верительно
объяснил и пересказал. Да, он сделал зарубки, чтобы  было  известно  место
лежки, а также пометил те деревья, на которых были оставлены следы  рогов.
Кроме  того,  он  расставил  заграждения  и  сетки,  дабы  удержать  оленя
впоследствии на верном маршруте, а также - с той же целью -  повсюду  были
расставлены пугала и предметы, которые не  позволят  зверю  ускользнуть  и
скрыться в неизвестном охотникам убежище.  Кроме  того,  подготовлены  все
места встречи оленя, и там уже ждут своего  часа  стрелки,  в  обязанность
коим вменено направить ход оленя в сторону, которую потребует охота.
   Принц Феб вновь обратился к следопытам:
   - Обнаружили ли вы экскременты?
   Экскременты были немедленно продемонстрированы ему,  он  склонился  над
ними, а когда распрямился, на лице его появилась улыбка.
   - Сие обещает самца крупного и находящегося в  преотличнейшем  здравии,
не так ли, следопыт?
   - О, несомненно, мессир!
   - Так ударьте же в гонг и разводите всех по местам!
   Резкий звук гонга еще медленно затухал в  воздухе,  а  все  вокруг  уже
пришло в движение, своры собак были разделены на три  группы  -  авангард,
арьергард и основную группу, - прозвучал горн, и охота началась.


   Одетый в этот  день  подобно  прочим  охотникам  в  просторную  зеленую
накидку и шапку, подвязанную под подбородком, дабы  ветер  не  снес  ее  в
сторону, Вергилий отложил на время попытки понять, что  именно  таилось  в
странноватых  речах  вице-короля,  и  со  всем  вниманием   погрузился   в
незнакомое для него действо. Все происходящее было для него,  не  имевшего
ни малейшего опыта, ни вкуса к подобным вещам,  в  новинку  и  уже  оттого
только было любопытно. Не говоря уже о том, что вся эта кутерьма, суета  и
суматоха дали ему  возможность  на  время  забыть  собственную  скорбь  от
потери.
   - Эй, следопыты! - вскричал  принц  Феб,  привстав  в  стременах  своей
лошади кремово-белого цвета. - Спускайте псов!
   - _Ату его! Ату!_ - заорали следопыты и  псари,  к  которым  немедленно
присоединились и загонщики.  Собаки  рванулись  вперед,  гончие  при  этом
летели,  вытянувшись  стрелами,  алануты  же  поспешали,  вроде  бы  и  не
торопясь, но ничуть не отставая от гончих, а те  внезапно  остановились  и
принялись повизгивать и тявкать. Загонщики немедленно принялись улюлюкать.
   Главный егерь вскричал "След!" и, подъехав к собакам, спешился и припал
к земле. Почти тут же вскочил на ноги, на лице его появилось недовольство.
Он отряхнулся и показал два пальца. Ответом был общий вздох: "Ах ты... Вот
досада..." - олень был молод для охоты. Компания понеслась дальше. Наконец
зоркие глаза волкодавов сумели отыскать то, чего не смогли сделать  чуткие
носы гончих, - новый след, и  снова  главный  егерь  кинулся  на  землю  и
измерил его. Вскочив на ноги, он с  торжествующим  криком  вытянул  четыре
пальца.
   - _Четыре! Четыре!_
   То есть шириной след был в четыре пальца, иначе говоря, на палец  шире,
чем требуется для начала охоты.
   - Поднять и загнать! - закричал капитан охоты. Собаки ринулись  вперед,
всадники и пешие - следом за ними, и вот громадный олень-самец с  головой,
увенчанной  роскошнейшими  рогами,  вскочил,  вышел  из  своего  логова  и
повернул в сторону от охотников.
   - _Уходит! Уходит! Ахой! Ахой!_
   Двойной сигнал горна оповестил всех о том, что  зверь  покинул  логово,
тройной сигнал (его подали друг за  дружкой  дож,  принц  и  сержант)  дал
знать, что  первую  группу  борзых  пора  спустить  с  поводка,  и  сигнал
четвертый, поданный уже только сержантом  охоты,  известил,  что  началась
настоящая охота. Олень без  особых  усилий  скользил  впереди  гончих,  за
которыми, в свой черед, по зеленым, словно бархатным, аллеям парка неслись
на своих конях принц Феб в ореоле золотых развевающихся волос, дож  Тауро,
враскоряку  сидящий  на  своей  вороной  кобыле,  и  Корнелия,  столь   же
высокомерная, сколь нежная и безразличная в своем дамском седле, словно бы
она сидела в саду под дубом на пригородной вилле.  За  ними  -  следопыты,
псари и все прочие.
   - _Олени! Молодняк!_
   - _Молодняк! Гляди, гляди!_
   Выяснилось, что потревоженный олень был не один,  теперь  его  догоняли
двое других, очевидно - пара  двухлеток  или  трехлеток.  "_Чтоб  их_",  -
послышались крики. "_Отделить приблудных_", - прокричал принц, и спущенные
с поводков гончие отогнали молодняк в сторону, оставив взрослого  самца  в
одиночестве. "_Назад, назад!_" -  завопили  загонщики,  а  псари  щелкнули
своими хлыстиками и принялись свистеть  двум  молодым  гончим,  увлекшимся
преследованием молодых оленей. Это ли или новый сигнал  горна,  но  гончие
вскоре присоединились к общему строю.
   - _Вперед! Вперед!_
   - _Авант! Авант!_
   - _Осторожно, друзья! Только осторожно!_
   И снова клекот горна, визг гончих, пыхтение волкодавов, стук копыт, шум
ветра в ушах...
   Олень уходил от погони настолько легко, что мог позволить себе время от
времени останавливаться  и  глядеть  назад.  А  потом  вдруг  остановился,
оглянулся и в одно мгновение исчез из виду, словно бы моментально  скрылся
в каком-то тайном убежище.
   И новый сигнал горна возвестил поиск.


   Увидев по левую руку павильон с коновязью рядом, Вергилий приотстал  от
остальных и направился туда, к этой  постоялой  станции  -  так  назывался
павильончик. По дороге он дважды останавливался, и слуги дважды  разбирали
перед ним заграждения и поднимали сети - устроено все это было  для  того,
чтобы олень не мог уклониться от заранее спланированного  маршрута  охоты.
Рано или поздно, но он неминуемо окажется неподалеку от павильона. Тут его
дожидались псари с гончими последних свор, тут же имелись  и  арбалетчики,
которые, в случае необходимости, произведут роковой выстрел.
   Снаружи вовсю светило солнце, внутри же павильона  было  сумрачно,  пол
устилали горьковато пахнущие травы, а стены были украшены  свежесрезанными
ветками и цветами. Тут были кушетки, застеленные шелковыми покрывалами,  и
стол, на котором стояли блюда с фруктами и освежающие напитки.
   А еще тут были Корнелия и вице-король.
   - Ах, - вздохнул Агриппа, на полуслове обрывая разговор с Корнелией,  -
если бы еще минуту я следовал  за  гончими,  то,  не  сомневаюсь,  сам  бы
принялся лаять... Ну уж нет. Все  эти  развлечения  хороши  для  недалекой
аристократии. Чем им еще заниматься? Интригами, конспирацией, заговорами и
бунтами. Нет, пусть  уж  они  занимаются  охотой,  так  будет  лучше  всем
остальным. Ну, понятно, кроме оленя. Говоря же о  его  судьбе,  могу  лишь
процитировать некоего желчного израилита Самуэлидеса,  выразившегося  так:
"Судьба его предопределена и известна. Пусть  себе  бежит  куда  хочет.  И
пусть бежит как хочет - быстро, не спеша. Все равно никуда не уйдет".
   Корнелия взглянула на  Вергилия,  и  впервые,  кажется,  в  ее  взгляде
появилась робость. Он заговорил первым.
   - Это не было необходимо, - сказал он. - Совсем нет. Я помог бы  вам  и
так. Думаю, вы это знали. Если бы сколь угодно малая частица вашего сердца
принадлежала мне, вы бы это знали.
   - Мое сердце... - едва слышно произнесла она, мягко покачав головой,  -
мое сердце принадлежит тому, кого я страшусь увидеть... Нет, я не знала, я
не понимала ничего, простите меня. Но что я могу поделать теперь?  События
приняли новый оборот.
   - Вы видели меня нагим и в страхе, - вздохнул Вергилий. - Как вы должны
презирать меня...
   - О нет, нет! - В глазах ее вспыхнул протест. - Нет  же!  Я  ценю  вашу
дружбу и ваше уважение. Надеюсь, я  не  потеряю  их  никогда.  Но  я  была
бессильна, совершенно  бессильна  предотвратить  то,  что  произошло...  -
Взгляд ее блуждал, словно бы  она  глядела  куда-то  далеко  сквозь  него,
сквозь толщу воздуха, далеко-далеко... - Из людей никто не может принудить
меня ни к чему, никто, только один... Я сделаю для него все, все...  кроме
одной вещи... а хочет он от меня именно это...
   "Туллио? - мысленно спросил себя Вергилий и тут же сам себе ответил:  -
Нет. А кто же тогда?" Ответа не было.
   Звякнула тарелка. Корнелия прямо и бесстрастно глядела на него.
   - Я приношу вам свои извинения, - произнесла она твердо  и  холодно,  -
однако зерцало должно быть изготовлено.
   Вице-король ушел в глубину павильона, принес оттуда корзину с отборными
фруктами,  наполнил  бокалы  охлажденным  во  льду  вином,  передал  бокал
Вергилию и сел против него - по другую сторону  неширокого  стола.  Достал
из-за пазухи  маленький,  изукрашенный  драгоценностями  ножичек,  очистил
грушу и принялся делить ее на дольки.
   -  Невежество  и  косность  провинциальных  царьков,   доктор,   весьма
огорчительны для столь изощренного ума, как ваш. Я  отчетливо  представляю
себе, какие горы дукатов идут ежегодно на то,  чтобы  дож  мог  устраивать
охоты, содержать угодья, парки, леса и  прочее.  А  едва  наступает  время
платить  налог  на  содержание  имперских  дорог,  проходящих  через   его
владения, - налог, воистину, смехотворный по сравнению с тратами на охоту,
то - о, Юпитер, защити меня! - сколько стенаний и сетований на нищету  мне
приходится выслушивать...
   - Да, несомненно, - согласился осторожно Вергилий, - дороги - это  вены
и артерии империи.
   Что-то словно бы слегка приоткрылось в вице-короле, и он слегка опешил.
Впрочем, он моментально пришел в себя, и голос его,  когда  он  продолжил,
оставался все таким же ровным и уклончивым.
   - Да, несомненно. И вы  легко  поймете,  досточтимый  доктор,  что  для
дальнейшего процветания империи, равно как и ее  союзников,  конфедератов,
да и для всей Ойкумены, для всего цивилизованного западного мира  насущной
необходимостью является безопасность этих дорог. А среди них, -  продолжил
он, пригубив вина, - Великая Горная дорога не из последних. А  если  столь
высокопоставленная  путешественница,  как  госпожа  Лаура,  сестра  нашего
конфедерата короля Карса, не смогла  преодолеть  этот  путь,  то  куда  уж
дальше? Несомненно, речь может идти о разбойниках. Где-то там, на  дороге,
есть место, опасное для нас всех. И император - да, сам  Август  Цезарь  -
желает знать, где именно. И желает узнать это без  промедления.  Так  что,
сударь, мы всецело зависим от вас, от  вашего  искусства  и  вашей  науки.
Отыщите нам это место. А мы, в свою очередь, не будем иметь ничего  против
вашего желания вознаградить себя за  сей  труд  мешками  дукатов  или  чем
угодно подобным. Несомненно, Цезарь сумеет возместить вам  ваши  издержки.
Хотя бы... - Он замолчал. Улыбнулся. Пожал плечами. -  Несомненно,  отказа
вам не будет ни в чем.
   Агриппа передал Вергилию тарелку с дольками груши. Вергилий принял  ее,
взял дольку в рот. Груша была холодна, ароматна и таяла  на  языке.  А  за
стенами павильона все слышней становились звуки охоты.
   - Конечно же, господин вице-король, - сказал он медленно, -  я  был  бы
глупцом, когда не обратил бы внимания на ваши слова.
   Вице-король быстро и выразительно вздохнул  и  немедленно  сменил  тему
разговора:
   - Ну так что же? Взглянем, как обстоят дела с охотой?


   Два длинных сигнала горна, два коротких, снова два длинных и  еще  один
длинный, затухающий - олень  выскочил  из  леса  и  несся  по  лугу,  мимо
гигантских деревьев, продираясь сквозь высокую  траву  к  лощине,  петлял,
стараясь сбить с толку гончих, попытался залечь в  болоте,  но  передумал,
выбрался к открытой воде,  вошел  в  нее  и  поплыл.  Новый  сигнал  горна
известил охотников и об этом. Олень поплыл вниз по течению, скрывался  под
водой,  выныривал  вновь  и  наконец  выбрался  на  берег,  кинувшись   на
следовавших вдоль его курса пеших охотников. Новый сигнал  горна  известил
об опасности, оленя обложили со всех сторон, гончие  взвизгивали,  пытаясь
добраться до его ног, мрачные алануты наседали на зверя в полном молчании.
   Олень несся дальше, не успевая уже уворачиваться  от  ветвей,  хлещущих
его по морде. На губах зверя выступила пена. Охотники между  тем  успевали
обсудить, что, судя по отпечаткам копыт и разбросу  ног,  ход  оленя  стал
тяжелее, да и одно из копыт уже сбито. Гончие вошли в раж и неистово,  без
передышки заливались,  очередной  сигнал  горна  сообщил  всем,  что  дело
близится к развязке. Наконец олень оказался прямо против павильона, шерсть
его потемнела от пота, он шарахался в стороны от гончих,  обнаглевших  уже
настолько, что они не давали ему прохода.
   Снова запел горн. Олень резко и высоко отскочил  в  сторону  и  наконец
пошел напролом; приклонив вниз голову, он - с  сухим,  запекшимся  ртом  -
прижался к ограде, выставив рога в сторону собак, поддел какую-то  из  них
на рога, отшвырнул другую копытом. Новый сигнал трубы прозвучал как  плач.
"_Мы,  приперли  его,  приперли!_"  Сзади  к  оленю  подкрался  сержант  и
перерезал ему горло клинком. "_Поберегись задней!_" Псари подзывали к себе
собак, горн возвестил победу, олень рухнул на землю. Поднялся, снова упал,
вновь поднялся, споткнулся и рухнул навзничь. К  нему  подбежали  псари  и
принялись макать хлеб в его кровь, скармливая его  молодым  собакам.  Горн
протрубил смерть.
   Оказалось, что рядом с Вергилием стоит Корнелия, а с другой  стороны  -
вице-король.
   - То, что я совершила, - сказала она быстро и решительно, -  я  сделала
оттого, что была в отчаянии. У меня и в  мыслях  не  было  навредить  вам,
поверьте, у меня не было сил, чтобы предотвратить то,  что  произошло.  Но
клянусь вам теперь, пусть я умру, как умер этот олень, если в то же  самое
мгновение, когда я увижу лицо своей дочери в зеркале, я не верну  вам  то,
что взяла.
   Дож ухватился за ветвистые рога и вывернул голову оленя назад.
   - Эй, ребятишки! -  крикнул  он,  широко  улыбаясь,  -  а  кто  из  вас
придержит передние ноги, кто задние, и кто снимет пробу?
   Молодой человек, наверное чей-нибудь сын, извлек нож  и  взрезал  брюхо
оленя, чтобы "взять пробу" - выяснить, насколько толст слой жира. Вергилий
в последний раз взглянул на зверя. Что же, вот перед ним  его  собственная
судьба. Бежать он мог. Но не мог никуда скрыться.



7

   Они ехали вместе - Вергилий на белой  кляче-полукровке,  а  Клеменс  на
крепеньком   серо-буро-малинового   цвета    муле,    который    постоянно
оборачивался,  пялился  на  Клеменса  своими   плутоватыми   глазищами   и
беззвучно, будто ухмыляясь, обнажал пасть, полную желтоватых зубов.  Вдоль
аллеи стояли кипарисы, там и тут  виднелись  надгробья.  Возле  одного  из
камней приятели приостановились и прочли эпитафию:

   Ave Julia Conjux Carissimma
   Salve Ad Aetemitam (*13)

   - Мда, это бы меня тронуло, - пробормотал алхимик. - Когда бы  подобные
вещи вообще меня трогали. Жили, поди, словно кошка с собакой, и вез он  ее
сюда, улыбаясь до ушей... Так ты получил имперские бумаги?
   Вергилий кивнул. Где-то невидимый пастух позвал свистом свою собаку,  в
ответ донеслись лай, дружное блеяние и глухое позвякивание колокольчика на
шее холощеного барана, возглавлявшего стадо.
   Впрочем, секретарь вице-короля был весьма далек от воодушевления.
   - Знаете что, сударь... - сказал он, -  на  самом  деле,  без  хорошего
конвоя вам никакие документы не помогут. Морские гунны сначала нападут,  а
уж потом будут читать ваши бумажки... если вообще прочтут.  Ну  разве  что
сыщется у них какой-нибудь грамотей. А что бы вам  не  дождаться  каравана
следующего года?
   - Некогда, - последовал краткий ответ.
   И тут лицо секретаря внезапно потеплело.
   - Да, конечно же!  -  воскликнул  он.  -  Как  я  сразу  не  сообразил!
Несомненно,   ваше   магическое   искусство   позволит   вам    установить
непроницаемую завесу вокруг своего корабля, которая сделает вас невидимым!
Или же вы лишите их паруса ветра, или же вольете тяжесть в их весла...
   - Ну да, - кивнул Вергилий. - В общем, что-нибудь в этом роде.
   Секретарь взял тончайшие листы превосходнейшего пергамента  и  заполнил
их строчками  блестящей  черной  туши,  киновари  и  пурпура,  удостоверил
документы печатями - по одной  на  каждой  странице,  -  свернул  листы  в
трубку, перевязал и снова скрепил печатями - теперь документы имели весьма
торжественный вид.
   Ну разумеется, если у морских гуннов хватит времени, чтобы проникнуться
этой торжественностью...
   В очередной раз обернувшись, мул Клеменса получил наконец мощный шлепок
по морде, сочным эхом разнесшийся по окрестностям, встряхнул башкой  и  на
время, похоже, согласился вести себя благопристойно.
   - Хм, - Клеменс протянул вперед  ту  же  самую  руку,  что  только  что
образумила мула, - это что же, и есть ее вилла? Что это там  за  пугало  в
сером?
   Пугалом в сером был одетый в серый шелк Туллио,  восседавший  на  сером
скакуне.  Он  поджидал  гостей  возле   ворот.   Сопровождала   его   пара
оруженосцев, также обряженных  в  серые,  но  уже  полотняные,  наряды,  -
оруженосцы сидели верхом на пятнистых сероватых пони. Под  ногами  лошадей
крутились  низкорослые  гончие  той  породы,  что  за  пределами   Неаполя
называются "итальянскими".
   - Это ее сенешаль, - ответил Вергилий. - Я говорил тебе  о  нем.  Зовут
его Туллио, он - тот самый человек, что открыл мне дверь в убежище,  когда
я плутал по подземельям. - О второй двери,  которую  распахнул  перед  ним
Туллио в тот же день, Вергилий не сказал ничего.
   - Не понимаю, чего ты смеешься? Чем ближе мы подъезжаем,  тем  солиднее
он выглядит.
   Вергилий не стал объяснять, что  его  смех  вызван  совершенно  другими
причинами - да и времени на это не было. Торжественный дозор между тем уже
двинулся им навстречу.
   - Досточтимые маги, позвольте приветствовать вас от имени ее величества
королевы Корнелии, догарессы и королевы  Карса.  -  Туллио,  не  слезая  с
седла, торжественно поклонился.
   Поклон был незамедлительно возвращен.
   - Благодарю вас, господин Туллио. Это мой компаньон доктор Клеменс,  он
крупный ученый в области металлургии, а также известнейший алхимик,  равно
как и великий знаток музыки и иных дисциплин и искусств. Он поможет нам  в
предстоящем труде.
   Лицо Туллио никак не могло принять  определенного  выражения.  С  одной
стороны, многочисленные титулы и умения Клеменса его весьма впечатляли.  С
другой стороны,  все  впечатление  от  Клеменса  портил  его  мул.  Вконец
насторожил Туллио контраст между  изысканным,  почти  щегольским  одеянием
Вергилия  и  полной  бесхитростностью  одежды  Клеменса.  Впрочем,   общее
впечатление было спасено внушительными  габаритами  алхимика.  Тут  Туллио
кивнул, словно бы сам себе, и весьма куртуазно пригласил гостей  следовать
за ним.
   Корнелия приняла их в комнате, пол, стены и  потолок  которой  были  из
мрамора разнообразнейших цветов  и  оттенков.  Матовый  камень  словно  бы
заполнял  все  помещение  мягким   свечением,   в   котором   ее   кресло,
расположенное в самом центре и больше похожее на трон, как будто  плавало.
Одета Корнелия была весьма строго.  Высокий  воротник  мантии  был  стянут
золотой цепью, и это шло ей куда больше, чем низкий вырез одеяния, бывшего
на ней в день их первой встречи с Вергилием. Этот  наряд  был  куда  более
женственным, нежели те охотничьи костюмы, которые она успела переменить за
время их второй встречи. В ее  наряде  -  кажется,  тут  не  обошлось  без
влияния   Карса   -   присутствовало   нечто   абсолютно   законченное   и
ослепительное, что в то же самое время казалось  отчасти  варварским  либо
чрезмерно изощренным. В любом случае тут не было ни  малейшего  намека  на
мягкость нынешней неаполитанской моды,  и  ей  это  очень  шло.  На  щеках
Корнелии  горел  румянец,  который  никоим  образом  нельзя  было   счесть
результатом косметических ухищрений.
   - Нынче я не королева, - промолвила она, приветствуя гостей. -  Сегодня
я просто госпожа Корнелия. В моем присутствии можно сидеть. Вина.  -  Вино
было немедленно доставлено и разлито по бокалам. - Как ваши  успехи,  маг?
Приблизились л