зьмите  хотя  бы  <Изумрудную  таблицу>  Гермеса  Трисмегиста,   которую
обнаружил в  одном из  своих походов Александр Македонский,  прозванный на
Востоке Искандером Двурогим.  В ней есть величайшие откровения.  <То,  что
внизу,  как то, что вверху, и то, что вверху, как то, что внизу, для того,
чтобы совершить чудеса одного и того же.  И подобно тому, как все предметы
произошли из  одного,  по  мысли одного,  так  все они произошли из  этого
вещества,   путем  его  применения>.   Здесь  вся  алхимия!  Это  единство
надлунного и подлунного миров,  микрокосма и макрокосма. Тайна превращений
металлов. Закон, по которому Неизреченный создал вселенную.
     - Говорят, что эти слова написаны каким-то монахом лет двести назад и
на самом деле никакой <Изумрудной таблицы> не существует.
     - Я лично не верю в это. - Темные губы Рэне сжались в узкое лезвие. -
Конечно,  часто приходится сталкиваться с фальсификацией. На что только не
пускаются люди ради заработка!  Но  такие слова мог начертать лишь пророк.
Вот   почему   я   верю,   что   они   действительно  принадлежат  Гермесу
Триждывеличайшему,  которого древние египтяне отождествляли с ибисоголовым
богом мудрости Тотом.
     - Но   никто  еще   не   воспользовался  этим  ключом  для  получения
философского камня.
     - Одного  ключа  мало,  кавалер,  нужно  еще  в  совершенстве владеть
приемами магии...  Но мы слишком долго говорили.  Это вас утомило. Поспите
немного и набирайтесь сил.
     - Не уходите,  мэтр.  Всего минуту.  Вы так и  не объяснили мне,  что
значит слово <кабала> и почему число 22 священно.
     - И верно. Я отвлекся и забыл, с чего начал этот наш разговор.
     Вольдемар мельком глянул  в  немигающие,  как  мертвые лесные  озера,
карие глаза Рэне и понял, что тот ни о чем не забыл и никогда не забывает.
     - Вы поинтересовались, сколько мне лет, мэтр.
     - Теперь припомнил.  22... Кабала исходит еще от Моисея, который, как
вы  знаете,  получил  высшее  жреческое  посвящение в  египетском храме  и
превзошел самых  искусных египетских магов.  Слово это  пишется так:  коф,
бэт,  ламэд.  Буква  коф  означает еще  и  число 20,  бэт  -  2,  а  ламэд
символизирует  идею   распространения  могущества.   Вот   и   получается:
могущество двадцати двух.  В арамейском алфавите 22 буквы.  Это могущество
букв,  скрытого в них внутреннего смысла.  Эту-то эзотерическую тайну мы и
утратили.  Мы читаем священные книги,  но не можем их прочесть... А теперь
отдыхайте. Завтра я опять навещу вас...
     ...Через неделю Вольдемар уже вставал с постели.  Он подходил к окну,
вдыхал влажный,  пахнущий резедой воздух,  следил за  тем,  как опускается
солнце,  слепящей каймой очерчивающее зубчатую линию крыш.  Узкие, мрачные
дома на Мосту менял были украшены съежившимися от безветрия флагами.
     Он  смотрел на  изогнутую стальную полосу Сены,  на седые и  аспидные
крыши  с  пристальным  любопытством  человека,   заметившего  вдруг,   что
привычный,  обыденный мир  совершенно переменился.  Уже нельзя было видеть
просто солнце и  просто воду,  они  стали  символом неких текучих понятий,
противоборство которых лежало  в  основе вещей.  Тайная отрава змеиных губ
Рэне уже вошла в кровь кавалера де Мирабо. Он перестал разделять теневые и
светлые стороны мира.  Линия терминатора исчезла. Добро и зло сочетались в
некое единство и утратили специфические отличия.  Оказалось, что зло столь
же необходимо,  как и  добро,  а  ненависть и  нетерпимость рождают широту
взглядов и спасают любовь от слепоты.
     Все во вселенной зиждется на противоположении двух начал. Еще древние
маги знали эту главнейшую тайну гармонии.  Две колонны стояли у врат храма
Соломона:  колонна Иакин и  колонна Бохас,  два  сплетенных урея  украшали
священный Кадуцей Гермеса,  злое начало Ариман и  доброе Ормузд боролись и
никак не могли одолеть друг друга.  И  возвестивший о  том пророк Зороастр
узрел  в  той  извечной борьбе  источник обновления.  Недаром книга  Зехер
изображает бога в виде старца, склонившегося над водой. Лик старца светел,
а  отражение -  темное.  И  это  тайна тайн,  доступная лишь  посвященным.
Недаром  в   храмах  Египта  один  из   верховных  жрецов,   проходя  мимо
посвящаемого,  тихо  шептал  ему:  <Озирис есть  черный  бог>.  Слова  эти
страшные следовало крепко запомнить, но никогда не произносить. Озирис бог
света и доброты,  а пер-о,  откуда пошло слово <фараон>,  воплощение этого
убитого злым Сетхом и вечно бессмертного бога.  И вот Озирис - черный бог!
Добро и  зло -  две стороны непостижимой сути.  И злые могущественные боги
халдеев Молох,  Бельфогор и Астарта вовсе не злы.  Боги всегда стоят по ту
сторону добра и зла. Они боги.
     Вольдемар не  мог  припомнить,  когда  Рэне  рассказал об  этом.  Ему
казалось,  что  он  всегда думал так  и  всегда в  нем было тайное знание.
Правда,  смутно помнилось,  как он  однажды проснулся словно от  какого-то
толчка и увидел у изголовья Рэне.  Тот что-то бормотал тихо и вкрадчиво, и
лунные тени метались на  бронзовом лице его.  Но  виделось ли  то на самом
деле или только во сне,  Вольдемар не знал,  хотя чувствовал, что с каждым
днем накапливается в голове неведомое знание и крепнет в сердце странная и
пугающая вера.  Он  не  мог сопротивляться ей,  но и  принять ее не хотел.
Посему  и   не   желал  думать  об  этом,   сопоставлять,   анализировать,
предпринимать какие-то  действия.  А  знание меж тем росло и  опасная вера
крепла.
     Он стал посещать таинственную лабораторию парфюмера,  изредка помогал
ему  в  ученых  занятиях,  когда  дело  касалось таких  тонких вещей,  как
многократная перегонка или фильтрование.
     В  этот  день  Рэне  ни  разу  не  навестил  его,  и  Вольдемар решил
спуститься в  уже  знакомый  ему  подвал  сам.  Он  закрыл  створки  окна,
подкрепился хлебом и сыром, запил все это бокалом бургундского. Потом взял
свечу и прошел к винтовой лестнице.
     Он застал парфюмера склонившимся над вспоротым брюхом большого белого
барана. Вспененная кровь стекала по желобу в каменном полу. Сквозь круглое
отверстие желоба просвечивала мутно-янтарная вода Сены.  Рэне был в  одной
рубашке с  засученными рукавами.  И  хотя руки его  были обагрены бараньей
кровью,  на  белом  полотне нельзя  было  заметить ни  малейшего пятнышка.
Точным и  быстрым движением Рэне отделил какой-то орган,  стряхнул кровь и
отбежал к светильнику.
     - Что вы делаете, дорогой мэтр? - спросил удивленный кавалер.
     - Гаруспиции.  Гадание на внутренностях жертвенных животных. На манер
древних римлян,  -  не оборачиваясь,  ответил Рэне и  поднес темно-лиловый
комок к самым глазам. - Это для королевы-матери. Я сейчас закончу.
     Он бросил почку в отверстие и прошел к умывальнику. Тщательно намылил
руки  ароматичным  мылом,  которое  обычно  приготовлял  сам,  и  попросил
кавалера полить ему воды.
     - Здесь будут сейчас убирать, - сказал он, неторопливо вытирая каждый
палец. - Подымемся лучше в библиотеку.
     - И это гадание дает что-нибудь?  -  спросил Вольдемар, устраиваясь в
очень неудобном флорентийском кресле.
     - Не всегда,  - Рэне взял очиненное перо и что-то записал в маленькую
книжечку, которую носил на тонкой золотой цепочке. - Вряд ли смогу сказать
завтра ее величеству что-нибудь определенное.  Халдейские мудрецы советуют
гадать на человеческом мозге.  Но,  сами понимаете,  не так просто достать
необходимый материал...
     <Мы имеем обширную коллекцию черепов почти всех рас и  народов.  Лишь
черепов евреев наука имеет в  своем распоряжении очень немного,  и поэтому
их исследование не может дать надежных результатов. Война в большевистской
России дает нам теперь возможность устранить этот недостаток.
     Практическое  проведение   беспрепятственного  получения   и   отбора
черепного материала наиболее  целесообразно осуществить в  форме  указания
вермахту  о  немедленной передаче всех  еврейско-большевистских комиссаров
живьем  полевой  полиции.   Полевая  полиция,  в  свою  очередь,  получает
специальное  указание   непрерывно  сообщать  определенному  учреждению  о
наличии и местопребывании этих пленных евреев и как следует охранять их до
прибытия  специального  уполномоченного.   Уполномоченный  по  обеспечению
материала  (молодой  врач  из   вермахта  или   же   полевой  полиции  или
студент-медик,  снабженный личным автомобилем с шофером) должен произвести
заранее  установленную серию  фотографических снимков и  антропологических
измерений  и  по  возможности установить происхождение,  дату  рождения  и
другие личные данные.
     После   произведенного  затем  умерщвления  еврея,   голова  которого
повреждаться не  должна,  он  отделяет голову от туловища и  посылает ее к
месту  назначения  в  специально  для  этой  цели  изготовленной и  хорошо
закрывающейся жестяной  банке,  наполненной  консервирующей жидкостью.  На
основании изучения фотографий, размеров и прочих данных головы и, наконец,
черепа там  могут затем начаться сравнительные анатомические исследования,
исследования расовой принадлежности,  патологических явлений формы черепа,
формы и объема мозга и многого другого.
     Наиболее подходящим местом для  сохранения и  изучения приобретенного
таким образом черепного материала мог  бы  быть  в  соответствии со  своим
назначением и задачами новый Страсбургский имперский университет>.
     (Запись  в  лабораторной  тетради:  из  донесения  ординатора-анатома
Страсбургского университета,  профессора доктора  медицины  Августа  Хирта
рейхсфюреру СС. Флюктуация.)
     1. <Если   мы  хотим  создать  нашу  великую  Германскую  империю,  -
провозглашал Гитлер,  - мы  должны  прежде  всего  вытеснить  и  истребить
славянские народы - русских,  поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев,
белорусов... Наша миссия заключается в том, чтобы подчинить другие народы.
Германский народ призван дать миру новый класс господ>.
     2. <Живут ли другие народы  в  благоденствии,  или  издыхают  они  от
голода,  интересует  меня лишь в той мере,  в какой они нужны как рабы для
нашей культуры.  В ином смысле это меня  не  интересует.  Погибнут  ли  от
изнурения  при  создании  противотанкового рва 10 тысяч русских женщин или
нет - интересует меня  лишь  в  том  отношении,  готовы  ли  для  Германии
противотанковые рвы...>
     (Выступление Гиммлера перед руководителями СС 4 октября 1943 года.)
     3. <Войска  имеют  право  и  обязаны  применять  в  этой борьбе любые
средства,  без ограничения,  также против женщин и детей,  если это только
способствует успеху>.
     (Из  совершенно секретной  директивы верховного командования вермахта
от 16 декабря 1942 года.)
     Речь,  таким  образом,  шла  о  тотальном интернациональном геноциде.
Геноцид этот носил ярко выраженный политический характер.
     4. <Большевизм  является  смертельным  врагом  национал-социалистской
Германии.  Это  враг  не  только  военный,  но  и  политический,  в смысле
разрушительного влияния, на народы.
     Поэтому большевистский солдат потерял всякое право на обращение с ним
как с честным солдатом, согласно Женевскому договору.
     Особые  условия  Восточного похода  требуют беспощадных и  энергичных
действий при малейшем намеке на сопротивление,  в особенности по отношению
к большевистским активистам, политрукам и пр. ...
     Особые  мероприятия  должны  быть   свободны  от   бюрократических  и
административных влияний,  и их нужно проводить с чувством ответственности
и долга.
     Ранее всего нужно выявлять:
     1. Всех известных служащих  государственного  аппарата  и  партии.  В
особенности профессиональных революционеров.
     2. Сотрудников Коминтерна.
     3. Всех  руководящих  работников  Коммунистической  партии Советского
Союза и родственных ей организаций, ЦК, областных и районных комитетов.
     4. Всех наркомов и их заместителей.
     5. Всех бывших политкомиссаров Красной Армии.
     6. Руководителей     центральных     и     промежуточных    инстанций
государственных органов.
     7. Руководящих лиц хозяйственной отрасли.
     8. Советско-русских интеллигентов и евреев.
     9. Всех  лиц,  которые  установлены  как подстрекатели или фанатичные
коммунисты.
     Экзекуции должны проводиться так,  чтобы это не бросалось в глаза. Их
нужно осуществлять в уединенных местах... Нужно заботиться о немедленном и
аккуратном погребении трупов.
     (Инструкция для зондеркоманд. Запись в лабораторной тетради.)
     - Впрочем,  перед  трудностями королева-мать  не  останавливается,  -
продолжал парфюмер,  -  но что позволено Юпитеру...  Я,  во всяком случае,
стараюсь избегать подобных экспериментов.  Они кончаются плохо.  Вспомните
хотя бы  печальную судьбу Жиля де  Лавеля барона де Рэ,  прозванного Синей
бородой.  А  ведь он  был  маршалом Франции!  Что же  остается делать мне,
простому парфюмеру?  Понятно,  что я вынужден прибегать к более доступным,
хотя зачастую и  не  очень эффективным методам получения информации...  Но
зачем я  рассказываю вам  обо  всем  этом?  -  Рэне схватил пожелтевший от
времени свиток и тут же отшвырнул его.
     <Голов я исследовал сотни, в том числе на месте казни>.
     (Запись  в  лабораторной  тетради:   древнеегипетский  папирус,   так
называемый <папирус Эберса>. Резонансная флюктуация.)
     Он подошел к  Вольдемару и  заглянул ему в глаза.  Взгляд чуть сонных
маслянистых  зрачков  длился  и  длился.   Вольдемар  почувствовал  легкую
дремоту.  Сознание его заволокло каким-то нежно-пурпурным паром, в котором
метались  черные  причудливые фигурки.  Непонятное  беспокойство,  которое
последние дни  теснило ему  сердце,  внезапно растаяло,  стало удивительно
легко и свободно. Казалось, грудь расширилась и превратилась в бестелесную
оболочку,  способную объять  весь  мир.  И  только  в  каком-то  отдалении
притягивали и поблескивали две чуточку запыленные оливки. Они не отпускали
в свободный полет,  которого так хотела душа, к которому уже приготовилось
ставшее невесомым тело.
     И  вдруг  тайное  неведомо  как  накопленное знание  сублимировалось,
выпало в осадок и проявило себя.
     - Готов ли ты пройти посвящение и  стать рыцарем?  -  голос доносился
откуда-то изнутри и вместе с тем издалека.
     - Да, мессир, - не отводя глаз, прошептал Вольдемар, не замечая того,
что впервые титулует так парфюмера.
     - Во имя Молоха, Астарота, Баал-Зебуба и Люцифера!
     - Во имя вечного пламени,  которым обновляется природа,  - все так же
тихо произнес Вольдемар условную формулу, которую никогда ранее не слышал.
     - Готовься пройти посвящение в  подземном храме.  Будет оно  в  ночь,
когда Собачья звезда закатится за горизонт.  Выйди из дома, когда закричит
сова, и найди дорогу внутри себя. А сейчас забудь обо всем и проснись.
     - Простите меня,  мэтр,  я  позволил себе  уснуть в  этом  кресле,  -
смущенно извинился Вольдемар, разминая оцепеневшие плечи.
     - Не  стоит извиняться,  друг мой.  Вы еще не совсем оправились после
ранения. Лучше подымитесь к себе и немного отдохните.
     Вольдемар  чувствовал себя  настолько  хорошо,  что  готовился уже  в
ближайшие дни  покинуть гостеприимный кров  парфюмера.  В  нем  постепенно
нарастало раздражение против черной философии Рэне  и  мрачных мистических
атрибутов,  которыми была переполнена его обитель. Даже странная и манящая
внешность парфюмера внушала теперь легкую неприязнь. Он смутно чувствовал,
что Рэне отнял у  него нечто почти несуществующее и  вместе с тем жизненно
важное,  дав  взамен нечистое золото,  которое вот-вот  обратится в  золу.
Вольдемару почему-то трудно стало говорить о боге,  креститься,  даже всуе
употреблять имя господне.  Никогда не был он человеком религиозным, скорее
склонялся к легкому просвещенному атеизму, а тут вдруг почувствовал в себе
тяжелую и  тупую ненависть ко  всему небесному.  Чувство это не было ему в
тягость и  проявлялось больше  чисто  подсознательно,  но  виделось в  нем
что-то  чужое,  навязанное извне,  и  он  все  активнее  противился такому
давлению.
     По ночам ему стали сниться падшие ангелы с  темными лицами,  носившие
грозные имена забытых халдейских богов.  Являлся ему и сам Люцифер и долго
чаровал  грустными зелеными  глазами  своими.  В  такие  минуты  Вольдемар
просыпался и ловил на себе сонный и пристальный взгляд Рэне. Все это стало
надоедать ему.  И  он  дал  себе слово покинуть дом  парфюмера на  этой же
неделе.  Избегая встреч с Рэне,  он подолгу гулял во внутреннем дворике, а
когда  кончался день,  отправлялся в  библиотеку,  в  которой  засиживался
далеко за полночь.  У Рэне было превосходное собрание древних манускриптов
по всем отраслям тайных наук.
     В  этот вечер Вольдемар был занят греческой рукописью,  приписываемой
Зосиме Панополитану.  Одно место ее никак не удавалось расшифровать.  И не
то  чтобы рукопись оказалась более запутанной,  нежели другие алхимические
сочинения.  Просто  Вольдемар все  не  мог  отыскать  конкретного примера,
которым можно было бы подкрепить логику автора.
     <Вот тайна,  -  говорилось в рукописи, - змея, пожирающая свой хвост,
состав,   поглощенный  и   расплавленный,   растворенный  и   превращенный
брожением...>
     Каждое  звено  здесь  было  совершенно ясно  для  Вольдемара,  однако
целостной  картины  не  получилось.   Ничего  не  выходило.  <Может  быть,
действительно нужно знать некоторые приемы магии, - размышлял Вольдемар, -
и  парфюмер совершенно прав,  говоря,  что  только магия  способна вывести
алхимика из философского лабиринта?>
     В  упорной  работе  и  бесплодных сомнениях он  упускал  одну  весьма
существенную подробность.  Дело  в  том,  что  сам  парфюмер  обратил  его
внимание на рукопись Зосимы.
     Вольдемар сменил  свечу  в  подсвечнике и  бросил  оплывший огарок  в
камин.  Выписал непонятное место  в  специальную тетрадь,  которую недавно
завел,  и направился в свою комнату, где оставил одно любопытное сочинение
Фомы  Аквинского.  В  нем  надеялся  он  отыскать  разгадку  таинственного
превращения, о котором писал Зосима Панополитан.
     Было уже довольно поздно,  когда вышел он  в  длинный коридор,  держа
перед  собой свечу.  Тускловатый свет  скользил по  черному дереву дверей,
сгонял с насиженных мест глубокие тени и угрюмо поблескивал на потемневших
от времени латах.
     Внезапно Вольдемар услышал  странный звук.  Словно  открывали старый,
порядком проржавевший замок.  Он быстро оглянулся.  На одной металлической
фигуре медленно приподымалось заостренное решетчатое забрало.  Наконец оно
с  жалобным скрипом откинулось,  и  из  черной  пустоты шлема  послышалось
какое-то  царапанье,  непонятные  мягкие  удары,  от  которых  латы  низко
загудели.
     Вольдемар не удивился и,  пожалуй, не испугался. За то время, которое
он жил у Рэне,  ему пришлось ко многому привыкнуть. Выставив вперед руку с
подсвечником, направился он к латам. Но не успел сделать и двух шагов, как
в  них что-то захлопало,  застучало и  оттуда вылетела небольшая сова.  Ее
огромные,  словно налитые желтым оливковым маслом глаза ошалело глядели на
пламя  свечи.  Она  полетела  вдоль  длинного  коридора,  отчаянно  хлопая
крыльями о  потолок.  Но,  прежде чем  пропасть в  кромешной теми,  дважды
прокричала.
     Как только крик ее  достиг Вольдемара,  тот сразу же  сделался другим
человеком.  Он  потерял себя,  многое забыл из бурной жизни своей,  обретя
взамен тайно созревшую внутри него иную сущность.
     Он  быстро прошел к  себе в  комнату.  Переоделся в  дорожный костюм,
закутался  в  плащ  и  вышел  во  внутренний дворик.  Там  уже  дожидалась
оседланная лошадь...
     ...Мокрый ветер  бил  прямо  в  глаза.  Черные в  дымчатой пене  валы
облаков  накрывали луну,  которая  неслась  к  воротам  Сен-Дени,  поливая
брусчатку улиц и площадей зеленым воском.  Стремительная тень летела рядом
с  лошадью.  Кавалер де Мирабо скакал,  низко склонив голову,  и  плащ его
полоскался,  к