, чего уж проще. - Алхимик поджал губы и задрал голову. -  Пустяки,
вроде как залезть на лунные горы и принести оттуда небесных камешков.  Или
добыть парочку золотых яблок Гесперид на  ужин.  Нет  чтобы  действительно
что-нибудь простое - рог Единорога, павлина Гермеса; нет,  дожская  дочка,
королева Карса хочет всего-навсего магическое  зерцало!  Вроде  того,  что
сделала однажды Мария Египетская, но  -  лишь  единственное  за  всю  свою
жизнь! Во имя Нокса и Нумы, почему? Зачем ей?
   - От Великого Властителя Высокогорья у нее есть дочь. Сама она приехала
сюда и теперь беспокоится за ее безопасность, хочет знать,  что  с  ней...
поздний ребенок...
   - О, где моя винная эссенция, пятижды прогнанная сквозь  мой  волшебный
куб?! - Клеменс оттопырил губу и принялся вращать  глазами.  -  Нет,  лишь
пригубив ее и обретя власть духа над плотью, я смогу найти убежище от этой
женщины, от этих  невозможных...  невозможных...  невозможных  -  слов  не
хватает. А что дальше? Ей не  захочется  сжечь  Неаполь,  чтобы  чуть-чуть
погреть свои ножки? Ну ладно. Вот же дуреха... Надеюсь, ты все  ей  так  и
объяснил?
   Маг выставил руку вперед. В комнате было тихо, и  сначала  они  слышали
лишь шум в собственных ушах.  А  затем  -  кап-кап-кап  -  закапала  вода.
Вергилий указал рукой вправо, Клеменс  проследил  за  жестом:  там  стояла
статуэтка Ниобеи, окруженной своими  детьми.  Они  глядели,  как  из  глаз
Ниобеи (*4) стекает слезинка, еще одна... набухли, сбежали вниз,  упали  в
углубление подле ее ног.
   Когда упала последняя слезинка, поверхность воды заволновалась, на  ней
вспучивались и лопались пузыри... еще один... еще... четвертый... седьмой.
Вода испарилась. И один из детей Ниобеи провалился внутрь пьедестальчика -
казалось, до них донесся слабый и печальный вскрик.
   Рука Вергилия медленно указала влево. Там, куда  теперь  показывал  его
палец, стояла довольно высокая колонна, украшенная  фигурками,  каждая  их
которых олицетворяла собой определенный час суток. Сверху виднелась  маска
Борея, а ниже - смотрящая вверх - Зефира. Они пристально вглядывались друг
в друга, и тут из губ Зефира вырвалась струйка пара, выбросившего в воздух
пену и металлический шарик, который влетел в рот верхней  маске,  издавшей
при этом легкий мелодичный звук. И еще раз, и еще.
   - К чему все  это  представление?  -  осведомился  Клеменс,  пристально
уставившись на происходящее. - Либо отстает паровой хронометр, либо спешит
клепсидра (*5). Проще всего дождаться полдня, когда  солнце  в  зените,  и
определить, какие часы точнее. А к чему все эти жесты?
   Вергилий, по-прежнему с серьезным лицом, снова  новел  своей  вытянутой
рукой, и та замерла, указывая  на  Клеменса.  Алхимик  принялся  ерзать  и
кряхтеть в кресле, пытаясь увидеть то, на  что  указывает  за  его  спиной
Вергилий, - с помощью своего внутреннего глаза, того, что за  пупком,  но,
похоже, безрезультатно. Наконец он  крякнул,  конвульсивно  приподнялся  и
обернулся.
   Там не было ничего.
   Вергилий от души расхохотался, но резко оборвал смех. Алхимик обернулся
еще раз и расхохотался тоже, но смех его прозвучал уже в тишине.
   - Ну да ладно, - сказал маг губами, искаженными болезненной улыбкой.  -
Ты, я и еще, быть может, один  человек  -  вот  и  все,  что  осталось  от
мудрости в грубом и непристойном веке, где упадок  и  варварство  достигли
своих пределов, соревнуясь между собой  лишь  за  лавровые  венки,  жезлы,
ликторские значки, короны и престолы...
   - Еще один. - Клеменс задумался.  -  Ну  да,  может  быть...  Аполлоний
Тианский разве что? Да, пожалуй. Но...
   - Но прости мне эту невинную шутку. Когда бы я весь день  напролет  был
серьезным, то давно бы сошел с ума или... или согласился сделать  Корнелии
зерцало.
   Клеменс тяжело разминал ноги.
   - И что она сказала, когда ты ей отказал?
   - А я не отказал, - ответил Вергилий.


   - Слитки... Не говоря уже  о  самом  изготовлении  зеркала,  о  работе,
которая лишь немногим легче, чем сооружение акведука,  возникает  проблема
материалов... Что  ж,  для  начала  -  слитки  олова.  Для  начала  нашего
разговора, конечно. Изготовить зеркало с помощью слитков невозможно.
   Книга  за   книгой   ложились   открытыми   на   поверхность   длинного
библиотечного стола, за которым они сидели  -  каждый  со  своей  стороны.
Клеменс держал свой палец на странице из "Руководства" Марии Египетской, в
котором  женщина  -  самый  выдающийся  алхимик  своего  века  -  излагала
собственные мысли, посвященные не  только  теоретическим  вопросам,  но  и
изысканиям  практического  рода.  Там  же  приводились  и  комментарии  ее
учеников. Вергилий же изучал свиток, содержащий в себе пятую книгу ученого
сирийца  Теопомпуса  Бен-Хаддада  "О  Подобиях  и  Общности",  посвященную
философии психики души и ее многочисленных составляющих. Голову он положил
на руку, так что указательный палец упирался в нижнюю губу.
   Нет, конечно, слитки использовать нельзя. Суть всего  труда  состоит  в
том, чтобы создать _девственную_ вещь;  обычное,  простое  зеркало  -  это
всего лишь предмет из бронзы  с  отполированной  поверхностью  и  крышкой,
поворачивающейся на петлях, - вроде  увеличенного  медальона.  Да,  ходили
слухи и  бытовали  легенды  о  том,  будто  где-то  существовали  зеркала,
изготовленные из стекла, но способ их изготовления был  неизвестен.  Ни  в
одном из трудов никто даже не сообщал о том, что видел  подобное  зеркало,
не говоря уже о советах, как его изготовить.
   А указания, как изготовить предмет, о  котором  они  говорили  сегодня,
были. И если не слишком многочисленные,  то,  во  всяком  случае,  точные.
Мария  оставила  записи  о  том,  как  изготовила  подобное  зерцало   для
Имперского Прокурора Александрии, а некий анонимный гений,  известный  как
Мастер Кос, рассказал о том, что  в  своей  жизни  сделал  не  менее  трех
зеркал, два из которых оказались удачными. Кое-какие сведения на сей  счет
приводились и в "Халцеотионе" Теодоруса, и в "Справочнике" Руфо.
   -  Можно  провести  некоторое  теоретическое  обоснование.  -  Вергилий
прервал тишину,  обозначив  свое  возвращение  из  облаков  мысли  громким
мычащим звуком. - Нельзя полагать, будто атомы,  составляющие  поверхность
зеркала,  пассивны  и  только  отражают  свет,   не   передавая   никакого
возбуждения вовнутрь. Иначе  нам  пришлось  бы  предположить,  что  взгляд
совершенно  неосязаем,  а  это,  очевидно,  не  так,   поскольку   всякому
многократно доводилось видеть, как человек оборачивается, едва чувствует -
неизвестным образом, - что ему смотрят в спину.
   - Принимается, - резюмировал судейским тоном Клеменс.
   - Но любая поверхность, воспринимающая осязаемые ощущения, -  продолжал
формулировать  мысли  вслух  Вергилий  тем  скучным  академическим  тоном,
который притуплял эмоции и оставлял часть мозга свободной  для  работы,  -
должна передать некий отпечаток  этих  ощущений  дальше.  В  любом  случае
сохранить его на себе. Откуда следует, что бывшее в употреблении зеркало -
кратко говоря - словно  бы  покрыто  туманом,  хотя  и  почти  незаметным,
возникшим в результате  аккумулирования  впечатлений.  Поэтому  для  нашей
работы  весьма  существенно,   чтобы   большая   часть   атомов   металла,
используемого в изделии, не имела  никакой  прежней  истории.  Ремесленной
истории, я имею в виду.  Обыкновенный  мастеровой  станет  работать  и  со
старой бронзой. Не то мастер - он возьмет лишь ту бронзу, которой ранее  в
природе не существовало. Но бронза не является  самородным  металлом.  Это
сплав меди и олова. Обыкновенный кузнец, чтобы сделать бронзу,  использует
слитки олова и меди. Иной раз, впрочем, медь  доступна  в  форме  окислов.
Понятно, что он не способен изготовить девственную бронзу, поскольку имеет
дело не с девственными оловом и медью. Лишь чистые вещества,  еще  никогда
не  попадавшие  в  работу,  только  они  могут   быть   использованы   при
изготовлении магического зеркала. То есть...
   - Ты обижаешь меня, излагая детали, известные любому новичку, не говоря
уже об адептах, - раздраженно перебил  его  Клеменс.  -  Где-то  на  твоих
полках лежат ноты музыки Верхнего Востока, сочиненной теми,  кто  исполнял
ее при дворах царей Чандрагупты и Ашоки, -  ты  знаешь,  как  пылко  я  ее
люблю. И что же, всякий раз, когда я прихожу к тебе, чтобы... когда сам не
занят собственной работой, ты вечно говоришь со мной о вещах, которые  мне
совершенно не по вкусу. Драгоценное время проходит в пустых  разговорах  и
потом оказывается, что уже слишком поздно, позднее, чем думал...
   И он поднялся, чтобы уйти.
   - Погоди минуту, - задержал его Вергилий движением руки.
   Клеменс остановился и, морщась, принялся что-то бормотать себе под нос.
Вергилий ненадолго  замолчал.  Наконец  он  улыбнулся  -  обычной  сегодня
улыбкой, болезненной и слабой.
   - Помоги мне в этом деле, - сказал он, - и ты сможешь листать  страницы
музыки мастеров Чандрагупты и Ашоки (*6) сколько тебе вздумается. Я  отдам
книги тебе.
   У Клеменса перехватило дыхание. Казалось, его огромная фигура раздалась
еще больше. Взгляд алхимика блуждал по книжным полкам, словно  он  пытался
обнаружить там именно эти книги. Лицо его побагровело, и он опустил сжатую
в кулак ладонь на странный шар, поверхность которого была покрыта  цветной
картой - в соответствии с теорией Аристарха о том, что мир шарообразен.
   - Послушай, - тяжело вздохнул он. - Эти книги были у  тебя  задолго  до
нашего знакомства. А в друзьях мы давно. И ты знаешь о моей страсти к ним.
Что же такое для тебя эта Корнелия, что лишь теперь, и  только  теперь  ты
предлагаешь их мне в качестве платы за мой труд?  Она  тебе  угрожала?  Но
чем? Она подкупила тебя? Посулила ключик из золота  и  слоновой  кости  от
своей спальни? Сунула его тебе в ладонь? Ради исполнения ее причуды нам...
потребуются время и  тяжелый  труд,  если  только  это  вообще  исполнимо!
Почему...
   Голое его пресекся, застрял в горле.
   - Время и тяжелый труд... - Лицо Вергилия перекосилось, и он  отшвырнул
от себя свитки. - Два года я работал  на  Солдана  Вавилонского,  человека
мудрого и великого, перебравшего в свое время две сотни и двадцать  одного
соплеменника, дабы выбрать из них единственного, чье  возвышение  способно
положить конец мщению и кровопролитию в стране... Я пришел к  нему  и  два
года разрабатывал систему  каналов  и  шлюзов,  чтобы  одну  из  провинций
избавить от наводнений, а две другие - от засухи. И после этих двух лет он
взял меня за руку  и  повел  в  свою  сокровищницу.  Мы  прошли  мимо  его
богатств, мимо золота, серебра, слоновой кости, изумрудов и пурпура  -  мы
прошли ее всю насквозь, из конца в  конец,  и  он  вывел  меня  наружу  со
словами: "Нет, всего этого мало..." И как плату за мой труд отдал мне  две
книги о музыке восточных царей... Ты думаешь, он не ценил их или не оценил
мое время и мои труды? Ты думаешь, их не оценил я, потому что мало в  этом
смыслю? Нет, когда цыпленку пришло время вылупиться из яйца, то  не  нужны
тут ни герольды, ни трубы. Все на свете происходит своим чередом. Время  и
тяжелый труд... Я возвращался из Вавилона через  Дакию  и  остановился  на
ночь в гостинице, в той же гостинице, что и магнат  Лупескус,  взявший  на
откуп Императорские рудники этой богатейшей страны. Я выслушал его рассказ
о том, как медленно и мучительно  рабы  выносят  из-под  земли  корзины  с
камнем, вспомнил о сделанном мною для Солдана и тут же, угольком на  куске
дерева, набросал для Лупескуса план, как выполнять эту  работу  с  помощью
воды - дешевле, лучше и  быстрее.  Он  дал  мне  тысячу  дукатов  золотом,
лошадей и повозку, чтобы перевезти их, и  каждый  год  отправляет  мне  по
тысяче дукатов. Да, эти деньги мне нужны, получать их приятно, но  ценю  я
их не слишком высоко. Потому что я знаю - не внакладе  и  он,  то,  что  я
предоставил ему, приносит в год сотни тысяч, да и заработал  я  их  в  две
минуты... Иной раз я спрашиваю себя: на кого же я работал эти два года? На
Солдана или на Лупескуса? А если на Лупескуса,  то  на  него  или  на  его
рабов, которые благодаря мне освобождены теперь от  работы,  выдавливавшей
кровь из-под их ногтей, если они старались,  и  из  их  спин,  когда  были
ленивы?
   Клеменс прочистил горло и поджал губы.
   - Ты становишься философом, - произнес  он  наконец.  -  Очень  хорошо.
Отлично. Я помогу тебе, и мы посмотрим, что там за цыпленок  вылупится  из
этого яичка.  Но  теперь,  мастер  Вергилий,  позволь  мне  обратить  твое
внимание на два условия, выполнение  которых  необходимо,  прежде  чем  мы
сможем приступить к изготовлению зерцала. И оба они невыполнимы!
   Он подцепил кончиком стала ус, загнул его кверху и скосил  вниз  глаза.
Затем перевернул стило, как если бы собирался  писать  им,  и  прицепил  к
своему поясу. Вытянул руку с  двумя  оттопыренными  громадными  волосатыми
пальцами.
   - Ты не можешь достать медную руду, - согнул он первый палец. -  Ты  не
можешь достать руду оловянную, - загнул второй.
   Легко вздохнув, Вергилий поднялся и, пройдя мимо  Клеменса,  подошел  к
столу. Прикрыл колпачком шар, светивший из центра стола. Распрямился - его
тень принялась гротескно кривляться в потускневшем свете.
   - Знаю, что не можем, - сказал он, зевнув и потянувшись. - Но должны.



3

   Западный край неба еще горел последними красками заката, с крыш  стекал
горьковатый и сладкий дым - Неаполь ужинал перед тем, как отойти  ко  сну.
Рыба и устрицы, чечевица и репа, масло,  креветки  и  чеснок  -  небогатый
рацион;  впрочем,  мало  кто  в  Неаполе  мог  себе  позволить   все   это
одновременно. По улице проклацали лошади, прогрохотала одинокая повозка  -
на ночь, для пущей надежности, их отводили вниз, к  подножию  горы.  Возле
фонтана  Клео  усталыми  голосами  переговаривались  женщины,  наполняющие
амфоры  водой,  где-то  заплакал  ребенок,  его  голос  едва  слышался   в
холодеющем воздухе.  Подобно  горящим  бабочкам,  тут  и  там  в  сумерках
затрепетали крохотные огоньки масляных светильников, красновато вспыхивали
жерла жаровен, когда кто-то обмахивал уголья  или  вдувал  в  печь  воздух
через  деревянную  трубу.  Со  стороны  побережья  донесся  слабый   крик:
"Хоп-хоп, хоп-хоп..." - это рулевой галеры задавал ритм  гребцам,  которые
вели суденышко в порт.
   - Абана! Бахус!  Камелия!  Дидо!  Эрнест!  Фортуната!  Гаммельгрендель!
Геликон!.. Геликон?! - Голос прозвучал рядом. Его обладательница подзывала
кого-то, хлопая в ладоши. - Геликон?! Ох, мой милый...  ну  иди  же  сюда,
иди... Индия! Иакинта! Лео! Лео! Лео...
   Старая безумица созывала своих  котов.  Вергилий  подошел  к  парапету,
отделявшему его крышу от соседской,  сорвал  листок  базилика,  росшего  в
одном из цветочных горшков, и смял  его  в  пальцах.  Поднес  благоуханный
листик к лицу и перегнулся через парапет.
   - А где же Королевич, госпожа Аллегра? - спросил он.
   Свой  кошачий  выводок  старуха  кормила  рыбными  потрохами  и  прочей
требухой и отбросами, которые ей удавалось насобирать за день по городским
помойкам, возле  причалов  и  на  задних  дворах  харчевен.  Иной  раз  ей
перепадал кусочек и получше,  чего-то  почти  съедобного,  когда  кто-либо
проникался к ней жалостью, либо - что вернее - опасался ее сглаза. Это она
съедала сама. Но не потому, что считала себя лучше  своих  подопечных  или
более голодной, нежели они - любила пояснять она, - просто потому, что  ее
вкус извращен, зато ихний остался совершенно естественным.
   - Королевич? - Ее голос  стал  громче  и  разборчивее,  словно  бы  она
подняла голову и вглядывалась в темноту. - Королевич, мой господин,  отбыл
в Египет. Он давно уже говорил мне об  этом  желании,  вот  только  случая
подходящего не выпадало. Не мог же он, в самом деле, отправиться  за  море
на этих ненадежных корабликах - и не возражайте  мне,  господин,  если  не
хотите потерять моего расположения. Нет, сударь. Но вчера  вечером,  когда
луна была круглая  и  золотая,  кот  Королевич  сказал  мне:  "О  Аллегра,
вскормившая меня, наутро в Александрию отправляется Императорский  корабль
с господином проконсулом..." Я почти без ума от того, что пришлось  с  ним
проститься.
   Синий цвет неба стал фиолетовым, почернел, а старуха все бормотала свою
нелепую сказку о том, как Королевич  (поджарый,  матерый  кошара,  весь  в
боевых шрамах) был приглашен на борт галеона как полубожество,  усажен  за
стол с серебряными тарелками и  золотыми  кубками,  а  корабль  повез  его
домой, где он замолвит за нее словечко сфинксам и священному  быку  Апису,
священным соколам и крокодилам... (*7) "А правда, похоже, состоит в том, -
подумал  Вергилий,  -  что  Королевича   попросту   изловил   какой-нибудь
полуголодный обитатель трущоб, так  что  котик,  поди,  тушится  теперь  в
позаимствованной жаровне вместе с краденым луком, сворованным  чесноком  и
лавровым листом, сорванным с деревца". На пустой желудок  Неаполь  никогда
не отказывался от доброй порции "длиннохвостых кроликов".
   Ну, впрочем, возможно, что и  в  самом  деле  некие  набожные  египтяне
действительно прихватили с собой Королевича и, ласково прижимая  к  груди,
повезли в деревеньку на Ниле, где он и проведет  остаток  своей  жизни.  А
после смерти его набальзамируют, похоронят и станут  поклоняться  ему  как
божеству. Где тут правда, а где вымысел?  С  Аллегрой  никогда  не  знаешь
наверняка, да и не только с ней одной.
   Клеменс ушел домой, недовольно мотая своей лохматой головой  и  бормоча
что-то себе под нос, однако обещал наутро вернуться  и  обсудить  проблемы
изготовления зерцала. Вергилий же, оставшись  в  одиночестве,  понял,  что
работать сегодня не сможет. И вот  стоит  теперь  на  крыше  и  болтает  с
безумной женщиной. Лишь бы отвлечься от собственных тягот. Да и  то  -  ее
увядшая женственность не может упрекнуть его утраченное мужество.
   - Ну что же, Королевичу повезло,  -  вымолвил  он.  -  Но  каково  вам,
госпожа Аллегра? Вы ведь потеряли его навеки...
   Старуха что-то напевала, гундосила мелодию без слов, а ее коты друг  за
дружкой вылезали на крышу и принимались драть когтями стены ее хибарки. Ну
что же, так она жила, и жить так ей нравилось.
   -  Моя  госпожа  ненавидит  огонь,  -  произнесла  старуха,  неожиданно
прекратив свои завывания.
   Двери "Повозки и солнца" распахнулись,  наружу  хлынул  поток  света  и
запах кислого вина. Из таверны донесся шум, производимый ее  завсегдатаями
- погонщиками, возницами и шлюхами. Дверь закрылась, и снова стало тихо.
   - Как госпожа? - осторожно осведомился Вергилий.
   Но он уже знал ответ, хотя и не представлял себе откуда.
   - Императорши нет, мой господин, - пробормотала безумица, нагибаясь  за
очередной порцией рыбных потрохов и кидая ее стае своих любимцев.  Острый,
тошнотворный запах отбросов заставил Вергилия вновь прижать лист  базилика
к лицу: ему вспомнились другие твари - более зловонные  и  более  опасные,
чем все коты, вместе взятые.
   - Корнелия,  -  сказал  он  вполголоса...  его  мысли  блуждали  где-то
далеко... Корнелия... мускус и розы... да, но куда более опасная, чем  кто
бы то ни был на свете... на какое-то время... _Если  мне  придется  пройти
все подземелья ада, то пусть ад устрашится этого_.
   - Корнелия, - повторил он громче.
   -  Императрица  потерялась,  -  пробормотала  старуха.  -  Лео!  Мирра!
Нетлекомб! Орфей! Идите ко мне, киски. Госпожа Аллегра вас покормит.  Нет,
она не для огня, нет...
   Голос старой дамы затих. Самаритяне ли сказали, что после разрушения их
храма в Помпеях дар пророчеств перешел к детям,  глупцам  и  безумцам?  Не
имело смысла пытаться расспросить ее, она уже распростилась с этим днем  и
лежит в своей хибарке на теплой и вшивой  соломенной  подстилке,  покрытая
котами, как одеялом.
   - Ну что же, пора и ему на покой, - вздохнул Вергилий.
   Позже, спустившись в  спальн