ри  Крокодилов,  племя
Ного!..
   На меня, должно  быть,  снизошло  вдохновение.  Я  никогда  еще  не
говорил так возвышенно и убежденно,  так  мелодично  и  громко!  Я  не
подозревал в себе  способностей  так  артистически  модулировать  свою
речь,  так  играть  ударениями  и   повторами.   Собственно,   я   нес
тарабарщину, полагая, что меня никто не понимает, кроме Ного,  а  Ного
ничего не слышит. Мой расчет строится на магия незнакомого языка.  При
этом я пользуюсь некоторыми жестами и позами шамана Вру, а  с  помощью
волевых импульсов стараюсь придать действиям гипнотический настрой.
   Я настолько сосредоточился на своих  действиях,  что  не  мог  даже
краем глаза посмотреть на своих друзей. Потом они  мне  говорили,  что
испытали потрясение, шок, а Феликс признался, что по его спине ползали
мурашки. Я, конечно, пошел на крайнюю степень риска. И оказался  прав.
Я  перехватил  у  короля  инициативу  в  принятии  решений,  буквально
огорошив его неожиданностью своего поступка.  В  каком-то  смысле  мой
поступок был неожиданным и для меня самого. Я пошел  на  импровизацию,
руководствуясь тем, что туземцы, увидев Ного, пришли в возбуждение.  Я
подумал, что  это  не  случайность,  -  у  аборигенов  есть  какие-то,
неизвестные мне, основания относиться к Ного с  таким  почтением.  Для
них в его облике воплощен бог леса.  По-видимому,  аборигены  когда-то
переселились к морю  из  внутренних  районов  материка,  где  каким-то
образом соприкасались с представителями дикого племени  плоскоголовых.
Передаваемые из поколения в поколение легенды откорректировали историю
древних  событий,  и  в  сознании  потомков  родился  миф   о   лесном
божестве...

   Произнося свои заклинания, я не спускаю глаз  с  короля,  буквально
сверлю  его  взглядом   и   чувствую,   всей   кожей   ощущаю   трепет
многочисленных толп на причале. Аборигены, несомненное попались на мою
уловку, а владыка? Король смотрит на меня  с  невозмутимостью  статуи.
Если в начале моей речи он выглядел растерянным, то теперь  он  вернул
себе самообладание и соображает, как вести себя в данной ситуации. Мой
пронзительный,  надеюсь,  взгляд  теперь  его  не  смущает  -  владыка
спокоен. Его взгляд как будто говорит  -  нет,  братец,  я  вижу  тебя
насквозь... меня ты  не  проведешь...  можешь  дурачить  кого  угодно,
только не меня...
   Я чувствую, что мой запал истощается и пришла пора закругляться. На
самой высокой ноте произношу имя  Ного,  поворачиваюсь  к  лодке,  где
лежит мой верный спутник, и преклоняю одно колено,  молитвенно  сложив
на груди руки. Вокруг по-прежнему мертвая, богобоязненная тишина. Один
король смотрит на меня мрачными глазами. Я отвечаю  не  менее  мрачным
взглядом,  в  котором  королю  следовало  бы  прочитать:  ты  бессилен
навредить мне, ибо я слуга Икенду и разговариваю на языке богов.  Твой
народ знает, что в лодке лежит Бог Леса, и ты  не  посмеешь  совершить
святотатство.
   Молчание на причале  затянулось.  В  воздухе,  в  толпе,  в  лодках
возникло тягостное напряжение. Наконец  король  поднял  вверх  руки  и
обратился ко мне с вопросом:
   - Где ты научился, человек,  прилетевший  с  другой  звезды,  языку
наших предков? Каким образом тебе стало доступным то,  что  недоступно
моему народу? Мазу внимает божественным звукам  твоей  речи  и  просит
просветить наш разум словами, которые понятны сыновьям моря.
   Вэл перевел мне вопрос короля-жреца и от себя  добавил:  -  Грегор,
что за околесицу ты нес? Что  за  язык?  Владыка  хоть  и  держит  нос
кверху, но явно озадачен.
   - Об этом как-нибудь потом... Скажи ему, что я прилетел сюда вместе
с вами. Четыре года назад меня увлек за собой Икенду, я охотился с ним
в лесах. Икенду пожелал посмотреть на моих землян, моих  товарищей,  и
мы пустились в путь по Большой  Реке,  в  город  сыновей  моря,  чтобы
узнать, как они, его потомки,  обращаются  с  людьми,  прилетевшими  с
далекой звезды... Говори громче, чтобы все слышали.
   Пока Вэл переводил, я следил за лицом короля-жреца. Его спокойствие
было явно наигранным. Я заметил это по нервно шевелящимся пальцам рук,
спрятанным под накидкой. Но должен признать - самообладание у  владыки
завидное. Он понимает, что я втянул его в странную игру, и он вынужден
принять правила этой игры. Об этом знают двое -  он  и  я.  Теперь  он
попытается своими вопросами загнать меня в какой-нибудь угол.
   Над толпой витают удивление и радость. Перевод Вэла  сопровождается
восторженными восклицаниями из  толпы.  В  глазах  владыки  зажигается
коварный огонек:
   - Мой народ не понимает, почему Икенду болен! Кто осмелился нанести
рану божественному телу Икенду? Почему ты не защитил его?  Что  теперь
будет с Икенду?
   Вэл переводит мне вопросы короля и не скрывает отчаяния. Он боится,
как бы я не засыпался в своих ответах.
   - Не беспокойся, - отвечаю Вэлу, - меня выручит  Икенду.  К  старым
легендам добавим новые. Переводи: когда мы спускались по Большой Реке,
то богиня Большой Реки, дочь Белого Отца Гор, задумала утопить меня  в
водопаде. Может, ей удалось бы  сделать  это,  но  за  меня  вступился
Икенду и вырвал из рук богини Падающей Воды. Она закричала  и  позвала
на помощь своего отца. Тот метнул в Икенду молнию и скрылся.  Вот  как
все было.
   По мере  того,  как  Вэл  переводил  мой  рассказ,  в  толпе  росло
восхищение Икенду.  Схватки  между  богами  в  легендах  аборигенов  -
обычные явления. Как правило, смертные в них не вмешиваются.  То,  что
Икенду пострадал, не уменьшило его авторитета в глазах аборигенов, тем
более, что Отец Гор метнул молнию и сразу же  сбежал.  Рана  Икенду  -
пустячная рана. Икенду  долго  спит,  потому  что  устал,  сражаясь  с
Богиней Падающей Воды.  Он  скоро  проснется.  Он  будет  рад  увидеть
сыновей моря и их прекрасный город,  но  пока  он  не  проснется,  его
нельзя беспокоить. Сколько времени он будет спать? Сколько захочет.
   Меня самого удивляет,  как  умело  я  импровизирую.  Мои  сочинения
падают готовой легендой в умы  местных  жителей.  Поэтому  я  не  могу
упрекнуть себя в обмане...
   - А зачем Икенду нужно  было  вступиться  за  пришельца  с  далекой
звезды? Почему Икенду помешал дочери Отца Гор завладеть пришельцем?  -
спрашивал далее король.
   - Я был гостем Великого Икенду. Икенду никому не  позволит  обижать
его гостей. - Вэл переводит мои слова и добавляет по-нашенски: "Браво,
Грегор!"
   - Вэл, я еще не закончил. Переведи ему: Икенду вел  себя  так,  как
считал нужным. Покажи мне того смертного, кто может спросить  у  Бога,
почему Бог поступает так, а не иначе? У Бога можно просить милости, но
нельзя донимать Бога праздными вопросами -  это  святотатство.  Сейчас
Икенду желает отдохнуть в тишине и  прохладе.  Если  он  проснется  от
нашей болтовни, я думаю - он разгневается. А если  у  тебя,  верховный
жрец, есть еще вопросы, то задавай их Икенду, когда он проснется.
   В толпе послышался гомон почтения, когда Вэл перевел мои слова. Вэл
добавил для меня: "У жреца любимая пытка -  подвешивать  неугодных  за
ноги и разводить под головой огонь". Мазу, по-видимому, настроился  на
долгие словопрения и такого поворота не ждал. Ему не оставалось ничего
иного, как церемонным движением развести руки и сказать:
   - Божественный Икенду и его гость, вас  ждут  тишина  и  покой  под
крышей моего дворца! Мой недостойный паланкин к вашим услугам!
   Толпа всколыхнулась  в  единодушном  одобрении  сказанного  жрецом,
который мог оставаться довольным: в глазах своих подданных он выглядел
вполне достойно.
   - Ну, Грегор! Ну, хитрец! Только не говори, что этому ты научился в
стойбище первобытных! - ликовал  Вэл.  -  Понимаешь,  жрец  никого  не
удостаивал такой чести, как восседание в его паланкине.
   Изо всех сил стараюсь не напустить на свое лицо улыбку, - сыны моря
могли бы заметить в ней насмешку.
   - Дорогой Вэл, - говорю, - я четыре года изо дня в день боролся  за
свою жизнь. Некий Вру, волосатый коллега  вашего  жреца,  хотел  любой
ценой обосновать свое право проломить мне голову каменным топориком  и
съесть на пиршестве лучшую часть моего бренного тела. У дикарей, в  их
менталитете, есть очень  уязвимое  место  -  они  теряются,  когда  их
озадачивают. Чем большую чушь я выдам, тем больше они озадачены.  Этим
надо пользоваться. Только и всего.
   Среди белохламидников  идет  тихий  спор  -  кто  удостоится  чести
прикоснуться к Икенду.  Наконец,  четверым  поручено  извлечь  бедного
Икенду  из  лодки  и  уложить  в  паланкин.  Четверо  самых  достойных
нагибаются под тяжестью двухсоткилограммового  тела  и  несут  его  по
ступенькам. И тут происходит нечто такое, что вся  толпа  во  главе  с
королем ахает и каменеет. Один из жрецов споткнулся, упал, а с  ним  и
остальные трое - все растянулись на земле вместе с недвижимым  Икенду.
Не знаю, чем закончилась бы эта  сцена,  если  бы  лицо  Божественного
Икенду не расплылось в улыбке. Над толпой пронесся  вздох  облегчения.
Все сочли это за  добрый  знак  и  кинулись  поднимать  божество.  Так
поклонники  божества  расценили  рефлекторную  гримасу  боли  на  лице
спящего Ного.
   Его с трудом укладывают на паланкин, руки свисают по бокам,  восемь
жрецов подхватывают тяжелую ношу. Бедный Ного, хорошо,  что  ему  дали
снотворное, иначе не знаю,  как  бы  он  примирился  с  такой  суетой.
Паланкин! Да он ни за что не согласился бы усесться в нем! А так лежит
себе в глубоком сне, и ничего в нем от божества.
   Потом король делает  приглашающий  знак  мне,  и  я  поднимаюсь  по
ступеням. Церемониальная часть приема закончилась, меня  окружают  мои
товарищи. В глазах Дэйва блестят  слезы,  мои  ребра  хрустят  от  его
объятий.
   - Ты хорошо сказал! - восторженно дергает меня за плечо  Феликс.  -
Правильно врезал! Вот как надо обращаться с дикарями!
   - Все хорошо, - улыбается Тилл, - мы  шли  сюда  с  самыми  дурными
мыслями, думали, как все сложится...
   - Ты поправишься, Грегор! Тебя надо будет накачать жирком!..
   - Мы ведь считали: все! Пропали ребята!..
   - Жаль, Амара больше не увидим...
   - Ребята, дайте Грегору прийти в себя! - говорит Марк,  вылезая  из
лодки, - лучше поддерживайте его... Видите, он с  трудом  держится  на
ногах. Вэл, ты держись возле паланкина, а мы пойдем группой.
   Я спохватываюсь и быстро иду к лодке, со словами:  "одну  минутку!"
Подбираю наши луки, стрелы, дубину Ного.
   - Зачем тебе это? - спрашивает  Дэйв.  -  Здесь  мы  обходимся  без
оружия! Или хочешь сохранить на память?
   - Дубина божественного Икенду не может  оставаться  в  неохраняемой
лодке. Он проснется и начнет искать ее.
   Наверху нас поджидал сам король. Он не пошел  за  паланкином,  ему,
видно, хотелось поскорее присмотреться ко мне. Он ехидно наблюдал, как
я тащу наш арсенал, пока Феликс не догадался разоружить меня.
   - Мастер слов всегда  носит  с  собой  столько  оружия?  -  с  едва
уловимой насмешкой спросил король.  -  Неужели  он  таскает  и  оружие
божественного Икенду? Или думает, что попал к врагам,  и  оружие  надо
держать под рукой?
   Марк перевел мне вопросы короля.
   - Икенду - охотник. Всегда живет в лесу и привык не расставаться  с
оружием. Мы теперь среди друзей. Пусть оружие Икенду хранят жрецы, - я
раздал топорики и луки стоящим около короля жрецам в белом.
   - А священное оружие Икенду можно  доверить  главному  жрецу!  -  с
этими словами я вручаю дубину королю. Он несколько  опешил  но  делать
нечего, берет. А весит она, самое меньшее,  килограммов  пятьдесят.  -
Когда Икенду опускал свою дубину  на  голову  врага,  в  голове  врага
гремел гром.
   По выражению лица Мазу я вижу, что он с охотой обрушил бы дубину на
мою  голову,  только  вот  или  приличия  не  позволяют,  или   дубина
тяжеловата. Жрецы с радостными поклонами принимают топоры и луки. Мазу
смотрит на "священное оружие" и думает, как его тащить  до  дворца, да
еще  пешком.  Он  бросает  на  меня  быстрый  испепеляющий  взгляд.  Я
догадываюсь, что он при этом думает. Но он  подзывает  двух  жрецов  и
поручает им священную ношу.  Потом  делает  нетерпеливый  знак  рукой,
толпа перед ним расступается, и владыка проходит вперед. За ним, точно
хвост кометы, устремляются царедворцы. Мы  идем  отдельной  сплоченной
группкой.  Я  чувствую  себя  так,  как,  наверное,  чувствовал   себя
невольник, выкупленный из рабства. Вокруг меня друзья, мы обмениваемся
замечаниями по поводу королевской церемонии, смеемся. Что  может  быть
лучше, чем вот так идти, чувствуя себя среди своих; мы -  вместе,  мне
не надо разговаривать с самим  собой,  чтобы  не  отвыкнуть  от  звука
родной речи; лица, улыбки, слова, одежда - все родное, все - рожденное
на Земле. Господи, сколько дней ждал я этой минуты, сколько  передумал
разного за четыре года! Теперь мы вместе!
   Широкая дорога к дворцу вымощена булыжниками. По обе стороны  стоят
одноэтажные дома с плоскими крышами. Только на вершине холма, куда  мы
направляемся, стоят несколько двухэтажных.
   - Это и есть дворец?
   - Да, мы живем на втором этаже правого крыла. Жилище удобное, но за
каждым нашим шагом следят, - говорит Дэйв со вздохом, - словом,  вроде
свободны, и в то же время мы невольники.
   - Как же вы здесь оказались?
   - Когда надежда на ваше возвращение исчезла, прошло  уже  несколько
месяцев, мы стали думать, что же  дальше.  Обследовали  окрестности  -
никаких следов. Однажды решили пройти подальше. В  одном  овраге,  или
ущелье обнаружили сапоги и баллоны Амара. На обратном  пути,  недалеко
от берега,  на  нас  напали  чудовища,  похожие  на  страусов,  только
размером с жирафа и хищным клювом.  Хорошо,  что  напал  один  хищник,
остальные стояли в отдалении. Мы использовали кислород и скажу - очень
эффективно. Струя ударила метров на десять, сначала - по глазам, потом
- в раскрытый клюв. Эта птица задохнулась, мы ударили  ей  в  горло  с
близкого расстояния, все там смерзлось... Мы поняли, что вы  попали  в
гибельную беду. Оставаться перед рифами нельзя  было  -  первый  шторм
бросил бы "Викинг" на рифы. А тут Линг расшифровал записи обсерватории
"Викинга" и пришел к выводу, что не очень  далеко  от  рифовой  лагуны
находится глубокий залив бутылкообразной формы. Мы  на  всякий  случай
оставили на берегу знак и записку под каменной пирамидой - если бы кто
из вас пришел туда...
   - Я не видел там пирамиды.
   - Может, размыло волнами, - предположил Дэйв.
   - А может, и туземцы разобрали. Там были туземцы. Там Ного  получил
свою первую рану...
   - Вот как! Да, в общем, мы  обнаружили  вход  в  залив  и,  работая
коррекционными двигателями, вошли сюда и остановились  посреди  бухты.
Увидели селение. Вскоре нас окружили лодки с этими дикарями. Метали  в
нас копья и стрелы. Потом увидели, что мы не  желаем  аборигенам  зла,
стали привозить нам мясо, овощи. Так и  познакомились,  помирились.  А
когда мы начали спасать их больных и раненых,  так  они  вообще  стали
нашими друзьями. Но глаз не  спускали.  Потом  им  угрожала  эпидемия,
какая  и  раньше  случалась.  Если  бы  не  наша  помощь,  вымерло  бы
полгорода... Потом на город напала армада лодок из соседнего города  -
их тут несколько на побережье. Эти были слабее. Видел бы ты, как  этот
высокомерный дундук молил нас о помощи! Мы включили ходовые двигатели,
вошли в середину  флотилии  и  корректирующими  двигателями  сожгли  с
десяток лодок вместе с агрессорами, остальные бежали, в узком  проходе
топили друг друга... Это было года два тому назад.  Слух  о  поражении
самого сильного города  быстро  обошел  местные  племена.  Все  города
признали верховенство этого города. Наш Мазу стал верховным жрецом...
   - Но как же так? Вы победили - и  перестали  быть  хозяевами  своей
судьбы? Что это за отношения у вас?
   - Через месяц после нашей победы, - продолжал Дэйв, - мы увидели на
скалах вокруг пролива массу жителей  города.  Все  вышли,  да  еще  из
других городов пришли. Мы не сразу поняли, в  чем  дело.  Оказывается,
они сбрасывают в самом узком месте пролива камни и  скалы.  С  помощью
рычагов и подвесов. Завалили они вход, и мы оказались в западне.  Марк
стал допытываться у Мазу, в чем дело? Зачем?  И  знаешь,  что  ответил
этот каналья? Вы, говорит, опасались больших волн, которые вредны  для
вашего корабля. Теперь здесь больших волн не будет... Волны и  течения
в горловине немного растащили завал, но  глубина  все  еще  не  больше
полутора, может, двух метров. У нас осадка стартовых дюз - около  пяти
метров. Так что единственный выход - в небо.
   - Он хочет навсегда задержать нас в этом заливе, - говорю я  Дэйву,
- с нашей помощью, даже с косвенной, он царствует на  всем  побережье.
Какой же это вероломный и подлый человек!
   - С тех пор, как ему подчинились соседние города, он возомнил  себя
всесильным, - сказал Дэйв. - А мы ничего не  можем  сделать.  Говорит,
что велел завалить пролив по совету Богов. Тилл  и  Андрей  предлагали
убить его, но Марк решительно против насилия.
   - А ты как думаешь?
   - Марк отвечает за экспедицию. Он - наш  командир.  Я  тоже  против
лихорадочных решений. Надо все обдумать, все до  мелких  подробностей.
Глупо рассчитывать на  то,  что  Мазу  пойдет  нам  навстречу  хоть  в
чем-нибудь, что связано с отлетом. Этот жрец хитер и предприимчив.  Мы
договорились ничего не говорить ему о наших планах,  об  устройстве  и
состоянии "Викинга", о наших возможностях. Пусть  думает,  что  мы  не
особенно стремимся улететь. А мы тем временем думаем. Короче,  с  этим
королем надо быть  предельно  осторожным.  Какое-то  время  ты  будешь
пользоваться его исключительным  вниманием.  Он  будет  изучать  тебя,
выискивать в тебе слабинку, чтобы потом  воспользоваться  ею.  Словом,
будь настороже, его поведение непредсказуемо. А вообще, ты молодец. Ты
поставил его в тупик и  нагромоздил  перед  ним  кучу  загадок.  Пусть
ломает голову.  Мы  заметили,  чем  больше  перед  ним  вопросов,  тем
неувереннее этот царек себя чувствует.
   Мы вышли на широкую квадратную площадь. Туземцы шли  и  спереди,  и
сзади, и по сторонам, но никто не приближался  к  нам  ближе,  чем  на
десяток метров. Вокруг нас всегда была зона  свободного  пространства.
За сплошными каменными заборами видны  дома  и  сады.  Внизу  голубеет
зеркало залива, в середине  которого  колышется  "Викинг".  Сейчас  он
напоминает собственную модель,  уменьшенную  до  игрушечного  размера.
Именно таким видели его мы с Амаром, прежде чем скрыться за холмом.  У
меня слегка кружится голова. То ли от воспоминания об Амаре и  о  том,
что последовало после его гибели, или сказываются  невзгоды  последних
лет. Я опираюсь на Дэйва:
   - Давайте немного передохнем.
   - Правильно, - сказал Марк, - пусть хозяин  не  видит,  что  Грегор
слаб.
   Мазу шел впереди метрах в пятидесяти.  Я  смотрел  ему  в  спину  и
потихоньку проникался презрительной ненавистью. Перед входом во дворец
стояла группа жрецов. Вэл держал руку на  пульсе  Ного.  Лицо  у  Вэла
озабоченно.
   - Что такое, Вэл?
   - Его надо побыстрее уложить в кровать.
   - Он никогда еще не спал на кровати.
   - Это, наверное, неважно, а, Грегор? Ему нужны покой и  тишина.  Вы
будете жить в крайней угловой комнате. Там вас не будут беспокоить.  И
окна довольно высоко.
   Мы всей группой вступили в вестибюль дворца. Вэл и Марк не то чтобы
поддерживали меня, скорее подстраховывали,  чтобы  я  не  запнулся  за
собственные ноги. По каменному  узорному  полу  я  вышагивал  довольно
решительно. Обратил внимание на то,  что  все  окна  очень  узкие.  На
стенах - пестрая мозаика. В нишах видны странные уродцы -  или  статуи
великих людей?
   Мы проходим по длинной анфиладе, и я на какое-то время  упускаю  из
виду, что мы находимся вне Земли. Четыре года жизни в диких краях, где
никто не видел даже хижины,  сложенной  из  камней,  отучили  меня  от
каменных зданий. Мы проходим комнату за комнатой; двери сначала  перед
нами, а потом и за