ь одежды ты уже видел, а так...
   Мне нравятся машины обтекаемой формы, без лишних углов и наворотов, мне
нравятся маленькие уютные домики и квартирки, а в них мне нравится старая
деревянная мебель, но не из пластика или де эс пе.
   Мне нравится приятная музыка, мелодичная и ласкающая слух, а не
дребезжание стекла, по которому царапают гвоздем и не барабанная дробь
плохого качества. мне нравятся старые милые, пусть и наивные фильмы,
которые теперь не в моде и некоторые комедии, которым все предпочитают
мордобой. И так далее, и тому подобное. В общем обвинить меня в модности
нельзя. Я делаю и люблю то, что люблю, а не то, что модно. А на
общественное мнение мне насрать.
   - Ладно, уговорил.
   Перешли на бег и снова замолчали, стараясь дышать ровнее. бежали
быстро, грязные и оборванные, промокшие до нитки. Это только в кино
супермен бегает по джунглям в белом костюме и при галстуке (попробуй так
побегай), а потом вступает в схватки с лесными хищниками и плохими
парнями, кого-то спасает, кого-то имеет, но выходит всегда из всех
передряг чистый, умытый, с налаченными и хорошо уложенными волосами, в
чистом выглаженном костюме и выглядит как манекен с витрины магазина. И
пахнет от него не смотря на беготню парфюмерной лавкой.
   Это было не кино. Они то бежали грязные, мокрые и замерзшие, то
переходили на шаг. Шли молча, тяжело сопя, восстанавливали дыхание. И
снова бежали.
   Кровь стучала в висках, а в голове билась только одна мысль: добраться
до своих, пока не сдохли в этом лесу. Если принять во внимание, что они
блуждали по лесу несколько дней, не трудно представить, что помимо холода
и ночных заморозков, и дождя, и пронизывающего ветра их мучил голод.
точнее еще не мучил, но уже начал донимать.
   Снова перешли на шаг. Впереди появился просвет. Володя дернулся было
вперед, но Сергей, наученный горьким опытом, выкинул вперед руку и
остановил:
   - Тихо. Куда ломишься?
   Пошли тихо, взвешивая каждый шаг.
   Прислушиваясь они вышли на опушку леса. перед ними раскинулось поле.
   Серое, перепаханное, с помороженной ночными заморозками землей.
   трудно было сказать, что росло на этом поле, но что-то здесь сажали это
точно. По всему полю бороздили серые столбики. Ходили, наклонялись,
вгрызались маленькими пальчиками в промерзшую землю, что-то выкапывали.
   - Господи, это же дети, - выдохнул Рик.
   На его мягком, добром лице проступила гамма чувств, которую трудно было
описать словами.
   - Где дети, там и родители, - холодно отметил Виктор. - или хотябы
кто-то взрослый.
   Он шагнул вперед, но вдруг остановился и прислушался. Сергей тоже
замер. В первый момент он ничего не услышал, а потом на самой границе
слуха появился слабый, но упорно нарастающий гул.
   - Самолет, - выдохнул Володька.
   - И явно не наш, - заметил Виктор, который разглядывал уже хорошо
различимый самолет.
   - Там же дети, - Рик дернулся вперед, Виктор дернул его за плечо.
   - Стой! Стой, дурак, не дергайся.
   Посмотри, - он показал на столбики, но тех уже не было. Дети легли,
тоже заметив самолет, и превратились в серые бугорочки, слившиеся с
землей. - Видишь, они тоже не слепые. А с самолета их еще и не увидят.
   Но с самолета их увидели, а может знали, что они здесь будут и летели
специально. Самолет не бомбил и не стрелял. Он покружил над полем, а потом
спикировал, пролетел над серыми бугорочками и снова поднялся в высь. Над
полем разлетелся детский визг полный страха и отчаяния.
   - Видишь, - с облегчением сообщил Виктор. - не стреляет.
   Рик повернул бледное лицо в сторону поля. Самолет пошел в очередное
пике. Снова раздался детский визг полный мольбы и страха. Самолет шел
настолько низко, что можно было рассмотреть лицо летчика. На лице этом не
было ни злобы, ни ожесточенности, на нем была улыбка. Улыбка человека,
который пошутил и теперь весело смеется над своей шуткой, не обращая
внимания на то, что окружающим не смешно. Улыбка даже не злорадная, а
жизнерадостная.
   Летчик провел самолет над полем, над серыми холмиками, улыбнулся
детскому визгу и снова поднял самолет вверх.
   - Ублюдок!
   - Кто? - не понял Виктор.
   - Он, - Рик махнул рукой в сторону самолета, - да и мы тоже. Там дети,
этот гад над ними издевается, а мы, четыре здоровых жлоба, в кустах сидим.
   Виктор усмехнулся, но не с издевкой, а по доброму, посмотрел на
самолет, который развернулся и спикировал в третий раз.
   - Пошли! - скомандовал Виктор и двинулся вперед, на открытое
пространство. Никто не стал спорить. Четверо мужчин вышли из-за деревьев
молча и слажено.
   - Дай бог, чтобы он нас не уложил на месте, - пробормотал Виктор и
вскинул автомат. Следом за ним в небо уперлись два пистолета и винтовка.
   - Ну пли, что ли, - усмехнулся Виктор.
   И они начали стрелять, стрелять неприцельно, неумело, не надеясь
попасть. Они надеялись только на то, что заметив их летчик улетит, а если
и не улетит, а расстреляет их, то по крайней мере не тронет со злости
детей.
   Летчик не уложил их на месте, он даже не сразу заметил их. Он только
услышал выстрелы идя в очередное, последнее в своей жизни пике. Он не
знал, что для него в этот момент существовало две силы во всем мире: его
самолет - огромная махина, способная уничтожить столько, что трудно себе
представить и маленький свинцовый комочек, выпущенный на волю с дикой
скоростью, способный уничтожить гораздо меньше, но достаточно много.
Победила вторая сила.
   Летчик не успел понять, что случилось.
   Маленький кусочек свинца столкнулся с самолетом, пробил стекло.
   Осколки полетели в улыбающееся лицо, но летчик даже этого не успел
осмыслить. Девять грамм свинца пробив стекло неумолимо двинулись дальше и
размозжили улыбающуюся еще мордашку. Летчик умер сразу, так и не поняв,
что случилось, самолет тоже, оставшись без пилота.
   Огромная машина не вышла из пике, а пролетела дальше и ниже, и
грянулась о землю.
   Люди на земле замерли в недоумении.
   - Ох и не х...я себе, - пробормотал Виктор.
   - Никогда не думал, что его можно так подстрелить, - подпел Рик.
   - Во сне и не такое бывает, - обрадованно пропищал Володька. - а потом
мне везет всегда, такой уж я везучий родился.
   - Во сне? - хмыкнул Виктор. - Во сне конечно бывает все, но только в
нормальном сне, а здесь... А этот парень уже никогда не проснется, могу
поспорить.
   Рик понемногу пришел в себя:
   - А куда дети-то делись?
   И действительно от десятка фигур, блуждавших по полю осталась одна. Она
робко, боязливо приближалась к ним. Рик, Володька и Сергей двинулись на
встречу. Виктор пропустив первых двоих остановил Сергея, отдернул его в
сторону и тихо сказал:
   - Поздравляю тебя, Сережа.
   - С чем?
   - Ты стал волчонком, Сергей, ты убил человека.
   Сергей побледнел:
   - Стреляли вместе... нас четверо было.
   Может это и не я, а я не попал.
   - Может, - усмехнулся Виктор. - только это все равно. Ты стрелял?
Стрелял. Желание попасть, то есть лишить человека жизни у тебя было. А
самолетик тут недалеко дребнулся, можешь пойти и посмотреть. Так что с
почином тебя.
   Сергей долго смотрел на друга, на человека, которого он казалось знал,
и который стал ему таким родным и близким. Теперь он узнал еще одну грань
этого многогранного, многоликого человека.
   - А ты жесток, Витя.
   - Поживешь с мое собачьей жизнью, еще не так оскотинешься. Под влиянием
обстоятельств люди меняются, Сережа, любой человек меняется, а когда
обстоятельства такие, то даже самый мягкий...
   Он замолк на полуслове и безнадежно махнув рукой отвернулся. Подошли
Володька и Рик. Рик вел за руку маленькую девчушку и улыбался ей самой
милой улыбкой, на которую способен самый милый человек, такой как Рик.
Девчушка уже совсем оправилась от испуга и тоже улыбалась большому дяде,
излучавшему море обаяния. Сергей тоже заулыбался увидя их и непроизвольно
сравнил Рика с Виктором.
   На первый взгляд они казались очень похожими: оба любили посмеяться,
оба шутили без передыху, оба вечно сияли, как два начищенных самовара. При
ближайшем рассмотрении Виктор был жестче, суровее, резче в поведении,
оценках. Он был резче во всем, и вероятно в этом была виновата жизнь.
   Рик казалось был большим облаком обаяния, он излучал и рассыпал его на
все и всех кто оказывался рядом. Он был мягким и ласковым, и не только
внешне. Он конечно не был всепрощенцем, но он был очень мягок и, в отличие
от Виктора, он был более эмоциональным. Да, Виктор значительно сдержаннее.
   Он снова посмотрел на Рика - этакий Винни Пух. Но с другой стороны
Виктор тоже может быть жутко обаятельным и мягким. Да, Виктор был милым и
симпатичным и мог бы стать таким же, ну или почти таким морем обаяния и
мягкости, как Рик, но жизнь приложила его. Она бросала его из стороны в
сторону, швыряла, била о камни, не давала ему удержаться, зацепиться за
что-нибудь. Даже теперь, когда казалось бы со старым покончено и есть с
чего начать строить новое, жизнь снова преподнесла сюрприз. Но в этот раз
она ударила ниже пояса: она преподнесла ему в виде подарка сны, которые
каким-то образом стали его второй жизнью, которые...
   Возможно когда-нибудь ученые разберутся что это было, напишут научные
труды, получат ученые степени, студенты будут защищать дипломы, а
школьники писать сочинения на эту тему. Все это может будет, а может и не
будет потом, в любом случае те будущие никогда не смогут понять этих
настоящих, которых так обидела жизнь, они никогда не поймут, не
почувствуют, не переживут...
   Сергей оторвался от своих мыслей и тут же включился слух, оказывается
тут ведут беседу и хотят чего-то от него услышать, но что, это для него
загадка.
   - Простите, я задумался и все прослушал, - пробормотал Сергей.
   Виктор ухмыльнулся как-то плотоядно, а Рик стал терпеливо объяснять,
что тут неподалеку деревня, эта девочка оттуда, они ходят собирать на это
поле, кстати сказать колхозное, морковку, картошку, свеклу:
   - Есть им нечего, -проговорил Рик. - а тут хоть мороженое все, но хоть
что-то, а то иногда бывает ковыряются целый день, а ничего не находят. Так
и идут домой ни с чем. а самолет этот уже не первый день прилетал.
Прилетит, покружит, но не стреляет и не бомбит, а им от этого не легче.
   - Тебя как зовут? - перебил Сергей излияния Рика обращаясь к девочке.
   - Оля, - стараясь побороть смущение ответила девочка. Она была такая
маленькая, такая хрупкая. Сергей передернулся от мысли, что она тоже спит
и ей тоже что-то угрожает.
   господи, ей-то зачем? Зачем маленькому ребенку такие ночные кошмары,
которые угрожают не только здоровью, но и жизни. Боже, за что?
   - Слушай, Оленька, а где остальные? Вас же много было.
   - Остальные разбежались, - ответила девочка чистым детским голоском,
наконец поборов смущение. - Испугались и разбежались, - и она хихикнула
неожиданной рифме.
   - Испугались? Чего?
   - Хи-хи, ни "чего", а кого. Вас - вот кого.
   - А ты что же, не испугалась?
   - Нет, я же вижу, что вы свои.
   - А как ты узнала, что мы свои?
   - Глупый, - совершенно спокойно ответил ребенок человеку, который был
гораздо старше ее, но совершенно уверенная в том, что она права, а
взрослый говорит глупости. Это вселяло в нее уверенность и веселило ее. -
Зачем бы вам стрелять в свой самолет? Самолет был чужой, а вы его убили...
сбили. Значит вы свои.
   - Железная логика, - прокомментировал Виктор и улыбнулся девчушке, от
чего та снова засмущалась.
   - А деревня твоя далеко? - снова спросил Сергей.
   - Нет, тут рядом.
   - А ты нас туда проводишь?
   Девчушка совсем смутилась, а Рик набросился на Сергея:
   - Что за допрос? Смотри, совсем ребенка запугал. Иди сюда, Олюшка, не
бойся, дядя добрый.
   - Я и не боюсь, - вдруг очень сердито ответил ребенок. - пойдем.
   Рик улыбнулся детской непосредственности и девчушка, увидев это, тоже
заулыбалась в ответ. Она уверенно взяла Рика за руку и потянула через
поле, Виктор хохотнул и поперся следом.
   Сергей и Володя неуверенно двинулись за ними.
   Деревня показалась километра через два. Трудно было назвать это селение
деревней или поселком, скорее это был маленький городишко. Так или иначе
селение это переживало не лучшие свои дни. Они прошли по окраине, перешли
через какие-то холмы, которые когда-то были видимо насыпью для защиты
городка, вошли в город. Дома здесь были преимущественно деревянными,
бревенчатыми, не больше двух этажей в высоту. Во двориках стояли сарайчики
и клети, в которых раньше держали живность, теперь от этой живности
остались лишь воспоминания. Они не стали углубляться в недра городка.
   - Вот наш дом, - заявила Оля и, распахнув дверь, дернулась вперед с
воплем. - Мама, мама! Смотри кого я привела.
   Из полумрака дома на свет на крик дочери вышла женщина средних лет. Она
казалась очень уставшей и можно было подумать, что она моложе, чем
выглядит, а может так оно и было на самом деле. Она вышла тихо, ровно. Оля
столкнулась с ней и запуталась в складках длинной юбки своей детской
мордочкой.
   - Мама, смотри!
   Женщина прищурилась и посмотрела на четверых мужчин в ободранной
военной форме.
   - Вы нас не знаете, - начал Виктор предупреждая вопрос. - и мы вас
тоже. Мы ехали на фронт, а наш состав разбомбили. Многие погибли, мы
выжили, вот теперь и пытаемся дойти до своих, только...
   Виктор замолк на полуслове, подняв наконец глаза на женщину, к которой
обращался. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, напротив, лицо ее
сохранило спокойствие, но женщина облокотилась на стену, а потом, со
сдавленным всхлипом, сползла по ней на пол. Оля попятилась, испугано глядя
на мать, уперлась спиной в Рика и резко развернувшись вцепилась в него
ручонками, как бы ища защиты. Рик взял ее на руки. Виктор наклонился к
женщине и спросил:
   - Вам плохо? Что с вами?
   Женщина встала, опершись на предложенную Виктором руку, тяжело
вздохнула несколько раз, пытаясь отогнать подступившие слезы, и, наконец,
ответила:
   - Господи, как я испугалась, - на ее лице проступило подобие улыбки. -
Я подумала, что с мужем что-то случилось. Муж у меня на фронте.
    
 Рик и Володька играли с Оленькой, а иногда казалось, что Рик играет с
последними двумя. Виктор пошел покурить и куда-то пропал, а Сергей сидел и
разговаривал с мамой Оли.
   - Здесь были замечательные места, - говорила женщина. - Я здесь
родилась и выросла. Вон видите, у нас есть собор, - она указала рукой
куда-то за окно. - потрясающе красиво, а еще есть несколько удивительно
красивых церквей и парк.
   Раньше в парке по выходным играла музыка, живая музыка, а я сидела на
подоконнике и слушала. А еще под окном была роскошная клумба, и цветы
перевешивались через ограждение. Вообще в городе было много цветов и их
никто не рвал, а теперь осталась только крапива да бурьян. И тех почти не
осталось, ведь скоро зима. В каждом доме была какая-то живность, без этого
было не прожить...
   Сергей сидел и слушал, и думал. Неужели в ту войну все было так же, а
может было еще хуже? И за что? За что все это обрушилось на людей тогда и
за что повторяется сейчас? За что гибнут люди? За что остаются вдовами и
сиротами? За что страдают и почему должны страдать не только, но и
женщины, и дети? В чем виноваты эта Оленька и ее мама? Да в конце концов в
чем виноват он сам?
   - ... и еще эти овощи. Оленька тут объелась мороженой морковкой, ее
рвало...
   И это тоже звучало страшно: "объелась мороженой морковкой" - если не
испытать этого на себе, то это даже представить трудно, не то что поверить.
   Голос олиной мамы стал монотонным, слова слились в гул, потеряли смысл,
потом также слились мысли. Сказывалась усталость вызванная многодневной
беготней по лесу. Он задремал.
   Последнее, что он осознал, почувствовал, принял были ласковые женские
руки, которые укутали его чем-то мягким и теплым. Стало уютно и он
заснул...
   ... Проснулся он в своем номере в гостинице "Россия". Было еще темно.
Он недовольно повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он уже привык к
тому, что засыпая во сне он просыпается на яву и наоборот. Иногда это
успокаивало, иногда злило. Сейчас был второй вариант и он попытался
заснуть снова...
   ...Он проснулся от того, что с него жестоко сдернули плед, которым до
того накрыли. Сергей открыл глаза. Над ним высился Виктор со своей вечной
улыбкой. В его руке все еще был зажат плед.
   - Вставай, старик, - сообщил он. - придется тебе перелечь.
   Сергей поднялся, поежился. К тому, что во сне он чувствует как на яву
он тоже привык, и не относился к сну, как к сну, а считал его скорее
второй жизнью.
   Было не жарко. он встал и потопал за Виктором. К его удивлению Виктор
вышел на улицу. Там уже стемнело.
   Рядом с домом стояли олина мать, Рик и Володька.
   - Ну вот и вы, сказала женщина. - идем, я вас на ночлег устрою.
   - Да нам только до утра, а там пойдем к своим.
   Они прошли по темному, казалось умершему городку, но далеко они отойти
не успели. Женщина остановилась около темной громады дома, который в ночи
казался темнее самой темноты, прошла через калитку, по двору, подошла к
двери, ковырнула ключом замок и приглашающе махнула рукой в сторону уже
открытой двери. Они вошли внутрь, дверь захлопнулась. В кромешной тьме
что-то шкрябнуло и женщина зажгла какой-то светильник.
   - А мы где? - вырвалось у Сергея.
   Женщина улыбнулась:
   - Это дом одного нашего друга, вернее друга мужа. Они вместе на фронт
ушли, а за его домом я приглядываю.
   До войны он учителем работал в нашей школе, а потом, - она вздохнула.
   - учителей ведь не призывали, а он сам пошел.
   Воцарилось молчание. Потом женщина выдавила: "я пойду, а вы здесь сами
располагайтесь" - вышла и снова все затихло.
   - Вот они на фронте, а мы все никак не доползем, - гнусаво пожаловался
Володька.
   - Ниче, доползем, - отозвался Виктор. - А пока пойдем смотреть
апартаменты.
   И они пошли и осмотрели. Дом оказался небольшим, но уютным, а кроме
того он скрывал в себе много интересного. Интересного для них. Володька
принялся изучать фигурки вырезанные из корней и веток деревьев. Рик
увлекся содержимым книжных полок. Виктор долго смотрел на то, как Рик
ползает вдоль полок с еле светящей лампадкой и наконец не выдержал:
   - Ты ослепнуть не боишься? Или ты как кошка в темноте видишь на сто
метров вперед лучше чем днем? - желчно спросил он.
   Рик не обратил на него ровно никакого внимания, а только отмахнулся, и
Виктор оставил его в покое. Сам Виктор нашел старенькую гитару и вцепился
в нее как клещ.
   - Ты может еще и играть умеешь? - ехидно поинтересовался Сергей.
   - А то, - Виктор с любовью пробежал пальцами по струнам, подстроил,
снова тренькнул струнами. - конечно умею.
   Он взял несколько аккордов, посмотрел на Сергея, улыбнулся и заиграл.
Он играл здорово. Пальцы его умело бегали по грифу, зажимали струны, брали
какие-то немыслимые аккорды, а правая рука, как запрограммированная,
дергала теребила и перебирала струны. Мелодия звучала тихо и грустно.
Мысли и чувства захлестнули Сергея, а кроме того он был удивлен. Он не
ожидал от Виктора, что он что-то сыграет, а тем более так сыграет. И
Сергей стоял и слушал, раскрыв рот. Слушал он не один: Володька застыл как
парализованный и боялся пошевелиться, даже Рик оторвался от своих книжек.
   Мелодия текла по комнате, и все прочие звуки вежливо уступали ей место.
Заткнулась визгливая собака где-то на улице, смолк вой сквозящего в щели
окон ветра, даже часы, казалось перестали тикать, или это только казалось?
Гитара причитала и плакала, один раз даже сорвалась было на истерику, но
сдержалась и снова запела, всхлипывая и постанывая. Наконец дрогнула
последняя струна и застыла.
   - Нет слов, - только и сказал Рик.
   - Браво! - вспискнул Володька и попытался зааплодировать, но не получив
поддержки заглох.
   Сергей не выдавил ни слова, а только закрыл глупо разинутый рот и шумно
сглотнув кивнул головой. "Вот и подкалывай его после этого", - крутилось в
башке. Виктор, увидев реакцию, расцвел в улыбке