ане три шиллинга и справку от приходского священника о
непоколебимости в вере. Последнее оказалось главным.
  Я не особенно был склонен выслушивать историю о непоколебимом предке и
быстро вынул из кармана бумажник и дижанский диплом.
  - Вот, мистер Хелли. Немного денег и справка...
  Хелли вежливо отодвинул от себя бумажник и взял диплом. Прочитав несколько
строк, он расплылся в любезной улыбке.
  - Дижан? О, узнаю знаменитого золотогривого льва! Вы окончили младшее
отделение? Замечательно! Два моих кузена тоже когда-то учились там.
Прекрасное образование. История... Юриспруденция... Прекрасно!.. Ха, даже
ботаника и химия... Ну, это не так важно. Итак, что бы вы желали?
  - Устроиться.
  Я сказал, что хотел бы продолжать образование, но надо зарабатывать
деньги. Сказал, что хотел бы приложить свои знания к полезному делу. Об
арене в тот момент я вспоминал с отвращением.
  - Устроиться?-переспросил Хелли.-Ах, как просто! Это мне нравится. Но вы
задаете мне невыполнимую задачу. Свободных мест нет. То есть они
существуют, их много, но... но они для вас неподходящи...
  - Не совсем понимаю, мистер Хелли.
  - Вижу, что совсем не понимаете. Здесь очень сложные взаимоотношения.
Место, которое может занимать туземец или полутуземец, не должен занимать
европеец, а тем более наш соотечественник. Вы откуда родом?
  - Из Эшуорфа.
  - Боже, из Эшуорфа!.. Тем более. В глазах окружающих каждый из нас должен
являть собою истинного джентльмена, быть респектабельным, всегда чисто
выбритым, безукоризненно одетым, с местным населением держаться сухо,
твердо, без фамильярностей. Надеюсь, вы усвоили это еще в колледже? Тогда
вы можете рассчитывать на успех.
  Мне показалось, что Хелли заговаривает мне зубы, и я произнес именно сухо
и твердо:
  - Мистер Хелли, я хотел бы перейти ближе к делу... Хелли кивнул головой.
  - Наша контора располагает неограниченными возможностями. - Взяв со стола
длинную книгу с надписью "Реестр", он начал ее перелистывать. - Садовник,
портье... Видите? Портье... Не могу же я вас поставить портье...
  Ха, майор Севедж ищет повара... Ясно, что я к нему пошлю китайца-они
отличные повара... Ах, вот... но...-Он медленно положил книгу на стол и
любезно произнес: Двадцать пять...
  С изумлением я посмотрел на Хелли.
  - Что?
  Очаровательная улыбка озарила его пухлое лицо.
  - Двадцать пять процентов вашего будущего жалования будет поступать в
пользу нашей конторы еженедельно в течение года. За комиссию, переговоры,
рекомендацию...
  Я вспомнил дельный совет торговаться и произнес, смягчая сухость тона
легкой улыбкой:
  - Десять в течение трех месяцев.
  Хелли возразил, и мы начали торговаться. Я не уступал, надеясь, что мы не
сойдемся и сейчас же расстанемся. Ведь эта контора не единственная здесь.
Но Хелли приводил десятки доводов, угостил меня водой со льдом, делал
арифметические выкладки и все в таком любезном тоне, что я махнул рукой:
  - Десять и четыре.
  Хелли рассмеялся.
  - Вы, мистер Пингль, прирожденный коммерсант. Очень приятно иметь деловые
переговоры с таким джентльменом. Разрешите поздравить... Вы уже поступили
на службу...
  - Но я никогда не служил поваром! - воскликнул я.
  - Боже, за кого вы меня принимаете? - всплеснул пухлыми руками Хелли. - Вы
поступили не к майору Севеджу. Между нами говоря, он старый брюзга и у
него не уживаются даже китайцы. Нет, вы сейчас направляетесь к мистеру
Поллоку, владельцу табачной фабрики. Он нуждается в дельном молодом
человеке, которого он мог бы посылать совершенно доверительно на свей
плантации. Вы будете очарованы должностью.
  Ласкающим движением Хелли нажал кнопку. Где-то звякнул сигнал, и молодой
индус в белой куртке вырос у двери.
  - Али, проводи сагиба Пингля к сагибу Брайту, - приказал слуге Хелли,
слегка сдвинув брови. Потом любезно обратился ко мне:-Старший клерк сейчас
оформит нашу сделку, я распоряжусь по телефону. До свидания, мистер
Пингль. Надеюсь, что в самом непродолжительном времени вы снова навестите
меня и сообщите, как вам понравилось у мистера Поллока...
  О, я был неопытен тогда и совсем не искушен в людях.
  Мистера Хелли я подозревал только в излишне предупредительном отношении ко
мне. Сделка была оформлена мистером Брайтом, сухим корректным клерком,
причем мне пришлось уплатить аванс за неделю вперед. С рекомендательным
письмом от конторы "Хелли и сын" я направился к табачной фабрике Поллока.
  Улицы, по которым я пробирался, были грязны и отвратительны-узкие щели
между рядами двухэтажных домов. Я перепрыгивал через лужи помоев.
Тротуаров тут не было и в помине. С балконов свешивалось какое-то тряпье.
Голые бронзовые ребятишки возились в пыли, играя в несложную игру,
состоявшую в перекидывании черепков. Дети всегда и везде одинаковы.
Женщины с разноцветными повязками на черных прямых волосах что-то кричали
ребятишкам гортанными голосами. Полуголые мужчины молча сидели у стен на
корточках и не замечали меня.
  Несколько кирпичных зданий, окруженных забором, представляли собой
фабрику. Я прошел мимо открытых сараев, где индусские мальчики и девочки
перебирали вязанки табака. Мне указали на дом в глубине двора. Там перед
террасой двое слуг держали под уздцы великолепного стройного жеребца
светло-каштановой масти. Я подошел к террасе, когда на ней появился
высокий худощавый человек, затянутый в щегольской костюм для верховой езды.
  Он застегивал кнопки на лайковой перчатке, держа под мышкой стек с
серебряной ручкой.
  Это был сам Поллок. Прочитав письмо, он сначала небрежно взглянул на меня,
потом тонкая усмешка пробежала по его безукоризненно выбритому лицу.
  - Вы будете служить вторым клерком, Пингль, на плантациях Вахраджа.
Отправляйтесь в контору.
  Слуги подвели жеребца. Сделав изящное движение стеком, Поллок ловко
вскочил в седло и рысью поехал по двору к воротам.
  Признаться, я с завистью смотрел вслед удалявшемуся всаднику.
  В конторе фабрики десяток клерков усердно трудились над бухгалтерскими
книгами. От директора конторы, маленького лысого старика мистера Кесса, я
узнал все, что меня интересовало.
  - Сегодня вечером отсюда едет Джим Харл, -сказал Кесс, щуря на меня
подслеповатые глаза. - Он давно служит в Вахрадже. Поезжайте вместе. Он
где-то здесь, поищите его сами.
  Не успел я выйти от Кесса, как раздался пронзительный звук колокольчика, и
вся контора пришла в радостное оживление. Задвигались стулья, захлопали
ящики столов, раздался громкий говор клерков. Рядом из зала вышли
машинистки. Слышались их веселые отрывочные восклицания.
  Рыжеватый малый запер ящик под пюпитром, надел соломенную шляпу и в этот
момент обернулся в мою сторону.
  - Алло,-сделал он приветственный жест рукой.- Вы как будто новенький?
Давайте знакомиться. Харл...
  - Джим Харл?-спросил я, пожимая руку.-Я вас ищу. Я назначен клерком на
плантацию...
  В двух словах мы выяснили все.
  - А теперь давайте скорее уносить отсюда ноги, чтобы не попасться на глаза
Кессу, - заторопил меня Джим. - Я еще не закончил хвостика одной бумаги, и
старик может меня задержать. А я голоден, как тигр перед заходом солнца. У
вас тоже очень алчный взгляд.
  Я знаю, где хорошо кормят. Есть один очень приличный и дешевый пансион.
После мы вернемся, выслушаем напутственную проповедь Кесса и отправимся на
вокзал.
  По дороге в пансион и за обедом Джим засыпал меня вопросами:
  - Как вы попали к Поллоку? Через Хелли? Это ужасный жулик. Его агенты,
вербуя клиентов, разыгрывают из себя незаинтересованных и даже
предупреждают, что надо торговаться о процентах. Сколько он сорвал с вас?
  - Десять на четыре месяца.
  - С него вполне хватило бы и шести. В год это составляет два на сто,
нормальная рента. Вы еще неопытны, Пингль, - серьезно сказал Джим. -
Доверьтесь мне... Вам надо освоиться с местными нравами и обычаями. Иначе
вы пропадете.
  А я думал о Хелли и его хитроумной системе улавливания клиентов.


                                    II

  И вот я живу в Вахрадже, затерявшемся в джунглях Среднего Пенджаба.
Несколько бедных деревень скопилось на берегу реки, а вокруг расстилаются
крохотные крестьянские поля и обширные плантации мистера Поллока.
  С террасы бунгало, в котором живем мы с Джимом, видны хижины ближайшей
деревни Ранбир. Здесь чрезвычайно сложны земельные отношения. Земля
принадлежит радже Данби-Ганджу, живущему среди богатого фруктового сада в
двухэтажном доме, причудливо украшенном резьбой по дереву и камню. Раджа
имеет дворню и управляющего по имени Сэтх-Нагр, который ездит на маленькой
лошадке по деревням и собирает налоги. Поллок арендует плантации через
доверенного Уолсона, командующего целым штатом надсмотрщиков над рабочими
плантаций и складов.
  - За каким дьяволом принесло вас, Пингль, в эти проклятые места? - спросил
однажды вечером Джим Харл, валяясь в гамаке и куря папиросу за папиросой,
чтобы отогнать комаров, налетевших с реки.-Какое крушение претерпели вы в
жизни?
  Я рассказал ему о родном городе, не углубляясь в детали моей биографии.
  - Так, - пробормотал Джим. - Ну, уж клерком-то в табачной конторе вы могли
бы устроиться и в метрополии. Другое дело я, мне туда нельзя и носа
показывать. Небольшое недоразумение с полицией, и мне пришлось
отчаливать...
  - Я все-таки надеюсь на лучшее, - сказал я, прислушиваясь к монотонному
пению, доносившемуся из деревни.
  - Вам пока не остается ничего иного, Пингль, - отозвался Джим. - Но почва
для надежд быстро истощается. Круг замыкается, и часто хочется подыскать
хороший гвоздь в стене, чтобы повеситься на собственных подтяжках.
  - Джим, вы пессимист, - поморщился я.
  - Судите сами. В Краунтоне я оставил мать и сестренку, думая помогать им.
Но вот уже четыре года, как я не могу выкроить пенни из того, что
зарабатываю. Жизнь дорога, но я не вхожу в сделку с подрядчиком. Если я
потеряю остатки честности, душа моя сделается, окончательно нищей. Меня
пока еще бодрит табак, который здесь ничего не стоит, вы понимаете...
  Очень зло Джим рассказывал о Поллоке.
  - Он красовался на своем Толли, когда вы с ним познакомились? Это его
обычный моцион. Жизнь Поллока так приятна, что ему не хочется расставаться
с ней раньше времени. Он боится излишнего похудания так же, как и
ожирения. Седину считает ужасным предвестником старости, к табачному дыму
относится с отвращением, а сам на сигаретах нажил состояние. Каждое утро
меряет себе температуру. Доктор обедает у него по субботам и прописывает
диету на неделю вперед.
  Потом Джим критически коснулся привычек управляющего плантациями мистера
Уолсона.
  - Если хотите сделаться разбойником в смокинге, то слепо выполняйте все,
что он прикажет. И если вас тут же не схватит холера или не изуродует, как
меня. Желтый Джек", то вы сможете наловить здесь золотой рыбки и
отправиться под старость жарить и кушать ее в Эшуорф...
  Джим рассказал мне много любопытного об этом куске земного шара, где живет
четыреста миллионов людей, принадлежащих к восьмистам национальностям и
говорящих на сотнях различных языков.
  - Учитесь говорить на урду, Пингль, - настаивал Джим. - Это настоящий
"французский язык" Индостана, в него входит много персидских и арабских
слов. Название языка произошло от "Урду-э-муэлле" - так называется
старинный базар близ королевского дворца в Дели.
  В праздничные ярмарки туда собираются продавцы и покупатели со всех концов
Индии. Там и выработался, я думаю, этот язык. Как дипломаты всех стран
понимают по-французски, так и здесь каждый житель Индии поймет вас на
урду. Хотите, я буду помогать вам?
  Я мог только поблагодарить Джима и, к моему удовольствию, вскоре стал
делать успехи, давая приказания слугам:
  - Чаа-бана-о! (Приготовь чаю!) Пани пиланала-о! (Принеси воды!)
Все служащие на плантациях хорошо знали по три-пять местных языков, не
считая урду. Надсмотрщики из местных служили мистеру Уолсону агентурой по
различным спекуляциям с товарами, приобретаемыми через деревенских-
ростовщиков. Всему этому не обучали в Дижане, и для меня было новостью,
что в деревнях существуют "камиа" - крестьяне, задолжавшие ростовщику и
навек закабаленные им с женами и детьми- то есть настоящие рабы в полном
смысле этого слова.


                                    III

  Мистер Уолсон, управляющий, толстенький, на коротких ножках, изнывал от
жары и спасался от нее сода-виски, сидя под манговым деревом, где было
немного прохладней.
  - Меня радует, Пингль, что вы проявляете интерес к языкам, - говорил
мистер Уолсон, глядя на меня поверх очков. - Знание языков расширяет
кругозор человека. Вам станет легче работать. Признаться, я не люблю
людей, которые едят, как львы, а работают, как козлы.
  - Мистер Харл учит меня урду, - сказал я.
  - Прекрасно. За достаточное знание каждого из местных языков я буду
прибавлять вам десять процентов к вашему жалованию, после того как
проэкзаменую вас лично. На этот счет у меня есть общее распоряжение
мистера Поллока. Практикуйтесь в языках на плантациях... Ах, да!.. Ведь вы
у нас ученый, окончили колледж, знаете ботанику... - Уолсон улыбался, но
без всякого ехидства. Знаете, Пингль, и для вас и для дела будет полезно,
если вы отправитесь на сорок первый учасчок, где раньше крестьяне сеяли
баджру*(* Баджра - род ячменя.), и посмотрите, что там происходит с нашим
табаком. Между прочим, я позвал вас к себе и за этим. Мне бы хотелось
сделать вас впоследствии заведующим одной из плантаций. Отправляйтесь
завтра с восходом солнца. Я знаю, в чем там дело. Но вы посмотрите сами...
  Бесконечные ряды табака тянулись по участку. Это был один из дорогих
египетских сортов. Обнаженные, дочерна загоревшие на солнце рабочие,
ухаживая за табаком, окучивали грядки и выпалывали сорняки.
  Надсмотрщик, проверявший прополку, дотронулся до своего лба и груди в знак
приветствия и показал мне на один ряд табака:
  - Посмотри, растения хворают, сагиб.
  Действительно, растения сорок первого участка представляли собою печальное
зрелище. На участке номер сорок два, рядом, табак цвел, и приятный аромат
распространялся оттуда по накаленному воздуху. А здесь растения были
словно угнетены. Они еле достигали половины нормального роста, хотя
табличка на грядке свидетельствовала, что посадка на участках тридцать
восемь - сорок шесть была произведена одновременно. Лишь на редких
экземплярах были заметны слабо распускающиеся цветы.
  - Посмотри, сагиб, - сказал надсмотрщик и, сорвав несколько листьев, подал
мне.
  Я начал их рассматривать. Надсмотрщик показал мне, на что надо обратить
внимание. Средняя жилка листа, повидимому, задерживалась в своем развитии.
Вследствие такого замедленного роста весь лист принял морщинистый,
уродливый вид. На других листьях отчетливо выступали одиночные, двойные и
тройные темноокрашенные кольца и причудливые узоры, - по-видимому, эта
своеобразная расцветка свидетельствовала о болезни растения, как сыпь на
коже ребенка свидетельствует, что он болен корью или скарлатиной.
  Да, растения серьезно болели.. Надсмотрщик обратил мое внимание на стебли.
Они отличались ненормальным одеревенением. Острым ножом надсмотрщик
раэрезал вдоль один верхушечный стебель., и я увидал темные, иочти черные,
как бы мертвые, волосы больной ткани растения.
  Медленно проходили мы вдоль грядок, и всюду я видел эту печальную картину
болезна и отмирания. Целые листья на некоторых экземплярах пожелтели,
сморщились, бессильно склоняясь к земле. Они были мартам, как будто
какой-то внутренний огонь обжег их. Некоторые растения целиком погибли.
  - Не растет табак. Плохой табак. Хозяину убыток, - сказал надсмотрщик, с
сожалением покачивая головой.
  Я набрал в корэину целую коллекцито больных растений и листьев, отметил в
блокноте номера грядок, где свыше трех с половиной тысяч кустов были
поражены неизвестной мне болезяью, и отправился с докладом к мистеру
Уолсону.
  По дороге я раздумывал о виденном.
  Из уроков ботаники я помнил несколько интересных вещей. Если бы, например,
все семена от одного экземпляра обыкновенной белены развчкдиь^ и стадй
раетд еве" бодня" т стевия-емасе виешним" условиями, то через пять лет вся
суша нашей планеты была бы покрыта кустами этого растения. Каждый может
проверить это, сделав вычисления на клочке бумаги. Расчет очень прост.
Один экземпляр белены дает примерно десять тысяч семян в год. Через пять
лет, при условии, что все они будут давать такое же потомство, получится
десять тысяч биллионов кустов белены. Поверхность суши нашей планеты
равняется ста тридцати шести биллиойнам квадратных метров, а на одном
квадратном метре может уместиться не более семидесяти двух кустов этого
растения.
  Припомнилось мне, что по латуку можно определять страны света. Латук -
растение-компас. Он имеет такой вид, словно его нарочно приготовили для
гербария, сложив между двумя листами бумаги для засушивания. Плоскость
листьев растущего латука всегда расположена по меридиану с севера на юг.
  Но о болезнях растений на уроках ботаники нам не говорили. Понятно, что я
с большим интересом ждал, что скажет мистер Уолсон, выслушав мой доклад.
  - А у вас в колледже этого не изучали? И вы не знаете, что это такое? Так
вот, Пингль: сорок первый участок поражен мозаикой. Рабочие не смеют
срезать листья здоровых растений теми же ножницами, которыми они режут
больной табак. А они делают по-своему, лишь только зазевается надсмотрщик.
  - Но при чем тут ножницы?.. - спросил было я.
  Уолсон прервал меня:.
  - Сок больных мозаикой растений заразен. Ножницы переносят с больных
растений на здоровые вирус табачной мозаики. Что такое вирус, кажется,
никто толком не знает. Это ученое название. По-латыни вирус значит
ядвообще всякое заразное качало. Открыл вирус табачной мозаики мистер
Ивановский, в далекой России - вот что мне известно. Имя его хорошо знают
в лабораториях Индии, где изучается эта проклятая штука, приносящая
громадные убытки табачным плантациям. Посудите сами. От этой мозаики
снижаются и урожай и качество табака.
  Приходится больные листья относить в брак, негодный для производства.
  - Ах, вот как! - отозвался я, пораженный словами Уолсона.
  - Да. Если вы, Пингль, не очень хотите скучать в конторе за счетами, то
присматривайтесь к тому, что делается на плантации. Ваш приятель Харл
предпочитает высиживать свои часы за пюпитром. Пусть так. А мне
понравилось ваше поведение сегодня на плантации. Мне уже сообщили об этом.
Поэтому сейчас же берите три десятка людей, отправляйтесь на участок.
Пусть люди под вашям наблюдением вырвут все зараженные растения и при вас
сожгут их. Заразу надо уничтожить с корнем. Сделайте серьезное замечание
надсмотрщикам. Взыскание на виновных я наложу сам. Кроме того, я напишу
мистеру Поллоку. Он сообщит об этом в вирусную лабораторию в Калькутте.


                                    IV

  В полдень все живое на плантациях спасалось от немилосердного индийского
солнца. Деревья не давали тени, так как лучи падали перпендикулярно к
поверхности земли. Я лежал под крышей чаупаля - легкой открытой беседки,
выстроенной на опушке пальмовой рощи, и дожидался, когда солнце
основательно перешагнет зенит.
  Рабочие закончили перепашку злополучного участка и теперь возвращались к
чаупалю на отдых. Я успел познакомиться со многими из них, и они охотно
рассказывали мне свои новости. На днях в окрестные деревни должны прибыть
два уважаемых брамина из Бенареса. Крестьяне собираются строить па берегу
реки храм господину Ханну-Манн - богу с обезьяньей головой. В Ранбир
приехал муккудам - агент по вербовке рабочих на фабрику, но ранбирские
крестьяне довольны заработком на плантациях и не хотят бросать работу у
мистера Уолсона.
  Мне нравились эти люди. И я не совсем понимал Джима Харла с его
пессимистическим отношением к здешней жизни. Я смотрел на дорогу,
тянувшуюся вблизи за изгородью. Вот по направлению к Ранбиру верхом на
маленькой лошадке проехал Сэтх-Нагр, в черном длинном сюртуке и широких
шальварах, перетянутых шелковым оранжевым поя