на "Галатее", он сможет узнать остальное.  Гилл  составил
запрос.
   Но Большой Мозг на собственном, сжатом языке графиков и цифр - Гилл
не стал тратить времени на вербальную перенастройку, - сообщил только,
что Ярви  решил  что-то  осмотреть  под  кожухом  второго  реактора  и
выключил его.  Реле  модераторов  не  сработали,  -  почему,  осталось
загадкой, - но разрешающий сигнал на табло появился, и Ярви  приступил
к работе. Вскоре он заметил, что радиация  повышается,  хотя  поначалу
это повышение шло в медленном темпе. Тогда-то он и  позвал  на  помощь
Максима и Сида,  чтобы  не  возиться  с  роботами.  О  том,  что  Эдди
вернулся,  Большой  Мозг,  разумеется,  знать   не   мог.   Управление
модераторами - на этот раз уже на всех четырех реакторах - на  Большой
Мозг было  переключено  уже  второй,  запасной,  системой  обеспечения
безопасности; эта же система  пустила  на  полную  мощность  установки
охлаждения в нижних трех отсеках. Гилл знал, что  в  подобных  случаях
Большой Мозг действует как разумное существо, с той лишь разницей, что
принимает оптимальное решение мгновенно и защищает  "Галатею"  и  свое
собственное существование, уже не считаясь с тем, может ли это нанести
кому-либо ущерб. Реле первой защитной системы, конечно, сгорели дотла,
как и все там внизу.  Теперь  уже  никогда  нельзя  будет  установить,
почему Ярви получил ложный разрешающий сигнал.
   Во  всяком  случае,  сейчас  все  четыре  реактора  бездействовали,
дальнейшее охлаждение не имело смысла. Гилл, взяв управление на  себя,
выключил  компрессоры.  Технический  ущерб,  причиненный  аварией,  не
слишком серьезен; два толковых механика восстановят и все  отладят  за
несколько  недель.  Поймав  себя  на   этой   мысли,   Гилл   невольно
содрогнулся. Милый мальчик, ты забыл, что к этой работе ты  не  будешь
иметь ровно никакого отношения. Странно или, впрочем, вполне  понятно,
что человек невольно отгоняет от себя мысль о смерти. О  том,  что  ты
обречен. А это именно так, Гилл.
   В кресле шевельнулся и застонал Норман, но напрасно  Гилл  окликнул
его, ответа не последовало. Лишь  обгоревшие  ресницы  чуть  дрогнули,
словно в нерешительности, по телу пробежала легкая судорога. Под ярким
светом, льющимся с потолка, раздувшаяся напряженная багровая маска, на
месте которой было когда-то лицо Нормана, матово  блестела  под  слоем
болеутоляющей пленки игнисоля.  Норман...  Они  не  переваривали  друг
друга, и причиной взаимной  ненависти  были  те  полшага,  которые  их
разделяли всегда, как и сейчас. Норман ненавидел Гилла за то, что  тот
постоянно наступал ему на пятки, а  Гилл  потому,  что  никак  не  мог
преодолеть  эти  полшага  и  догнать  Нормана.  Скрепя  сердце  каждый
признавал достоинства другого, но заключить мир было выше  сил.  "Если
бы я оставил Бенса двумя годами раньше!"  -  думал  Гилл  каждый  раз,
сталкиваясь  с  превосходством  Нормана,   покоившимся   на   огромном
практическом опыте и трезвом рассудке. Ну  а  Норман?..  Гиллу  трудно
было даже представить, как он сформулировал бы причину этой ревности и
неприязни. Все, что утверждал Норман, неизменно строилось  на  фактах.
Перед  мысленным  взором  Гилла  неожиданно  возник  письменный   стол
Андронова, а за ним сам академик, руководитель Программы  инопланетных
исследований.  Массивная  голова,  огромный  с  залысинами  лоб,  чуть
прищуренные глаза. Словно и не было этих пятнадцати лет,  Гилл  слышал
звук  собственного  голоса:  "Но   почему?   Почему   именно   Норман?
Самоуверенный, бездушный, холодный, не имеет даже  представления,  как
нужно обращаться с людьми. Это я утверждаю как  психолог!  Нет,  я  не
возьму не себя ответственность участвовать в полете,  если  командиром
корабля будет назначен Норман". - "Так, значит, вы  отказываетесь?"  -
ворчал  Андронов,  притворяясь  прямолинейным  дурачком.  "Нет,  я  не
отказываюсь, но поймите же наконец..." В конце концов Гилл  выдохся  и
дал Андронову убедить себя. Характеристика у Нормана  безупречная,  он
первоклассный астронавт, пусть его манера держать себя несколько,  гм,
жестковата... Гилл вновь обрел дар речи и собирался возобновить  спор,
но Андронов внезапно изменил тактику. Изобразив на лице грустную мину,
стал жаловаться на свою неблагодарную роль  координатора.  Так  трудно
выдерживать  справедливую  пропорцию  представительства  всех   стран,
участвующих в программе межпланетных  исследований!  Как  ни  крутись,
всем не угодишь, и после отлета в космос очередной экспедиции остаются
на Земле одни только недовольные. Получается, обижены все, а довольных
нет. Когда пытаются сунуть свой нос люди весьма далекие  и  ничего  не
понимающие в космических делах, он, Андронов, к этому уже  привык;  но
если такие асы, как Гилл, становятся на дыбы... нет, он будет  просить
не об отстранении Гилла, а о своей  собственной  отставке;  и  слепому
ясно, что он, Андронов, состарился и уже не  способен  справляться  со
своими обязанностями.
   Ну да. Однако ты, милый Андронов, остался там,  а  я  отправился  с
Норманом. Гилл  усмехнулся,  и  видение  исчезло,  словно  испугавшись
чего-то. "Да, я здесь и должен теперь умереть".
   Впрочем, все это чепуха. Какая может быть связь между катастрофой и
тем, что командиром "Галатеи" был Норман? Абсурд. А тебе, Гилл,  очень
даже хотелось, чтобы все кончилось  крахом,  признайся?  Гм,  близость
смерти, кажется, делает подлецом. Но, к счастью, и вполне  откровенным
человеком, даже наедине с собой.
   Гилл сформулировал донесение  о  случившемся,  переключил  приемник
Большого Мозга на вербальную связь и продиктовал  последние  несколько
фраз под аккомпанемент тяжелого дыхания приходящего в себя Нормана.
   Багровая маска  сморщилась  от  боли,  вернувшейся  одновременно  с
сознанием.  Словно  у  новорожденного,  мелькнуло  сравнение.  Да,   в
последние мгновения перед тем, как сделать первый  вздох,  у  младенца
лицо передергивает такая вот  судорога,  тревожный  сигнал  рефлексов,
обращенный  в  огромный,  холодный  и  непостижимый  мир   в   поисках
обнадеживающего  ответа.  Но  новорожденный  находит  выход  из  этого
нечеловеческого усилия обрести жизнь - в  крике.  А  Норман...  Первые
стоны и крики боли в течение нескольких минут  звучали,  отражаясь  от
стен командирского отсека, пока наконец воля Нормана не превратила  их
в человеческие слова.
   - Пить... Пить...
   - Сейчас, погоди минуту.
   Гилл  бросился  на  кухню,  наполнил  освежающим  напитком  упругую
пластмассовую фляжку, из которой астронавты обычно  пили  в  состоянии
невесомости, затем осторожно  приблизил  тонкую  трубочку  к  вспухшим
губам Нормана.
   - Пей, потихоньку...
   Сделав несколько глотков, Норман стих.
   - Еще... - Гилл опять поднес было к его рту фляжку, но Норман резко
отвернул голову. - Еще... сколько... мне осталось?
   - Не знаю. - Лгать Гилл просто не мог.
   - Донесение составил?
   - Уже введено в память Большого.
   - Причина?..
   - Неисправность реле в первой системе, ложный сигнал. Реле  сгорели
полностью, большего определить невозможно.
   Норман, чуть заметно кивнув, сделал передышку,  видимо,  размышляя.
Затем слипшиеся веки приоткрылись на  узенькую  щелку.  Гилл  понимал,
какой муки стоило Норману  это  едва  заметное  движение.  И  главное,
напрасное.
   - Почему... кругом... темно?
   Гилл молчал, не зная, что ответить. Норман снова закрыл глаза.
   - Понимаю... Я ослеп... Гилл, где данные?
   Взрыв судорожного кашля не дал ему продолжить. После короткой паузы
кашель сменился приступом удушья, еще более мучительным. Норман  опять
потерял сознание. Гилл взял его бесчувственную  руку,  нащупал  пульс.
Сердце билось учащенно, словно рывками, но еще работало.  Он  жил.  На
экранах телеприемников, развешанных вокруг  по  стенам,  яркая  зелень
окружавших   "Галатею"   первобытных   лесов   постепенно    сменилась
иссиня-черными тонами. Дневное  светило,  очевидно,  уже  скрылось  за
горизонтом, наступил вечер. "Когда  наступит  мой  час,  я  выйду",  -
подумал Гилл. Он не мог этого объяснить, но умереть в чреве  "Галатеи"
ему не хотелось. Он выйдет на волю, пройдет по поляне, среди таких  же
зеленых, как на Земле, кустов, поднимет лицо навстречу ласковым  лучам
чужого солнца. Если будет дождь, все равно хорошо...
   Но до той поры необходимо сделать еще множество дел.
   В ближайшие тридцать - сорок лет вторичное излучение от  стержневых
реакторов в  нижнем  отсеке  постепенно  пробьет  себе  дорогу  сквозь
защитные стены, распространится по всему кораблю, затем, как  плесень,
переползет на живую почву планеты. Через какое-то время и  его  скелет
сделается радиоактивным. Одна только защитная система  Большого  Мозга
способна оказать этой слепой силе стойкое сопротивление. Все данные  и
результаты,  полученные   экспедицией,   необходимо   ввести   в   его
электронную память. Чтобы тем, которые будут после них, не нужно  было
бы начинать все сначала.
   Материалы, собранные Сидом  и  Максимом  по  их  специальностям,  -
астрономии,  астрофизике  и  геологии,   -   были   зафиксированы   на
микрофильмах, перевод их в память Большого Мозга не  составил  особого
труда. Гилл  уже  почти  покончил  с  этим,  когда  почувствовал,  что
действие допинга начинает ослабевать. Бодрость  сменилась  усталостью,
живость восприятия - безразличием. Он пошарил  в  карманах  в  поисках
новой таблетки  фортфера,  но  когда  поднес  ее  ко  рту,  подступила
тошнота. Взглянул на циферблат - прошло  двенадцать  часов.  Так,  все
правильно. И, несмотря на отвратительное самочувствие,  ощутил  прилив
какой-то странной успокоенности.  Все  симптомы  первой  фазы  лучевой
болезни налицо:  слабость,  головокружение,  тошнота.  Значит,  он  не
ошибся, все идет правильно.
   Головокружение усилилось; чтобы сдержать  рвоту,  он  вынужден  был
откинуться в кресле,  переведя  его  в  полулежачее  положение.  Виски
сдавило словно раскаленным обручем, затем  боль  перекочевала  вглубь,
заколошматила острыми молоточками где-то внутри. Однако  все  пока  не
так серьезно. Несколько часов сна, и  ему  станет  лучше.  Сделав  над
собой  усилие,  Гилл  сосредоточил  внимание  на   пульте   управления
автоматикой; переписывалась заключительная часть  наблюдений  Максима.
Правда, скоро они будут исчерпаны, и тогда  система  остановится  сама
собой... Внезапно померк  свет.  Он  испуганно  повернулся  в  сторону
батарей питания. Стрелки чуть подрагивали на обычной цифре, напряжение
было нормальным, но Гилл уже боялся верить показаниям  приборов.  Ведь
они жестоко  обманули  Ярви...  На  покрытых  пластиком  стенах  вдруг
запрыгали разноцветные кружочки, здесь  и  там  вспыхнули  ослепляющие
точки-звездочки, пол заколебался, словно на волнах...
   Стон,  вырвавшийся  у  Нормана,  заставил  его   прийти   в   себя.
Беспамятство продолжалось, вероятно, около получаса. Тошнота  исчезла,
голова была свежей и ясной. Норман  не  мог  ответить,  как  долго  он
кричит; на вопрос, есть ли у него  боли,  тоже  промолчал.  Ему  опять
захотелось  пить;  весь  горя  нетерпением,  он  обожженными  пальцами
потянулся к фляге, ухватил ее, сжал вместе  с  рукой  Гилла.  Жидкость
прыснула в открытый рот, Норман закашлялся, захлебываясь и хрипя.
   И вновь он напомнил Гиллу новорожденного - нетерпеливого,  жадного,
эгоистичного. Капли живительного напитка, однако, сделали  свое  дело,
немного освежили Нормана.
   - Дать тебе обезболивающего?
   Норман сделал отрицательный знак головой.
   - Где данные?..
   Гилл взглянул на прозрачный контейнер с  микрофильмами,  зажатый  в
приемный процессор. Он был пуст.
   - Материалы Сида и Максима введены полностью.
   - Остальные надо тоже... Скорее!  Эдди...  Данные,  которые  собрал
Эдди... Это  главное...  Почему  ты  не  начал  с  них?..  Неужели  не
понимаешь?
   Гилл понимал. Понимал и признавал - Норман прав. Прав, как  всегда.
Материалы, собранные Эдди,  несомненно,  составляли  важнейшую  часть,
смысл и стержень всей работы, проделанной экспедицией.
   - Все, до последней мелочи... сохранить!  -  Гнев,  обуяв  Нормана,
придал ему сил. - Неважно, понимаешь ли ты это...  Сделай!  Слышишь...
Что, не хватает воображения?
   Гилл не ответил. Воображение... Разве не  Норман  всегда  стремился
подавить воображение холодными фактами, называл пустым  фантазером?  И
вот теперь... Непонятно.
   - Ты отнесешь меня в мою кабину, - с  трудом  продолжил  Норман.  -
Уйдешь и сам. Мы все радиоактивны... Повредим Мозгу... Нельзя...  Лифт
тоже... Опусти его вниз, сейчас же...
   Гилл нажал кнопку на пульте.
   - Опустил.
   - Ты опытный врач, биолог... И еще  кибернетик...  Как  ты  мог  не
подумать об этом? - Норман задыхался от бешенства.
   "Да, я врач, а передо мной умирающий, - думал Гилл. - Нет, не  я  и
Норман, а умирающий и врач. И я помню об этом, я сильнее его".
   - Проверь кондицию... Состав воздуха... - Шепот Нормана  становился
все тише, несмотря на крайние усилия. - Вентиляцию выключи... Чтобы ни
одной радиоактивной пылинки... и не забудь... Ты не можешь  умереть...
Не должен... Пока все данные... Уйдешь вниз... потом... после...
   Губы Нормана продолжали беззвучно шевелиться, но понять  его  стало
уже невозможно.
   Материалы, накопленные Эдди, было не так-то  легко  собрать.  Через
две недели после того, как "Галатея" опустилась на эту  планету,  Эдди
наткнулся  на  первый  человеческий  скелет,  а  еще  два  дня  спустя
великодушно  уступил  его  Гиллу,  ибо  встретился  наконец  с   живым
человекообразным обитателем открытого ими мира. Начиная с этой минуты,
для  антрополога  Эдди  существовало  только   два   состояния   души:
вдохновение и отчаяние.  Туземцы  оказались  существами  боязливыми  и
недоверчивыми. Эдди гонялся за  ними,  не  разбирая  дороги,  таща  на
собственной шее портативный консоциатор,  но  даже  упрощенная  модель
весила  более  десяти  килограммов,  а  Гилл  бежал   рядом,   охраняя
одержимого антрополога от всяческих бед. После долгой и  изнурительной
погони и