уже поздно раскаиваться!
  - Что же вам помешало стать на ноги? - спросил я. -Может быть, неуживчивый
характер?
  - Прежде всего нужда и безработица,- ответил он.- Вот сижу и дожидаюсь
полуночи. За тоннелем недалеко стоит порожняк. Сюда придут двое приятелей
и покажут, с какого конца будет удобнее забраться на угольный экспресс.
Через сутки он домчит нас до Уэсли...
  Родные места манили. И я решился. Бесплатные пассажиры ловко обманули
"быков" - сторожей, охранявших пустые товарные вагоны, и платформы из-под
угля. По мокрой грязи мы вчетвером подползли к вагонам. Потом я лежал на
вонючей платформе, скорчившись, как бездомный пес. В нос лезла пахучая и
едкая грязь. Жажда томила невероятно. Оборванные жалкие фигуры набились на
платформу, и все мы сжались в плотный клубок. Поезд дернулся неожиданно,
словно в припадке. Головой я стукнулся о какой-то железный болт. Еще
больше захотелось пить. Повернувшись лицом вверх, я раскрыл рот и ловил
редкие капли скупого дождя.
  - Да не вертись ты!-сердито пробормотал кто-то, лежащий на моем животе.
  А другой сосед беззлобно, но больно толкнул меня ногой в бок и захрапел.
  Поезд полз в пространство, во тьму, в неизвестность, осторожно набирая
скорость.
  День я провел в железнодорожной канаве, дожидаясь ночи и порожняка. Попав,
наконец, на платформу, я собирался доехать до Уэсли. Но пришлось покинуть
платформу раньше.
  Впереди оставался еще долгий путь. Я пробирался теперь пешком. Скоро я
войду в Эшуорф, увижу отца и Эдит.
  Но с каждым шагом мрачные мысли все больше терзали меня. Имею ли я право
возвращаться? Ведь в редких письмах к Эдит и отцу из Бирмы я так красочно
описывал мое будто бы блестящее положение, писал, что я чуть ли не
ассистент промышленной лаборатории, сочинял, приукрашивал и хвастал, для
того чтобы успокоить старика и бедную девочку. Конечно, они верили моим
письмам. Зачем я вселял в них подобные иллюзии и несбыточные надежды? Что
сейчас? По-прежнему я нищий и бездомный. Зачем я послушал Клипса? Надо
было удариться о песок арены или о стол судьи, сломать себе спину, и все
было бы кончено.
  Терзаемый сомнениями, замедлял я шаги. Наконец остановился, набрал
придорожных камней и наполнил ими старый вещевой мешок, потом забросил его
себе на плечо и двинулся дальше, еле передвигая ноги.
  Вот и глубокий канал Уэсли.


                                    II

  Помню, я долго стоял на берегу, охваченный жестокой тоской.
  Ах, лучше бы я остался в городе: там можно ночевать если не под кустами
сквера Виктории, то хоть в мусорных ямах Голдхилла.
  С прокопченного полосатого неба спускался отвратительный вечер поздней
осени, когда с севера собираются дуть холодные ветры и в воздухе
чувствуется приближение туманной измороси, при одном напоминании о которой
у каждого бездомного бродяги начинает ежиться кожа на спине, а сам он
старается поплотнее запахнуться в свою видавшую виды куртку.
  "Нет, я не дойду до отцовского дома. Пусть воды канала погребут меня
вместе с моими страданиями", - очень ясно подумал я.
  Но было нелегко сделать роковой шаг. При мысли о холодной одинокой вечной
ночи я застегнул куртку на все пуговицы. Впрочем, их оставалось всего две.
Потом подумалось о еде, и я не мог вспомнить, когда я ел горячее последний
раз.
  - Простите, юноша, - услыхал я вежливый голос рядом и обернулся.
  Около меня у решетки канала стоял нестарый, обросший бородой, небрежно
одетый человек в помятой шляпе и задумчиво плевал в мутные воды, в которых
дрожали отражения деревьев, росших на противоположном берегу,
и неяркие сигнальные огни. Глубокие глаза человека светились мрачным
юмором. Руками он придерживал положенный на гранитный парапет увесистый
кирпич и усмешливо поглядывал на меня.
  - Простите,-повторил человек.-Я хотел бы попросить вас о двух одолжениях.
  Он говорил вежливо, и я счел себя обязанным ответить учтиво.
  - К вашим услугам, сэр.
  - Хм... - откашлялся человек. - Не найдется ли у вас куска хорошей
веревки, способной выдержать тяжесть этого кирпича?
  В дорожном мешке, взятом мною с "Зеленого кота", в мешке, впитавшем в себя
аромат трюмов и ночлежек и потерявшем свой когда-то добротный вид, были
старые бечевки.
  - К сожалению, веревки нет, - ответил я. Мне хотелось помочь человеку, и я
добавил;-Но если вас устроят жалкие остатки от самодельных силков, то
пожалуйста. Они крепкие. Я отлично ловил ими голубей когда-то.
  И хотя по известным соображениям мне не хотелось в данный момент открывать
мешок, я все-таки сделал движение сбросить его с плеч. Но человек,
усмехнувшись краями губ, удержал мою руку.
  - Благодарю вас, направление моих мыслей изменилось. Хм... Я думаю, что
достаточно положить кирпич за пазуху и поплотней застегнуться. Вовсе не
обязательно привязывать кирпич себе на шею веревкой, не так ли?
  - Что вы задумали?-с беспокойством прошептал я.
  - Надеюсь, вы догадались? - скривил в усмешке губы человек. - Забраться на
парапет, а потом броситься в эту клоаку. Кирпич может гарантировать мне
более быстрое опускание на дно.
  - Вот оно что... - изумился я подобной откровенности.
  - Хм... А вы полагали, что перед вами гидролог и интересуется глубиной
этого сооружения с научной целью?
  Человек пробормотал это почти сердито, и я содрогнулся.
  - Не делайте этого!
  Но он посмотрел на меня с таким ужасающим презрением, что я отшатнулся. А
он яростно заскрипел зубами.
  - Хм... Вероятно, вы преподобный викарий из капеллы святого Духа. Вы учите
людей удерживаться от зла и творить благо? Или, может быть, вы проповедник
общества снабжения безработных патентованными зубочистками? Нет? Хм...
догадываюсь. Вы сын миллионера и сегодня в поисках приключений сменили
фрак и белые перчатки на эти лохмотья. Ах, дружище, если бы вы были в моей
шкуре, то не отговаривали бы меня, а сняли бы с себя последние подтяжки,
привязали ими к моей шее кирпич, пожелали мне непробудного сна и обещали
бы выполнить и вторую мою просьбу...
  В крайнем изумлении я не прерывал этой речи, исполненной едкого сарказма и
ненависти, так знакомых мне в последнее время. А незнакомец энергичным
движением решившегося на все человека засунул кирпич за пазуху и
неожиданно тихим, простым голосом повторил:
  - Да, вторую просьбу. Когда с глубины пятнадцати футов я начну пускать
пузыри, могут явиться полисмены. Их дьявол носит тут по шоссе на
мотоциклах. Будьте добры, скажите им, что ничего не случилось. А то они
начнут шарить баграми. Вытащить меня они поленятся, но могут изуродовать
мне глаза. С них это станется. А я хочу предстать на том свете в полном
параде и отнюдь не кривоглазым. Обещаете? Благодарю. Итак...
  - Погодите!-вскрикнул я.-Выслушайте!..
  Но человек уже вцепился обеими руками в парапет, приготовившись
перепрыгнуть через него в воду. Он уставился на меня.
  - Говорите, только скорее. Мне некогда.
  От волнения я задыхался. Мне ужасно не хотелось, чтобы этот малый начал
пускать пузыри с глубины пятнадцати футов.
  - О, сэр... - в тревоге забормотал я. - Уверяю вас, много раз я сам
находился в ужасных положениях. Горькие разочарования подстерегали меня,
как пули куропатку. Но я еще надеюсь...
  Человек засмеялся.
  - Вы комик. Вероятно, жизнь наделяла вас только легкими подзатыльниками.
Она еще не удосужилась дать вам "круче" под нижнюю челюсть так, что
пятнадцать зубов дробятся в мелкий порошок, а из глаз фейерверком летят
бенгальские огни. Ну? Вы еще не задавали такой работы дантистам? Хм... Что
скажете? Предлагаете подождать с последним прыжком?
  Далекое воспоминание об арене нахлынуло на меня, и я произнес с великим
упорством:
  - Да.
  Вероятно; говоря так, я пытался спастись от собственного отчаяния. Ведь я
сам выбрал этот уединенный уголок канала вдали от шоссе с той же целью,
что и мой странный собеседник. Мой мешок, наполненный здоровенными
булыжниками, потянул бы меня ко дну быстрее, нежели кирпич, и я мог
держать пари сто против одного, что на дистанции пятнадцать футов по
вертикали я финишировал бы первым.
  - А на что мы можем рассчитывать? - задумчиво произнес человек.
  Цепляясь за жалкие обрывки надежды, я пробормотал!
  - Доберемся до Уэслй и попытаемся устроиться в ночлежке Общества спасения
грешных душ.
  В ответ человек скрипнул зубами:
  - Хм... Не придумаете ли, юноша, чего-нибудь более подходящего? - И
прежний сарказм зазвучал в его голосе. - До двух часов ночи стоять на
дворе в очереди с подобными нам "грешными душами"? Потом с боем прорваться
в спасительную конуру, где старые леди заставят нас петь акафист Иисусу и
слушать проповедь преподобного джентльмена на тему "Воздавайте за зло
добром"? Нет, благодарю...
  - Зато мы получим по тарелке похлебки и место под крышей,-возразил я из
странного упрямства. Оно уводило мои мысли от неизбежного, казалось,
жребия нырять с мешком булыжников.
  Разглядывая меня с ног до головы, человек прищурился с горькой гримасой.
  - А может быть, мы отправимся вместо Уэсли к прекрасному замку Олдмаунт?
Мы подойдем к окнам спальни доброго владельца и крикнем: "Эй,
достопочтенный джентльмен! Пожалуйте на два слова!" Владелец замка выйдет
на балкон или откроет форточку и высунет голову в ночном колпаке. "Добрый
вечер, джентльмены, - скажет он. -Чему обязан я вашим визитом?" Тогда мы
отвесим низкий великосветский поклон и доложим: "Мы не кушали со
вчерашнего утра и не имеем угла, где бы выспаться". Конечно, владелец
замка может заметить: "При чем же тут я?" А мы попробуем настаивать;
"Все-таки не найдете ли вы для нас чего-нибудь подходящего? Мы слышали о
вашей исключительной доброте. На первый раз мы удовольствовались бы
остатками от вашего скромного ужина. Пригодилась бы и ваша старая парадная
мантия. Она послужила бы нам одеялом. А завтра утром мы продали бы ее
старьевщику и неделю жили бы блаженствуя..."
  - Добрый владелец Олдмаунта?-спросил я с изумлением. - Разве он вернулся?
  - О ком вы говорите?-махнул рукой человек.-Все они одинаковы... Смешно...
Да раньше чем мы разинули бы рот, сторожа замка надавали бы нам таких
тумаков...-И человек крикнул, как будто его ужалила кобра:-А я не хочу
этого! Прощайте!
  Он начал пролезать через парапет.
  - Погодите! - нервно задыхаясь, прошептал я. Мне было страшно оставаться
одному на свете, я тоже решился. Дрожащими руками я стал тоже затягивать
ремни мешка, готовясь в последнее путешествие. -Одну секунду,- чуть не
плакал я. - Мы вместе... Я с вами...
  Человек раскрыл рот от изумления и поставил занесенную было на парапет
ногу обратно на сырые выбоины набережной.
  - Об этом уговора не было, - мрачно улыбнулся он. - Знаете, это вышло бы
очень плохо и даже совсем нехорошо. Ну, я понимаю, пусть утоплюсь я один.
А вы так молоды и уже покидаете поле сражения? Нет, разрешите мне одному.
  Он опять перекинул ногу за парапет.
  - Не разрешаю, - захлебываясь слезами, в волнении бормотал я. - Не позволю
одному!..
  Человек сел на парапет спиной к воде и задумчиво почесал переносицу.
  - Хм... У вас такой властный вид сейчас, как будто вы раньше были
хранителем королевской печати. Что ж, если я не могу позволить вам
сопутствовать мне туда, он показал на черную воду, - следовательно, должея
оставаться с вами здесь.-Он вытащил из-за пазухи кирпич и положил его на
парапет. - Теперь ваш черед. Мне не нравится содержимое вашего мешка,
юноша, - добавил он дружелюбно.
  Я покраснел, бормоча что-то маловразумительное.
  Но человек ободрил меня:
  - Не стесняйтесь. Всякое бывает в жизни. - Он прищурил глаза и добродушно
усмехнулся. - Итак, юноша? Камни в воду, а мы остаемся?
  Он помог мне побросать булыжники в воду и, наконец, ухнул свой кирпич туда
же.
  - Вместе? - спросил я снова, забрасывая теперь уже пустой мешок за плечи.
  - Если вы этого желаете.
  Очевидно, я неимоверно устал от одиночества, потому что эта странная
встреча отвлекла меня от ужасных дум и вселила какую-то смутную надежду.
  - Чего иного может желать неудачник?
  Тогда человек дружески протянул руку;
  - Познакомимся... Добби. Так зовут меня.
  - А меня зовите просто Сэм.
  - Очень рад. Я сам почетный неудачник. Но сегодня меня побаловала судьба.
  - Вернула вам жизнь? - наивно спросил я.
  - О нет, простите, Сэм, за историю с кирпичом. Я не собирался кончать с
собой, но у вас был такой отчаянный и беспомощный вид, и вы так решительно
склонялись над этой отвратительной клоакой, что я... Вы понимаете?
  Слишком многое я понял, когда взглянул в смелое лицо случайного знакомого,
и ответил ему крепким рукопожатием.
  - Благодарю вас, сэр.
  - Пожалуйста, - кивнул Добби. - А знаете, Сэм, - Добби пошарил в кармане
пальто, - у меня, оказывается, завалялось несколько монет...
  Тут я отчетливо услыхал легкий металлический звон, от которого совершенно
отвык за последние недели. Добби ловко подкинул на ладони монету.
  - Хватит заморить червячка? А на сытый желудок легче станет заботиться о
ночлеге, не правда ли? Хм... Я знаю один уютный уголок. Может быть,
завернем туда?
  Я был голоден и не рассуждал.
  - Еще раз благодарю вас, сэр, - поклонился я.
  Но Добби призадумался и приложил палец ко лбу:
  - Хм... А стоит ли нам искать пригородный трактир? Я живу здесь недалеко.
Знаете что? Пойдемте ко мне. Нам надо будет подняться на Эшуорфский
перевал и пройти около мили ущельем налево...
  - Тоннелем святого Фомы? - спросил я.
  - Ну да... Очень хорошо, что вы знакомы с местностью. Идем?
  - Идем, - согласился я.
  Если судьбе угодно еще испытывать меня, пусть будет так. Я не
сопротивлялся, готовый следовать за Добби куда угодно.


                                    III

  Я плохо знал эту часть перевала и осторожно шагал за Добби, когда он
свернул в узкий овраг, ночью напоминавший бесконечный подземный коридор и
известный под названием "тоннель святого Фомы". Добби шел легким быстрым
шагом. Когда перед нами открылась площадка, то уже было так темно, что я
различал только железную высокую решетку ограды. Маленькая калитка,
которую поворотом ключа отпер Добби, была последним этапом нашего
восхождения. Среди нескольких высоких деревьев, поосеннему шумевших своими
ветвями, светилось одинокое окно дома. Этот мягкий свет напомнил мне
родной очаг в Эшуорфе, и так захотелось провести хотя бы несколько минут
под кровлей, что я не мог подавить волнения и сердце мое учащенно
забилось...
  - Вот мы и дома, Сэм.
  Добби осторожно распахнул дверь, к которой мы поднялись по двум ступенькам
крыльца, и перешагнул через порог.
  - Входите, Сэм. Я дам свет...
  При свете электрической лампы я увидел небольшой вестибюль, вешалку для
платья, столик. Несколько дверей вели во внутренние комнаты. Широкая
лестница поднималась на второй этаж.
  - Снимайте, Сэм, свою куртку и бросайте вместе с мешком в угол, -
предложил Добби. - Если только в мешке не осталось чего-нибудь ценного, -
добавил он полушутливо.
  Но мешок был пуст. Даже диплом и тот остался затерянным в "Деле Карнеро".
Стесняясь, я замялся. Под курткой у меня ничего не было, кроме рваного
полосатого тельника, напоминавшего мне борт "Зеленого кота", и я медлил
расстегивать две единственные пуговицы.
  - О чем раздумываете, Сэм?-спросил Добби.- Горячая ванна сейчас пришлась
бы кстати? Так, что ли?
  Я не ожидал подобного блаженства. Добби окончательно покорил меня. Войдя
за ним в ванную, я без всякого сожаления сбросил там свои лохмотья.
  - Располагайтесь, Сэм, и мойтесь основательно. Сейчас я принесу вам чистое
белье и костюм. Мы с вами одинакового роста, и, надеюсь, все будет
впору...-Он говорил шепотом. Заметив вопросительное выражение моего лица,
добавил:-Мой слуга нездоров. Не хотелось бы его беспокоить,
  - О, конечно, - согласился я тоже шепотом.
  Нежась в Горячей мыльной пене, которая смывала с меня геологические
наслоения, накопленные за дни бездомного шатания, я не думал о том, что за
чудак Добби и за каким чертом понадобилось ему тащить к себе бродягу,
подобранного на набережной.
  Дверь в ванную приоткрылась, и сухощавая рука Добби бросила на скамью
полотенце, простыню, белье и костюм с ботинками. Цветные носки и полосатый
галстук дополнили этот гардероб.
  Я поблагодарил хозяина и теперь, словно беспечный ребенок, плескался в
теплой воде, не предаваясь особенным размышлениям. Ведь нежиться в ванне
было несравненно приятнее, чем пускать пузыри на дне глубокого канала.
Дважды я наполнял ванну и, наконец, с удовольствием заметил, что тело мое
приняло естественный розовый оттенок. И еще я отметил, что кожа моя была
совершенно чиста, а ведь мне приходилось соприкасаться с очень
нечистоплотными людьми.
  Приняв прохладный душ и одевшись, я огорчился, что на туалете не было ни
зеркала, ни бритвенных принадлежностей. Поэтому я не мог ручаться, что
безукоризненно повязал галстук. Волосы на голове я пригладил кое-как.
Последний раз я принимал душ в ночлежке дамского Общества попечения о
бедных три месяца назад. С того времени я дал полную свободу волосам на
моей голове, усам и бороде расти, как им вздумается.
  Теперь я позволил себе улыбнуться: "Неужели судьба изменила свое отношение
ко мне?"
  - Прошу вас, Сэм, - услыхал я тихий голос Добби.
  В таком же сером костюме, как и мой, Добби стоял в дверях.- Вы производите
благоприятное впечатление. Идемте.
  От него шел приятный аромат лаванды, а глаза блестели совсем не мрачно.
  И когда он ввел меня в столовую, где на круглом столе в аппетитном
беспорядке расположились вазы с фруктами, тарелки с хлебом, маслом,
паштетами и тут же примостился булькающий кофейник на спиртовке, мне
показалось, что я брежу. Может быть, в действительности-то я уже нырнул с
булыжниками на дно канала, пускаю пузыри с глубины пятнадцати футов и все
это чудится мне перед смертью? Или я валяюсь в ночлежке при капелле
святого Духа и мне все это снится?
  Незаметно я изо всей силы до боли ущипнул себя за ухо.
  - Садитесь, - предложил Добби. - Насыщайтесь. Эта пища - реальность. Вина
нет - сам не пью и другим не советую.
  Я не заставил себя упрашивать. О боже мой и святой Фома! Простите меня,
грешного! За ушами у меня трещало так, как будто все эшуорфские мельницы,
водяные и ветряные, решили перемолоть годовой урожай ячменя сразу в один
вечер. Когда же я вонзил зубы в бесподобную упругость сваренного вкрутую
горячего яйца, мне захотелось плакать от умиления. Никогда не подозревал
я, что человеческий желудок может зараз вместить такое количество пищи.
Как самум, мой аппетит смел угощение. На тарелках, правда, кое-что
осталось, но я откинулся на спинку стула в легком изнеможении, чувствуя
блаженную тяжесть в желудке и сознавая, что надо быть благоразумным и
соблюдать умеренность после столь долгого поста.
  - Очень благодарен вам, сэр, - произнес я, допив кофе и сложив салфетку.
  Добби любезно предложил мне сигарету. По его безмолвному взгляду я понял,
что, не дожидаясь приглашения, должен рассказать ему о себе. Очевидно,
чудаковатого хозяина чем-то заинтересовала моя особа и он хочет знать,
кого привел к себе в дом. Я не имел права отказать ему и обязан был
платить за оказанное мне гостеприимство.
  Неожиданная мысль, как джирра из-под куста, вползла мне в голову: "А вдруг
этот чудак расспросит, выслушает все мои злоключения и скажет: "Ну,
голубчик, теперь мы с тобой квиты. Ты покушал за рассказы, забирай сново
свои лохмотья и убирайся"? Зачем рассказывать каждому, кто бросит тебе
кусок, свою жизнь? Разве он может понять, что вина моя лишь в том, что
никому не нужно мое образование? А, пусть выгоняет!.."
Но за джиррами ползли другие, ядовитые, как лахезис, мысли: "Как?
Очутиться сейчас снова одному? Под дождем? В овраге?"
Я содрогнулся, как собачонка, которую собираются ударить неизвестно за что.
  И я рассказал Добби не всю правду, а только про детство, про родной
городок, не называя Эшуорфа, и про то, что мне пришлось пуститься в
странствия в поисках счастья, так как отец был беден.
  Часы пробили полночь. Добби докурил трубку и положил ее в пепельниц