дцать минут назад он имел нелицеприятный разговор. Дамочка была
мамашей одного балбеса подросткового возраста. Мамаша долго распалялась,
кричала, брызжа слюной. Илья вспомнил последнюю ее реплику:
   - Я найду на тебя управу, сектант вонючий, - грозно крикнула она,
прежде чем за ней с грохотом захлопнулась дверь, да так, что со стены
посыпалась штукатурка.
   Илья улыбнулся. Надо же, сектантом назвали. Ну да, он вел беседы с
милыми цветками жизни, еще не успевшими переродится в такие вот, как эта
мамаша ягодки, но сектант?
   Да еще вонючий? Нет, у него сейчас здесь другая цель, другая миссия.
   И никаких сект он в этот раз здесь не устраивал, хотя мог бы, но работа
прежде всего. Илья хмыкнул. Надо же так все переиначить. А еще его
богомерзким ублюдком назвали. А что скрывать, было. Но если он
богомерзкий, тогда... Впрочем это не он, а здешние обитатели переиначили
идеи Божьи.
   Поезд остановился, механический голос сообщил название станции. Илья
вскочил и выбежал из вагона.
   Кирилл шел по улице.
   Моросящий дождь дополнял его настроение. Это настроение не отставало от
него вот уже пятнадцать лет, ровно столько, сколько он принимал на себя
чужие беды. Прохожие шарахались от него, перебегали на другую сторону
улицы. Еще бы, ведь он разговаривал сам с собой.
   - Слушай, - заворочалось что-то внутри него.
   - Опять?
   - Снова. Оставь это, а то тебе же будет хуже. Зачем ты отнял у этой
девочки ее страдания?
   - Она не могла больше жить с ними, еще чуть и она покончила бы с собой.
   - А тебе что с того? Она не хотела расставаться со своею болью. Ты
нарушил правило, ты отнял, отнял против желания.
   - Я знаю. Но теперь она будет жить, будет жить счастливо, а про то, что
у нее была боль она и не вспомнит.
   - Ну знаешь, ты хочешь прыгнуть выше головы. Это не в твоей власти.
Перестань, или я прекращу это механически!
   - Ты не посмеешь еще раз, - голос Кирилла дрогнул.
   - Ха-ха, три раза. Я уже слышал это от тебя. Вот увидишь, я сделаю это,
если ты не откажешься от своих бредовых идей.
   - Но я не откажусь. Они не должны мучаться. А я могу избавить их от
мучений.
   - Они будут мучаться так и столько, сколько им положено. Я так сказал и
так будет.
   - Нет, так не будет. Пока это в моих силах, я буду исправлять твои
ошибки.
   - Я предупредил тебя. У тебя есть время до завтрашнего утра. Думай.
Если не отречешься, то придется произвести физическое вмешательство.

 Илья вбежал в просторный зал, подлетел к кассе, протянул деньги:
   - Студенческий, пожалуйста.
   Бабулька-кассирша высунулась из своего окошечка, как рак из раковины,
недоверчиво посмотрела на здоровенного Илью, с еще большим недоверием
воззрилась а его огромную черную бороду.
   - Документы, - в ее голосе звучало сомнение.
   Илья вытащил из кармана потертый студбилет, сунул его в окошечко.
Кассирша внимательно посмотрела на фотографию, на Илью, изучила печати,
росписи. Так уж устроены люди, что привыкли верить бумажке, а не своим
глазам. Бабулька протянула билетик, студбилет и сдачу.
   - Благодарю, - улыбнулся Илья.
   Он отлетел от кассы, будто его ударило током, в три прыжка перемахнул
мраморную лестницу, сунул старенькому смотрителю билетик и побежал в
направлении, которое указывала табличка с надписью: 'НАЧАЛО ОСМОТРА'.
   Кирилл скинул халат и опустился на кровать. Рядом лежала жена, та
женщина, которой казалось, что понимает его боль. Наивная.
   - Кир.
   - У?
   - Повернись, когда я с тобой разговариваю. Я не могу говорить со спиной.
   Он повернулся:
   - Чего?
   - Кир, мне страшно. Зачем тебе это нужно?
   - Это нужно не мне, это нужно людям.
   - Черт тебя задери! - взорвалась жена. - Твои люди приходят и уходят,
они забывают тебя. Ты даже благодарности от них не слышишь.
   - Мне не нужна благодарность.
   - Кир, миленький, но они уходят от тебя счастливыми, а ты... Я одна
вижу, как ты тускнеешь день ото дня. Кто тебе сказал, что ты должен
принять на себя все беды людские? Кто сказал, что ты должен переживать за
них их боль?
   - Никто. Наоборот, все говорят, что я этого делать не должен.
   - Тогда зачем ты это делаешь?
   - Так надо. Я знаю, что кроме меня этого никто не сделает.
   - Ты... ты... ты, как Христос, который искупает грехи всего мира.
   - Или, как Будда, что ощутил связь с каждой молекулой этого мира. А
может я и есть Будда, Христос и многие другие?
   - Все шутишь? И шутки у тебя такие же...
   А ты между прочим за последние лет десять ни разу не улыбнулся.
   - Ты хочешь, чтобы я улыбнулся?
   - Да.
   - Ладно.
   Кирилл посмотрел на жену, попробовал растянуть губы в улыбке, но улыбка
получилась вымученная и горькая.
   - Кир...
   Жена заплакала. Он провел рукой по ее щеке, хотел произнести какие-то
слова успокоения, но слов не было.
   Она не заметила, как ее ладошка оказалась зажата в его ладонях.
   - Отдай мне свою боль. Отдай печали, тоску, скорбь. Отдай все то, что
скопилось в тебе и мучает тебя.
   Отдай, оно тебе не понадобится. Поверь, это не большая потеря, тебе
будет легче. Я знаю, верь мне.
   Он говорил и говорил, пока все ее страхи не выплеснулись наружу и не
перетекли в его сердце. Она всхлипнула и улыбнулась. Он знал, что ей
теперь хорошо и спокойно, но он не знал как это, он не мог ощутить этого
покоя.
   - Я читала про тебя статью в 'Московском комсомольце'. Знаешь, как они
тебя назвали?
   - Как?
   - Избавитель.
   - Хм, в этом что-то есть.
   - Ты мой избавитель, знаешь, что я тебе скажу?
   - Что?
   Потом она заснула, а Кирилл встал и прокрался на кухню. Он достал из
холодильника початую бутылку водки и попытался залить скорбь, тоску и боль
десятков тысяч людей.
   Но для этой цель требовалось море водки, а магазины уже были закрыты.
   Музей закрывался, но Илья и не думал уходить. Он встал посреди зала,
раскинул руки и закрыл глаза. Смотритель, выгонявший увлекшихся
посетителей, прошел мимо, будто Ильи не существовало. Потом появилась
уборщица. Та вообще прошла сквозь Илью, как сквозь воздух. Потом в зале
никого не осталось, погас свет.
   Илья шевельнулся, опустил руки, огляделся по сторонам и пошел к
стеклянному ящику, закрывавшему ценные экспонаты от пыли и чужих рук. Его
рука прошла сквозь стекло, будто того и не было. Сигнализация не
сработала. Илья усмехнулся. Его рука под стеклом схватила старинную,
залепленную драгоценными камнями, рукоять огромного меча. Илья потянул меч
на себя.
   Теперь он стоял в зале с мечом в руке, а стекло выглядело так, словно
его и не трогали. Илья поднял меч над головой. Неизвестно откуда взявшийся
ветер, растрепал его волосы, поиграл бородой, поднял в воздух и вихрем
понес из зала. Илья захохотал. Вихрь унесся, унес Илью, а его хохот еще
долго гремел, отражаясь от стен и мраморного пола.
   Кирилл вышел из дома ранним утром. настолько ранним, что вокруг не было
ни души. Он оглянулся, никого не увидел и пошел, легко насвистывая что-то
себе под нос.
   Его насвистывание оборвал резкий свист.
   Кирилл обернулся, там, где минуту назад никого не было, стоял человек.
   - Все на свист оборачиваешься? И где только прячется твое самолюбие,
гордость наконец.
   - Гордость - порок.
   - Это они придумали, это искажение истины.
   - А истина это то, что придумал Он?
   - Я не хочу возобновлять этот разговор.
   - А чего ты хочешь?
   - Выполнить свою работу.
   - Выполняй, я не мешаю, - пожал плечами Кирилл.
   Илья усмехнулся, его палец уперся в бегущие по небу облака:
   - Он просил передать тебе привет.
   - Ему тоже.
   - Он сказал, что ты должен прекратить это.
   - А я не хочу и не могу этого прекратить.
   - Он сказал, что ты должен.
   - Он сказал, Он сказал, - передразнил Кирилл. - А Он не слишком много
говорит?
   - Это ты слишком много говоришь. И ты слишком много себе позволяешь. Ты
должен остановится, так Он сказал.
   - Нет.
   - Что значит 'нет'?
   - То и значит. 'Нет' - это значит 'нет', я не откажусь от своих идей,
только потому, что Он так сказал. Если Он может переубедить меня, пусть
попробует, а давить Он может на меня, сколько влезет, все равно это ничего
не изменит.
   - Это твое последнее слово?
   - Да.
   Кирилл не заметил, как оказался в воздухе. Теперь, когда обратил на это
внимание, двор, дома, город остались далеко внизу. Он парил среди облаков
вместе с Ильей так, будто воздух был их родной стихией.
   - Он сказал, что если ты не отречешься, то я должен уничтожить твою
оболочку.
   - Валяй, я не отрекусь.
   Илья выхватил из воздуха огромный старинный меч. Меч нехорошо
поблескивал лезвием в лучах восходящего солнца.
   - Подумай, еще не поздно отказаться.
   - Я же сказал, что не отрекусь.
   Заканчивай уже.
   - Ну, - Илья с сомнением посмотрел на него. - Я знаю, что такое терять
оболочку. Ты уверен, что твои идеи стоят таких мучений? Подумай.
   - Я уже подумал.
   - Но...
   Кирилл вздохнул, протянул руку. Ладонь Ильи оказалась в тисках ладоней
Кирилла:
   - Отдай мне свои сомнения, отдай свою боль. Отдай. Это не большая
потеря. Поверь, тебе будет легче. Я знаю, я знаю.
   Терзания душевные вихрем ворвались в него, он содрогнулся. Руки его
разжались. Илья стоял в оцепенении, наконец выдавил:
   - Спасибо, избавитель.
   - Не за что.
   Они снова оказались на земле, во дворе у подъезда. Вокруг спал город.
Илья легко поднял тяжелый меч. Солнце зло сверкнуло, отразившись в
обоюдоостром лезвии. Меч на секунду замер, потом неумолимо, как лавина
опустился вниз. Лезвие беззвучно раскроило череп, прошло насквозь через
все тело, вышло наружу в паху.
   Тонкая линия разделило тело Кирилла на две половинки. Одна половинка
улыбнулась, по щеке другой прокатилась слезинка. Половинки распались в
разные стороны, выворачивая наружу внутренности. Две половинки большого
сердца ударились три раза в унисон. Из двух частей одного целого хлынула
наконец кровь, растеклась огромной лужей.
   Илья опустил меч, постоял, отбросил его в сторону. Меч растворился в
воздухе так и не коснувшись земли. Илья оттолкнулся от земли, поднялся в
воздух полетел над городом. В след ему донесся тяжелый стон, стонала
земля. Где-то завыла собака, ее подхватила другая, потом взвыл весь город.
На улицах показались первые люди. Город стал оживать.


   06.12.1999.


   Испытание.


   Игорек сидел за письменным столом. Уроки, тетрадки и учебники были
лениво отброшены в сторону.
   Внимание Игорька приковала к себе ползающая по стеклу окна муха. Муха
была огромная и переливалась всеми цветами радуги, как бензиновая лужица.
Игорек неотрывно следил за насекомым. Хорошо бы изловить эту муху и
посадить в коробок от спичек. Да, именно в спичечный коробок, а потом,
когда покажет всем ребятам во дворе, тогда можно будет привязать к мухе
нитку и таскать ее, как воздушного змея. А еще можно оторвать ей крылья...
   Игорек поднялся со стула, пристально и как-то плотоядно поглядел на
муху, медленно, взвешивая каждый шаг пошел к окну. Муху спас телефонный
звонок. Игорек вздрогнул, муха оторвалась от стекла и вылетела в форточку.
Телефон надрывался изо всех сил, и Игорек, наконец, поднял трубку.
   - Алле-здрасте-а-Игоря-будте-добры? - на одном дыхании, с огромной
скоростью раздалось из трубки.
   - Это я.
   - Игореус, ты гулять пойдешь?
   Игорек посмотрел на часы, мама приходит с работы через час. К этому
времени он должен быть дома со сделанными уроками. Уроки у него сделаны,
значит можно часок и погулять.
   - Я сейчас, - сообщил он в трубку.
   - Мы тебя во дворе ждем, - ответила трубка и запищала короткими гудками.
   Игорек повесил трубку, пронесся через комнату, быстро оделся и побежал
на улицу.
   Они целый час играли в войну, бегая вокруг дома. То есть, конечно для
них, дом не был домом.
   Для них не существовало ни дома, ни прохожих, ни чего, что было вокруг
них в реальном мире. Они сидели в кустах в засаде, следили из-за угла за
врагом, стреляли, но никогда не попадали, а если и попадали, то только
ранили друг друга. Конечно, кому интересно будет играть, если всех
поубивают?
   Час пролетел, как одна минута. Как раз теперь Игорек вытаскивал на
плечах своего раненого друга из окружения.
   - Три-три, нет игры! - проорал Игорек догоняющим его врагам, когда
увидел, что времени на прогулку у него больше нет. Враги потеряли свои
очертания и снова стали его одноклассниками.
   - Игореус, ты чего?
   - Мне домой пора.
   - Да ладно, давай еще пол часика.
   - Нет.
   - Ты чего, маленький?
   Конечно он не был маленьким, ему было уже восемь лет. И больше всего на
свете ему сейчас хотелось доиграть, победить всех врагов, заставить их
трепетать, бежать с поля боя побросав оружие, а потом радостно кричать
'Ура!' и праздновать победу... Но мама-то уже наверное дома, и ему пора
домой. Мама уже не отпустит, скажет, что поздно, что завтра будет день.
Какой день завтра? Врага надо разгромить сегодня, за ночь он накопит силы
и будет сопротивляться, а сейчас они так близки к победе. Что делать? С
одной стороны мама, с другой - победа. Его начали раздирать противоречия.
Что делать?
   Ответ пришел сам собой. Он посмотрел на часы, повернул стрелки на пол
часа назад, а маме скажет, что часы отстают. Игорек вскинул автомат на
изготовку и радостно, забыв про противоречия сообщил:
   - Еще полчаса!
   - Два-два, есть игра, - завопил кто-то.
   Друзья-одноклассники опять стали превращаться во врагов с дикими
оскалами. Игорек откатился в сторону, выстрелил, побежал, проломился
сквозь кусты, обернулся и снова выстрелил. Война продолжалась.
   Так Игорек первый раз в жизни обманул маму.
   Игорь шел домой, настроение его было пасмурным. Пребывая в таком
настроении он и зашел в свой двор. Двор был не просто своим, потому что он
здесь жил, двор был полностью своим, потому что его здесь все знали и все
уважали, а кто не уважал, тот побаивался. Именно эти, которые побаивались,
и говорили за его спиной, когда он проходил мимо: 'вон местная шпана идет'.
   Он подошел уже к подъезду, когда услышал из глубины двора сдавленный
вскрик. Игорь пошел на звуки и уткнулся в детскую беседку. В беседке
четверо довольно крупных парней зажали в угол девушку. Девушка пыталась
что-то говорить, но язык уже заплетался от страха. Парни ржали и зажимали
ее, обступая еще плотнее. Девушку Игорь узнал - это была Иринка из второго
подъезда, парни были чужие.
   - Эй, жлобы, оставьте девочку, - тихо сказал Игорь.
   Жлобы не услышали, или сделали вид, что не услышали, а может просто не
обратили внимания.
   - Чуваки, у вас с ушами плохо?
   Один из парней повернулся, оценивающе поглядел на Игоря.
   - Тебе чего?
   - Я говорю, что не хера издеваться над девочкой.
   - А кто над ней издевается?
   - Вы. Ты в частности.
   - Я над ней не издеваюсь, я ее хочу.
   - А она тебя - нет.
   - Да ладно, ты посмотри ей в глаза. Она тоже хочет, только
сопротивляется для виду, как порядочная.
   - Отпусти ее, - повторил Игорь с угрозой в голосе и достал из кармана
ножичек. Ножичек был самоделкой, но самоделкой мощной, хорошо
сбалансированной и вполне тянул на холодное оружие.
   Иринка потихоньку стала протискиваться через окруживших ее парней.
Парни не обратили на это внимания. Теперь уже все четверо смотрели на
Игоря.
   - Чувак, ты чего?
   - Отвалите от девочки.
   - Да она сама.
   - Отвалите от девочки!
   Четверо расступились и Иринка быстро побежала к подъезду.
   - А теперь, высерки собачьи, валите отсюда. И чтоб больше я вас здесь
не видел.
   - Хорошо, извини.
   Игорь посмотрел на то, как парни вылезают из беседки, понурые идут в
сторону, повернулся и пошел домой. Что-то ударило его в спину. Игорь
почувствовал, что падает, выставил руки перед собой, чтобы не грохнуться
на живот, выронил нож.
   Упал на руки, тут же попытался подняться, но не успел. Сильный удар
ботинком в живот перевернул Игоря на спину.
   - А, к-казел вонючий, валить отсюда? Сам вали, урод.
   Удары посыпались один за другим. Били ногами, подняться не давали. Били
сильно. Сначала Игорь пытался отвечать, потом закрываться, потом
перевернулся на бок и, прикрыв рукой свое мужское достоинство, крючился от
ударов.
   Они били методично, зло, жестоко. Они мстили за свое поражение. Они
били с пьяным наслаждением, били даже тогда, когда он перестал
сопротивляться и прекрываться. Били, когда у него были переломаны уже все
ребра и левая рука впридачу. Били тогда, когда он потерял сознание. Били
тогда, когда он уже ничего не чувствовал. Били тогда, когда он умер.
   Игорь перестал ощущать боль, провалился в темноту. Потом, когда глаза к
темноте привыкли, он понял, что несется по коридору или трубе. Несется не
по своей воле, а под действием какой-то силы сродни силе земного
притяжения. Труба (или все-таки коридор?) изгибалась, поворачивала,
уходила вниз. Игорю казалось, что на очередном повороте его размажет по
стене, но он поворачивал вместе с коридором.
   Еще один поворот и еще. Коридор кончился, невыносимый яркий свет ударил
в глаза Игорю. Игорь зажмурился, что впрочем не очень помогло, уже с
закрытыми глазами почувствовал, что падает, упал. Глаза долго привыкали к
ослепительному свету. Наконец Игорь приоткрыл один глаз, затем второй,
потом щурясь огляделся. Вокруг него раскинулся лес. Мощные вековые деревья
с необыкновенными бирюзовыми листьями переплетались между собой, уходили
ветвями в небо, закрывали его от посторонних глаз. Яркому свету не откуда
было просочиться, но он шел, казалось, отовсюду.
   Кто-то тронул его за плечо. Игорь обернулся, перед ним, там где минуту
назад никого не было, стояли две девушки. Они были примерно одного роста и
прекрасно сложены, на этом сходство их заканчивалось.
   Одна, с копной ярко-рыжих волос, соблазнительно улыбалась. На милом
личике не было ни одной правильной черты, но все в целом поражало красотой
и женственностью. В глазах ее скакали черти, а губы раздвинулись в
ослепительной улыбке, обнажая ровные, крепкие, белые зубы. Ее ладную
фигурку обтягивало шикарное красное платье с глубоким вырезом. Прекрасная
фигура была как на ладони, но в голове Игоря вертелась совершенно
идиотская мысль. 'Не очень-то удобно в таком платье по лесу шастать, - он
обратил внимание на блестящие красные туфли на высоком каблуке. - а на
таких каблуках и подавно!' Вторая девушка выглядела, как античная
скульптура. Совершенные черты лица, прелестно очерченные губы, огромные
глаза цвета неба, золотистые густые волосы. Она тоже улыбалась, но не
нагло сверкая зубами, а как-то грустно, тоскливо. На ней был костюмчик:
белая короткая юбка, выставляющая на показ красивые длинные ноги, белый
пиджак, не скрывающий, а подчеркивающий линии идеальной фигуры, под
пиджаком белая блузка.
   Игорь не успел спросить ни кто они такие, ни где он оказался, знание
пришло само. Упало на него стеной.
   Знание это не допускало ни шуток, ни насмешек, ни сомнений. Оно пришло
вдруг и навсегда, как откровение, как осознание. Игоря удивляло теперь
только одно:
   - Если Бог, то почему женщина? - спросил он. - Ведь все мифы, легенды,
религии говорят, что Бог - отец, то есть мужчина. Да и Сатана - тоже он. И
чего вы так вырядились?
   - Как хотим, так и наряжаемся, - вспыхнула девушка. - У вас своя мода,
у нас - своя. А легенды ваши безбожно врут. Нет большей хулы Богу, чем то,
что в них написано.
   Почитать ваши легенды, так я получаюсь мерзкой диктаторшей, которая
говорит как НАДО делать и тут же поступает наоборот. Да еще и член мне под
юбку засунули. Тьфу!
   - Какой член? - не понял Игорь.
   - Ну я же мужик.
   - Чего?
   - Фу-уф, - тяжело вздохнула девушка. - По вашим легендам я мужик, а у
мужика должен быть член, если я правильно помню анатомию. Хотя с чего бы
мне ее забывать, когда я сама ее и придумала.
   - Ага, а у тебя нет?
   - Чего нет?
   - Члена.
   - А откуда ему взяться?
   Игорь долго собирался с мыслями, наконец сообразил:
   - Значит Бог - женщина?
   - Бывают и мужчины, только здесь их нет.