Алексей Гравицкий (Нечто)
Рассказы

Вещи.
Всадник.
Дедал и Икар.
Жаба голубых кровей.
Испытание.
Карлсоны.
Карст последний.
Мимолетности.
Мой добрый Маг
Не плюй в колодец
Очень грустная сказка
Пирог с яблоками.
Ради мести.
Рассекреченные материалы.
Решайте сами
Сила воображения.
Сказка про избавителя.
Удар по материализму, или доброе дело с другой стороны.


Алексей Гравицкий (Нечто)

                       Очень грустная сказка

   Человек проснулся с явной червоточиной в душе. Обычно все горести и
проблемы перемалывались за ночь и с утра он вставал если и не совсем
бодрый, то по крайней мере в сносном расположении духа. В этот день он,
что называется, встал не с той ноги. Все было не так: солнце пряталось за
тучи; на улице был мороз, который он на дух не переносил; смертельно
хотелось спать и ко всему внутри сидело нечто разозленное и хмурое.
   Он встал с кровати, пошел в ванную комнату и попытался включить воду,
но кран болезненно захрипел, пару раз плюнул ржавой жижей и, шипя, забился
в судорогах.
   - Мать твою, - пробормотал человек, выключил кран и пошел к телефону.
Он долго искал нужный номер, но так и не нашел. На букву "Д" в записной
книжке не значился ни ДЕЗ, ни диспетчер. Он посмотрел на "Ж", но ЖЭК тоже
не нашел.
   - Черт! А ведь был телефон.
   Он поднялся, вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю квартиру.
За массивной железной дверью что-то долго шебуршилось, его пристально
изучали, рассматривали в стереоскопический глазок.
   - Вась, открой, - не выдержал он. - Это я - сосед.
   Дверь открылась, Вася приклеил себе на рожу кривую улыбку, заговорил
нехотя:
   - Привет. Чего случилось? Да ты заходи, хм... не стесняйся.
   - Не, спасибо, Вась. Я на момент. У тебя вода есть?
   Вася выдохнул с неимоверным облегчением, даже развеселился:
   - Нет. Если в кране нет воды, значит выпили жиды. Ха-ха!
   - Ты не звонил в ДЕЗ? У тебя их телефон есть? - проглотил он
затасканную остроту.
   - Звонил.
   - И чего?
   - Сказали, что авария, что исправляют.
   - Знакомая песня. Слушай, дай телефончик.
   - Пожалуйста. Пиши.
   Он записал, попрощался с соседом, вернулся в свою квартиру и набрал
номер:
   - Диспетчер. Говорите, - донеслось безразличное из трубки.
   - Дом тридцать пять, корпус два по улице маршала Устинова. Воды нет.
   - Авария. Исправляем.
   - А когда...
   Он смолк на полуслове, в трубке мерзко пищали короткие гудки.
   - А, чтоб вас! - разозлился он и яростно стал накручивать диск
телефонного аппарата. Он долго ждал, но трубку на той стороне провода так
никто и не поднял.
   - Чтоб вас, - повторил он зло и пошел умываться водой из чайника. Пока
брился трясущейся рукой, полоснул бритвой по подбородку. Долго матерился,
потом смыл с рожи мыло и кровь, заглянул в зеркало. На него, такого
чистого, умного, красивого и жизнерадостного, из зеркала смотрел хмурый,
уставший мужик с черными мешками под покрасневшими глазами. Можно конечно
сослаться на вчерашнюю дрянную, разбавленную водку, которую купил в супер
маркете, как супер качественную, но он-то знает, что рожа такая не от
водки, которую почти не пьет, а от жизни собачьей.
   Он грустно глянул на хмурого мужика в зеркале, вытер с порезанного
хрюсла кровяк и потопал на кухню. Воды в чайнике не осталось ни капли, а
кран по прежнему плевался. Эхе-хе.
   Заглонул всухомятку бутерброд: засохший сыр на черством хлебе. Оделся и
вышел на улицу.
   Сорок минут проторчал на автобусной остановке, тяжело впихнулся в
битком набитый автобус, протиснулся поглубже и замер, сдавленный толпой.
На следующей остановке его понесло к выходу. Он вцепился в поручень,
морщился, когда ему привычно промаршировали по ногам. Потом в двери
автобуса хлынула толпа и понесла его в обратную сторону. Автобус с трудом
сдвинулся с места и медленно, как замерзшая черепаха, пополз вдоль
тротуара.
   Его грубо пихнули в спину, если б не зажало в тисках толпы, то
обязательно бы грохнулся на пол.
   - Чего стоишь на дороге?
   Он осторожно повернул голову. Сзади, за его спиной, стояла старушка с
сумкой на колесиках. Кто-то нехотя поднялся, уступая место. Старушка
быстро прыгнула на освободившееся место, потом начала долго умащиваться,
продолжая ворчливо бормотать:
   - Ездют тут всякие. Молодежь. Да в твоем возрасте пешком ходить надо.
Вот когда я была...
   - Ваш билет, - грохнуло ему в другое ухо. Он повернулся, на него сверху
вниз взирал контролер.
   - Предъявляем, - поторопил он.
   - Я еще не прокомпост... Я деньги передал за билетик.
   - Ваш билет!
   - Я же говорю, я деньги передал, а билетик мне еще не передали.
   - Сказки Пушкину будешь рассказывать. На выход.
   - Но я...
   - Он еще и без билета, - заворчала старушка с сумкой-тележкой с другой
стороны. - куда у людев совесть девается? Вот когда я...
   - Мужик, вываливай, - перебил излияния бабульки контролер. - Или помочь?
   - Да какого черта! - возмутился он. - Я заплатил...
   - Билет!
   - Да я ж вам говорю...
   - Тогда на выход.
   - Да что вы с ним церемонитесь, - вмешалась очень объемная и очень
активная женщина. - вышвырнуть нахала и все. Эх вы, а еще мужчины.
   Базар принялся разрастаться, как снежный ком, услужливо столкнутый с
горы, и на следующей остановке он был выставлен из автобуса суровым
общественным мнением. Оставшиеся три остановки до работы он топал пешком.
   На работе, как всегда, было много проблем и много претензий. Начальник
заходил дважды: первый раз сделал выговор всему отделу, второй - отчитал
его лично. Он попытался возражать, но был грубо прерван и получил еще одно
замечание.
   В обеденный перерыв заплатил целое состояние за чашку кофе, а потом,
после кофе, курил и выслушивал чужие проблемы. С работы возвращался
усталый и подавленный. В автобус не полез, пошел пешком и по дороге зашел
в банк, в надежде получить зарплату, которую задерживают и не платят вот
уже три месяца. Но на карточке не было ни копейки. Вот, блин. Завели
солидную пластиковую карточку, а перечисляют на нее такие копейки, что в
глаза симпатичной девушке-кассирше, что эти копейки выдает, заглядывать
стыдно. Да и не перечисляют ни копеечки вот уже три месяца.
   Дома кое-как поужинал, если то, что сожрал, можно назвать ужином, сел
смотреть телевизор. По пяти каналам политики на разные лады рассказывали,
как всем сразу станет здорово, если их любимых изберут в президенты,
причем некоторые обещают уже не в первый раз, вот только почему-то ни
черта не делают. Он пощелкал каналы: на половине оставшихся льют слезы
богатые мексиканцы-бразильцы, на второй - лупят друг друга безмозглые
американцы, иногда отпуская шуточки где-то на уровне малого ребенка, на
которого неожиданно свалилось все знание детопроизводства и русского мата.
И те, и другие, и третьи врут! Он выключил телевизор и подавленный пошел
спать.
   На утро он не почувствовал себя лучше.
   Наоборот, за ночь абстрактный источник его неприятностей приобрел
вполне конкретные очертания. Он умылся, не бреясь и не завтракая, собрал
последние деньги и побежал на улицу.
   В центральном "детском мире" было многолюдно и шумно. На детей денег
никогда никому не жаль, даже если их нет (денег, а не детей). Он стоял у
прилавка, долго изучал витрину, наконец попросил:
   - Девушка, вон тот автомат посмотреть можно?
   Продавщица протянула игрушку, завелась заунывно, заученно:
   - Это "калашников". Точная копия. Сделан из легких материалов, стреляет
пистонами, наверняка понравится вашему ребенку. пистоны прилагаются, вы
также можете купить их у нас отдельно.
   - А чего он такой здоровый?
   - Я же вам говорю, что это копия. Обычно игрушки копируют настоящее
оружие в уменьшенном размере, а это точная копия с сохранением размеров.
   - Как настоящий? - он все еще сомневался.
   - В точности, - заверила продавщица.
   - И сколько это стоит?
   Она назвала цену, он присвистнул. Перед кассой долго топтался,
наскребал копейки, пересчитывал. Через десять минут вернулся к прилавку с
чеком.
   - Вам завернуть? - улыбнулась девушка.
   - Да нет, не стоит.
   Он закинул игрушку на плечо и, распугивая покупателей, пошел к выходу.
Как добрался, он не помнил, но в следующий момент уже был там, куда в
глубине души мечтает попасть каждый.
   Они заседали, базарили, устраивали откровенную клоунаду. Они не видели
его. Он прошел через зал заседания думы, взошел на трибуну и только тогда
оказался замеченным.
   Они увидели его, увидели его автомат и замолкли. Замолкли все сразу,
ведь для них эта игрушка была реальностью. Наступила гробовая тишина, они
ошалело смотрели на него и не могли выжать ни слова. И тогда он рявкнул,
вдруг почувствовав свою силу.
   - Все, кто не является депутатами - ВОН!
   Охрана, журналисты и еще какая-то шушера живо ретировались. Он нехорошо
усмехнулся, вскинул свой автомат и взревел, заставляя мерзко пищать
микрофон:
   - Вы правительство? Вы создаете законы?
   Знайте, ваше законодательство законодало всю страну. Ниже нагибаться
уже некуда и задницы уже не чувствуешь! Сколько можно иметь свой народ?
Сейчас, если вам дорога жизнь, вы издадите нормальные законы, народные
законы. Такие законы, которые я вам продиктую. Вы примите их единогласно.
Кто не согласен - подохнет.
   Он говорил и не знал, что здание уже окружено бэтээрами и
автоматчиками, что из окна напротив его пытаются поймать в прицел
снайперской винтовки. А он продолжал говорить:
   - Вы примите такие законы, чтоб люди не мерли с голоду; чтобы получали
зарплату, если не большую, то хотя бы вовремя. Чтобы у меня из крана текла
вода и электричество в розетке не кончалось, хотя бы потому, что я плачу и
за воду и за электричество. Чтобы меня не вышвыривали из автобуса, когда я
заплатил за проезд и чтоб те деньги, что я плачу за проезд окупались:
   чтобы эти самые автобусы ходили чаще, чтоб в них можно было влезть, я
уже не говорю про сесть. Чтобы мальчишки не гибли на не нужных войнах,
чтоб женщины не дурнели и не седели в сорок, а мужчины не умирали в сорок
пять истощив все жизненные ресурсы организма. Чтоб люди, если не гордились
тем, что живут на этом свете, то хотя бы не стеснялись того, что родились
и кому-то этим мешают. Чтобы каждый занимался своим делом, получал от
этого радость, получал за это возможность хоть как-то существовать и
приносил пользу. Чтоб жулики сидели в тюрьме, а не гуляли по казино и
ресторанам и не сидели в правительстве. Вы...
   Он задохнулся, на миг установилась тишина, а после...
   Все произошло практически одновременно.
   - Утопия, - выдохнул кто-то.
   Но он уже не слышал. Чавкнуло. Его дернуло, по белой рубахе расплылась
алая розочка, вторая, третья. Он грохнулся на пол, его палец судорожно
стиснул игрушечный спусковой крючок. Пистоны защелкали, будто смеясь,
размножаясь эхом в огромном замершем зале. Потом все стихло.
   Белобрысый парень оторвался от трубки оптического прицела, повернулся.
Его чистые глаза сияли девственным светом, по юношескому лицу с пушком на
верхней губе растеклась улыбка. Сияющая улыбка победителя:
   - Попал! Попал, - радостно выдохнул он.
   На него смотрели хмуро, лица смотревших были серыми и уставшими.
   Радости они не разделяли. Они сами были вымотаны этой собачьей жизнью,
они сами не получали второй месяц зарплату и не знали, на что кормить
детей.
   - Попал, - робко повторил парень. Он еще не знал того, что знают все
эти угрюмые. Он все еще работал за идею, а не за деньги. Он все еще мечтал
осчастливить весь мир, в то время, как мирские заботы его не трогали. Его
кормили родители, и свою семью ему содержать не приходилось по причине ее
отсутствия. Деньги пока его не заботили, а в ответ на хамство контролера
или старушки с сумкой-тележкой он вполне мог ответить, и если кто и
оказался бы на остановке, то явно не он.
   - Попал, - подтвердил один из этих хмурых, уставших, обозленных. Голос
его звучал непонятно грустно. - Молодец... наверно...
   Я проснулся. Всю ночь снилась какая-то бредятина. Поднялся, пошел
умылся, пришел на кухню и включил чайник. Чайник не включился. Черт! Опять
электричество отрубили. Съел бутерброд, запил его холодной водой и пошел
на улицу.
   Автобус прождал полчаса, еле впихнулся, по ногам пробежалась целая
толпа: сначала туда, потом обратно.
   Выслушал наезд какой-то бабульки, перегрызся с контролером. Доехал до
работы, выслушал кучу претензий от начальства. В перерыв купил себе за
бешеные деньги крохотный обед, который и обедом-то не назовешь.
   Потом выслушивал чужие проблемы в курилке.
   С работы возвращался пешком. Зашел в банк, в надежде получить зарплату,
но не получил ни копейки. Опять.
   Зашел в магазин "товары для детей", завтра у племянника день рождения.
Подошел к прилавку:
   - Девушка, можно посмотреть вон тот автомат?
   - Да, конечно. Это точная копия автомата Калашникова, даже размеры
сохранены. Стреляет пистонами, пистоны в комплект входят, а еще их можно
купить у нас отдельно. Игрушка сделана из легкого материала, но неотличима
от оружия, которое она имитирует. Могу сказать точно, что вашему ребенку
она понравится.
   - Сколько стоит?
   Она назвала цифру, я присвистнул.
   Порылся в карманах, выскреб все, что было, то есть все, что осталось до
зарплаты. Но для любимого племянника ничего не жаль. Вернулся с чеком к
прилавку.
   - Вам завернуть? - девушка улыбнулась.
   - Да нет, не стоит, - я закинул игрушку за плечо и пошел к выходу.
Покупатели шарахались от меня в стороны.
   И, что самое удивительное, в переполненном автобусе я ехал свободно:
   и влез спокойно, и даже сесть ухитрился, и контролеры ко мне не
приставали.
   Хорошая игрушка, подумал я, может себе оставить? Да нет, подарю
племяшке. И дай бог, чтоб она ему не понадобилась. Пусть использует, как
игрушку.


   11.03.2000.




Алексей Гравицкий (Нечто)


                             Карлсоны.


   В ответ на спетую песню Олега Медведева и недописанную Песню Андрея
Морозова

   Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в
управдомы.

 И. Ильф, Е. Петров
   "Золотой теленок"


   Будильник вздрогнул, разрываясь диким треском, а потом еще раз, когда
на него опустилась тяжелая рука поросшая солнечно-рыжей шерстью.
   Он поднялся с кровати, накинул халат и пошел варить кофе. Как славно
было раньше: папа, мама и даже брат с сестрой. Теперь родителей не стало,
брат и сестра живут со своими семьями, а он... Он один, совсем один. И
опять придется варить кофе самому, а он убежит. И опять жарить яичницу с
беконом, а она подгорает вот уже пять лет. С тех пор, как не стало мамы.
   Он включил плиту, поставил кофе и яйца на огонь и пошел в ванную. Пока
брился и умывался кофе убежал, а яйца подгорели. Опять. С тоской сжевал
завтрак, глянул на часы. Пора на службу.
   Вечер, словно громадная черная птица, накрыл город своим мягким крылом.
Дома и домики, со своими крышами, шпилями и башенками растворились в
сумеречной дымке.
   Зажглись огоньки окон и светлячки звезд.
   Он шел понурый. Почему-то ничего не хотелось. Так всегда вечерами.
Сейчас придет домой, завалится на диван с банкой пива и тупо будет
пялиться в телевизор. Как тогда сказал Карлсон? "Такая большая
домомучительница в такую маленькую коробочку?! Ничего не выйдет!" Он
улыбнулся. Вечер перестал быть серым, ноги сами понесли его в другую
сторону от дома, туда, где был - он это точно знал - маленький домик на
крыше. За трубой.
   Домик стоял на своем месте и никуда не делся. Такой же маленький,
уютный и аккуратный, как и тридцать с лишним лет назад.
   Перед дверью он замялся. Нахлынули воспоминания: "Добро пожаловать,
дорогой друг Карлсон! Ну и ты заходи..." Он улыбнулся прозвучавшему в
голове голосу и принял приглашение.
   Внутри было темно и тихо.
   - Карлсон? - позвал он. - Карлсон, это я, Малыш. Ты здесь?
   Что-то шмыгнуло, зашуршало, чиркнуло в темноте. По комнате разлился
тусклый свет ночника, что стоял на тумбочке у кровати. Малыш пригляделся,
на кровати лежал сухощавый старик с рыжей шевелюрой.
   - Привет, Малыш, - хрипло произнес старик. В голосе его не было прежней
жизнерадостности. - Чем будешь угощать?
   - Тортом с восемью свечками, - улыбнулся Малыш, но на глаза его
навернулись слезы. - Или лучше так: восемь пирогов и одна свечка, а?
   - А как же колбаса? - грустно хмыкнул старик. - Ладно, проходи, садись.
   Он прошел и плюхнулся на край кровати, скрипнуло.
   - Чтож ты врал, что тебе восемь лет? - с иронией произнес старик. -
Кровать-то под тобой скрипит, будто тебе все сорок.
   - Сорок два, - автоматически поправил Малыш и осекся. - Карлсон, а это,
в самом деле ты? - произнес он со смешанным чувством.
   - Нет, - обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. - Я уже
не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.
   Голос старика дрогнул, он потупился.
   - Как же так? - вспылил вдруг Малыш. - Почему ты улетел и перестал
появляться? Где ты пропадал? Почему?
   Он задохнулся, а старик только покачал головой:
   - А где был ты?
   Малыш открыл было рот, но не нашел, что сказать.
   - Я скажу, - продолжил старик. - Ты вырос, и я перестал быть тебе
нужным. Зато я был нужен другим "малышам".
   - А теперь?
   - А теперь, - старик приподнялся на локте, протянул ссохшуюся руку к
стакану с водой, что стоял на тумбочке, сделал глоток. - Теперь я скоро
умру, и Карлсона не будет вовсе. Да уже нет. Мне трудно встать с постели,
не то, что летать.
   Малыш почувствовал, как что-то сдавило горло, резко встал.
   - Ты куда? - окликнул хриплый голос.
   - В магазин, - тихо шепнул Малыш. - За тортом со взбитыми сливками. А
еще надо конфет и варенья - Сладкоежка, - хмыкнул старик. - Колбасы купи.
И пива.
   Малыш обернулся, недоверчиво посмотрел на Карлсона.
   - Со мной не соскучишься, - улыбнулся старик, и впервые за вечер он
напомнил Малышу того, прежнего Карлсона.
   На кладбище было холодно.
   Дул ветер, плевал в лицо изморозью. Он шел за гробом и боялся
разреветься, как тогда в детстве. В голове снова звучал до боли знакомый
голос: "Не реви. Это ты ревешь или я реву?"
   Он всхлипнул и через силу улыбнулся, посмотрел на старика, что лежал в
гробу. Штаны с пропеллером сменил строгий костюм, рыжего парика, что
заменял последние годы густую шевелюру, не стало. Солидный лысый господин
совсем не походил на того веселого толстяка с пропеллером. Гроб опустился
рядом с ямой, желающие проститься вереницей потянулись к телу.
   Откуда столько народу? - удивился Малыш.
   Он вопросительно посмотрел на старика, но тот молчал. Тихо опустилась
крышка, неспешно опустили гроб в яму, сверху посыпалась земля.
   Люди смотрели на происходящее с молчаливой тоской. Откуда их столько?
   Догадка пришла неожиданно, сама собой:
   - Малыш, - негромко окликнул он.
   Собравшиеся у гроба люди вздрогнули, как один, закрутили головами,
натыкаясь взглядом на взгляд, смущенно опускали глаза. Малыш развернулся и
быстро пошел прочь.
   В домике на крыше было пусто и холодно. А может это его пробил озноб?
Малыш сел на кровать, перед глазами замелькали последние недели. Он таскал
старику сладости, а тот в лучшем случае жевал колбасу и судорожно
заглатывал пиво.
   Один раз попросил чашку чая. Малыш обрадовался, притащил банку
малинового варенья. Старик поморщился, но сладкой жижи в себя все-таки
залил. Из вежливости. "Свершилось чудо"
   - обрадовался тогда Малыш: "Друг спас жизнь друга!" Но старик лишь
пробормотал, что никакого чуда уже не будет. И вообще, чудес не бывает.
   Нет, не бывает. Даже рыжий толстяк, чудо его детства, перестал быть
чудом. А перестал ли? И вообще...
   Он встал и подошел к шкафу, снял с вешалки потертые штанишки с
пропеллером. Взял с тумбочки рыжий парик.
   Когда он подошел к зеркалу, на него взглянул рыжий толстяк. Штанишки,
вопреки ожиданиям, не повисли мешком, а ладно осели на пивном брюшке.
   Парик выглядел, как его собственные волосы. Вот только тот был веселый,
и вообще мужчина хоть