понимаю. В конце концов, ты предпринял  дальнее
и сложное путешествие на Кипр, после чего  последовала  чудовищная  работа
над зерцалом. Да, сейчас ты уже выглядишь  лучше,  однако  пока  далек  от
своей настоящей формы. Пойми: безумие пускаться  в  новое  путешествие!  -
Аргументы Клеменса были логичными, основательными, подробными.  Уклониться
от них было невозможно, но и поддаваться приятелю Вергилий  не  собирался.
Словом, он просто-напросто отмахнулся от его  речей,  подошел  к  столу  и
углубился в раскрытую "Космографию" Птолемея.
   - А я всегда говорил, - пробурчал он, - что одной  из  немногих  вещей,
побуждающих меня к действию, является любовь.  Ты  отвергаешь  эти  слова,
заявляя, что любовь - это роскошь. Отлично, я  напомню  тебе  то,  что  ты
изрек однажды. Как это было? "Любовь  испытывают  и  животные.  Но  только
разумные существа в состоянии по  достоинству  оценить  роскошь".  Ты  это
говорил, не правда ли?
   Застигнутый врасплох Клеменс замолк и уставился в пространство.  Затем,
придя в себя, сделал вид, что никто его на  слове  не  ловил,  и  принялся
допытываться у Вергилия,  какие  именно  основания  диктуют  ему  подобные
планы. Слушал он внимательно, не перебивая, знай себе почесывал бороду,  а
в конце спросил:
   - А тебе не кажется, что  Ливия  все  же  несколько  далековата,  чтобы
отправляться туда лишь на основании астрологических расчетов?
   - Но она - в Ливии. Именно там она и находится. Да,  я  помню,  как  мы
решили, будто она - на вилле Корнелии, но в данном случае  это  не  играет
роли. Сейчас важно лишь то  место,  в  котором  она  находилась  в  момент
составления гороскопа, и место, где  она  была,  когда  мы  увидели  ее  в
зеркале. Кстати сказать, даже если мы и видели ее  на  вилле,  это  никоим
образом не мешает ей оказаться теперь в Ливии. Ее, наконец,  могли  просто
туда отправить - уж и не  знаю  мотивов  ее  матери,  да  и  не  собираюсь
заниматься их выяснением. Разумеется, чтобы покончить с  этим  делом,  мне
придется их выяснить. В любом случае гороскоп, давший правильные  сведения
в других деталях, явственно говорит в пользу именно Ливии.
   - В пользу Ливии... - С громким хлопком Клеменс закрыл книгу,  лежавшую
у него на коленях. - Но что такое Ливия? В Африке есть Египет,  Мавритания
и  Эфиопия.  А  все  остальное  -  Ливия!  И  ты  собираешься  обследовать
бесконечность пустынь только оттого, что нарисованная схема  указывает  на
что-то похожее?
   Вергилий встал. На нем была одежда цвета заката, расшитая  золотом.  Он
медленно прошелся по  комнате,  а  в  его  уме  пронеслись  видения  одной
старинной деревенской фермы, которую он знал  давно  и  очень  хорошо.  Он
вспомнил пасеку, курчавых вислоухих овец, крики пахаря, дубовые и ясеневые
леса, клыкастых кабанов, уносящих ноги от  охотников.  Вспомнил  и  другую
деревушку, в Калабрийских горах, которую он знал во времена более поздние.
Ее домики разбрелись по отрогам гор, высились на кручах,  подобно  гнездам
орлов на утесах; в тех местах струились источники  невероятно  холодной  и
кристально чистой воды, а еще там были тихие заводи, в которых  плескалась
осторожная рыба,  леса,  луга,  цветочные  поляны.  Как  бы  ему  хотелось
отправиться в одно из этих мест и оставаться там до  поры,  пока  слабость
его тела и неуравновешенность духа не покинут его! Да,  несомненно,  труды
над зерцалом вернули ему недостающую часть его души, но  что  с  того?  Он
всего лишь сделался тем же, кем был раньше. Все  его  вопросы  по-прежнему
оставались без ответов, ни одна из проблем  не  была  решена.  К  тому  же
теперь он глядел вперед, и, как если бы он глядел на солнце,  прямо  перед
ним, закрывая свет, нависала громадная и тяжелая  планета.  И  помеху  эту
следовало устранить.
   - Извини, - сказал Вергилий медленно, - думаю, в  мои  годы  я  понимаю
разницу между случайным увлечением  и  истинным  чувством...  я  должен...
отправиться в Ливию. Так велят звезды.
   Рассуждая  о  словах,  сказанных  не  так  давно  Аллегрой  ("На  море,
господин, волны застынут навечно, когда ты повстречаешься с ней"), Клеменс
вынужден был согласиться, что сказанное старухой  и  в  самом  деле  может
относиться к песчаным пустыням Ливии.
   - Однако  же,  -  добавил  алхимик,  -  мне  приходилось  слышать  и  о
каменистой Ливии. А о  Ливии  феникса?  Никогда.  Так  что  же  мы  имеем?
Хорошенькое личико, звезды, бормотание выжившей из ума старухи. Какие  еще
предзнаменования ты имеешь в запасе?
   Вергилий отошел в дальний, сумрачный угол библиотеки.
   - Иди сюда и смотри, - позвал он  Клеменса.  Тот,  бормоча  и  вздыхая,
подошел, принеся с собой свет, мягко лизнувший страницы атласа.
   Вергилий взял в руки свой белый жезл, но  использовал  теперь  его  как
школьную указку.
   - Итак, - резюмировал он, - мы увидели  в  девственном  зерцале  Лауру,
сидевшую на  лестнице  и  смотревшую  в  сторону  неизвестного  нам  лица.
Несомненно, что никакая человеческая рука  подобные  ступени  вырубить  не
могла. Никакой человек  или  толпа  людей  эти  камни  друг  на  друга  не
водрузила бы. Происхождение этих камней столь же очевидно, как то, что  по
курчавым волосам мы мгновенно отличим эфиопа или тигра - по его лапе.
   - Да, это работа четырехруких циклопов, -  согласился  Клеменс.  -  Что
дальше?
   - Как "что дальше"? Разве циклопы  успели  возвести  подобные  замки  в
сотне мест? Нет. Возможно, они были слишком заняты выковыванием молний для
Зевса или же чрезмерно волочились за земными красавицами - строили они, во
всяком случае, не очень много. И записи об их постройках до нас дошли. То,
что было сооружено ими на Сицилии - их первом пристанище, - с невероятными
усилиями  было  впоследствии  разрушено  людьми,  дабы  обезопаситься   от
возможного возвращения четырехруких. - Жезл касался карты, и там,  где  он
коснулся ее, загорался  туманный  огонек.  -  Замок  в  Микенах,  как  мне
сказали, теперь  просто  груда  камней.  Тартесский  замок  в  Неаполе  мы
исследовали и не нашли там ровно ничего.  Есть  еще  Карфаген  -  то,  что
впоследствии стало Карфагеном, но замок вместе с самим городом был  сметен
с лица земли Сципионом, и теперь там лишь  пустошь,  покрытая  солью.  Что
нами упущено? - продолжил  Вергилий.  -  Последний  из  замков,  сложенных
Великими  Циклопами,  четырехрукими  гигантами  с  единственным  громадным
глазом во лбу. На моей карте этого места нет,  поскольку  я  не  знаю  его
точного расположения. Но знаю, что находится замок где-то в Дальней Ливии.
И вот туда, Клеменс, мне и надлежит отправиться. А моим проводником  вновь
станет капитан Ан-тон Эббед Сапфир. Я говорил с ним, он знает это место  и
готов сопровождать меня туда.
   Клеменс вздохнул, рухнул в кресло, встряхнул  своей  гривой  и  наконец
заявил, что теперь ему возразить нечего.
   - В любом  случае,  думаю,  что  ты  сможешь  положиться  на  Огненного
Человека, как прежде, - заключил он, отчасти успокоенный.
   Вергилий не ответил на это. Огненный Человек  со  всей  определенностью
заявил ему, что по причинам, вдаваться  в  которые  он  считает  излишним,
сможет довести Вергилия лишь до того места, откуда замок появится  в  поле
зрения... и ни шагу дальше...
   Так что разбираться с  тем,  что  они  видели,  точнее  -  с  тем,  что
присутствовало рядом с Лаурой, с  тем  тяжелым  и  угрожающим,  так  и  не
представшим перед их взором, Вергилию предстояло в одиночку.


   Вокруг них расстилались пустыни Ливии - сухие и  блестящие,  светящиеся
красным и оранжевым, желтым и белым цветами. Волнами  вздымались  барханы.
Путешественники оставили за собой побережье, странную столицу,  основанную
Махундом,  богом-королем,  человеком  властительным  и  опасным,   и   его
супругой, королевой-богиней Бафомет (*43), столь же властной и  еще  более
коварной женщиной. Они оставили за собой нивы и  поля,  взгорья,  поросшие
кустарниками и колючками, где лишь тощие коровы умудрялись  отыскать  себе
пропитание, да и то потому, что обгладывали, становясь на  задние  ноги  и
вытягивая морды, невысокие деревца.
   Сказать, что Огненный Человек вел Вергилия по  какому-то  определенному
пути, было нельзя. Здесь не было дорог, только  уходила  вперед  странная,
словно бы вытертая полоска... Верблюды мотали мордами, с  которых  никогда
не сходило выражение крайней презрительности и  высокомерия,  оттопыривали
то и дело куцые хвосты, орошая песок мочой.  За  спинами  путешественников
лежали  три  оазиса  с  тремя  зелеными  прудами,  окруженными   немногими
пальмами, и еще три оазиса поджидали их впереди. Эббед Сапфир восседал  на
верблюде, точно находился на носу своего корабля, и вглядывался в  сторону
горизонта. Лицо его стало  совершенно  красным,  не  покраснели,  кажется,
только глаза, а его синий бурнус почти сиял на солнце.
   Валкая походка верблюда создавала ощущение морской качки, вот только на
кораблях все же есть каюты, по которым можно расхаживать, есть  койки,  на
которых можно вытянуться...  Вергилий  сидел,  сколько  мог,  а  после  не
выдержал, соскочил и пошел сам, пока удавалось терпеть  жар  песка.  Потом
снова поплотнее завернулся в бурнус  и  вскарабкался  на  верблюда.  Среди
песков виднелись уже осколки скал, торчавшие  подобно  изломанным  дымовым
трубам - черные, отполированные за века ветром до зеркального блеска.
   - А не лучше ли нам было на  день  останавливаться,  разбивать  тент  и
отдыхать, а в путь пускаться ночью? - задал вопрос Вергилий.
   Но тириец смолчал, ответ же его состоял из  краткого  и  выразительного
жеста. Нет, не лучше. По ночам небо заполняли крупные  звезды,  каждая  из
которых сияла словно бы в собственном нимбе; иногда эти светящиеся  ореолы
пересекались. Каждую ночь путешественники проводили круг, внутри  которого
ставилась палатка, и удаляли из него все камни и любые иные  предметы.  Но
однажды ночью камень, зарывшийся в песок и потому не замеченный ими, так и
остался внутри круга. В ту ночь Вергилий, опустив глаза долу, уставший  от
созерцания  звезд  на  черном  бархатном  небе,  обнаружил,  что   к   ним
приближаются два крохотных огонька.  Его  жест  привлек  к  себе  внимание
Огненного Человека, и, взглянув в  ту  сторону,  он  немедленно  подхватил
головню и шагнул в темноту. Раздался звук удара, еще один...
   Огненный Человек вернулся к костру, волоча за собой нечто странное, что
полетело к ногам Вергилия. Подняв факел,  Вергилий  приступил  к  изучению
предмета, как  оказалось,  одного  из  смертельно  опасных  петроморфов  -
камнеподобных существ, оживающих к ночи и более всего  на  свете  жаждущих
пожрать горячие угли костра. За неимением которых, впрочем, петроморфы  не
брезговали чем угодно, лишь бы это что угодно излучало тепло. Укус  тварей
был холодным, каменным, и такой же окаменелой и  холодной  становилась  их
жертва.
   Но были в пустыне вещи и пострашнее петроморфов...
   Нет ничего хуже, чем слушать то, чего не видишь, или увидеть нечто,  не
издающее звука. За плечами путешественников остался и  четвертый  оазис  с
его пьяненьким властелином Абеном  Абубу,  как  хозяин  ни  уговаривал  их
задержаться (являя собой странное исключение среди прочих вождей, которые,
едва только получив плату за  предоставленное  топливо,  еду  и  питье,  с
нетерпением  ожидали,  когда  же  путешественники  отправятся   восвояси).
Сначала Вергилий решил, что бесплотные и  безмолвные  тени,  мелькающие  в
сумерках, равно как и звуки, не  имевшие,  казалось,  видимого  источника,
являются лишь следствием каких-то природных особенностей пустыни и  песков
- ближе к ночи, например, пустыня могла  остывать,  да  и  так  оптических
эффектов  в  ней  бывало  предостаточно.  Однако  же  стоило  ему  на  миг
придержать своего верблюда, как тени исчезли и звуки пропали.
   Впрочем, неособенно встревожившись  этим,  он  продолжил  путь,  больше
думая о предстоящей ночи, об  отдыхе  и  о  звездах,  окруженных  сияющими
нимбами. И вот тогда-то все и произошло... в тот самый момент, когда Эббед
Сапфир наконец жестом повелел верблюдам остановиться и встать  на  колени,
дабы путешественники могли спокойно сойти вниз. Вергилий закричал в ужасе,
обнаружив, что прямо перед ним из  песка  вырастают  некие  плотные  тени,
превращаясь моментально в крошечных, мерзких, заросших  волосами  существ.
Лица существ были перекошены, поры на  коже  были  столь  громадными,  что
казалось, будто лица изборождены оспой, глядеть на них без отвращения было
невозможно. Существа вырастали из песка, словно из самих недр земных, и  в
руке у каждого был нож.
   Огненный Человек выкрикнул что-то на  странном  древнем  языке:  "Тала,
хон! Тала, хон!", а затем - Вергилию: "Ко  мне,  ближе,  ближе!"  Вергилий
кинулся к нему, таща за уздечку верблюда - несомненно, они бы пропали,  их
бы убили, когда бы в тот же самый момент палец Эббед Сапфира  не  повторил
свой привычный жест, окружив путешественников линией огня.
   Троглодиты нарушили молчание, взвизгнули в ужасе и  отшатнулись  назад.
Однако же те из них - немногие, что оказались внутри  круга,  кинулись  на
путешественников. Огонь между тем становился все выше и отсекал  остальных
уже настоящей  стеной.  Но  времени  разглядывать  это  зрелище  не  было.
Вергилий поймал меч, брошенный в его сторону Огненным Человеком, и ринулся
на троих коротышек, оказавшихся перед ним. Троглодиты отскочили в  стороны
и приняли такие позы, что намерения  их  разгадывались  легко:  сначала  -
прыгнуть сзади и  перерезать  ахиллесовы  сухожилия,  затем  -  спереди  и
вскрыть сонную артерию. Однако  же  те,  кто  рассчитывает  на  оторопь  и
беззащитность жертв, слабы в открытом бою. Один из уродцев валялся уже без
головы, другой, не преуспев в собственной атаке, с изумлением  разглядывал
свою рассеченную руку  и  напрочь  выключился  из  схватки,  третий  же  в
отчаянии кидался на Вергилия, подобно крысе, оказавшейся с глазу на глаз с
собакой в яме... Какое-то время они кружили друг против  друга  с  оружием
наготове, но тут к ним направился Эббед Сапфир,  успевший  уже  прикончить
двух других троглодитов. Уродец, несомненно, сразу  бы  нашел  тут  конец,
когда бы, отступая, не угодил ногой в одну  из  тех  дыр,  сквозь  которые
троглодиты выбирались из  своих  подземелий  наружу.  И,  с  торжествующим
криком, скрылся с глаз - там его достать не могли.
   Так, во всяком случае, ему казалось. Эббед Сапфир вновь  протянул  свой
палец, и огненная змея истекла из него и скользнула в дырку. Донесся  крик
ужаса и боли, вскоре все затихло.
   Огненное кольцо постепенно гасло, кругом воцарилась тишина.
   - Да, несомненно, капитан, ты всесторонне изучил огонь, -  с  искренним
уважением произнес Вергилий.
   - Изучил огонь?! - неожиданно взорвался Эббед Сапфир. - Как  ты  можешь
говорить так? Изучил... Я - властелин огня, я знаю все его тайны  и  тайны
его тайн! Что же, - сказал он, успокоившись, - отправимся  дальше.  В  эту
ночь последуем твоему предложению. Но, видишь, на  свете  существуют  куда
более неприятные вещи, чем солнечный удар...
   Путешественники оставили за собой пятый оазис. Там они не  задержались;
даже если бы местный предводитель склонял их к этому,  они  все  равно  бы
отказались, памятуя о пьянчуге Абубу, который, несомненно,  задерживал  их
ради того, чтобы уведомить о путешественниках троглодитов. Похоже, в таких
случаях ему причиталась часть добычи. Так что  Вергилий  не  был  удивлен,
обнаруживая  на  пути  останки  -  то  разодранную  в  клочья  одежду,  то
обглоданные человеческие кости.
   - Им не повезло, что они путешествовали без  тебя,  -  прокомментировал
он, подцепив носком туфли одну из костей. Тириец  только  хмыкнул  на  его
слова, терпеливо дожидаясь, пока Вергилий удовлетворит свой интерес, чтобы
продолжить путешествие.
   - Что это?! - воскликнул маг. - Это могли сделать только в  Неаполе!  -
Вергилий нагнулся и принялся очищать от песка потемневшую безделушку. -  И
только в Неаполе носят такие амулеты, рассчитывая с их  помощью  уберечься
от сглаза... не нравится, ох, не нравится мне  все  это...  Я  не  слыхал,
чтобы хоть один неаполитанец отправлялся в эти края! Кто это мог быть?!
   Но Ан-тон Эббед Сапфир лишь закричал со своего верблюда:
   - Вперед! Вперед! Скорей!


   Они миновали последний оазис - далее их уже не будет. Там, впереди,  не
будет уже ничего, кроме пустыни, и за пустыней - Лунных гор,  где  обитают
крошечные, похожие на карликов и гномов пигмеи, а еще дальше,  за  ними  -
берег Эритрийского моря.
   - Дальше я не  пойду,  -  неожиданно  произнес  финикиец.  Края  синего
бурнуса открыли его лицо, оно выглядело изможденным.
   Он был не слишком приятным спутником во время этого путешествия, но, по
сути, он ведь и нанимался лишь как провожатый...
   - Но ты обещал, что доведешь меня до замка? - удивился  Вергилий.  -  А
если ты этого не сделаешь, то насмарку пойдет все путешествие.
   Тириец поднял палку, которой погонял своего верблюда, и указал вдаль:
   - Я сдержал слово.


   Песок засыпал ров вокруг крепости, а время либо враги разрушили башенки
и зубцы на крепостной стене. Впрочем, некоторые укрепления оставались  еще
целыми - по-прежнему внушительно выглядели бастионы  и  редуты,  обнаружив
пролом в стене. Вергилий проследовал внутрь, решив  не  искать  настоящего
входа, который к тому же запросто мог оказаться занесенным песком.
   За проломом был сад, то есть тут когда-то был сад,  от  которого  нынче
остались лишь белые  скелеты  деревьев,  бросавшие  хрупкие  тени  на  дно
высохшего водоема. Слой тончайшей белой  пыли  лежал  на  всех  камнях,  и
внезапно Вергилий увидел отпечаток босой  ноги.  Отчетливый,  свежий  след
маленькой, аккуратной ступни.
   И тут, пока он глядел на него, в прозрачном сухом воздухе возник звук -
чистый и ясный. И еще звук, и еще - они  начали  складываться  в  мелодию,
неизвестную ему, но странную и прекрасную. Он последовал ей навстречу, как
если  бы  спешил  утолить  многодневную  жажду,  услышав  неподалеку  звук
струящегося ручейка.
   Он прошел сквозь  разбитую  арку,  спустился  по  гигантским  ступеням,
благодарный за сумрак и прохладу - первые после многих  недель  прямого  и
яростного солнца, - оказался во внутреннем дворике и увидел ее.
   Лаура держала в руках цимбалы, водила по струнам плектром, сделанным из
пера какой-то птицы, а завитки ее красно-рыжих волос касались морщинистого
бока хозяина замка - громадного  и  почти  вечного  четырехрукого  Старого
Отшельника.
   Глаз циклопа был открыт с того самого момента, как Вергилий  ступил  во
внутренний двор. Глаз был громаден, сверкал золотом,  на  белке  виднелись
красные жилки. Глаз был один, и горел он в середине  широкого  и  низкого,
изрытого морщинами лба. А для другого глаза места там просто не было.


   Назвать его _монстром_ не мог бы никто -  моментально  понял  Вергилий.
Голос циклопа был низким и богатым, говорил он медленно и  приятно,  слова
его были вполне человеческими, не содержа в себе ни  малейшей  угрозы  или
неприязни. Нет сомнений, могучий и изощренный ум лежал за его единственным
глазом - о своем одиночестве он рассуждал без тени жалости к себе,  прочел
даже собственные стихи, несколько строчек об этом. Он явно нравился Лауре,
во всяком  случае,  она  нисколечко  его  не  боялась.  Но  он  был  стар,
противоестественно стар, и был он последним представителем своей  расы,  и
был совершенно одинок.
   - Послушай, человек, ты проделал длинный путь, чтобы добраться сюда. Ты
не знаешь меня, поэтому не можешь быть моим другом, делаться твоим  врагом
у меня тоже ни малейшего желания, - сказал он. - Но ее я тебе не отдам. Ты
ее любишь?
   - Да, - вздохнул Вергилий.
   - Вот и я люблю... - Он встряхнул своими белоснежными кудрями. -  Но  у
тебя есть мир, полный друзей, знакомых, да и просто людей. А у меня ничего
этого нет. Ты думаешь, что твоя страсть и тяготы, вынесенные  то