еста и запылила по шоссе к городу.


                                    IV

  На Востоке не любят долго держать людей в ожидании суда. Авто остановилось
перед небольшим зданием. Мы высадились, а шофер повез посылки в торговую
контору порта, обещав заехать обратно за полисменом. Итак, Вандок и я
предстали перед судьей. Однако меня не обвиняли. Вандок оказался прав,
словно знал содержание письма Лиз.
  Судья, плохо выбритый и, очевидно, недостаточно выспавшийся, хмуро
выслушал полисмена и обратил свой безразличный взгляд на Вандока.
  - Кажется, я уже выслал вас в прошлом году? Или не вас? Но все равно.
Бродяги всегда подозрительны, а те, которые, спасаясь от несуществующих
собак, лезут ночью в чужие окна, доставляют правосудию одно беспокойство.
Но вы обвиняетесь в краже змей. Очень хорошо. Если бы вы украли всех змей
на свете, человечество было бы в крупном выигрыше. Ужасно противные
существа...
  - Змеи принадлежат профессору Мильройсу, - доложил полисмен.
  - Ах, так, значит, змеи составляют частную собственность? Ну, это другое
дело. Что это за змеи?
  Полисмен разинул рот, желая ответить. Но Вандок словно дожидался этого
вопроса. Не мешкая ни секунды, он тут же опорожнил свой брезентовый мешок
прямо на стол перед строгим судьей.
  - Вот они, ваша милость... Первосортные джирры...
  Что тут произошло, боже мой! Жаль, что со мной не было киноаппарата!
  Джирры заинтересовались новой обстановкой и зашипели, радуясь дневному
свету. От их ночного добродушия не осталось и следа. Они моментально
поползли по столу, полезли в судейские папки; джирры зарывались в бумаги,
тыкались в чернильницу, две обвились вокруг подсвечников. Любопытствующие
бездельники, тремя рядами сидевшие на скамейках для публики, исчезли, как
по волшебству, давя друг друга и вопя;
  - Джирры!
  Судья подскочил в кресле и визгливо закричал:
  - Полисмен! Бейте их по головам!
  Полисмен понял приказание буквально, выхватил резиновую дубинку и бросился
за публикой. Это был для него самый благоприятный предлог удрать от джирр.
  - Осел! Не их!.. - взвыл судья, ловко выпрыгивая в окно.
  За ним опрометью последовал плешивый секретарь, унося одну джирру,
уцепившуюся за его краги.
  Если сказать правду, когда десятка три здоровенных толстых змей начнут
хозяйничать нa вашем письменном столе, вы, я уверен, не задумаетесь и
сейчас же прошибете лбом оконное стекло.
  - Ну вот мы и одни, Пингль, - усмехнулся Вандок. Торопитесь, пока судья не
пришел в себя после испуга. Смело выходите из здания, поворачивайте
направо, встретите человека на гнедой лошади, скажите ему: "Бычий
глаз"(Бычий глаз - на языке карточных игроков означает: туз бубен.), и он
убережет вас от лишних неприятностей.
  - Не хочу я ваших услуг! - почти крикнул я.


                                     V

  Да, я был зол, и, вероятно, щеки мои от злости раздувались, как у
взбесившейся кобры.
  - А мне жаль расставаться с вами, - сказал Вандок.
  Я повернулся к нему спиной и ушел из опустевшего суда, не думая о будущем
и не желая вспоминать прошлое.
  Всадник с зеленой повязкой на голове, верхом на гнедой лошади словно
дожидался меня в сотне шагов от суда.
  Я прошел было мимо него, но вдруг меня охватило любопытство, и,
обернувшись, я сказал:
  - Бычий глаз.
  - Садись ко мне, - услышал я в ответ.
  Я уцепился позади всадника, тот дал шпоры. Лошадь помчалась.
  - Мальчику вреден здешний климат, - говорил через час Бычий Глаз в
портовом трактире сидевшему там за бутылкой виски толстому коренастому
шкиперу. Я доедал похлебку, усталый от переживаний.
  - Слышишь, что про тебя говорят? - пробасил шкипер. - Да, солнце здесь
злое...
  - Я был бы вам очень благодарен, капитан..
  - Э, да ты совсем сухопутная крыса, если до сих пор не научился отличать
нашивок шкипера от капитанских!
  А я-то думал взять тебя к себе на "Литанию" - пошляться по океану. Ну,
перекину тебя до Гонконга, а там пробирайся дальше.
  Я заикнулся о Вандоке, но оба собеседника сделали вид, будто совсем не
поняли меня.
  Ночью на шлюпке меня подвезли к какому-то грузовому океанскому пароходу.
Толстый шкипер крикнул мне с палубы:
  - Ползи, мальчик! Нашему коку требуется парень чистить коренья.



                              ШЕСТАЯ ТЕТРАДЬ


                                     I

  На пути я успел выучиться кухонной работе и, приехав в Гонконг, с помощью
добродушного кока устроился лакеем на "Гриверзе" - пароходе, делавшем
срочные рейсы в Сан-Франциско. Но мне опять не повезлo. По несчастной
случайности, на третьи сутки плавания, подавая за обедом в ресторане
жаркое, я ухитрился пролить горячий соус на жилет какого-то аргентинского
министра. Этого яе случилось бы, если б накануне в трюме я не наслушался
страшных рассказов о плавающих минах. Как раз в момент подачи жаркого мне
показалось, что "Гриверз" наскочил на мину. Но оказалось, что просто
ресторанный джаз ударил "Каирский марш".
  В наказание меня перевели из ресторанного зала на кухню регулировать
вентилем подачу кипятка в баки судомоек. А когда на горизонте показались
берега Калифорнии. помощник шефа, вздохнув, очень миролюбиво заметил мне:
  - Расстанемся, Сэм!
  И мы расстались.
  Фриско (Фриско - сокращенное название Сан-Франциско) встретил меня
дружелюбно. Я не имел актерских талантов, и пробираться отсюда в столицу
кино Голливуд для меня не было смысла. Однако плавучий консервный завод
охотно приютил меня. "Буксус" - так называлось огромное судно-завод -
выходил в океан недели на две и там охотился за тюной - очень вкусной
рыбой, не сравнимой ни с форелью, ни с лососем. Меня приставили к одному
из шести колоссальных баков, доверху наполненных живыми сардинками.
Выбрасывая из баков за борт потоки сардинок, "Буксус" ими подманивал к
себе стада тюны.
  Начиналась ловля. Тюну невозможно поймать никакой сетью.
  Она идет только на сардинку. Поэтому с бортов "Буксуса" к самой воде
спускались узкие сходни, и на них располагались опытные удильщики. Одна
удочка на двоих, а третий - с сачком для подхвата тюны. Рыба жадно хватала
сардинку, насаженную на крючок. Удильщики вытягивали добычу вверх, бросали
в большие бочки, а оттуда тюна сейчас же шла на разделку. Менее чем через
час мясо пойманной тюны было уже сдобрено специями и опускалось в ледник
запаянным в консервные банки. Я у бака с сардинками переставал бросать
приманку и сверху смотрел, как быстро управлялись удильщики, моментально
снимая тюну, насаживая сардинку, забрасывая удочку в воду, сейчас же
вытаскивая ее обратно и снимая прожорливую тюну.
  Удильщики получали плату сдельно. Работа была утомительной и опасной.
Иногда появлялись акулы, сами пожирали сардины и распугивали тюну. Тогда с
"Буксуса" в них стреляли, судно меняло место стоянки, и охота начиналась
снова. Раздавался крик:
  - Эй, у баков! Сардину за левый борт!
  Но акулы, страшные хищники водных пространств, океанские тигры, часто не
переставали преследовать "Буксус", осторожно, не показываясь на
поверхности. Тогда ловля становилась еще опаснее: акула могла отхватить
ступню удильщику, если он зазевается и сходни при волне зачерпнут воду.
  Однажды мы увидели огромную акулу. Она качалась на спокойной поверхности
океана, будто мертвая. Молодой, но бывалый матрос Тильбой уверял, что она
живая, что будто бы акулы умеют гипнотизировать сами себя и их носит по
океану в штиль целый день. Только вечерняя прохлада приводит их в себя, и
тогда они становятся особенно злобными и прожорливыми.
  По ночам мне снилась ловля, и я часто просыпался.
  Мне казалось, что Тильбой кричит у меня над ухом:
  "Эй, у баков. За правый борт!.."
Если я находился на работе у левого борта, то по этому сигналу надо было
быстро перебегать через пасть бака по узкой скользкой доске и черпаком
выбрасывать сардинки в океан.
  Я не любил этих перебежек. Тильбой всех пугал рассказом об одном
поваренке, который в прошлый рейс исчез неизвестно куда. Думали, что он
свалился за борт.
  И только на обратном пути в порт, когда бак с сардинами вычерпали до дна,
нашли там утонувшего поваренка. Вероятно, баловался, бегая по доске, и
свалился..
  С "Буксусом" я свыкся, весь провонял сардинками, выучился болтаться в
шторм, не ощущая приступов морской болезни, и в волну при качке бегал по
палубе, не держась за поручни.
  С четвертой ловли "Буксус" возвращался, отягощенный тюной. Мы держали
обратный курс на Тодос-Сантос, расположенный как раз под тропиком Рака.
Владельцы плавучего завода, получив с "Буксуса" радостную радиограмму об
удачной ловле, вероятно, уже подсчитывали барыши в своих конторах. На
палубе, в тени порожних баков, матросы "Буксуса" резались в карты и кости.
Мне, кажется, впервые повезло. Я играл с Тильбоем в кости и пять раз
подряд выбросил по две шестерки. В азарте он удваивал ставки, но они
неизменно попадали мне в карман. Взбешенный Тильбой взял кости у другого
матроса, но от этого счастье не повернулось носом к Тильбою. Он проиграл
мне свою прекрасную куртку и под общий смех надел на себя мою старую и
дырявую. Сердце мое дрожало от ощущения победы, но я старался быть
холодным как лед.
  - Будем бросать кости до самого Фриско! - зарычал Тильбой. - Я отыграюсь,
хотя бы пришлось прозакладывать душу дьяволу...
  Тут же он поставил на кон пестрый бисерный кошелек и проиграл его мне.
  - Я хочу знать, как ты плутуешь, Сэм! - рычал неудачливый игрок, и лицо
его наливалось кровью.
  - Он играет честно, - вступились за меня матросы, стоявшие кругом и
наблюдавшие за поединком.
  Вахтенный смотрел в бинокль. "Буксус" дал короткий гудок.
  - Вот и мыс святого Луки, - сказал кто-то.
  Все повернули головы к правому борту. Мы шли мимо южной оконечности
Калифорнии.
  - Ну, твоя очередь, Сэм, - сказал Тильбой, передавая мне рожок с
игральными костями.
  Я протянул руку...
  И в тот же момент палуба "Буксуса" встала дыбом, на меня полетела доска с
бака, но концом с размаху ударила Тильбоя в лицо. Кто-то с разинутым ртом
и выпученными глазами перелетел через меня. Я зачем-то схватил рожок и
прыгнул с ним в воду.
  - Напоролись на мину! - услышал я отчаянный вопль.
  "Буксус" с развороченным носом, высоко подняв корму, под которой
продолжали бешено крутиться винты, быстро погружался в воду. С кормы и
левого борта в океан бросались люди. Кто-то догадался опустить несколько
шлюпок и бросить дюжину спасательный кругов. Я отплыл дальше, чтобы не
попасть в водоворот над погружавшимся "Буксусом". Когда вода проникла в
котлы, раздался страшный взрыв, и судно, окутанное клубами пара и дыма,
переломилось пополам. На волнах плавали люди, табуретки, доски, обломки
такелажа. Около шлюпок шла борьба. Люди дрались за место на шлюпке. Многие
при этом, обессилев, тонули. Я отплыл, лег на воду и обдумывал положение:
если мной не полакомится акула, то я экономя силы, смогу добраться до
берега. И я поплыл на запад.
  Прилив подтянул меня к берегу и выбросил на поросший мелкими кактусами
песок в десяти милях от Сан Хосе, близ входа в Калифорнийский залив.
  Рыбаки, нашедшие меня здесь, дали мне возможность выспаться, закутавшись в
парус, разделили со мной скромную еду и отказались принять монету в уплату
за гостеприимство. Они говорили по-испански, и я понял только поразившее
меня слово "Масатлан".
  Наконец я сообразил, что на противоположном берегу залива расположен
мексиканский город Масатлан. Пришлось мне поругать себя за плохое знание
географии. Масатлан-то оказался в Мексике, а не в Австралии. И тут я
вспомнил о Рольсе. Ведь он живет в Масатлане. Может быть, сейчас там еще
находится и дядя его, профессор Мильройс... О, мне обязательно надо лично
все, все рассказать профессору!
  Много передумал я, смотря на смутные очертания Масатлана, рисовавшиеся
вдали.
  А что, если я там встречу и Вандока? Он хотел отправиться к Рольсу...
Вандок ведь тоже неплохой человек. Он взял всю вину на себя и устроил мой
отъезд из Рангуна так, что он не стоил мне ни пайсы. И в то же время он
обязан мне, так как я ведь помогал ему таскать джирр из парка.
  Выходило так, что в Масатлане должны находиться люди, которые могли помочь
мне. По правде говоря, я почему-то больше всего рассчитывал на Ваидока.
Этот бродяга придумал бы, как помочь мне, вернее, чем консервная фирма,
которая еще, чего доброго, начнет обвинять команду "Буксуса" в том, что
судно напоролось на мину из-за ротозейства людей.
  На борту шхуны "Ревилья" судьба в лице рыбака Квартаро и его трех сыновей
перебросила меня в Масатлан.


                                    II

  Мексиканское солнце злее рангунского. Оно самое жаркое из всех тропических
солнц. Оно так накалило скалистые отроги Сьерры-Мадре, что с гор тянуло на
Масатлан жаром, будто из вентиляторов машинного отделения на "Буксусе".
  Каменные белые домики в зарослях пальм, бананов и апельсиновых деревьев
красиво взбегали от бухты живописными ступеньками. Мне предстояла задача
разыскать доктора Рольса. По-испански я не знал ни слова. Можно было бы
заговорить по-латыни с кем-нибудь из католических патеров, важно
двигавшихся по набережной в черных сутанах и широкополых шляпах, но эго
вызвало бы излишнее любопытство прохожих. Я не рискнул обратиться л к
босоногим полицейским, мирно дремавшим на перекрестках в тени пальм.
  В киоске я выпил воды, взял сигару, вынул бисерный кошелек и дал
черноглазой мексиканке одну из золотых монет, которые выиграл у Тильбоя.
  Продавщица, улыбаясь, заговорила. По ее жестам я понял, что у нее нет
сдачи, и махнул рукой, сказав:
  - Я еще зайду к вам сеньорита. Тогда рассчитаемся...
  На окраине Масатлана мне очень понравился один двухэтажный дом. Он
эффектно выделялся на фоне цветущего сада. Я остановился перед узорчатой
железной калиткой и любовался пышными розами. Жалюзи на окнах были
приспущены. Вдруг одна из них на втором этаже приподнялась. Мужская рука
распахнула окно, и знакомый голос Вандока приветливо окликнул меня;
  - Кого я вижу! Это вы, дорогой Пингль?
  Разумеется, я радостно ответил:
  - Ну, конечно, я. А это вы, Вандок?
  - Я. Входите скорей, поверните ручку в калитке. Смелей, здесь собак нет...
  Вандок явно намекал на историю у окна профессора.
  Я смело вошел в сад. Из окна слышался голос Вандока:
  - Принимаю холодный душ, Пингль. В этом проклятом городишке адская жара.
Мой хозяин уехал по делам и вернется дня через два. Мы отлично проведем
время. Входите пока в дом, налево моя комната. Садитесь там,
располагайтесь, как у себя. Я сейчас буду готов и. спущусь вниз, а вы тоже
примете душ.
  Я так и сделал. Нашел комнату Вандока и удобно расположился в плетеной
качалке. В доме было так тихо и прохладно, что я невольно задремал.
  Кто-то осторожно открыл позади меня дверь в комнату.
  - Как я рад вас видеть... - начал было я, но, обернувшись, увидал не
Вандока.
  Полицейский поднес к моему носу дуло револьвера.
  - Да, ты давно не видал нас и не нюхал этого тюльпана.
  От неожиданности я откинулся на спинку качалки, и ноги мои поднялись
вверд. Полицейский выстрелил. Пуля попала во что-то стеклянное. Осколки
полетели во всe стороны. Люди в полуштатской форме схватили меня сзади за
руки и спереди за горло.
  - Кандалы на этого бандита! - скомандовал старший полицейский.
  Щелкнули наручники, и меня бросили на пол.
  Терять мне было нечего, кроме жизни, и я крикнул:
  - Что вы делаете, черт вас возьми? У вас здесь всех туристов встречают
таким образом?
  Удар в нижнюю челюсть прервал начало моих дипломатических переговоров.
Кончиком языка я успел ощутить, что один из моих зубов начал шататься.
Полицейские встряхнули меня и поставили посредине комнаты. Старший чин
важно уселся в качалку.
  - Как ты очутился здесь, Карнеро? - очень мирным голосом спросил старший,
и в то же мгновение выстрел над моим левым ухом заставил меня поднять
глаза к потолку.
  - Если я оглохну, то не буду в состоянии слышать ваши вопросы,
джентльмены, - резонно заметил я, готовясь к тому, что сейчас начнут
палить над моим правым ухом.
  - Отвечай, бандит, как ты очутился здесь? - опять прозвучал мирный вопрос.
И я не ошибся: выстрел треснул справа.
  Бешенство поднималось во мне, как ртуть в градуснике, выставленном на
солнцепек.
  - Стреляйте до ста раз, черт бы вас укусил! - выругался я любимой
поговоркой Тильбоя. - Мне нравится ваша манера знакомиться. Отведите меня
к консулу... Полицейские захохотали.
  - Вот притворщик!..
  Старший встал против меня и сказал:
  - Ну слушай! Я, начальник полиции Педро Мураньес Дель-Дронзо, обвиняю
тебя, бандита Карнеро, ты же и Диг Альварец, ты же и Ник Тяльбой, обвиняю
в бесчисленных злодействах, грабежах и убийствах, из которых последнее -
убийство доктора Томаса Рольса, в доме которого ты сейчас задержан.
Обыщите ero.
  Если бы меня попеременно опускали в кипяток и ледяную воду, это произвело
бы на меня меньшее впечатление, чем известие об убийстве Рольса...
  - Но я не знаю никакого Карнеро... Я Сэм Пингль,- забормотал я, путаясь в
словах от неожиданности. - Да, я знавал Тильбоя...
  - Замолчи, негодяй, или я прикажу бить тебя, - тихо сказал старший. - На
тебе одежда Карнеро. Вот его бисерный кошелек, известный всем сыщикам от
Эль-Пазо до Достерро. И ты еще смеешь отрицать, что ты есть ты?
  - Боже мой! Неужели Рольс, племянник профессора Мильройса, убит? -
прошептал я, окончательно каменея от ужаса.
  - Ты сам все увидишь, убийца, - услышал я. И меня повели.


                                    III

  Комната Рольса, где, по-видимому, призошло убийство, произвела на меня
потрясающее впечатление. Пол был облит кровью, ею же забрызганы стены.
Страшная борьба происходила между Рольсом и убийцей. Стулья, этажерки с
посудой, столик с книгами - все было перевернуто, опрокинуто, растоптано.
Графин с водой валялся на полу, пробка выскочила, и вода вытекла ровно
наполовину. В луже лежали бронзовые часы-будильник с разбитым стеклом. На
подоконнике я увидел окровавленный молоток и тоненькую узкую бритву.
  - Я расскажу тебе, как ты тут хозяйничал, - мрачно сказал мне
дель-Аронзо,- и тебе нужно только согласиться, что я прав. Доктор сидел и
читал перед столиком. Ты подкрался сзади и ударил его молотком, но не
рассчитал, что сеньор Рольс сильнее тебя. Он схватил тебя. Ты его ударил
еще раз, но он вырвался, побежал, а ты за ним, нанося удары. Вот эта
бритва закончила остальное...
  - Покажите мне бедного доктора Рольса, - отозвался я.
  - Дх, какой хитрый! - скрипнул зубами дель-Аронзо. - Но ведь это твоя
манера - топить жертву после убийства, прятать концы в воду. Пойдем.
Ведите негодяя!
  Мы спустились по задней узкой лестнице, где на ступеньках были видны капли
крови.
  - Вот здесь ты тащил труп сеньора, - произнес дель-Аронзо, толкая меня
вниз и не давая опомниться.- На пороге ты отдохнул от трудной работы и...
  Дель-Аронзо распахнул дверь в чудесный тропический сад. Деревья цвели и
благоухали. Страшно было подумать, что в этом земном раю могло совершиться
преступление.
  На дорожке, посыпанной морским песком и мелкими раковинами, ясные следы
показывали, как убийца тащил труп Рольса.
  - Ara! - воскликнул радостно дель-Аронзо, наклоняясь и поднимая с дорожки
белую перламутровую пуговицу. - Вот и еще лишнее доказательство, почему мы
на лестнице видим слабые следы крови, а здесь совсем не видим. Ты
обескровил труп в комнате, завернул его в докторский халат, может быть, в
два-три, и поволок здесь по дорожкам.
  Это было чудовищно и не имело ни малейшего отношения ко мне. Первое
впечатление кошмара смягчилось, и я начал обретать известное спокойствие.
Я спросил:
  - Сеньор начальник полиции, куда же направлялся убийца?
  - Не спеши, Карнеро, - добродушно отозвался дельАронзо.
  Тропинка вела в сторону от дорожки к крутому обрыву. Внизу тихо плескались
волны.
  - Здесь девяносто футов глубины, и молодые акулы любят это местечко, -
задумчиво сказал мне дель-Аронзо. - Склони голову перед местом вечного
упокоения твоей жертвы и отправляй