ызвала только улыбки у
четырнадцати, а второй так просто расхохотался. Борис Вадимыч опешил.
  - Ты что, маленький? В Бога веришь? - отсмеявшись сообщил второй.
  - Но я же на небесах, разве нет?
  - Да, только откуда здесь Бог.
  - А где ему быть?
  - В Катманде. Бога нет. Тот, кого вы называете Богом, поразвлекся
здесь и ушел.
  - Когда? Куда? Почему? - выпалил Борис Вадимыч на одном дыхании.
  - Хм, - усмехнулся второй. - Почему? Да потому, что ему надоело,
наскучило. Ну сотворил он вас, ну поиграл с вами, как с котятами. Ну
тысячу лет, ну две, ну десять, но сколько можно? Ему надоело и он ушел,
давно ушел. А куда? Да кто его знает? Унесся куда-то, сказал, что придумал
новую игру. Наверно сотворит новый мир с новыми законами и будет играть по
новым правилам, пока не наскучит.
  - А потом?
  - А потом оставит свою игру тем, кому она нравится и опять уйдет
придумывать что-то новое. Он добрый и не жадный, он всегда оставляет свои
игрушки другим. Эту он оставил нам, вместе с вами, вот мы и играем.
  - И что, он не вернется?
  - А зачем? Кому интересно возвращаться к старым играм, в которые уже
наигрался?
  - Значит он не вернется...
  - Нет. Да и потом, тебе-то что? Ты сейчас отправишься отсюда прямиком
в ад. Вот, кстати, тот садист, который там всем заправляет с нашим Богом
не ушел, а остался здесь. Ему здесь нравится, а нам иногда интересно
бывает посмотреть, что он еще придумает. Вот уж поистине злой гений с
извращенной неистощимой фантазией.
  - Не надо меня туда. За что?
  - За что? За то, что ты надрался, перестал себя контролировать и это
привело к... Да чего я тебе рассказываю? Смотри!
  И Борис Вадимыч увидел.
  ...Машина подлетала к нему сзади, девушка находящаяся за рулем
вскрикнула, бросила руль и закрыла лицо руками. Машина на полном ходу
влетела в него. Он, смешно раскинув руки, подлетел, перекувырнулся в
воздухе и упал на асфальт. Черепная коробка раскололась, как спелый орех,
и Борис Вадимыч остался лежать на асфальте в луже крови. Его крови!
  Машина заглохла, но еще продолжала двигаться на приличной скорости.
После столкновения с Борисом Вадимычем, машина вильнула в сторону и
влетела в фонарный столб. Раздался металлический скрежет, грохот, лязг,
брызнуло во все стороны стекло, машина умерла...
  Борис Вадимыч содрогнулся, но видения продолжались.
  ...Больница, белая койка, капельницы. На койке лежит девушка, та
самая, что его сбила. Она вся в бинтах, трубках, которые обвивая ее
тянутся к капельницам. Она без сознания. Милое личико и красивые руки
иссечены мелкими шрамиками - это подарок от разлетевшегося вдребезги
лобового стекла...
  ...Квартира в старом пятиэтажном доме. Комната, такая знакомая и
родная. В комнате женщина - это его мать. Мать встает с кресла, идет
куда-то. Она постарела лет на двадцать. Клочья седых волос, морщины,
которых не было, следы долгого плача на лице. Мать ссутулилась, кажется,
уменьшилась в размерах. Теперь это старый больной человек, вся ее
уверенность и жизнерадостность куда-то улетучились.
  Мать идет на кухню, отворачивает крантик газовой плиты, садится на
табуретку, всхлипывает и замирает. Она сидит долго, очень долго,
бесконечно долго. Потом с грохотом падает на пол, табуретка отлетает в
сторону...
  - Нет! - Борис Вадимыч трясет головой, но образ не исчезает. - Нет!
Нет!!! Не-е-ет! Перестаньте, пожалуйста перестаньте!
  Образ исчезает, его больше нет перед глазами, но он сидит в голове.

  - Теперь ты понял, за что?
  - Да. - Борис Вадимыч молчит, потом ему приходит в голову мысль. -
Скажите, а с тех пор, как Он ушел, хоть одна душа попала в рай?
  - Да, их довольно много. Это те, кто у вас причислен к лику святых.
Ты готов?
  - Да. Нет... Не знаю.
  - Ну чтож, отправляйся в ад!
  Борис Вадимыч почувствовал, что он проваливается в бездну.
  - Стойте! - голос рвет тьму - это голос одного из четырнадцати. -
Погодите, послушайте, что я придумал.
  Борис Вадимыч зависает. Под ним бездна, над ним бездна, вокруг него
тоже бездна.
  - В конце концов, так не интересно, - звучит голос. - Скольких мы
туда уже отправили? Скольких отправим? И этот тоже туда попадет, но
сначала пусть попробует вести праведный образ жизни. Если у него
получится, то мы отправим его в рай.
  - А если у него действительно получится?
  - У него не получится, во всяком случае я сомневаюсь. Пусть вернется
к жизни другим человеком с другой судьбой. Пусть попробует. Пусть делает
добро.
  - Ха-ха-ха, - это заливается второй, его голос Борис Вадимыч уже
знает. - А что, это идея. Давайте поиграем, только оболочку для него
подберу я.
  Борис Вадимыч продолжает падать, он летит вниз, в бездну, во тьму.

Он приходит в себя, поднимает голову. Он лежит на газоне весь грязный
и оборванный, на опухшей роже недельная щетина. Он встает, отряхивается.
Голова раскалывается, во рту - пустыня Сахара, в горле комок, подпирает
тошнота, его всего трясет мелкой дрожью. Он сплевывает, ветер подхватывает
плевок и возвращает ему в рожу. Он смахивает свои собственные слюни
рукавом, и начинает медленно идти к дороге.
  - О, Господи, всю жизнь пью, но чтоб такое приснилось... Надо
завязывать. Ч-черт! Делать добрые дела? Надо бы сделать доброе дело -
пойти опохмелиться, - он роется в карманах, в одном он находит дырку, в
другом - мелкую купюру. - Да, этого на доброе дело не хватит.
  Он останавливается, заходится в кашле, снова бредет шаткой нетвердой
походкой, выползает на дорогу. Вокруг него город, над ним облака. Облака
несутся по небу бесконечной стеной, сменяются тучами. Начинается дождь,
хлещет по щекам, но он не замечает дождя.

  Тучи сталкиваются, полыхает молния, но вместо грома гремит смех. Они
играют, им весело. Они резвятся, как дети в песочнице. Они играют в войну
и в мир, они убивают и воскрешают, для того, чтобы потом опять убить. Они
распоряжаются судьбами своих игрушек с детской непосредственностью. Они
распоряжаются судьбами всего мира.



 Дедал и Икар.


   Юрию Никитину, с благодарностью за 'Сизифа' и 'Пигмалиона'.


   1.


   Он ненавидел этот остров всеми фибрами души. Много лет назад он,
совершил убийство и бежал сюда. Бежал в поисках временного убежища.
Временное убежище оказалось тюрьмой. И поняв, что оказался в тюрьме, он
возненавидел остров Крит.
   Он ненавидел и царя-тюремщика. Минос, сволочь! Он серел от ненависти,
когда вспоминал царя: его жирную рожу, что казалась когда-то полным лицом,
его мерзкую улыбку, которая казалась ему милой. Он ненавидел. О как он его
ненавидел. А царь не хотел отпускать от себя великого афинского мастера и
художника.
   Именно Минос просил его построить лабиринт для своего страшного сына, и
он построил. А после, когда возненавидел царя, возненавидел и лабиринт. Он
ненавидел великое деяние рук своих, ненавидел уже и самого себя.
   Он тысячу раз раскаялся в том убийстве, из-за которого бежал сюда.
Тогда, убегая, он мечтал о приюте, не видел иного места для временного
пристанища. О Великий Зевс, как он был глуп. Теперь он ненавидел. Он чах,
серел от ненависти, но ничего не мог сделать.
   Тогда он хотел бежать сюда, теперь он мечтал бежать отсюда. Мечтал, но
не мог. Не мог бежать по суше, не мог скрыться, убегая по морю. Тогда он,
великий художник, взглянул на небо. И именно тогда, когда его осенила
безумная идея, он почувствовал себя снова свободным. Ну почти свободным.
Ведь теперь он знал, как бежать отсюда.

 2.

   - Эй, афинянин! - голос был грубый и насмешливый. - Выползай, царь
желает говорить с тобой.
   Дедал поднялся с грязного пола и пошел на голос. Огромный мужик с мечом
заслонял дверной проем, нагло улыбался. Дедал подавил желание плюнуть в
мерзкую харю с гнилозубой улыбкой, спросил небрежно:
   - Что надо?
   - Ты что, оглох, старик? - проорал мужик в самое ухо Дедала. - Царь
желает видеть тебя. Шевелись, старая развалина. Мне наплевать, что ты
великий художник и изобретатель, если не пойдешь живее, я принесу царю
твою голову.
   - Царь тебе этого не простит, - прохрипел Дедал. Они поднимались по
лестнице, и каждая ступенька давалась старому художнику с великим трудом.
   Страж не понял почему царь его не сможет простить и задумался, усиленно
морща лоб. Дедал, спотыкался, полз по лестнице. Дыхание сбилось, сердце
учащенно скреблось об ребра. Дедал подумал, что до царя он не доберется,
рухнет на этой самой лестнице.
   Но лестница кончилась, а еще через мгновение его пихнули в спину и он,
пролетев через дверной проем, растянулся на полу.
   Тяжело дыша, Дедал приподнялся, встал на колени. Прямо перед ним
возлежал Минос. Царь растекся по своему ложу, вокруг него собралась толпа
стражников, рабов с опахалами и полуголых рабынь. Перед Миносом стояла
ваза с фруктами и золотая чаша с вином.
   Царь смотрел на Дедала с сочувствием:
   - Э-э-э, совсем рассыпаешься, мастер Дедал. Плох стал. Ты это...
Умирать не вздумай, - Минос усмехнулся своим мыслям, потом повернулся к
стражам и рабам. Взгляд его посуровел:
   - А вы что стоите? Помогите старцу подняться и вон отсюда!
   Могучие молодые руки подняли Дедала, придержали бережно, пока он
пытался поймать шаткое равновесие, отпустили. Дедал оглянулся, но в зале
уже никого не было, кроме царя, стражника у дверей и его самого.
   - Мастер Дедал! Ты не меня там ищешь?
   Дедал повернулся, на лице Миноса снова играла мерзкая улыбка. Ненавижу,
подумал Дедал, а вслух сказал:
   - Твоя воля, царь, это воля богов. Я не могу идти против Олимпа. Что
нужно от меня?
   - Так уж и не можешь? Ну-ну, кто старое помянет... Твое здоровье,
мастер, - Минос поднял золотую чашу, отхлебнул вина с мерзким чавкающим
звуком. Дедал почувствовал, как в его старое тело возвращаются силы, в
кулаках появляется зуд и... Он проглотил очередной приступ ненависти и
спросил:
   - Так зачем же я тебе понадобился, царь?
   На жирной харе Миноса появилось мечтательное выражение:
   - Слушай, мастер Дедал. Задумал я увековечить себя после смерти, ведь
все мы смертны, не так ли? - он посмотрел на Дедала с таким странным
выражением, что тот передернулся. Минос продолжал: - Я хочу иметь статую.
Мою статую, сделанную лучшим из мастеров.
   - Если тебе нужно мое мнение, царь, то я знаю нескольких мастеров,
которые...
   - Не прикидывайся дураком, - гневно перебил Минос. Он яростно схватил
плод, с дикой злобой всадил в него зубы. Сок брызнул в лицо Дедала, но он
не посмел утереться, а только с еще большей ненавистью сжал кулаки. Минос
жрал сочный плод, сок струйками стекал по его мерзкой морде. Наконец он
сыто срыгнул, облизал липкий палец и ткнул им в грудь старого художника.
   - Ты сделаешь эту статую.
   - Я?
   - Ты действительно такой дурак, или прикидываешься? Даже если дурак,
это не мешает тебе быть великим мастером. Величайшим! Твои статуи живут. Я
помню ту историю, когда твои скульптуры оказались связанными в темном
подвале, только потому, что люди посчитали их живыми. Принимайся за
работу, мастер Дедал.
   Увековечь меня. Но помни - все мы смертны.
   - Я сделаю то, о чем ты просишь, царь, но позже. Сейчас мне не дает
покоя одна мысль. Я хочу сделать крылья.
   - Чего?
   - Крылья. Для тебя, царь.
   - На кой мне твои крылья? Хочешь, чтобы я поднялся повыше и упал
посильнее? Ты задумал убить меня, мастер?
   - Нет! Ты поднимешься на высоту Олимпа.
   Ты станешь подобен богам. Подумай о таких высотах, царь. Это посильнее,
чем увековечить себя в камне.
   - Хм, да ты просто не хочешь делать мне статую! Тогда ты умрешь, старый
лживый афинянин. Стража!
   - Нет-нет, - залепетал Дедал, внутри у него все сжалось. - Я увековечу
тебя в камне, если ты этого так хочешь. Но дай мне сначала сделать крылья.
   - Мне кажется, что ты хочешь обмануть меня, - глаза Миноса стали похожи
на острия двух мечей. - Ну да ладно, я дам тебе месяц. Закончишь ты свои
крылья, или нет, но через месяц ты должен начать мою статую.
   - Через месяц, я начну делать то, о чем ты просишь.
   Как легко давать обещание, зная, что ты все равно его не выполнишь,
подумал Дедал и на душе у него полегчало.


   3.

   Перышко взлетело в воздух и медленно, плавно и грациозно стало
опускаться на грязный пол. Великолепно!
   Потрясающее зрелище. Оно захватывало Икара, и каждый раз, когда он
подкидывал вверх перышко, все внутри замирало, а потом начинало
восторженно орать.
   - Эй, мальчик! Перестань валять дурака, принеси лучше еще воску.
   Икар досмотрел, как перышко опустилось вниз, коснулось пола, и побежал
за воском. Мастер что-то не в духе сегодня, обычно так добр с ним. На
острове даже стали считать, что Дедал его отец. Отец!
   Да, он хотел бы иметь такого отца, но к сожалению был всего лишь
подмастерьем. Мальчиком. Родителей у него никогда не было, вернее он их не
помнил. Зато он помнил и любил мастера, оставаясь для него всего лишь
мальчиком.
   - Мальчик! Что ты копаешься? Неси скорее воск.
   Икар схватил кусок воска и побежал обратно. Дедал принял то, что ему
нужно было для работы, даже не поблагодарил, как обычно. Икар обиженно
вернулся к своим перьям.
   Перья взлетали стремительно и опускались грациозно, и снова взлетали, и
парили, и медленно опускались вниз.
   - Мальчик мой, сколько можно дурачиться?
   Брось свои игры, неси еще перья.
   Икар убежал, а Дедал задумался. Крылья почти готовы, но лететь сам он
не может, вдруг что-то где-то не так сделал. Нет, надо найти кого-то, кто
полетит первым, испробует крылья, а потом... Потом, он...
   - Ваши перья, мастер.
   - Не мои, - сердито огрызнулся Дедал, выдернутый юношеским голосом из
своих грез. - птичьи. Оставь меня, мальчик. Иди.
   Икар обиженно шмыгнул носом и пошел к выходу. А старого художника
осенила идея. А почему бы и нет?
   - Стой!
   Икар вздрогнул от неожиданного резкого окрика, повернулся, тоскливо
поплелся обратно:
   - Да, мастер.
   - Скажи мне, мальчик, чего ты хочешь больше всего на свете?
   Глаза юноши загорелись, лицо просветлело, на нем появилась мечтательная
улыбка.
   - Я хочу летать, мастер, - выпалил он с детской наивностью. - летать,
как птица, или хотя бы, как это перышко. Я летаю во сне. Это прекрасно. Я
отрываюсь от земли, взмываю в воздух, теряю ощущение своего тела и...
лечу. Полет во сне - это самое прекрасное, что я испытывал в жизни. Полет
наяву - моя самая заветная мечта.
   - Ты полетишь, мальчик, - небрежно бросил Дедал.

   4.

   - Думаю, ты знаешь, афинянин, что я с тобой сделаю, если что-то
случится, - доверительно нашептывал Дедалу стражник, когда они шли к
берегу моря на участок, предназначенный для испытаний. - Я служу царю, а
значит храню его покой и безопасность. А всякие наглецы, типа тебя,
опасны. Так что берегись, старик, если что, - стражник показал Дедалу меч
и расхохотался, демонстрируя гнилые зубы.
   - Царь тебе этого не простит.
   - Простит, - уверенно сообщил стражник, как ребенок, что нашел самый
веский аргумент в споре.
   На берегу моря Дедал подозвал к себе Икара:
   - Ты хотел летать? Надевай крылья, мальчик.
   Икар не найдя слов, влез в кожаные лямки. Лицо его раскраснелось, глаза
горели, как самые яркие звезды.
   Я свинья, подумал Дедал, мальчик так рад, а я... А если он упадет и
разобьется. Впрочем он сам этого хотел, решил Дедал, за все надо платить.
Он взял веревку, завязал петлю и накинул ее на шею Икара:
   - Это что бы мы могли тебя вернуть, - авторитетно заявил Дедал.
   Икар непонимающе посмотрел на веревку, открыл было рот, но Дедал сказал
громко:
   - Лети, мальчик.
   И он полетел. Он разбежался, взмахнул крыльями и оторвался от земли.
Дедал подошел к стражнику, протянул ему веревку:
   - Держи. Держи крепко, а у меня сил нет.
   Стражник вцепился двумя руками в веревку, ошалело наблюдал за
уменьшающейся фигуркой. Икар часто-часто замахал крыльями, усиленно
поднимая себя в воздух, потом расправил их и величаво полетел над полем.
Хрупкая, светловолосая, юношеская фигурка уменьшалась на глазах, казалось,
что она сольется с солнцем, как вдруг... Веревка натянулась, фигурка
замерла, нелепо взмахнула крыльями, стала тяжело опускаться на землю.
   - Тяни веревку, - безразлично сказал старик стражнику. - Хватит ему там
летать. Я ошибся в расчетах здесь и здесь.
   Икар опустился грустный, молча снял крылья, скинул с шеи веревку и
поплелся за стариком и стражником.
   На другой день испытания повторились уже на исправленных крыльях. Икар
был грустен, старик ворчал что-то про расчеты, а стражник сказал:
   - Завтра сам царь будет присутствовать на твоих испытаниях, афинянин. И
берегись, если что не так, башку отсеку.

   5.

   Дедал нервничал, что-то шло не так.
   Завтра Минос будет на испытаниях, а что если отберет крылья? Тогда он
опять окажется заключенным на этом острове. Уже до конца дней своих.
   Вошел понурый Икар, тенеподобность юноши, его мрачность раздражали
Дедала. Он поинтересовался ехидно:
   - Чем ты недоволен?
   - Ничем.
   - Ты боишься, - попробовал угадать Дедал. - Нет, тебе что-то не
нравится.
   - Я не боюсь! - горячо заговорил юноша.
   - Я не боюсь летать. Я не боюсь упасть и быть разбитым. Что ж упаду,
поднимусь и полечу снова. Вся жизнь - это взлеты и падения.
   - Тогда, что не так?
   - Веревка! - выпалил Икар.
   - Что?!
   - Веревка, - прошептал Икар упавшим голосом. - Она душит меня, тянет
обратно, не дает лететь. Мне не страшно упасть, да и...
   - Что?
   - Нет, ты не поймешь. Ты не сможешь понять, - Икар первый раз в жизни
назвал мастера на ты и говорил с явным превосходством.
   - И все же?
   - Знаешь, что такое взлететь и почувствовать свободу полета? Ты
взлетаешь, несешься ввысь, падаешь вниз и ощущаешь свободу. Вокруг
бескрайнее небо, вечное и прекрасное.
   Ветер. Ты догоняешь его, он несется мимо, обдувает тебя ледяным
дыханием, остается где-то за твоей спиной. Ты выиграл эту гонку - гонку с
ветром. Ты велик, ты свободен, как вдруг... Веревка. Она давит на горло,
она душит. Она требует, что бы ты вернулся в грязь, на землю, потерял
свободу. Толстая, грязная. приземленная веревка. Ты хочешь кричать, но она
давит на горло, не дает выкрикнуть, не дает вырваться боли наружу. Она
тянет сильно, она врезается в горло, и ты теряешь свободу. Ты вынужден
опускаться вниз. Веревка. Это самая страшная вещь на земле. Еще не было
изобретено человеком ни одной вещи более страшной, безжалостной и
равнодушной.
   - Самая страшная вещь - это меч, - не согласился Дедал.
   - Нет. Меч дарит свободу небытия, а веревка сковывает, связывает,
держит на месте и тянет вниз.
   Икар тяжело вздохнул, в глазах его стояли слезы:
   - Что ты сделал со мной, мастер? За что?
   Почему связал? Почему накинул хомут на шею? Что я сделал тебе? За что?
   Юноша, всхлипнул и ушел. Дедал остался один.

   6.

   В этот день на берегу моря было много стражи, рабов, зевак, что
притащились за царем. Шумная, веселая толпа разбрелась по полю. Все
обсуждали новое изобретение великого мастера, что создал топор, бурав,
пилу, придумал молоток и клещи и еще множество всяческих невероятных
конструкций.
   - Ну, мастер Дедал, покажи свои крылья, - Минос мерзко улыбался.
   - Показывай свое барахло, афинянин, - заревел стражник. - А то, как
махну мечом. Это будет для тебя огорчительно.
   - Мальчик, неси крылья, - распорядился Дедал.
   Икар подбежал, подал крылья.
   - Вот!
   - Вот, - повторил Дедал. - Эти крылья, царь, являются...
   - Не надо меня учить, мастер Дедал. Я хочу попробовать их в действии.
Давай мне крылья, афинянин.
   - Но...
   - Что? Ты не хочешь дать мне опробовать твое изобретение? Ты что-то
затеял, старый лживый афинянин? - Минос на глазах стал наливаться краской,
голос его дрожал от гнева. - Надевай крылья. Ты сам опробуешь свое
изобретение.
   Голос Миноса уже ревел, раскатывался над морем. Толпа затихла, в страхе
взирала на грозного царя. Дедал взволнованно стал напяливать крылья.
Сердце заколотилось часто-часто.
   Он и не мечтал о таком везении, царь сам отпускает его. Т