оски мои стирать.
   - Ну ни фига себе? - смеясь ужаснулся в трубку Максим. - И на хрена
тебе жена была нужна?
   - Сам удивляюсь, - засмеялся Толик. - А ты чего звонишь? Случилось что?
   - Да нет, просто прочитал... перечитал твою книжку и решил позвонить.
   - Ага, - оживился Толик. - Ну теперь-то вник? Почувствовал?
   - Да. Теперь - да. Ты знаешь, это ведь грандиозная идея. Телепатия
рассматривается с другой точки зрения. Не как усилие воли, а как игра
воображения. Ведь если попробовать, то это может сработать и в реальной
жизни.
   Толик на другом конце провода обреченно вздохнул, голос его звучал уже
без той живости и азарта, которые сквозили в нем несколько минут назад.
   - Хорошо, вот ты и попробуй, ты же у нас человек с воображением. С
таким воображением... - трубка рассеяно помолчала. - Ты мне книжку занеси
как-нибудь, а я тебе еще чего-нибудь дам.
   - Хорошо, пока.
   - Пока.
   Макс повесил трубку. Кто-то кого-то недопонял, не так понял. Ну и что?
В конце концов каждый понимает искусство по-своему, у каждого свое
миропонимание. Но, как он понял, здесь изложена другая точка зрения на
телепатию. Ведь все люди, которые обладают, или говорят, что обладают
телепатическими способностями, утверждают, что телепатия - это усилие
воли, мысленный приказ. Хотя иногда бывает и механическое усилие плюс
изворотливый ум. Сам Макс видел по телевизору, как мужик, делая пасы
руками, заставил шарик вертеться и висеть в воздухе. Мужик напрягался,
хмурил брови, вращал очами, а потом опустил руки и всю картину показали
общим планом, целиком.
   Шарик от настольного тенниса действительно висел в воздухе, но крутил
его вовсе не мужик. Струя воздуха затягивалась в пылесос, стоящий рядом,
проходила сквозь него и вылетала мощным потоком с другой стороны. Этот
поток подхватывал шарик и вертел его в воздухе, а мужику оставалось только
разыгрывать клоунаду. Вот вам и экстрасенс.
   Макс вздохнул. Но ведь не все такие, дыма без огня не бывает. Значит
есть и настоящие, которые двигают стаканы с водой усилием воли. СТОП!
Усилием воли! А в этой книге нет усилия воли, есть только усилие
воображения. Герои берут образ и, коверкая его в своих фантазиях, изменяют
мир. А может так можно и в реальной жизни? Он услышал ироничный голос
Толика:
   - Попробуй, ты же у нас человек с воображением. С таким воображением.
   А что? И попробует. Кто ему помешает?
   Кто будет смеяться, если ничего не получится? Макс посмотрел на стол,
за которым сидел. Нужно что-то очень легкое. Он выдернул волосок из своей
густой черной шевелюры, поморщился и положил волосок на стол.
   Попробовать усилием воли, как все? Нет, ничего не выйдет. Надо
пробовать, как в книжке.
   Он долго смотрел на волосок, пытался представить его лежащим на
несколько сантиметров ближе к себе.
   Ничего. Дальше от себя. Опять ничего. Он смотрел на волосок минут
сорок, пока глаза не заболели и не начали слезиться. Макс зажмурился,
потер глаза руками, но даже когда закрыл глаза волосок продолжал стоять
перед внутренним взором. Допрыгался! Макс переместил волосок к себе, от
себя, снова к себе. Легко двигать предметы в воображении, но не живьем. Он
открыл глаза, вздрогнул.
   Показалось? Да нет, не может быть. Макс опять закрыл глаза, передвинул
волосок перед внутренним взором и открыл глаза. Точно, сдвинул! Но...
Челюсть его поползла вниз, уперлась в стол. Макс закрыл рот и засуетился.
Получилось!
   Получилось!!! Теперь надо попробовать еще что-то. Что-то более
существенное. Он побежал на кухню, взял там стакан и вернулся вместе с ним
в комнату. Стакан простоял перед ним минут десять. Макс всматривался в
стекло, изучал его до мельчайших деталей, потом закрыл глаза и представил
стакан, стоящим не на столе, а на полочке, на кухне, где он его и взял. Он
открыл глаза, стакана перед ним не было.
   Максим подскочил и побежал на кухню, по дороге навернулся, больно ушиб
колено, но не обратил на это ни малейшего внимания. Прихрамывая, он вбежал
в кухню, открыл шкафчик с посудой... СТАКАН СТОЯЛ НА ПОЛКЕ!
   Прошло два года. Макс постепенно набирал популярность, его показывали
по телевизору, о нем писали в газетах, хвалили на все лады. Было за что.
Он тренировался изо дня в день, у него уже получалось передвигать предметы
и с открытыми глазами, и несколько предметов сразу, и огромные предметы.
   Он развлекался, поднимая в воздух сначала стаканы, потом табуретки,
кресла, кровати. Последний рекорд был старый бабушкин гардероб -
совершенно не подъемная конструкция. Однако то, что не могли сделать
несколько грузчиков, очень легко, почти шутя получалось у Максима.
   - Сим-Симыч, - в трубке звучал естественно голос Толика. - Здорово,
братан.
   - Толька? Ты откуда?
   Дело в том, что Толик последние полтора года жил в Германии. Что
поделать - командировка.
   - Я из соседнего дома, - радостно сообщил Толик.
   - Вернулся?
   - Вернулся.
   - Когда?
   - Сегодня днем.
   - А ты...
   - Слушай, - перебил его Толик. - приходи ко мне, тут и поговорим. Мы
приехали, жена шикарный ужин затеяла, тут все почти готово... Гы-ы-ы.
   - Ты чего?
   - Плачу.
   - С чего это? Ты, что стал настолько сентиментальным?
   - Нет, просто жена заставила лук резать.
   Ладно ты идешь? Я жду.
   Максим хотел еще что-то спросить, но Толик повесил трубку. Макс
вздохнул, и стал собираться.
   Он перешагнул порог и попал в давно забытую атмосферу радушия, которая,
как уже говорилось, витала в этом доме. Вопли, громогласное приветствие,
тапочки с их стороны, бутылка и букет для Галочки - жены Толика - с его
стороны.
   Перешли к столу. Было шумно и весело, было море эмоций и переживаний,
рассказов. Толик шумно и радостно рассказывал про Германию, а вернее про
преимущества России перед этой страной. Макс слушал уже не очень
внимательно, смотрел на друга. Толик почти не изменился, только усы сбрил
и пивное брюшко отрастил, а так остался таким же веселым, громогласным, с
озорной улыбкой и добрыми глазами.
   - Ну а ты-то как?
   - Да, как всегда.
   - А мне тут про тебя такое рассказали, даже показали. Погоди, - Толик
встал из-за стола и полез в шкаф. - Вот, смотри.
   Толик вытащил видеокассету из коробки, вставил ее в магнитофон, включил
магнитофон и телевизор. На экране промелькнула заставка программы 'Тема',
появилась надпись 'эпиграф' и сюжеты с экстрасенсами, сменяющими друг
друга: один заряжал воду, другой двигал часы по столу, еще один считал до
тридцати, перемежая счет призывами сомкнуть веки. После того, как
экстрасенсы с экрана исчезли, пошла реклама. Толик поморщился, нажал
кнопку пульта. Звук исчез, а картинки задергались, замелькали быстро
сменяя друг друга.
   Реклама пронеслась вихрем, на экране появилась заставка 'Темы', Толик
снова щелкнул пультом. Звук вернулся, и на экране появился Гусман и герой
программы. Максим!
   Макс фыркнул и уткнулся в тарелку с салатом.
   - Когда только успел, - пробормотал он себе под нос, жуя салат.
   - А это мне Вовка Кутепов принес, - охотно объяснил Толик. - Я когда
приехал, на него наткнулся в подъезде. Ну потрепались, а потом он мне и
говорит, что ты в гору попер, что черте что творишь, даже по телеку тебя
показывают. А потом разошелся, потащил меня к себе, орал, что я должен это
видеть.
   - Кассету он тебе дал?
   - Да, он передачу с телевизора записал.
   Он сказал, что эта уже не первая, но то, что раньше показывали он
записать не смог. А эту вот в программе увидел и неделю ждал, когда
покажут, чтобы записать. Он теперь гордиться и перед всеми хвастается, что
у его соседа друг - знаменитость, во чего вытворяет.
   Толик замолчал, а Макс смутился, уставился в телевизор. Там Гусман
вошел в раж, задавал вопросы, восхищался. Макс прислушался, хотя знал
передачу наизусть.
   - Если это не профессиональный секрет, то мне, да и зрителям, очень
интересно было бы узнать, как вы это делаете? - вопрошал Гусман в
телевизоре.
   - Ха-ха, - рассмеялся Макс с экрана телевизора. - Да очень просто.
   - И все же, Максим Денисович, - допытывался Гусман.
   - Знаете, вы можете мне не поверить, но все проще, чем вы думаете. Я
беру предмет и тщательно изучаю его до мельчайших подробностей, я вникаю в
его сущность, в каждую детальку, вижу все, становлюсь с ним единым
целым... Ну, хм, это уже очень громко звучит, но это так.
   - А потом?
   - А потом? - переспросил Макс в телевизоре задумчиво. - Потом я
мысленно... Нет, не мысленно, а в воображении перемещаю предмет,
представляю его в другом месте, ну...
   я не знаю, как сказать, но приблизительно так.
   Макс, не в телевизоре, а насамомделешний, оторвался от экрана. Толик
пристально смотрел на него, наконец спросил:
   - Слушай, Симыч, а ты... Ты только не обижайся. Ты действительно это
делаешь, или это трюк?
   - Я действительно это делаю, и это можно расценивать и как трюк, только
без всякого жульничества.
   - Правда? - в голосе Толика сквозило недоверие.
   Макс усмехнулся, несколько секунд смотрел на телевизор, где на экране
все еще выплясывал Гусман со своими вопросами. Потом Макс закрыл глаза,
картинка на экране застыла, потом пленка стала мотаться вперед, картинки
замелькали на экране, снова замерли, и замелькали в обратном направлении,
к началу передачи. Промотавшись до середины кассета остановилась, на
экране замер Гусман с открытым ртом, чуть дернулся и сменился улыбающимся
Максом. Толик сидел с таким же открытым ртом, как и у Гусмана.
   - Как ты это делаешь? - выдавил он осипшим голосом. Галя вообще не
смогла ничего сказать. Макс улыбнулся, и посмотрел на экран. Картинка
ожила, и Макс с телеэкрана смеясь сообщил:
   - Ха-ха, да очень просто.
   - И все же, Максим Денисович?
   - Знаете, вы можете мне не поверить, но все проще, чем вы думаете. Я
беру предмет и тщательно изучаю его до мельчайших подробностей, я вникаю в
его сущность, в каждую детальку, вижу все, становлюсь с ним единым
целым... Ну, хм, это уже очень громко звучит, но это так.
   - А потом?
   - А потом? Потом я мысленно... Нет, не мысленно, а в воображении
перемещаю предмет, представляю его в другом месте, ну... я не знаю, как
сказать, но приблизительно так.
   Картинка на экране снова замерла, Макс подумал, экран погас,
видеомагнитофон заурчал, выплюнул кассету. Все молчали.
   - Здорово, - выдохнул наконец Толик. - А еще что-нибудь?
   Макс убрал руки под стол, посмотрел на стопку с водкой. Стопка
поднялась в воздух и тихо, не расплескивая содержимого, поползла выше и
выше, замерла. Макс запрокинул голову, открыл рот. Стопка перевернулась,
выплеснула водку в подставленный Максов рот и так и осталась висеть над
столом. Макс пощелкал пальцами, подобрал закуску, закусил. Толик не успел
заметить, как это произошло, но стопка снова оказалась на столе, притом
наполненная до краев.
   Галя убирала со стола. Уже хорошо поддатый Макс собрался топать домой.
Толик, шатаясь, поперся его провожать. Они оделись, кое-как, вышли на
лестницу, свет в прихожей у Толика погас сам, и дверь закрылась, хотя
никто ее не трогал.
   Они вышли на улицу. Морозный, пьянящий воздух ударил в лицо.
   - Максик, - орал пьяный Толик на всю улицу, не смущаясь того, что было
уже полпервого ночи. - Я тебя люблю, ты гений!
   - Это ты гений, - вторил ему Макс. - Ты и твой Желязны. Это вы мне
подсказали идею.
   - А ты все можешь? - поинтересовался Толик.
   - Да, старик, я все могу. Смотри!
   Макс подошел к фонарному столбу, оперся о него и стал пристально
вглядываться в скамейку у подъезда. Скамейка поднялась в воздух,
завертелась и с диким грохотом рухнула вниз.
   - Во, - подытожил Макс.
   - Здорово, - восхитился Толик. - А еще?
   - Еще? - Макс огляделся в поисках чего-то, на чем можно было
поэкспериментировать. По темной ночной улице шла девушка.
   - О! - сообщил Макс. Он пошел к девушке навстречу, широко раскинув
руки. Девушка испуганно шарахнулась в сторону. Но Макс упорно продолжал
идти в ее сторону. Фонари стали светить ярче, загорелись даже те, у
которых минуту назад были выбиты лампочки. Девушка оказалась освещенной
так, будто в нее лупил луч прожектора. Макс приблизился.
   - Разрешите с вами познакомиться, - протянул Макс.
   Девушка испуганно дернулась, вывернулась, обошла Макса прижавшись к
краю тротуара, побежала.
   - Куда? - крикнул Макс. Толик засмеялся.
   - Я все могу, - с ослиным упрямством заявил Макс. Девушка бежала, как и
бежала, но почему-то теперь она не двигалась с места. Толик смотрел на нее
уже без смеха, но все еще с улыбкой.
   - Пошли, - скомандовал Макс. Они приблизились к девушке. На ее
испуганном побледневшем лице были слезы.
   - Мамочка, - тихо одними губами прошептала она.
   - Разрешите, - завел Макс старую песню.
   - с вами...
   - Отпусти ее, Ксимыч, - Толик говорил уже без улыбки. - Не надо так.
   Макс нервно повел плечом, но отпустил.
   Девушка дернулась, споткнулась, но не упала, а скрылась в ночи.
   - Ты видел? Я всесилен, - орал разошедшийся Макс.
   Он рассматривал теперь огромный помойный бак. Бак с металическим лязгом
оторвался от земли, из него посыпался мусор. Бак проплыл по воздуху
несколько метров и завис над головой Макса. Толик смотрел хмуро, он
протрезвел и перестал смеяться.
   - Слушай, Макс, а ты не боишься? - спросил он вдруг.
   - Чего?
   - Того самого, - неопределенно сказал Толик.
   Макс не понял в затуманенном алкоголем мозгу мысли вертелись вяло, как
сонные осенние мухи. Боится? А чего ему бояться, когда он всесилен. Он
может все, на что только способно его воображение, а оно у него богатое,
способно на многое.
   - Нет, - ответил Макс. - не боюсь. Чего мне бояться?
   - А вдруг ты надорвешься, что тогда?
   Макс поднял голову, огромный металлический бак до краев наполненный
мусором висел в ночном небе над его головой. Что будет, если он
надорвется? Он четко представил себе упавший бак, под которым
распростерлось его бездыханное окровавленное тело. Он представил себе это
всего на секунду, на долю секунды, но представил так ясно... Идиот!!!
Неимоверным усилием его затухающий разум попытался исправить ошибку,
вернуть бак на прежнее место...
   - А вдруг ты надорвешься, что тогда? - спросил Толик, спросил из
чистого любопытства, не задумываясь. Интересно, почему люди сначала
говорят, а потом думают?
   Огромный бак, висящий над головой Макса дрогнул и ринулся вниз под
действием силы земного притяжения.
   Раздался хруст, сдавленный стон, что-то мокрое теплое брызнуло в лицо
стоящему в трех шагах Толику. Бак припечатал Макса к земле, застыл так на
долю секунды и резко поднялся вверх, так и остался висеть в ночном зимнем
небе. Толик, не веря своим глазам, не в силах вымолвить и слова, сделал
пару неверных шагов, упал на колени рядом с тем, что еще недавно было его
другом. Он так и просидел до утра, без слез, без единого звука, не веря
тому, что произошло.
   Фонари на их улице горели ярко еще неделю, потом снова побили половину
лампочек. Висящий в воздухе помойный бак целый месяц был
достопримечательностью района, на него приезжали посмотреть, рядом с ним
фотографировались и сам бак фотографировали отдельно. Потом, как-то
проснувшись на утро, жители окрестных домов не увидели бака на его
привычном месте. Кто его снял?
   И как? И куда унес? Ответы на эти вопросы остались загадкой.
   Программу 'Тема' с Максимом Денисовичем, посвященную экстрасенсам,
повторили через две недели на канале ОРТ, с пометкой: 'Памяти великого
экстрасенса посвящается'.
   Толика, задержанного на месте преступления по подозрению в убийстве
известного экстрасенса, выпустили из милиции.
   Сказка про избавителя.
   Девушка говорила много, долго и сбивчиво, несколько раз срывалась и
плакала. Кирилл слушал, на лице его была сосредоточенность и то, что
сейчас было очень нужно девушке - понимание. Девушка, всхлипывая и вытирая
поплывшую от слез тушь носовым платком, скороговоркой закончила свое
излияние и замолчала скрыв милое личико в дебрях платка.
   - Дайте руку, - попросил Кирилл.
   - Что? - не поняла она.
   - Вашу руку, - терпеливо повторил Кирилл.
   - Правую или левую?
   - Без разницы.
   Она протянула ему левую руку с трясущимися пальцами. Кирилл поймал
дрожащие пальцы, ласково, но крепко сжал ее руку в своей. Пальцы перестали
дрожать, но девушка сделала попытку отдернуть руку, выдернуть ее из
крепкой хватки Кирилла. Кирилл почувствовал, как дернулась и затихла рука
девушки, ослабил хватку. Кирилл разжал пальцы, девичья ладошка послушно
легла на ладонь его левой руки, затем его правая ладонь накрыла нежную
ручку, подавила собой.
   - Тихо, спокойно, - голос Кирилла звучал вкрадчиво, завораживающе. -
Зачем тебе это нужно, отбрось эти тревоги, эти печали. Отдай их мне. Все
пройдет, все забудется, тебе станет намного легче.
   Он сам не заметил, как перешел на 'ты', он никогда не замечал этого
перехода, который неминуемо происходил сразу после того, как он
дотрагивался до руки клиента. Но не смотря на свою резкость, переход этот
не резал слух и не замечался ни Кириллом, ни его клиентами. Кирилл
продолжал между тем:
   - Отдай мне свою боль, - он почувствовал некоторое сопротивление и тут
же поспешно добавил. - Зачем она тебе?
   Отдай ее мне, поверь, это не самая большая потеря. Я знаю, иногда
хочется отдаться этой тоске, хочется попасть под ее власть, насладиться
безысходностью. Нет, это не мазохизм, это не плод моего больного
воображения. Люди действительно иногда хотят этого, я знаю.
   Но чаще они хотят покоя, счастья, а счастья не может быть без радости.
А радость и боль, согласись, вещи прямо противоположные.
   Теперь он чувствовал сомнение, но контакт не прервался. Кирилл
заторопился, хотя этот ускоренный темп был заметен только ему, со стороны
же голос его звучал так же тихо, вкрадчиво и умиротворенно:
   - Отдай мне свою боль, отдай печаль, тоску, грусть. Отдай ощущение
собственной никчемности и безысходности. Поверь, это не большая цена, за
счастье и покой. Боль только ноет и дергает что-то внутри тебя, минута
полного покоя куда ценнее этого бесконечного дерганья, а я предлагаю не
минуту, а куда больше.
   Он вдруг наткнулся на такую сильную волну сопротивления, что чуть не
прервал контакт. Это сопротивление он чувствовал и раньше, люди таким
образом пытались доказать, что они могут сами справиться со своей болью,
да еще и принять на себя его боль. Появился соблазн избавиться от своих и
чужих тревог, но Кирилл подавил желание. Однажды он проявил слабость и
выплеснул на клиента всю тоску, горечь и боль, что скопил в себе за годы
работы. Клиент умер от разрыва сердца прямо на месте, а вся выплеснутая им
боль вернулась к нему в удвоенном размере. Был страшный скандал, но... Но
сейчас не об этом.
   Кирилл напряг волю, попытался не подавить, но увещевать чужую. Голос
его теперь гипнотизировал, приковывал к месту:
   - Отдай мне свою боль. Отдай мне свои горести, отдай тоску. Отдай
печаль. Они не нужны тебе, они - болезнь.
   Я доктор, я вылечу. Отдай! - он вдруг запнулся и тихо добавил. - Если
хочешь.
   Но барьер уже был сломлен, все дерганья, переживания, неуверенности
скопились на кончиках ее пальцев и потекли в него, стали дергаться, ныть и
рвать его душу. Поток становился все сильнее и увереннее, когда вдруг
резко остановился.
   - А он? - тихо, почти не слышно прошептала девушка.
   - Подумай, а он тебе нужен? Он и пальца твоего не стоит, - устало
сказал Кирилл то, что говорить был не должен.
   Некоторое колебание, потом резкий, уверенный, смелый поток. Тревоги и
страдания уходили из нее, пока не вышли до капли. Лицо ее разгладилось,
становилось увереннее и спокойнее с каждым мгновением, в то время, как
лицо Кирилла стало едва различимо, но тоскливее, приобрело новый оттенок
грусти.
   Илья спустился в темный переход метро, пролетел сквозь турникет, бегом
спустился по эскалатору, проскочил в закрывающиеся уже двери вагона и
плюхнулся на сидение. В голове звучал истеричный голос одной дамочки, с
которой два