ся  в
своих сновидениях, слушая таинственный шепот метеоров. Но  нигде  во  всем
мироздании, ни на одной из тысяч планет нет никого, кто смог бы  разделить
с нами одиночество. Найдется  ли  мудрый  разум  или  иная  могучая  сила,
которая  из  самых  пределов  пространств  вглядится  в  наше  захолустье,
погруженное во мрак космической  пыли,  и  направит  на  нас  удивительные
устройства? Будут ли их создатели испытывать ту же тоску, что и мы? Однако
само естество жизни и законы эволюции дают ответ: нигде  и  никогда  более
людей нам не повстречать...
   Лорен Эйсли, 1946...

   - КАК ПЕРВЫЙ АСТРОНАВТ, СТУПИВШИЙ НА ПОВЕРХНОСТЬ МАРСА  И  БЛАГОПОЛУЧНО
ВОЗВРАТИВШИЙСЯ, ОТВЕТЬТЕ, ПОЖАЛУЙСТА: ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?
   -  НУ,  ПО  СУББОТНИМ-ТО  ВЕЧЕРАМ  КОЕ-КАКАЯ  ЖИЗНЬ  ЕЩЕ  ЕСТЬ.  ОДНАКО
ОСТАЛЬНЫЕ ДНИ НЕДЕЛИ ЧЕЛОВЕК СКУЧАЕТ ТАМ, КАК ПЕС НА ПРИВЯЗИ.

   Взгляни, на небо! На чудный звездный хоровод!
   На духов огненных, что в небесах воссели!
   А бастионы света, сверканье куполов,
   Бриллиантовые своды гротов!
   Прекрасный эльфов рой,
   Как гроздь горящих сфер на бледном фоне мирозданья!
   Джерард Мэнли Хопкинс, 1877...

   - Нечто подобное предвидели давно и  строили  на  этот  счет  различные
домыслы... С математической точки зрения это выглядит как  некая  игра,  -
весь спор идет о том,  что  где-то  в  Галактике  находится  другая  раса,
допустим, равная нам или же превосходящая нас по уровню  цивилизации.  Вот
только никто не  знал  ни  дня,  ни  часа,  когда  мы  встретимся.  Что-то
подсказывает мне: час этот настал.
   - Как вы думаете, они будут настроены дружелюбно?

   - Летит. Мчится прямо к нам. А  как  поступили  бы  мы,  появись  чужой
корабль в нашем секторе пространства? Вы говорите,  дружелюбно  настроены?
Ну что ж, может быть! Попытаемся установить  с  ними  контакт.  Мы  просто
обязаны сделать это. Однако имеется подозрение, наше путешествие  подходит
к концу. Слава Богу, у нас есть мортиры!..
   Мюррей Лейнстер, 1945...

   Те, у кого есть вера, что цель  освятят  гигантские  усилия,  продолжат
исследования, питаемые надеждой, что когда-нибудь  в  грядущем,  -  может,
через сто лет, а может, и  через  неделю,  им  посчастливится  напасть  на
след...
   Фрэнк Д.Дрэйк, 1960...



2. ДЖОРДЖ ТОМАС - 2027

                                    ...Только слушатели - привидения,
                                    Нашедшие в доме ночлег, -
                                    Стояли и слушали в лунном свете.
                                    Как говорит человек...
                                         Уолтер де ла Мар. "The Listeners"

   Он миновал самую низшую  точку  выложенной  железными  листами  долины,
прошел под висящей на фоне неба огромной  металлической  чашей  и  обогнул
посыпанную белым ракушником автостоянку.

   Кованый кратер, - будто сосуд для звездной тишины -
   Порожний кубок, покорно ждущий наполнения...

   Через  стеклянную  дверь  он  ступил  из  яркого  солнца   в   полумрак
одноэтажного здания и по длинным, прохладным коридорам, светлеющим по мере
того, как привыкали  глаза,  прошел  к  комнате  с  табличкой  "Директор".
Миновал средних лет секретаршу и вошел в оберегаемый ею кабинет,  где  ему
навстречу, из-за стола, заваленного бумагами, поднялся какой-то человек.
   В коридоре один за одним возникали  желающие  взглянуть  на  пришельца:
бледные от ночного затворничества ученые  и  их  загорелые  ассистенты.  С
лицами, измученными от избытка фактов, и с глазами, лишенными  какого-либо
выражения, словно погасшие экраны.
   - Мое имя Джордж Томас, - сообщил прибывший.
   - А я - Роберт Макдональд, - сказал сидящий за столом человек.
   Они пожали друг другу руки. "Приятное рукопожатие у этого  Макдональда,
- подумал Томас. - Слабое, но не вялое, как раз  такое  и  должно  быть  у
человека, которому ничего и никому не приходится доказывать".
   - Я знаю, - сказал Томас. - Вы - директор Программы.
   По тому, как  он  произнес  это,  чуткий  собеседник  смог  бы  сделать
определенные выводы. Впрочем, Томасу было все равно.
   Прохладный, скромно, но со вкусом обставленный кабинет чем-то напоминал
хозяина. В  отличие  от  коридора,  где  пахло  смазкой  и  озоном,  здесь
господствовал близкий сердцу Томаса аромат бумаги и старых книг. Почти как
дома. За обычным письменным столом поднимались высокие - во  всю  стену  -
стеллажи со множеством полок, уставленных книгами в потемневших от времени
коричневых, темно-красных и зеленых переплетах из настоящей  кожи.  Томас,
стоявший в центре комнаты, не смог разобрать полностью ни одного  названия
на  корешке.  Однако  удалось  определить:  добрая  половина  книг  -   на
иностранных языках. Руки зачесались взять хотя  бы  одну,  дотронуться  до
гладкой поверхности переплета, полистать хрупкие страницы...
   - По поручению  журнала  "Эра"  я  должен  представить  читателям  вашу
Программу. От самых ее истоков.
   - Чтобы прикончить ее.
   Томас не смог даже удивиться. "Вряд ли  я  сейчас  способен  вообще  на
подобные ощущения", - подумалось ему.
   - Точнее, подготовить похороны, - несколько поправил Томас собеседника.
- Ведь Программа уже скончалась.
   - Вы располагаете какими-то основаниями для такого утверждения или  это
просто предубеждение?
   Томас поудобнее устроился в кресле.
   - Программа продолжается уже свыше пятидесяти лет. И за все это время -
никаких результатов. За полвека умирает даже надежда.
   - "Старушка еще полна жизни".
   Томас вспомнил, откуда эта цитата.
   - Да, литература вечна, она переживет все, - согласился он. -  Но  вот,
пожалуй, кроме нее, на это, увы, может рассчитывать немногое.
   Он вновь пригляделся к Макдональду.
   Директору Программы сорок семь. На  столько  он  в  выглядит.  Впрочем,
глаза у него голубые и чистые, а черты лица знаменуют собой  силу  воли  и
характер.
   - Почему вы решили, будто в мои намерения входит прикончить Программу?
   Макдональд улыбнулся, и лицо его просветлело. Томасу подумалось: хорошо
бы понять, к чему эта улыбка и что представляет собой  человек,  способный
вот так улыбаться.
   - "Эра" - издание элитарное. Ваши читатели - частью бюрократы, частью -
технократы.  Среди  тех  и  других  немало  солитариан.   "Эра"   призвана
упрочивать их предрассудки, поддерживать самолюбие и выражать интересы.  А
Программа  в  какой-то   мере   угрожает   этому   триединству,   особенно
безупречному функционированию механизмов нашего технологического общества.
   - Вы переоцениваете наши высшие круги, где не мыслят столь глубоко.
   - За них это делает "Эра". Но если  даже  это  и  не  так,  все  равно:
Программа - лакомый кусочек для "Эры", и вполне  сгодится  как  объект  ее
сатирического бичевания. Сегодня смысл всей игры  заключается  в  одном  -
выискать еще что-то и поднять на смех.
   - Вы оскорбляете "Эру" и меня, - не очень уверенно запротестовал Томас.
- Девиз издания - "Правда и Смех". Заметьте, правда - на первом месте.
   - "Fiat justitia, et pereat mundus", - вполголоса произнес Макдональд.
   - "Пусть обрушится мир,  но  восторжествует  правосудие,  -  машинально
перевел Томас. - Кто это оказал?
   - Император Фердинанд. Вы слышали о нем?
   - Сколько их было, этих Фердинандов?..
   - Ах да, - вздохнул с облегчением Макдональд. - Ну конечно  же!  Джордж
Томас. Автор того самого замечательного перевода  "Комедии"...  когда  это
было... десять... пятнадцать лет назад?
   - Семнадцать, - подсказал Томас.
   Ему не понравилось, как у него это вырвалось, но было  уже  поздно.  Он
попытался сделать вид, будто рассматривает бумаги на столе Макдональда.
   - Вы не репортер, вы - поэт. Несколько лет назад вы написали роман  под
названием "Ад", о современных осужденных.  По  выразительности  образов  и
степени  воздействия  на  читателя  он,  скажу  откровенно,  не   уступает
одноименному бессмертному произведению. Судя по замыслу, это,  несомненно,
первый том трилогии. Неужели остальные я прозевал?
   - Нет.
   "У  этого   Макдональда   просто   какая-то   привычка   ранить   своей
доброжелательностью", - подумал Томас.
   - Каждый должен обладать в достаточной степени  разумом,  дабы  вовремя
признать свое поражение и заняться чем-либо другим, где имеются  шансы  на
успех. И остаться уверенным в  себе  и  собственной  правоте,  ведь  нужно
выстоять - назло всем разочарованиям и  необратимому,  безжалостному  ходу
времени.
   "Вот стоят здесь друг против друга двое - один постарше,  но,  впрочем,
еще не старик, а другой - помоложе,  хотя  уже  и  не  юнец.  И  прекрасно
понимают друг друга", - думал Томас.
   "Вначале талантливый лингвист, затем - посредственный инженер-электрик,
он будто специально создан для Программы. И присоединился к  ней  двадцать
один год назад. Уже через пять лет назначен директором.  Говорят,  у  него
красавица жена, хотя, помнится, с женитьбой связано что-то скандальное. Он
так и состарился, вслушиваясь в неслышимые голоса. А что сказать о Джордже
Томасе, поэте и романисте, - слишком рано познавшем вкус  славы  и  еще  в
молодости сделавшим открытие:  успех  может  стать  едва  ли  не  обратной
стороной поражения, и слава, подобно смерти, приманивает  разных  шакалов,
пожирающих твои время и талант..."
   - Как раз об этом я сейчас и пишу, - сообщил Томас.
   - Я так и думал, - проговорил Макдональд. - Ну, и как, удается попадать
в унисон с правдой?
   - Временами. Но я не об этом. У меня хорошая память, а правда не всегда
выглядит  такой,  как  нам  хотелось  бы.  Пишу  я  главным  образом  ради
успокоения духа юристов "Эры", специализирующихся на делах о диффамации.
   - Работаете по специальности.
   - Вы имеете в виду журналистику?
   - Нет, похоронное ремесло.
   - "Везде вокруг себя я вижу смерть".
   - Я вижу жизнь.
   - Отчаянье.
   - Надежду. L'arnor che muove il sole  e  l'altro  stelle  [Любовь,  что
движет Солнце и светила - Данте, "Божественная комедия", Рай].
   "Он думает, я по-прежнему сижу в аду,  -  размышлял  Томас.  -  Ибо  не
завершил еще своего "ада", а он находится в раю. Ловкий тип, и раскусил он
меня быстрее, чем следовало ожидать".
   - Lasciate ogni speranza voi ch'entrate!  [Оставь  надежду,  всяк  сюда
входящий - Данте, "Божественная комедия", Ад] Мы понимаем  друг  друга,  -
сообщил Томас. - Эта Программа жива надеждой и верой...
   - И еще - статистической вероятностью.
   Томас ощущал, как у живота, пристегнутый к поясу брюк,  неслышно  шумит
магнитофон.
   - Это просто другое название веры. А по прошествии более чем пятидесяти
лет статистическая  вероятность  уменьшается.  Возможно,  именно  этому  и
посвящу мою будущую статью.
   - Пятьдесят лет - лишь мгновение, не более чем  взмах  ресниц  на  лике
божества.
   - Пятьдесят лет - это срок активной профессиональной жизни человека. Вы
отдали всему этому большую часть своей жизни. Я и не сомневался,  без  боя
вы сдаваться не собираетесь, только вот ничего из этого  сопротивления  не
выйдет. Ну так как, вы со мной станете воевать  или  все-таки  предпочтете
сотрудничество?
   - Что бы такое вам показать, дабы ваше мнение изменилось?
   - Буду откровенен с вами. Надеюсь, и вы со мной тоже. Я вряд  ли  смогу
изменить свое мнение, и не  потому,  что  не  привык  пересматривать  свои
взгляды, просто, скорее всего, вы не располагаете чем-то,  способным  меня
убедить. Как профессиональный репортер я стою на позициях  скептицизма,  и
Программа  для  меня   -   самое   длительное   в   истории   человечества
надувательство. Поколебать мое мнение могло бы лишь послание.
   - Из редакции или с небес?
   - С другой планеты. Ведь главное в этой Программе - именно послание, не
так ли?
   Макдональд вздохнул.
   - Да, речь идет именно об этом. Возможно, мы и договорились бы.
   - А знаете, что случается с теми, кто заключает сделку с дьяволом?
   - Рискну утверждать, вы вовсе не дьявол, а только его адвокат. Вы,  как
и все,  -  просто  с  головой  ушли  в  собственные  опасения,  надежды  и
стремления, погрузились в жажду открытия и  поиски  истины,  с  тем  чтобы
сразу же всем ее раскрыть.
   - "Что есть истина"? - насмешливо спросил Пилат"...
   - "И не дождался ответа" [Фр.Бэкон "Об  истине"  ("Of  Truth")].  А  мы
дождемся. Наша договоренность будет основываться на вашей  доброй  воле  в
стремлении достичь желаемого. Мы станем помогать вашему расследованию лишь
в том случае, если вы намерены выслушать наш рассказ,  и  не  станете  при
этом затыкать ушей. А также, если вы  намерены  увидеть  все,  не  пытаясь
закрывать глаз.
   - Пожалуйста. Именно для этого я здесь.
   - Должен признаться, мы сотрудничали бы с вами и без этого согласия.
   Томас  усмехнулся.  Наверное,  с  тех  пор,  как  он  переступил  порог
кабинета, это первая его улыбка, подумалось ему.
   - Скажу откровенно, я слушал бы и смотрел и без вашего сотрудничества.


   Спарринг на этом закончился, но так  и  не  внес  ясности,  за  кем  же
осталось преимущество. В такого рода делах Томас неуверенности ощущать  не
привык, и это его тревожило. Макдональд - безусловно достойный  противник,
тем более, он искренне не считает себя таковым, а предлагает себя  лишь  в
качестве друга в  совместном  странствии  к  истине.  Томас  знал:  нельзя
открываться  ни  на  единое  мгновение.  Вне  всяких  сомнений,  Программу
уничтожить он  сможет,  однако  сама  игра  куда  сложнее:  все  следовало
проделать таким образом, чтобы это разрушение не коснулось  ни  "Эры",  ни
его самого. Честно говоря, Томас не так  уже  сильно  переживал  о  судьбе
своей или журнала, - он просто не мог позволить себе проиграть.
   Он попросил у Макдональда разрешения сфотографировать  его  за  рабочим
столом и просмотреть бумаги, Макдональд лишь пожал плечами.
   Рабочий стол Макдональда вполне соответствовал хозяину. Из  книг  здесь
лежали "Разумная жизнь в Космосе" и "Голоса тридцатых". Бумаги разделялись
на три стопки: разнообразная корреспонденция со всех концов света - письма
ученых,  экзальтированных  энтузиастов,   несколько   писем-обращений   за
информацией, а также бездарные творения безумцев;  документы  технического
характера, инструкции, касающиеся внутренних дел  Программы,  и,  наконец,
счета и заметки, имеющие отношение к повседневной деятельности  Программы.
Последние ровной стопкой лежали в самом низу, слева,  как  бы  в  качестве
приза хозяину стола за тяжкие труды с перепахиванием бумажных гор.  Справа
лежала  основная  масса  бумаг  -  с  краткими  замечаниями,  пометками  и
резолюциями отчетов.
   После того, как Томас завершил свою инспекцию, Макдональд повел его  по
всему   зданию,   представлявшему   собой   постройку   в    по-спартански
функциональном стиле: крашеные бетонные стены, выложенные терракотой полы,
строгой  формы  плафоны  освещения  на   потолках.   Служебные   помещения
напоминали школьные классы: в каждом висела доска, испещренная уравнениями
или исчерченная радиосхемами; комнаты мало чем отличались одна от  другой,
разве что подбором книг да  шторами  на  окнах  или  ковром  на  полу,  и,
пожалуй,  наборами  личных  вещей:  часы,   радиоприемники,   магнитофоны,
телевизоры, трубки, фотографии и репродукции на стенах.
   Макдональд  представил  Томасу  научный  персонал:  моложавого  Олсена,
волосы которого уже припорошила седина; страстного математика  и  историка
межзвездной связи Зонненборна - как всегда красноречивого, любознательного
и неугомонного;  худощавого  рыжего  блондина  Саундерса  -  флегматичного
философа с трубкой  в  зубах,  автора  многих  их  замыслов  и  начинаний;
румяного    круглолицего    инженера-электронщика    Адамса,     неизменно
озабоченного, скептически относящегося ко всему и вся...
   Именно  последнего  Томас  выбрал  в  качестве  проводника  по   дебрям
технических  проблем  Программы.  Выбор  выглядел  вполне  естественно,  и
Макдональду  не  пришлось  протестовать.  С  проницательной   улыбкой   он
проговорил:
   - На ужин забираю вас к себе. Хочу представить  вас  Марии,  да  и  она
жаждет познакомиться с вами. Боб, расскажи ему обо всем, что он захочет.
   "Хочет того Макдональд или нет, - размышлял Томас, -  но  Адамс  должен
стать  источником  важнейшей  неофициальной  информации,  и  не  только  о
применяемых здесь технике и методиках, а в первую очередь о людях.  Именно
это самое главное. А такой Адамс найдется в каждой группе".
   Рабочие помещения являли собой оазисы мирного, сосредоточенного  труда.
И  хотя  прошлое  Программы  казалось   историей   одной   сплошной   цепи
последовательных неудач, здесь  сохранялись  свои  моральные  устои.  Весь
персонал работал так, будто шел первый, а вовсе не  пятьдесят  первый  год
работы.
   Технические  помещения  выглядели  иначе  и   казались   безжизненными.
Компьютеры и массивные электронные пульты управления пребывали в молчании,
все  огни  погашены,  и  табло   указателей   мертвы.   Перед   некоторыми
устройствами было разложено их содержимое; в этих  внутренностях  копались
люди в белых халатах, похожие  на  жрецов-оракулов,  поглощенных  поисками
вещих знамений в куриных потрохах. Зеленые глаза экранов  ослепли.  Биение
электронных сердец замерло, и  стерильно  белые  стены,  средь  которых  и
располагались все эти внутренности, создавали иллюзию операционного  зала,
где наступила смерть - из-за потерянного смысла жизни.
   Адамс на все смотрел иначе.
   -  Днем  все  здесь  выглядит  обыкновенно.  Такое   притихшее,   легко
узнаваемое. Зато ночью, с началом  прослушивания...  Вы  верите  в  духов,
мистер Томас?
   - Свои духи есть  у  каждой  цивилизации.  Как  правило,  это  боги  ее
предшественниц.
   - Духи нашей цивилизации - в ее машинах, - изрек Адамс. - Из года в год
они механически исполняют наши приказы, бессловесно, без единой жалобы;  и
так происходит до тех пор, пока нечто не  зачаровывает  их,  и  тогда  они
начинают выделывать такое, для чего не предназначались никогда, - отвечают
без всяких запросов, задают вопросы, на которые не  существует  ответов...
Машины пробуждаются к жизни  ночью.  Они  раскланиваются  друг  с  другом,
подмигивают единственным глазом, шепчутся меж собой и хихикают.
   Томас провел ладонью по крышке какого-то пульта.
   - А вам ничего не говорят.
   Адамс взглянул на Томаса.
   - Напротив, говорят они очень много. Вот только совсем  не  то,  о  чем
спрашивают. Быть может, мы не знаем точных вопросов? Или не понимаем,  как
правильно следует их поставить. А вот машины знают.  Уверен  в  атом.  Они
обращаются к нам, будто в узком семейном кругу. А мы попросту не понимаем.
Или, скорее, и не хотим понять.
   Томас повернулся к Адамсу.
   - Но отчего же?
   - Может, они силятся сообщить:  там  никого  нет.  Страшно  подумать  -
абсолютно никого, кроме нас, хоть исходи всю Вселенную  вдоль  и  поперек.
Все для нас одних - весь этот спектакль, на который мы можем лишь глазеть,
но  никогда  не  примем  в  нем  участия;  спектакль,   поставленный   для
единственного зрителя, способного понять его и ощутить свое одиночество.
   - Поэтому и вся Программа изначально являла собой  нечто  безумное,  не
правда ли?
   Адамс помотал головой.
   -  Назовем  это  защитной  реакцией  человека.  Невозможно  ведь  знать
наверняка, но просто исключить любые возможности тоже  нельзя.  Вот  мы  и
ищем без устали и страшно признать поражение и осознать: мы одни.
   - А не страшней узнать, что мы как раз не одиноки?
   - Вы так думаете? - участливо осведомился Адамс. - У каждого есть  свое
собственное величайшее опасение. Вот  я,  например,  боюсь,  а  вдруг  там
никого нет, хотя разум и подсказывает: так  оно,  собственно,  и  есть.  Я
говорил  с  другими,  кого  пугает  сама  возможность   получения   некоей
информации. Мне не удалось до  конца  понять  их,  хотя,  наверное,  можно
представить, что их ощущения - итог иных опасений и страхов.
   - Расскажи мне, как все тут