с. Точнее, слышал два голоса. Когда он подошел к
лаборатории. Аркадий успел войти внутрь и прикрыть за собой дверь. Но он
еще не захлопнул дверь, а стоял на пороге и держался за ручку - Чернышев
его даже видел. И говорил с нем-то...
   - О чем же он говорил? - спросил Линьков.
   - Да так, ни о чем... - мучительно морщась, сказал Ленечка. - Но все
равно, я очень удивился... То есть я потом удивился, а сначала просто
ушел... Ну, увидел, что разговора с Левицким не получилось, и ушел к
себе...
   понимаете...
   - Понимаю, - дружелюбно сказал Линьков. - Но все же не можете ли вы
повторить, что они говорили?
   Ленечку повело куда-то вбок, он изогнулся так, что я уж хотел его
поддержать: испугался, как бы не свалился с табурета. Но он ухватил себя
за ногу где-то в области щиколотки, чуть ли не в узел завязался - и
ничего, удержал равновесие.
   - Они говорили... - медленно забормотал он, не выпуская из руки
щиколотку и глядя на нас снизу вверх, - Левицкий говорил... Он сказал:
"Ну, привет! Ты вроде не передумал?" А другой ответил: "Нет. И ты,
по-моему, тоже".
   - Что - тоже? - не понял Линьков.
   - Тоже не передумал, - добросовестно объяснил Ленечка.
   - А насчет чего? - поддавшись, видимо, на его уверенную интонацию,
спросил Линьков.
   - Не знаю... они не сказали... - так же добросовестно ответил Ленечка.
   Тут он отпустил щиколотку на волю, выпрямился и вздохнул с облегчением.
   - Ну, а дальше? - поощрил его Линьков.
   - Дальше... ничего дальше... - забормотал Ленечка. - Левицкий захлопнул
дверь, а я пошел к себе в лабораторию... и все:
   Это было не все. Я чувствовал, что Чернышев еще чего-то не рассказал. И
Линьков тоже явно это чувствовал, но пока не настаивал на продолжении, а
пытался выяснить, чей же был второй голос.
   - Не знаю, - сказал Ленечка, и я видел, что он не врет.
   - Ну, какой он, опишите, постарайтесь! Низкий, высокий, звонкий, глухой?
   Может, какие-то особые приметы? Например, говорил с акцентом,
шепелявил, хрипел?
   - Нет... - Ленечка уныло покачал головой. - Нет... акцента не было, и
вообще ничего такого...
   - Чернышев, ну ты иначе скажи, - вмешался я. - На чей голос это было
похоже:
   например, на голос товарища Линькова похоже?
   - Нет... - забормотал Ленечка и начал багроветь, медленно и неудержимо.
- Не похоже... Другой совсем.
   - А на мой голос? - спросил я.
   Ленечка посмотрел на меня с ужасом: он сделался весь малиновый, до
самых корней светлых волос.
   - Нет, нет! - отчаянно запротестовал он. - Не твой голос! Он совсем на
голос Левицкого был похож, а не на твой!
   - На Левицкого? - с интересом переспросил Линьков, - Так, может, это
Левицкий сам с собой и разговаривал?
   Ленечка открыл рот, потом закрыл рот, а заодно и глаза. Он сидел так,
изо всех сил жмурясь и хмурясь, минуты две, а потом открыл глаза и заявил,
что нет, Левицкий не сам с собой разговаривал, там кто-то был.
   - А вы подумайте еще немножко, - ласково посоветовал Линьков. - Кто же
мог сидеть в запертой лаборатории и говорить голосом Левицкого? Ведь
бывает, что люди разговаривают сами с собой.
   Ленечка согласился, что это бывает, но упорно утверждал, что Левицкий
говорил не с собой, а с кем-то другим.
   Я просто не знал, что думать. Рассказ Чернышева выглядел ужасно нелепо,
это правда, но я знал, что Ленечка ничего не будет выдумывать. Промолчать
- это он может сколько угодно, а сочинять не будет. А если он не сочинил
этот обмен фразами, то с самим собой действттельно так не разгоаривают:
"Ну, привет! Ты вроде не передумал?- Нет. И ты, по-моему, тоже". Но с кем
вообще и о чем мог Аркадий так говорить? И почему этот "кто-то" сидел в
запертой лаборатории? А кроме того... ведь Аркадий сказал: "Ну, привет!"
То есть вроде как поздоровался. Значит, он раньше не видел этого человека
- значит, тот появился, пока Аркадий куда-то ходил... за эти 15-20 минут
проник в запертую лабораторию, опять заперся там и сидел, дожидаясь
Аркадия. И Аркадий не удивился... Во всяком случае, не очень удивился его
появлению в запертой лаборатории... Констатировал только, что тот,
дескать, не передумал... Значит, был у них уговор! Поэтому Аркадий и
торопился меня выставить... Но куда же он ходил? Где тут логика? Почему он
не стал дожидаться своего гостя, если знал, что тот явится сразу после
пяти? Мог ведь кто-нибудь увидеть, что дверь нашей лаборатории после конца
рабочего дня открывает ключом кто-то посторонний... Ну, пусть даже
сотрудник института, но не Аркадий и не я - Подошли бы, конечно,
поинтересовались, что да как... Эх, жаль, никто не увидел!
   Не знаю, что думал Линьков обо всем этом, но он вдруг сказал Чернышеву,
ласково улыбаясь:
   - Все это очень интересно. Только почему вы не договариваете?
   Ленечка дернулся и всхлипнул, но ничего не сказал, а только с ужасом
посмотрел сначала на Линькова, потом на меня.
   - Ну, говорите, чего же вы! - убеждал его Линьков. - Вы снова вышли из
своей лаборатории и свернули в этот коридорчик...
   - Нет-нет! - с облегчением возразил Ленечка, - Никуда я больше не
выходил...
 
   - До которого же часа вы работали в этот вечер?
   - До одиннадцати... до без пяти одиннадцать.
   - Понятно! - сказал Линьков. - Значит, без пяти одиннадцать вы вышли из
лаборатории и, проходя мимо коридорчика, увидели...
   На второй раз Линьков угадал: Ленечка с величайшей неохотой признался,
что видел, как из нашей лаборатории вышел человек и направился к боковой
лестнице. Линьков спросил, узнал ли он этого человека. Ленечка почти
крикнул, что нет, не узнал он, не разглядел даже толком.
   - А, может, это был Левицкий? - спросил Линьков.
   - Нет, нет, точно не Левицкий! - опять выкрикнул Ленечка.
   Вот тут он не врал. Не только потому, что Аркадий и не мог уже ходить в
это время... он был без сознания, при смерти... но просто я чувствовал,
когда Леня правду говорит.
   - У вас близорукость, может быть? - поинтересовался Линьков.
   - Н-нет... я... у меня нормальное зрение...
   - Как же вы могли тогда не узнать человека на расстоянии пяти-шести
метров?
   - спросил Линьков. - Ведь коридорчик-то совсем маленький, а дверь
лаборатории почти посредине...
   Леня долго мялся и вздыхал, а потом заявил, что он видел только спину
этого человека. Я ему опять не поверил: да он ведь и сам сказал сначала,
что видел, как человек этот выходил из лаборатории. Значит, он обязательно
видел его лицо, ну по крайней мере в профиль.
   Линьков, конечно, тоже не поверил ему, но почему-то не стал больше
спрашивать. Посоветовал только Ленечке хорошенько все припомнить, а потом
глянул на часы и сказал, что ему пора.
   Пока мы шли по коридору, он спросил меня, какого я мнения обо всей этой
истории, но когда я начал излагать свои соображения, он явно думал о
чем-то другом и меня почти не слушал. У поворота в наш коридорчик он
попрощался со мной и торопливо зашагал к центральной лестнице. Я поглядел
ему вслед и поплелся в свою лабораторию. Впрочем, не успев даже дойти до
двери, я сообразил, что мне полезно сейчас посидеть наедине с собственной
персоной и дать задание своим серым клеточкам, как говорит Эркюль Пуаро, -
пускай мозги перерабатывают полученную информацию, а потом посмотрим, что
из этого получится.
   "Итак, - сказал я себе, усевшись за свой стол и раскрыв записную
книжку, - для начала следует оценить информацию, полученную от Чернышева,
как доброкачественную - в целом. Имеется одно явно ложное утверждение: что
он не узнал человека, выходившего из нашей лаборатории. Но когда Ленечка
врет, это видно невооруженным глазом... Возможны также умолчания -
сознательные или невольные. Но что сказано, то сказано добросовестно и с
довольно высокой степенью точности: при всей своей внешней
неприспособленности и неуклюжести Ленечка очень четко воспринимает и
оценивает факты, я это наблюдал не однажды. Значит, все нелепости и
противоречия, которые так поражают в его рассказе, имеют свое объяснение,
а мы этого объяснения не можем найти только из-за нехватки информации...
Ну, попробуем пока проанализировать новые факты и сообразовать их с
прежними.
   Значит, первое и основное: "версия посетителя" впервые подтвердилась
прямо и недвусмысленно: в нашей лаборатории в тот вечер был кто-то, кроме
Аркадия!
   Зато мой отлично сконструированный вариант с "эксплуатационником"
теперь, пожалуй, рассыпается... Во-первых, куда бы ни ходил Аркадий,
посетитель ждал его в нашей лаборатории. Во-вторых, Ленечка наверняка не
дружит ни с кем из эксплуатационников - он даже из наших-то мало с нем
общается, - а он явно видел кого-то хорошо знакомого и неумело пытался
защитить его своей ложью.
   Но кого, елки зеленые? Одну примету он, впрочем, назвал: голос у этого
человека очень похож на голос Аркадия... Тут я терпеливо перебрал весь
узкий круг, с которым у Чернышева были хоть какие-то связи, кроме самого
факта совместной работы в институте, и постарался припомнить, как они
говорят. Но ничего даже отдаленно похожего я не вспомнил. У Аркадия голос
вообще ведь очень характерный... Такой звучный, баритонального тембра, с
легкой хрипотцой... Впрочем, даже не в голосе дело, а в манере говорить, в
этой насмешливо-высокомерной растяжечке,которая иногда злила меня,
казалась пижонской, нарочитой: Нет, совершенно не помню, чтобы кто-нибудь
разговаривал хоть отчасти похоже на Аркадия...
   Да, но вот ведь что... В этой истории мог участвовать не один человек!
   Во-первых, мог все же существовать "эксплуатационник" из моей версии,
то есть человек, к которому Аркадий пошел в пять часов и который угостил
его питьем со снотворным, а сам преспокойно ушел из института. Во-вторых,
возможно, что в начале шестого в нашей лаборатории был один человек, а в
одиннадцать часов - совсем другой. Такое предположение можно сделать хотя
бы на том основании, что Чернышев хорошо знает того, кто выходил из
лаборатории, и отказывается говорить о нем, а в то же время он ничуть не
пытается оберечь того, чей голос слышал из коридора, и действительно,
по-видимому, не знает его...
   Однако же, что за карусель получается! Не институт, а проходной двор
какой-то! Ходят, приходят, проходят сквозь запертые двери, как призраки...
   уходят тоже, как призраки, раз вахтер их не видел... Да, в самом деле,
куда же они оба девались, если вахтер их не заметил? Первый, допустим, мог
пробыть у Аркадия совсем недолго, минут десять - пятнадцать, и уйти еще в
общем потоке, не будучи замеченным. Но вот второй! Либо он был в институте
до одиннадцати, либо вернулся туда вечером. Во всяком случае, он минимум
один раз должен был показаться в проходной в неурочное время. А вахтер
утверждает, что в тот вечер в институте оставались только двое: Левицкий и
Чернышев...
   Дальше: что может означать этот загадочный обмен фразами? Фразы,
собственно, крайне общие и банальные, их можно применить к явлениям любого
порядка.
   Например: люди уговорились пойти в ресторан... или на рыбалку... Да, но
кто же станет из-за разговора о ресторане или о рыбалке лезть со своим
ключом в чужую лабораторию и сидеть там взаперти, ожидая хозяина? Не та
обстановка! И финал не тот, главное... Тогда что же? "Не передумал ли ты
отравиться?" Бред собачий!
   Нет, фактов решительно недостает ни для какой версии! И вообще дело
такое запутанное, что надо бы мне самому посидеть в тот вечер в нашем
техническом отсеке и послушать, кто говорит, что говорит. Тогда бы я все
распутал и спас бы Аркадия...
   Тут опять что-то промелькнуло в моем мозгу, стремительно и неудержимо...
   какая-то слепящая вспышка в туманной оболочке... И я опять ничего не
поймал, а только прижмурился покрепче, будто она через глаза убегала...
   В общем, я понял, что на данном уровне ничего больше не выжму из своих
серых клеточек, и решил пойти к Чернышеву за добавочной информацией.
"Мне-то Ленечка откроется! - подбадривал я себя.- Это он при Линькове
говорить не хотел!"
   Я дошел до конца коридорчика и только хотел повернуть налево, к
лаборатории Чернышева, как вдруг увидел, что оттуда выходит Линьков. Меня
как горячим паром всего обдало, я хотел удрать, но не мог, да и поздно
было. Линьков меня сразу заметил. Я видел, что он смутился. Но он прошел
мимо меня, на ходу задергивая застежку-"молнию" своей разбухшей папки,
небрежно кивнул мне, а я все стоял, будто прирос к полу.
   Значит, он нарочно отделался от меня, чтобы наедине расспросить
Чернышева?
   Вот до чего он мне не доверяет теперь! Нет... не то! Почему же он
сначала преспокойно расспрашивал при мне, а потом не захотел? Догадался,
кого назовет Чернышев?
   Возможно... однако не понимаю, почему именно мне нельзя об этом знать...
   Нет, что касается Линькова, это понятно: я не сотрудник прокуратуры, и
даже если б он мне полностью доверял... Но Чернышев, Ленечка Чернышев! Я
вдруг сообразил, что Ленечка не зря глядел на меня с таким ужасом: он,
видимо, считал, что тайна, которую я из него пытаюсь вытянуть при
содействии следователя, должна строго сохраняться в моих же собственных
интересах, и он не понимал, почему я так странно веду себя... то есть он
был уверен, что я знаю, кто вышел из нашей лаборатории в одиннадцать
вечера! Но тогда...
   тогда... Я даже простонал от внезапного болезненного озарения. Тогда
речь может идти только об одном человеке - о Нине! Идея бредовая, конечно,
но в этой истории все граничит с бредом, и чем безумней идея, тем она,
может быть, правильней...
   Я вернулся в лабораторию, чтобы обдумать все это до разговора с
Чернышевым.
   Ленечка, по идее, сам должен прийти ко мне сейчас и все изложить со
всей прямотой. А я пока подумаю...
   Нина! Может, потому она и ведет себя таи странно? Тут я запнулся.
Поведение Нины в эту концепцию как-то не очень укладывается... и не сразу
ведь она...
   Но я решил в это пока не вдумываться, поскольку поведение Чернышева
могло иметь только одно, именно это значение.
   Хорошо, допустим, Нина. Не в том смысле, что она причастна к смерти
Аркадия - это даже в рабочую гипотезу не лезет! И вообще она ушла из
института вместе с другими девушками из расчетного отдела и сидела с ними
в кино, так что алиби у нее железное... Да, но на более поздние часы у
нее, возможно, нет алиби... Сеанс начинался в 19.10, две серии, ну, это
часа три, может, и чуть побольше, фильм зарубежный... Значит, вышли они из
кино в одиннадцатом часу, даже в половине одиннадцатого. Нине домой идти
примерно мимо института... крюк небольшой... Допустим, она решила
позвонить мне: я ведь сказал, что допоздна буду в лаборатории... Нет,
Аркадий ей сказал ведь, что я ушел из института... и дверь лаборатории
была заперта... Зачем же она звонила? А если она именно с Аркадием хотела
поговорить? О чем? Допустим, я могу и не знать, о чем... Аркадий ей
ответить уже не мог, он был без сознания... Ответил тот, с похожим
голосом... Он так все время и сидел там, значит? Странно... но допустим.
Ему показалось выгодно заманить Нину в институт, навлечь на нее
подозрения, запутать дело... Теперь- как Нина попала в институт? Неужели
вахтер ее не запомнил? Ну, ладно, это мы потом выясним. Как-то, значит,
попала. Пришла она в лабораторию и... Тут я глянул на часы - и ужаснулся:
без пяти пять, мне пора идти, а Ленечка все не приходит да не приходит...
Ну, что ж, тогда я сам по дороге загляну и нему.
   На него нельзя обижаться, - это существо сложное и
высокоспециализированное...
   Лаборатория Чернышева была заперта. Я подергал дверь, даже постучал
тихонько. Посмотрел на часы - 17.00. Ленечка, который днюет и ночует в
своей лаборатории, ушел раньше времени. Избегает встречи со мной! Почему?
Линьков запретил? Возможно. Очень возможно... Но это значит, что Линьков
всерьез подозревает Нину? Нелепость, он же умный человек!
   Я не заметил, как дошел до скверика. Есть такой скверик поблизости от
института, на углу. Маленький, но очень тенистый и уютный. Мы туда в
обеденный перерыв ходим посидеть.
   Только я уселся на скамейку, появилась Нина. У меня даже сердце
защемило от жалости: какая она бледная, и глаза печальные. Ничего, сейчас
мы поговорим с ней по-хорошему, она мне все расскажет, и мы вместе
что-нибудь придумаем.
   Только надо ее сразу подбодрить. А то вот она и на скамейку садится
как-то боком и от меня отодвигается... Бедная девочка! Я почувствовал себя
сильным и надежным, этакой несокрушимой опорой бытия.
   - Нин, ты, главное, не волнуйся, - сказал я максимально задушевным
тоном и погладил ее руку. - Мы же с тобой друзья, мы всегда поймем друг
друга, если что...
   Нина медленно и как-то странно посмотрела на меня.
   - Да? Ты в этом так уверен? - с горечью произнесла она.
   - Что касается себя, безусловно! - заявил я. - Но ты, видимо, не веришь
в это и потому как-то... ну. нервничаешь...
   Нина опять уставилась на меня широко раскрытыми немигающими глазами - и
вдруг я понял, что она разглядывает меня с недоумением и ужасом... совсем
как Ленечка Чернышев, когда мы сегодня пришли к нему с Линьковым. Мне
сразу сделалось неуютно и тоскливо.
   - Нина, ты что так смотришь? - не выдержав, спросил я.
   - Ты не знаешь, почему? - Нина опустила голову и начала теребить
ремешок сумки.- Что ж, если не знаешь, то... - Она долго молчала, потом
спросила каким-то неестественным, сдавленным голосом: - Ас какой это стати
ты именно сейчас заговорил о доверии и взаимопонимании?
   - Ну... вообще... - Я совсем растерялся и не знал, что сказать. - Мне
показалось, что ты... что у тебя на душе что-то есть... И потом вот с
Чернышевым я говорил сегодня...
   - С Чернышевым? - быстро спросила Нина и опять замолчала, что-то
обдумывая.
   - Да, Чернышев ведь был в тот вечер в институте... Он... он видел? -
выкрикнула вдруг она. - Ну, говори, что ж ты молчишь! Он видел?!
   - Да... - нерешительно ответил я. - Видел...
   Нина глубоко вздохнула.
   - Тогда чего же ты не понимаешь? - почти спокойно спросила она.
   Во время этого странного разговора мне в основном казалось, что я
вообще ничего не понимаю. Даже если моя гипотеза ошибочна и Нина не была
тогда в лаборатории, то почему она смотрит на меня так, будто я ее обвиняю
в убийстве и волоку в милицию?
   - Нина, - сказал я решительно. - Давай говорить прямо! Чернышев сказал,
что он видел в тот вечер, в 11 часов, как из нашей лаборатории кто-то
выходил.
   Но он уверял меня и Линькова, что не узнал этого человека. По-моему, он
просто не хотел сказать правду. Он почему-то хотел защитить этого человека.
   - Тебя это, кажется, удивляет? - с горькой иронией спросила Нина.
   Я посмотрел на нее. Она сидела, слегка откинувшись на спинку скамейки и
запрокинув голову, и опять меня поразило, до чего Нина красивая.
Классически красивая, хотя и вполне современная с виду. Но вот, например,
профиль - удивительно чистые, чеканные очертания, для современной
красавицы вовсе не обязательно... Нет, что удивляться Чернышеву - есть же
у него глаза! Не говоря уж о том, что он вообще типичный интеллигент,
создание совестливое, и ему глубоко неприятно подставлять под удар своих
знакомых, а тем более женщин...
   - Нет, ничуть меня это не удивляет, - ласково сказал я, - Ведь я
догадался, кого он видел...
   - Очень трудно было догадаться? - почему-то с явной насмешкой спросила
Нина.
 
   - Ну... как тебе сказать? - осторожно заговорил я. - Вообще-то... я
этого никак не ожидал... и ты до сих пор ничего мне не сказала... я не
могу понять, почему...
   - А Чернышев и меня, что ли, видел? - недоверчиво спросила Нина. -
Глазастый какой оказался, никогда бы не подумала...
   Она говорила теперь удивительно спокойно, с грустным юмором. Я совсем
сбился с толку. Если Нину не очень-то волнует, что Чернышев ее видел... "И
меня, что ли, видел?" и ее... а кого же еще?
   - Нина, а кто с тобой был? - осторожно спросил я.
   - Со мной? Да никого не было... к счастью! - с удивлением отозвалась
Нина. - Только еще и не хватало, чтобы вся компания видела... Я уж хоть
тому радовалась, что случайно о