предположениям,  могут  оказаться  в
чем-то похожими на людей...
   Уолтер Салливэн, 1964...

   Они могут оказаться голубыми шарами с дюжиной щупалец...
   Филип Моррисон, 1960...

   Специалисты по семантике, несомненно, разгадали все  тайны  чуждой  нам
психологии,  поскольку  в  отношении  машины  со   стороны   туземцев   не
предпринято ни одного враждебного  действия.  Расположившись  вокруг,  они
принялись внимательно разглядывать  ее,  изредка  обмениваясь  сдержанными
жестами. Когда им представили  следующую  сцену,  все  замерли.  Это  была
картина, изображающая  семью  землян  с  двумя  детьми.  Стюарта  осенило:
фотография, висящая над его койкой, - наилучший способ  продемонстрировать
мирную идею взаимопонимания...
   Роберт Осборн, 1949...



4. ЭНДРЮ УАЙТ - 2028

                                 "Я клятву сдержал, я вернулся, но кто мне
                                 Об этом скажет теперь!"
                                         Уолтер де ла Мар. "The Listeners"

   Кабинет оказался огромным.  "Даже  чересчур",  -  подумал  Эндрю  Уайт.
Добрых двадцать ярдов голубого ковра с коротким котиковым ворсом  устилали
пол до самых белых резных дверей, откуда  обычно  заходили  гости.  Своими
размерами кабинет превосходил всю квартиру, где родился и вырос Уайт. Все,
кто Переступал его порог, съеживались, будто они  Алиса  в  Стране  чудес.
Несомненно,  так  и  задумывалось,  ибо  Пространство  -  мера  величия  и
значимости личности его владельца. А кто важнее персоны самого  Президента
Соединенных Штатов?
   "Все  президенты,  -  размышлял  Уайт,  -  люди  одинаковые,  ведь   им
приходится взваливать на себя бремя одиночества тех, кому  они  служат.  И
еще президенты -  люди  незначительные.  Любой  рядовой  гражданин  значит
больше и стоит выше их, существующих, дабы подписывать  решения,  принятые
другими,  и  брать  на  себя  ответственность  в  случае  неудачи.  Они  -
марионетки  и  козлы  отпущения.  Братья  американцы,  я  принял   решение
отказаться от борьбы за это кресло на второй срок".
   Впрочем, он-то отлично знал, что не откажется. Не изменит  собственному
долгу и выполнит свои обязанности. А они, эти обязанности,  заключаются  в
доведении до конца начатого предшественниками более пятидесяти лет  назад.
Дело оставалось незавершенным. Бог свидетель, с каждым  днем  все  труднее
объяснять людям, что плохо, указывать, как должно быть, убеждать:  борьбу,
мол, следует начинать каждый день сызнова, и спокойствие - не  более,  чем
иллюзия...
   "А может, все это лишь духи занимавших некогда  это  кресло  и  сегодня
посетивших его, оттого это ощущение своей  ничтожности?"  Он  потянулся  и
почувствовал, как сократились мышцы под слоем жира, - следствие съеденного
за обедом целого выводка цыплят. Ему импонировало мнение, что он - крупный
мужчина и весьма импозантный президент: двести два сантиметра  от  пят  до
кончиков коротко остриженных курчавых волос. По своим физическим данным он
не уступал никому, из когда-либо переступавших порог Овального кабинета.
   А может, все обусловлено самим запахом этого места - ароматом свежести,
рассеянным в воздухе, без примесей запахов кухни  или  других  людей;  или
тому  виной  аромат  бумаги  и   чернил,   электрооборудования,   бесшумно
поставляющего новости и отправляющего сообщения. Аромат Власти... Как  это
непохоже на все знакомое с детства и юности!  Ему  показалось,  он  слышит
запах свежескошенной травы. Повернувшись, он посмотрел  через  распахнутые
окна на зеленый газон и деревья в густой листве, на ограду, широкие  улицы
за ней  и  высокие  башенки  вашингтонских  зданий  в  районе  так  хорошо
знакомого ему гетто, откуда он так стремился вырваться  и  воспоминания  о
котором столь часто теперь застигали его врасплох, будто в гетто  осталось
нечто дорогое ему, вроде счастливого отчего дома.
   Он представил, как  чудесно  было  бы  сейчас  снять  обувь  и  босиком
пройтись по траве, как в детстве, когда  он  еще  мальчишкой  частенько  и
привычно развлекался подобным образом в  парке.  Роскошная  получилась  бы
картинка - босой президент топчет газоны Белого дома. Он знал: поступи  он
подобным  образом,  и  эти   картинки,   растиражированные   в   миллионах
экземпляров, появятся почти в каждой семье,  и  это  принесет  ему  голоса
избирателей. Людям импонирует, когда президент слегка импульсивен в личной
жизни, слегка комичен в делах домашних и в чем-то чуточку уступает каждому
из них... Впрочем, известно заранее: ничего  подобного  он  не  предпримет
хотя бы по той простой причине, как отсутствие времени. Очутиться бы вновь
в гетто, где времени хватало на все - на  еду  и  сон,  забавы  и  любовь,
отцовские радости и огорчения...
   Он повернулся на звук открываемых дверей. На пороге стоял Джон.
   "Солидный мужчина, - подумал Уайт. - Красоту он унаследовал от  матери,
рост - от отца. Может, чуточку консервативен в одежде  и  прическе,  но  в
остальном - весьма приличный молодой человек".
   - Звонил доктор Макдональд, из Программы, - сообщил Джон довольно сухим
тоном.
   "Все еще не может забыть наш разговор прошлой  ночью",  -  решил  Уайт,
уяснив наконец источник своей депрессии, уступчивости, желания бросить все
и уйти в отставку. Все из-за Джона.
   - Кто такой этот доктор Макдональд? - осведомился он.
   - Директор пуэрториканской Программы,  господин  президент,  -  сообщил
Джон. - Той самой, которая ведает прослушиванием радиосообщений со  звезд.
Такое прослушивание осуществляется уже свыше полувека.  Несколько  месяцев
назад ими принято нечто, впоследствии названное посланием с... с  какой-то
там звезды, забыл название. По словам Макдональда, оно расшифровано.
   - О Боже! - произнес Уайт. - Ты встречался с ним?
   - Пару раз, да и то на коктейлях.
   Уайт вздохнул.
   - Соедини меня с ним.
   Внезапно  появилось  предчувствие  надвигающейся  катастрофы,   а   все
происходящее сегодня как бы приобрело оттенок прелюдии к ней.  Внутри  все
похолодело.  Он  включил  экран,  установленный  между  рабочим  столом  и
камином, - последним давно уже не пользовались из-за суровых экологических
запретов. С экрана  на  него  смотрел  человек  средних  лет,  блондин,  с
рыжеватыми тронутыми сединой волосами, - не то что его собственные... Лицо
мужчины выглядело спокойным. Уайту показалось, где-то  он  уже  видел  это
лицо; он тотчас узнал его и  проникся  симпатией  и  сочувствием  к  этому
усталому человеку, чем бы тот ни занимался. Уайту пришлось  даже  сдержать
свои чувства, нельзя позволить эмоциям влиять на ход беседы.
   - Доктор Макдональд, - произнес он,  -  рад  возможности  поговорить  с
вами. Какие вести из Пуэрто-Рико?
   - Мистер президент, ситуация столь же исторична, как и в день получения
первой ядерной реакции. Хотелось бы объявить обо всем в  запоминающихся  и
достойных войти в  анналы  хроник  исторических  выражениях,  однако  я  в
состоянии лишь сообщить: нами получено сообщение  от  разумных  существ  с
другой планеты, вращающейся  вокруг  одного  из  солнц-близнецов  Капеллы.
Послание нами расшифровано. Мы - не одни.
   - Поздравляю вас, доктор Макдональд! - невольно вырвалось у президента.
- Сколько человек информировано об этом?
   - Хочу вам также сообщить... -  начал  Макдональд,  но  спохватился:  -
Пятнадцать, а может, двадцать.
   - И все они на месте? - осведомился Уайт.
   - Да нет, уже порасходились. - Удастся их немедленно вернуть?
   - Пожалуй, да,  за  исключением  проповедника  Иеремии  и  его  дочери,
которые покинули компьютерный зал несколько минут назад.
   - Иеремия... - не тот ли это солитарианский пастор? - спросил  Уайт.  -
Как оказался он у вас?
   Макдональд заморгал.
   - Его враждебное отношение к Программе приобрело  угрожающий  характер.
Однако  после  того,  как  он  увидел  расшифровку  послания,  сходящую  с
печатного устройства компьютера, его  враждебность  улетучилась.  Господин
президент, это послание...
   - Верните его, - велел Уайт. - Он  не  должен  произнести  ни  слова  о
послании, даже вам и вашему персоналу.
   - А как с ответом на послание? - спросил Макдональд.
   - Об этом и речи быть не может,  -  жестко  произнес  Уайт.  -  Никаких
сообщений  в  прессу,  никакой  утечки  информации,  никаких  ответов.   В
противном случае последствия непредсказуемы. Я должен провести  совещание.
Советую то же сделать и вам.
   -  Господин  президент,  -  проговорил  Макдональд,  -  я  полагаю,  вы
совершаете  большую  ошибку.  Я  настаиваю,  пересмотрите  свое   решение.
Разрешите ознакомить вас с содержанием, целями и значением Программы.
   Уайт  боролся  с  собственным  "я".  Мало  нашлось  бы  людей,  которые
отважились бы указать ему на ошибку. До сих пор рисковал это делать только
Джон, а вот теперь еще и доктор Макдональд, и оба умеют постоять за  себя.
Он знал: более всего следует  ценить  и  беречь  людей,  умеющих  говорить
"нет", однако для него они оборачивались  кошмаром:  он  терпеть  не  мог,
когда ему указывали на  его  ошибки.  Тэдди  Рузвельт,  как  писал  кто-то
(Линкольн?  Стефенс?),  принимал  решение,  основываясь  на  ощущениях   в
собственной пояснице.  "Нечто  подобное  происходит  с  Эндрю  Уайтом",  -
подумал он. Откуда приходят его решения, для него почти всегда  оставалось
загадкой, однако на практике они всегда оказывались верными. Приходилось и
ему доверять своей пояснице.
   - Я приеду к вам, - произнес он. - И попробуйте меня убедить.
   Вот так-то... Единственное, в чем  нуждается  ученый,  это  потребность
выговориться.
   - Исходя из соображений безопасности точное время сообщить не  могу,  а
вас попрошу  оставить  наш  разговор  в  тайне.  Думаю,  это  вопрос  двух
ближайших дней.
   Он отключился. "Вот и еще одно бремя, -  подумалось  ему.  -  Еще  одно
тягостное бремя на плечах".
   - Джон! - позвал он.
   Секретарь президента возник в дверях.
   - Я как раз занят подготовкой для тебя  краткой  истории  Программы,  -
сообщил он.
   - Ну, спасибо, - сказал Уайт.
   Славный парень, этот Джон, и секретарь из него незаменимый.
   - Поедешь со мной? - нерешительно осведомился он.
   Джон кивнул.
   - Если ты этого хочешь.
   В его тоне по-прежнему сквозила сдержанность. Когда дверь за секретарем
закрылась,  Уайту  подумалось:  возможно,   поездка   сблизит   их,   ведь
предоставится случай поговорить как следует, а не перебрасываться словами,
будто каменьями, вот так, как, например, сегодня.
   Джон опять возник в дверях.
   - Доктор Макдональд снова на линии. Частный самолет с  Иеремией  и  его
дочерью уже вылетел в Техас.
   Уайт  молниеносно  прикинул  возможность  перехвата  лайнера  и  ареста
Иеремии после приземления и даже уничтожения самолета  над  морем,  -  под
любым предлогом. И то, и другое никуда не годилось.
   -  Передайте  для  него  в  аэропорт  прибытия  срочное   президентское
сообщение: я желаю с ним встретиться прежде, чем он что-либо предпримет, и
он не должен распространяться о послании, пока с ним не поговорят.  Измени
наш маршрут. Сперва летим в Техас.
   Джон задержался в дверях.
   - Отец, - начал он и  умолк,  потом  поправился:  -  Мистер  президент,
доктор Макдональд прав. Вы совершаете ошибку. Это событие имеет  отношение
к науке, но никак не к политике.
   Уайт медленно и печально покачал головой.
   - Политика присутствует во всем. Впрочем, я отправляюсь в Пуэрто-Рико и
предоставлю доктору Макдональду шанс переубедить меня.
   Однако  он  сказал  лишь  половину  правды.   В   действительности   он
отправлялся в Пуэрто-Рико, желая еще  более  утвердиться  в  уже  принятом
решении. Впрочем, существовали и другие причины, какие  -  он  и  сам  еще
смутно осознавал. И Джон это прекрасно понимал. Черт возьми!  Почему  этот
парень не желает понять, - дело тут совсем не в интеллекте и  мудрости,  -
такова жизнь; когда-то он  и  сам  был  молод  и  на  собственных  ошибках
познавал, как устроен мир.  И  теперь  от  этого  болезненного  опыта  ему
хотелось оградить Джона.


   - Эти времена закончились, - говорил когда-то ему Джон. - Прекрасные  и
необходимые, как времена пионеров. Но они минули. Пора понять: нет  больше
пограничной  территории  -  битва  завершена.  Ты  достиг  своего,  победа
одержана. Нет ничего более бесполезного, нежели солдат после закончившейся
войны. Пора браться за другое.
   - Всю жизнь я слышу это от таких слюнтяев, как ты! - орал в ответ Уайт.
- Ничего не кончилось -  неравенство  не  ликвидировано,  а  просто  лучше
замаскировано. Нам следует  оставаться  неутомимыми  в  битве,  вплоть  до
окончательной победы, пока существует  хотя  бы  тень  опасения,  что  она
ускользнет от нас. Ты должен помочь мне, парень! Я  же  не  воспитывал  из
тебя белого... Однако все прозвучало не так, как хотелось  бы.  "Ты  нужен
мне, сынок", - вот что полагалось бы сказать. - "Ты должен передать  факел
нашей эстафеты в грядущее. Ты - моя опора во всем!"
   И Джон ответил бы: "Отец, я же ничего не  знал  об  этом..."  И  почему
парень никогда не называет его "папа?"


   Полет из Вашингтона в Техас - от катапультирования и до самой посадки -
оказался хоть и монотонным, но  быстрым.  Но  Джон  успел  зачитать  Уайту
краткий отчет о Программе. С закрытыми глазами, откинувшись в кресле, Уайт
с раздражением прислушивался к приглушенному свисту воздуха за стенкой,  в
нескольких дюймах от него с  бешеной  скоростью  обтекавшему  полированный
металл обшивки. Он давно возненавидел все эти механические и электрические
приспособления и устройства, отделившие его от людей; это они швыряли  его
с места на место, изолировали  от  остального  мира  и  окружали  со  всех
сторон. Бежать от них невозможно. Он слушал голос Джона, читающего  отчет,
и чувствовал, как все это начинает заинтересовывать парня и засасывать,  и
ему захотелось прикрикнуть: "Хватит! Довольно зачитывать мне  эту  ерунду,
слышать ничего не желаю. У меня от всего этого только гудит голова.  Зачем
ты попусту растрачиваешь свои чувства на все  эти  бесполезные  Программы?
Прибереги-ка их лучше для меня! Кончай читать, давай  поговорим,  как  это
пристало беседовать  отцу  с  взрослым  сыном,  -  с  уважением  и  общими
воспоминаниями, - поговорим о самих себе!" Однако он знал: Джон не одобрил
бы таких слов и не понял бы его. И он продолжал слушать голос сына...


   Первые три  десятилетия  Программы  оказались  нелегкими.  Энтузиазм  с
годами таял, поскольку весь пыл и отчаянные попытки, все напряжение ума  и
воображения исследователей - в конечном счете  оказывались  пустой  тратой
времени. Директора приходили  и  уходили,  сменяя  друг  друга,  моральное
самочувствие   сотрудников   ухудшалось,   а   финансирование    Программы
осуществлялось как бы из милости. Именно в такое время в Программу  пришел
Макдональд, и через каких-то пару лет возглавил ее.  И,  хотя  по-прежнему
так и не удавалось принять ни  одного  сообщения  или,  по  крайней  мере,
распознать в потоке принятых импульсов,  Программа  медленно,  но  все  же
вставала на ноги, постепенно адаптируясь к долгосрочному характеру задачи,
и работа, наконец, вошла в свое русло.
   А затем, спустя  пятьдесят  лет  со  дня  старта  Программы,  во  время
очередного прослушивания  обычной  записи  информации  с  Большого  Уха  -
гигантского   радиотелескопа   на   околоземной   орбите   -   одному   из
ученых-исследователей показалось, он слышит голоса. Он пропустил все через
фильтры, отсеял шумы и помехи, усилил сигнал и различил обрывки  музыки  и
голосов, говорящих по-английски.
   Самолет приземлился в Хьюстоне. Первым  же  вопросом,  заданным  Уайтом
встречавшим его особам, был:
   - Иеремия здесь?
   Встречающие  засуетились.  Наконец,  кто-то  передал  президенту  слова
проповедника: "Если президент захочет  встретиться,  он  знает,  где  меня
найти". Уайт вздохнул.  Аэропорты  -  с  их  прилетами  и  вылетами  -  он
ненавидел за их суету, шум и запах. И всегда испытывал только одно желание
- поскорее вырваться из ненавистного места.
   - Едем к нему, - приказал он.
   Не обошлось без попыток протестов, однако, в конце  концов,  по  чистым
широким  улицам  Хьюстона  его  препроводили  к  холму,   где   возвышался
невероятных размеров купол - солитарианский храм. Затем последовал переход
по мрачным и пыльным подземным коридорам к  небольшой  комнатке.  Огромной
тяжестью нависавший над ней стадион делал ее еще меньшей.
   Немолодой человек сидел у  старого  туалетного  столика  с  зеркальцем.
Белоснежные волосы, морщинистое лицо и проницательные черные глаза.  Уайту
сразу стало ясно: поколебать этого человека невозможно. Но попытаться  все
же следовало.
   - Иеремия? - осведомился он.
   - Мистер президент? - ответил Иеремия таким тоном, будто произнес "Ave,
Caesar!".
   - Вы только что вернулись из Аресибо с копией послания, - сказал Уайт.
   - Я вернулся ни с чем, - возразил Иеремия, - а  если  мною  и  получено
послание, то оно адресовано лишь мне. И у меня нет поручения  говорить  от
имени других.
   - Такое поручение, увы, есть у меня, - грустно произнес Уайт. - Поэтому
я требую никому не сообщать о содержании послания.
   - Так мог бы приказать, наверное, фараон Моисею, сошедшему с горы.
   - Вот только я не фараон, а ты не Моисей, да и  послание  -  не  десять
заповедей.
   В глазах Иеремии вспыхнуло пламя, однако голос его, напротив,  сделался
необычайно мягким:
   - Приказываешь мне в уверенности  большей,  нежели  это  допустимо.  За
тобой - легион. - Он обвел взглядом охрану и свиту, столпившуюся в  дверях
и коридоре. - За мною же - одинокая миссия. И я исполню  ее,  несмотря  на
все чинимые препоны, сегодня же вечером.
   Тон его на слух не изменился ни на йоту,  однако  в  конце  фразы  стал
твердым, как сталь.
   Уайт решил предпринять еще одну попытку.
   - Твой поступок,  -  произнес  он,  -  откроет  дорогу  разногласиям  и
раздорам, которые смогут погубить страну.
   Легкая усмешка мелькнула и исчезла на лице Иеремии.
   - Я не Кадм, и мы не в Фивах. Кому ведомо, что  предназначено  человеку
Богом?
   Уайт направился к выходу.
   - Подожди, - велел Иеремия. Он  повернулся  к  столику  и  взял  листок
бумаги. - Прошу! - произнес он, вытягивая руку. - Ты первый, кто  получает
послание из рук Иеремии.
   Уайт взял листок и, не поблагодарив, покинул  комнату.  Отдав  на  ходу
кому-то из сопровождающих приказ подготовить подробный доклад,  он  сел  в
машину и поехал в Пуэрто-Рико.
   У Джона с собой оказалась запись голосов. Вначале они услышали шепот  -
слабый и беспорядочный - будто одновременно вяло шевелились тысячи  губ  и
языков и звук их движения сливался воедино. Вот только издавали эти звуки,
по-видимому, существа, не обладающие обычными органами речи. Не  пользуясь
ни языком, ни губами, они изъяснялись жужжанием,  исторгаемым  их  телами,
или же вовсе потиранием щупалец.
   Уайт размышлял о долгих годах прослушивания, изумляясь,  как  люди  все
это выдержали, дождались и услыхали-таки... Но вот шепот стал громче и уже
перерос в звуки атмосферных помех - разнообразные отзвуки и шумы, а  затем
возникло нечто иное; оно становилось все выразительнее  и  отчетливее,  на
грани понимания, - будто в детстве. Когда ты еще мал и полусонный лежишь в
постели, а в соседней комнате говорят взрослые и ты не  можешь  понять,  о
чем, и не в состоянии проснуться настолько, чтобы послушать их беседу,  но
только знаешь спросонья: кто-то разговаривает...
   А затем Уайт услышал обрывки музыки и голосов,  произносящих  фрагменты
сообщений; и все это вперемешку с атмосферными помехами, а голоса говорили
нечто бессмысленное, говорили, говорили...
   СТУКТТРЕСКСТУК как ты осмелился  еде  ТРЕСКСТУК  у  тебя  есть  друг  и
советчик в ТРЕСКТРЕСК  музыка  СТУКТРЕСКСТУК  еще  один  визит  к  алленам
СТУКСТУКТРЕСК оставайтесь на волнах этой частоты СТУКТРЕСК музыка: bar  ba
sol bar СТУК  вам  спальни  термит