кова и Левицкого, ни их взаимоотношения...
Да, на помощь ЭВМ рассчитывать нечего, а самому тоже, пожалуй, не
справиться.
   Попробуем все же... Что и как могло произойти в прошлом после появления
Стружкова? Достоверно, пожалуй, лишь одно: что вышел он из камеры тут же,
в лаборатории, - ведь камера перемещается только во времени, а не в
пространстве. Ну а дальше - сплошной туман! Неизвестно даже, в котором
часу Стружков там появился. Целился-то он, конечно, на вечер, не раньше,
чем часов на семь, надо полагать, на такое время, когда в лаборатории не
будет никого, кроме Левицкого... Да, но из показаний Чернышева можно
заключить, что там все время кто-то был, вплоть до одиннадцати... Так,
может, это и был Стружков? Ведь в одиннадцать часов выходил из лаборатории
именно он...
   Постой, но ведь все это, наверное, происходило уже на другой мировой
линии, раз Стружков вмешался в прошлое... А кого же тогда видели Чернышев
и Берестова? "Настоящего" Стружкова, который никуда не уходил и не
переходил, а сидел в лаборатории? Но зачем он там сидел, какую роль играл
в гибели Левицкого?..
   Ладно, допустим, что хронофизики ошибаются, и никакого отклонения
мировых линий не происходит, а все совершается на одной и той же линии...
В конце концов это лишь теоретические выкладки, экспериментально они не
проверены. А тогда все получается очень даже изящно и стройно. Стружкову
никакой ключ не нужен - он просто выходит из хронокамеры и оказывается в
лаборатории!
   Стройно-то стройно, а по сути чушь собачья: значит, так он там и сидел
до одиннадцати, и Левицкий при нем глотал таблетки, а ему хоть бы что?"
   Минут пятнадцать Линьков упрямо продирался сквозь дебри мировых линий,
петель и двойников и с грехом пополам сконструировал из наличных фактов
довольно стройную, хоть и безнадежно абстрактную схему. Мысленно оглядев
эту конструкцию, он покачал головой и вздохнул.
   "Логический кошмар! - думал он. - И зачем я все это придумал, и кто
меня просил? Ведь опозорюсь, ведь высмеет меня Шелест, и правильно
сделает!" Но у него прямо язык чесался выложить все это Шелесту и
послушать, что он скажет... И момент был как раз удачный: Шелест
отвернулся от панели и рассеянно поглядел на Линькова, словно удивляясь,
что он все еще здесь.
   - Игорь Владимирович, - неестественно громко сказал Линьков, - тут у
меня одна версия проклюнулась...
   И тон был нелепый, и словечко какое-то дурацкое подвернулось, и
Линькову уже хотелось добавить: "А впрочем, шут с ней, с той версией!" Но
Шелест уселся на табурет и сказал:
   - Ну ладно, излагайте вашу версию, только покороче...
   - Вот какая история, - начал Линьков спокойным тоном, стараясь
подчеркнуть, что говорит он это все лишь объективности ради. - Стружиов
мог прибыть в лабораторию... в прошлое... как раз в тот момент, когда
Левицкий выходил...
   Ведь Чернышев говорит, что, когда Левицкий вернулся, в лаборатории
кто-то был. Так, возможно, это и был Стружков...
   - Это и есть ваша версия? - вяло спросил Шелест.
   - Это начало моей версии, - пояснил Линьков. - Разумеется, для этого мы
должны допустить, что все события происходят на одной и той же мировой
линии... - Он искоса глянул на Шелеста: не смеется ли тот?
   Шелест не смеялся. Он смотрел на Линькова немигающим взглядом и думал о
чем-то своем.
   - Я понимаю, что психологически это не лезет ни в какие ворота, -
продолжал Линьков, - Стружков... да и Левицкий - не могли они запутаться в
такой...
   гангстерской истории...
   - Гангстерская история, говорите? - чуть живее переспросил Шелест. - Ну
в конце концов любой вариант, даже самый сумасшедший, надо проверить, если
он отвечает каким-то фактам.
   - Фактам-то он отвечает, а вот людям никак не соответствует.
   - Понятно. Нам в физике легче - приходится иметь дело только с фактами.
Вы, значит, попытались уяснить себе, что получается, если мы допустим, что
загадочный незнакомец в лаборатории - это Стружков? Один резон я вижу -
показания Чернышева и Берестовой становятся понятными. Это, конечно, может
соблазнить:
   - Да, соблазнить может, - со вздохом сказал Линьков, - но дальше
приходишь к таким выводам...
   - Понятно - Ведь нужно объяснить, что Стружкову понадобилось в
лаборатории.
   И почему его пребывание там... ну, окончилось столь трагически для
Левицкого.
   - Вот именно, - подхватил Линьков. - Обычная логика ведет здесь к тому,
что Стружков был заинтересован в смерти Левицкого, а этого я принять не
могу.
   Можно рассматривать это лишь как чисто гипотетический случай. В
гипотетическом случае два человека - назовем их А и Б - могли бы, скажем,
находиться в скрытой вражде, например, из-за ревности. - Шелест
поморщился, и Линьков заторопился. - Или из-за научной конкуренции.
Скажем, А сделал открытие - крупное открытие, фундаментальное, - а Б по
некоторым причинам считает, что имеет права на соавторство, реальные
права. Но А ему в этих правах отказывает... Утром 21 мая Б узнает, что А
умер при загадочных обстоятельствах; а листки из записной книжки, где,
очевидно, были записаны основные положения открытия, - эти листки
похищены. Что получается? Б должен благодарить неведомого помощника: ведь
он теперь может без опасений присвоить себе открытие А.
   - История действительно получается гангстерская. - Шелест снова
поморщился.
   - Но не усматриваю разрекламированной вами логики: стандартный
уголовный сюжет.
   - Нет, логика тут есть, и даже, на мой взгляд, изящная... но с
гнильцой...
   Ну ладно, выложу уж все по порядку! Только с условием, что все это -
чисто гипотетический случай!
   Шелест кивнул.
   - Надо полагать, что Б, - начал Линьков, - усиленно размышляет: кто мог
похитить листки и для чего? Тут выясняется, что Б видели в вечер смерти А
в лаборатории... Нужно сказать, что открытие А позволяет перемещаться во
времени.
   Шелест быстро посмотрел на Линькова.
   - Это вы заключили из моих слов? - спросил он. - Видимо, я нечетко
высказался. Стружков мог сделать это сам.
   - Это уже другой вариант, другая версия. Допустим, что открытие
все-таки не его, а Левицкого, но попадает к нему. Тут и начинается логика,
которая всю эту идиотскую, немыслимую конструкцию совершенно неожиданно
скрепляет намертво. Нелегко, невозможно, но факт. Б быстро соображает: с
помощью машины времени я могу вернуться в прошлое и... убить А!
   Шелест криво усмехнулся.
   - Я же предупредил, что с характерами это не согласуется! - напомнил
Линьков. - Но уж давайте доведем эту линию до конца! Б рассуждает так: раз
меня видели там, значит, я там был - И это сделало меня хозяином открытия.
   Значит, теперь я должен сделать то, что все равно уже совершилось.
Иначе некому будет убить А и открытия я не заполучу. Совесть можно
успокоить весьма просто: ведь А уже умер, стало быть, речь идет об
убийстве уже умершего человека.
   - Ну, положим, убивать-то все равно придется живого: - возразил Шелест.
   - Конечно! Это Б просто себя успокаивает. И вообще нельзя это принимать
всерьез. Но все же эта дьявольская логика меня смущает. Не могу я ей
ничего противопоставить. Дальше так. Алиби у Б непробиваемое: он весь
вечер нарочно сидит в компании. Значит, двойник может орудовать вполне
свободно. К тому же Б заранее знает, что все удастся - ведь это все уже
произошло!
   - М-да! - хмыкнул Шелест. - Не знаю, как для преступника, но для
следователя ситуация весьма соблазнительная!
   - Дальше еще того чище! Б является в прошлое, убивает А, похищает его
записку... Теперь он размышляет: что же делать дальше? Обратите внимание:
   находясь в прошлом, он уже знает все, что произойдет в ближайшие три
дня!
   Знает, что его двойник, который в данный момент сидит в библиотеке,
будет, последовательно переживать все события, которые он, путешественник,
уже однажды пережил... И что по истечении трех дней он придет к идее
отправиться в прошлое. А для этого ему понадобятся чертежи открытия. Как
же ему подсунуть эти чертежи?
   Линьков сяеяая эффектную паузу. Шсяест с ироническим любопытством
смотрел на него.
   - Он переписывает все в этот журнал! - с театральным пафосом сказал
Линьков, указывая на лабораторный журнал, который они с Шелестом недавно
рассматривали. - А сам остается в прошлом - тайком, конечно. Ему нужно
только прожить эти три дня - еще раз прожить, - потом его двойник
отправится в прошлое, а сам он заявится и нам героем... А как же! Ведь он
открытие совершил, он хотел другу помочь, отправился в прошлое, чтобы его
спасти...
   только не удалось ему:
   Линьков тяжело вздохнул. Искусственность конструкции назойливо лезла в
глаза.
   Шелест скорчил страдальческую мину и спросил:
   - Ну, а как же он этого самого А прикончил, разрешите узнать?
Табуретом, что ли, трахнул? А с отравлением тогда как?
   - А бог его знает! - с нарочитым равнодушием ответил Линьков. - Этого я
толком не продумывал... Ну, мог он его, допустим, в ту же хронокамеру
сунуть. Представляете: в камере мощное магнитное поле, наш Б сует туда А,
у того начисто смывает память, и он теперь, как дитя, - хочешь, корми его
снотворным, а хочешь - Брр! - Линьков поежился.
   - Да, жуткое у вас воображение, Александр Григорьевич! - сказал Шелест.
- Ну как, вы все высказали?
   - Все как будто. Так, детали некоторые остались... Например, как с
хронокамерой быть?
   - А что с хрононамерой? - вдруг насторожился Шелест и почему-то
обернулся к вычислительной машине.
   - Ну, в этом - гипотетическом случае, - задумчиво сказал Линьков, - Б,
конечно, должен предусмотреть, что нужно создать видимость неудачного
путешествия в прошлое... иначе начнутся расспросы: что он там делал да
почему.
   - Ну и что? - осторожно спросил Шелест.
   - Да ну, ерунда все это! - Линьков махнул рукой. - Все вместе - ерунда.
Хоть и логично с виду, но, вероятно, я где-нибудь элементарную ошибку
допустил...
    
 - А с камерой как все-таки? - напомнил Шелест.
   - Ну, мог он, скажем, отправить камеру обратно. Сам остался в прошлом,
а камеру для виду отправил обратно, будто он тут же и вернулся, и не сумел
спасти А... Это я к примеру. А вообще-то все это бред!
   - Это, конечно, бред, - медленно сказал Шелест. - Но имеется тут один
забавный фактик. Я вот посчитал сейчас на ЭВМ этот расход энергии... И
получается, что вы правы: камера действительно вернулась назад не пустая,
а с нагрузкой!
 
 
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 
 
   Я медленно, с трудом выпрямился, разогнул замлевшую спину, спустил ноги
с подставки. Непонятная тяжесть по-прежнему сковывала меня, давила со всех
сторон, и казалось, что стоит мне пошевельнуться, как весь мир со
стеклянным звоном разлетится вдребезги - вместе со мной.
   Но все же я двигался, преодолевая эту странную тяжесть, и мир не
разлетался вдребезги - Этот мир, в который я попал. И вдруг я понял, что
не знаю, куда попал, и не знаю, как это узнать. То есть, конечно, в
прошлое, в этом у меня не было сомнений, - но вот куда именно?
   Эта мысль как-то встряхнула меня, отогнала тяжесть и скованность. Я
быстренько сообразил, что времени в запасе не так уж много и что нужно в
темпе выбираться из камеры и браться за дело.
   Я открыл дверь камеры, вышел, неуверенно ступая, - ноги замлели, в них
будто иголки торчали, минимум по сотне в каждой, - аккуратно прикрыл за
собой дверь - и остановился в проходе из технического отсека. Отсюда я
видел столы, часть дивана... да практически видел всю лабораторию. Она
была пуста и тиха. Я никак не решался выйти из прохода между пультом и
хронокамерой - стоял да стоял, весь напрягшись, и прислушивался. Я
осознавал, конечно, что любые мои телодвижения не окажут сколько-нибудь
заметного влияния на судьбу человечества в целом, но все же двигаться
побаивался. Человечество в целом как-нибудь выдержит любое мое
вмешательство, а вот здесь, в институте, я могу заварить такую нашу, что и
не расхлебаешь.
   Но стоять и думать все же бывает полезно. Постоял я вот так, - и в
голове у меня что-то сработало, словно защелка соскочила в механизме,
освободились всякие колеснки и пружинки, и все вокруг сдвинулось, а
вернее, вдвинулось в свои реальные очертания. И время стронулось с места,
пошло в своем обычном темпе - мне даже показалось, что я слышу, как оно
бодро и ритмично тикает где-то в районе моей левой верхней конечности. Я
поглядел в данном направлении и обнаружил, что это тикают мои собственные
часы фирмы "Восток", хорошие, надежные часы, и что на них сейчас - одна
минута двенадцатого - а значит, уже шесть минут я вот так стою у камеры и
бесплодно философствую:
   "Ну, пошли!" - сказал я себе, решительно шагнул в лабораторию и
огляделся.
   Это - прошлое? Может быть, даже измененный мир? Поди догадайся! Все
знакомо до мелочей, все привычно. Столы, табуреты, диван - Вот и
белоснежный красавчик-пульт светит зеленым кошачьим глазом индикатора
готовности, и стеклянная стена хронокамеры привычно-тускло мерцает среди
электромагнитов, и, если б не громадная подставка в центре камеры, можно
было бы подумать, что весь этот переход мне просто приснился.
   Я встряхнулся, как собака, вылезшая из воды. Неужели я действительно
прожил уже однажды это время, уже видел то, что здесь только еще будет...
через час, завтра, послезавтра? Да нет, что это я? Того, что будет ЗДЕСЬ,
в этом мире, я, конечно еще не прожил. Этот мир только возникает, новая
мировая линия только-только начинает ответвляться от прежней, я стою у ее
истоков, и от моих действий теперь зависит, насколько сильно она
отклонится - Ах, чтоб тебе! Выходит, я в ответе за то, как сложится эта
история? Я лично? Ничего себе...
   Ну, пока отклонение мировой линии имеет чисто принципиальное значение,
никак не практическое. В ближайшие часы мне, наверное, предстоит увидеть
примерно то же, что было в ТОМ двадцатом мая, наблюдать тех же людей, те
же события...
   Да, кстати, а где же они, эти люди и эти события? Я вдруг понял, что
налицо явное неблагополучие. Который здесь час? Только что пролетел
самолетик аэроклуба... Занятия секции парашютизма начинаются в семь:
допустим, что сейчас половина восьмого... ну, четверть восьмого... Тогда -
где же Аркадий?
   Опять куда-то ушел? Что это ему на месте не сидится, да еще в такой
вечер? И того, второго, тоже не видать... Время-то уж очень позднее! Ведь
эксперты сказали, что снотворное было принято часов в шесть:
   Может, я все-таки не в тот день попал? Эта вредная камера могла меня
зашвырнуть и подальше и поближе - я ведь контрольную проверку не успел
провести...
   Вообще в камеру-то я полез, а не успел даже подумать, как смогу
определиться во времени и как буду спасать Аркадия. А если б я вышел из
камеры и сразу увидел, что Аркадий лежит на диване уже полумертвый? Что я
стал бы тогда делать?
   Ну, положим, тут и думать особенно нечего, я же не врач, вызвал бы
"Скорую помощь", это элементарно. А может, и сейчас стоит вызвать,
заблаговременно, покуда кандидат в самоубийцы где-то разгуливает? Да нет,
как он может разгуливать, приняв снотворное, он же максимум через полчаса
после приема уснет. И по идее - именно здесь, на диване. Значит, либо он
таблеток еще не глотал, либо это вообще не тот день... Вот, елки-палки,
что же делать? До чего дурацкое положение! Рвался я в прошлое, спешил изо
всех сил, мучился, голову ломал - и все для того, чтобы бессмысленно
стоять на пороге технического отсека и заниматься пустопорожними
рассуждениями?
   Я досадливо поморщился и решительным шагом наискось пересек
лабораторию. Ну вот, и ничего особенного, вот и прибыли в прошлое,
займемся-ка лучше делом, чего раскисать-то без толку. В институте,
наверное, пусто, а кто и остался, тот намертво засел у себя в лаборатории.
А кто остался-то? Если это двадцатое мая, то Ленечка Чернышев определенно
существует неподалеку...
   Надо, пожалуй, пройтись по коридорам - риск, в сущности, небольшой, а
четко сориентироваться во времени просто необходимо. Впрочем, для порядка
обследуем сначала нашу лабораторию.
   Я начал методично, по квадратам осматривать лабораторию. Пульт все так
же старательно и преданно следил за мной зеленым глазом индикатора
готовности.
   Молодец пульт, ждет, старается, хоть и не понимает, что к чему. Ничего,
друг, не сердись, я и сам не очень-то понимаю. Обследуем подоконник.
Чисто, пусто, ни соринки, ни бумажки. Перейдем к столам. Мой стол чистый,
все убрано, - неужели это я такую аккуратность проявил?.. Стол Аркадия...
Ого! В пепельнице окурки! Сейчас мы, по примеру Шерлока Холмса,
приглядимся и ним...
   Окурки все сигаретные, с фильтром - такие Аркадий курит. Два окурка
чуть тлеют - их небрежно ткнули в пепельницу и не до конца загасили:
Значит, курили двое.
   Но кто же это был с Аркадием, совершенно непонятно... Ну-ка,
сопоставим. В начале шестого кто-то ждал Аркадия в лаборатории...
встретился с ним... они о чем-то говорили... Сейчас примерно восемь - а
может, семь? - и они куда-то вышли... Значит, Аркадий должен вот-вот
вернуться, если... если он собирается сегодня принять яд... Постой, а как
же я? Неужели я проторчу здесь до одиннадцати - до одиннадцати по здешнему
времени, - а потом преспокойно уйду и брошу умирающего Аркадия?
   Нет, что-то тут определенно не клеилось. Обстоятельства гибели Аркадия
не только не прояснялись, а, напротив, обрастали новыми неясностями. И все
это было связано какой-то сложной петлей во времени, только вот проследить
я ее никак не мог. А проследить надо позарез, иначе я тут черт те что могу
натворить. И даже не узнаю, какие будут последствия моих поступков.
   Тут я с досады стукнул кулаком по столу Аркадия, по листку чистой
бумаги, который лежал с краю.
   Под бумагой что-то было! Что-то скользнуло под кулаком, бесшумно
рассыпалось, развалилось...
   Я поспешно схватил листок и остолбенел, держа его в руке.
   На столе лежала записная книжка Аркадия - в том самом неистребимом
красном переплете. А рядом с ней - маленькие, узенькие оранжево-голубые
пачечки...
   Я глядел на эти пачечки, не веря своим глазам. Вот они. Мирно лежат
рядом с записной книжкой. Аркадий куда-то вышел и на всякий случай прикрыл
их бумагой. И запер дверь... или нет? Я подошел к двери, потрогал: нет, не
заперта! Как же это? Может, я все-таки попал в другой день? Снотворное
Аркадий мог достать заранее... даже наверняка достал заранее. Нет, и
открытая дверь ничего не доказывает. Известно, что дверь была заперта
сразу после пяти и оставалась запертой минут двадцать. И еще известно, что
Аркадий в это время куда-то уходил из лаборатории. А выходил ли он позже и
запирал ли при этом дверь, никто не знает... Вот только время уж очень
позднее, - по идее Аркадий должен был давно уже проглотить эту дрянь...
   Что же делать, ну что же мне делать?! Идти его искать?
   Я вернулся к столу и с ненавистью посмотрел на аккуратные пачечки. Нет,
надо же! Я до сих пор никак не мог поверить, что Аркадий покончил
самоубийством.
   Я даже целую теорию сочинил, из ничего состряпал демонического
эксплуатационника и яд в роскошном импортном напитке. Решил отбивать хлеб
у почтенной леди Агаты! А, выходит, Аркадий тогда вернулся в лабораторию и
аккуратненько слопал всю эту пакость? И преспокойно лег на диван и стал
дожидаться, когда настанет сон... сон, который незаметно для него перейдет
в смерть?! Все равно не могу поверить! Почему, зачем? Стой! А записная
книжка-то! Записка Аркадия!
   Я перелистал записную книжку... Расчеты, расчеты.... Чей-то телефон
сбоку записан... а под конец - пять чистых листков. И все, и ничего
кроме...
   Значит, Аркадий еще явится сюда, напишет мне записочку, вкусно
поужинает таблетками, запивая их тепловатой водичкой из графина, а потом
приляжет отдохнуть после праведных трудов. А потом кто-то придет и вырвет
листки из записной книжки... Кто? И зачем?
   "Ну, погодите вы, черти! - подумал я, разъяряясь, - Я вам покажу, как
травиться! Я вам покажу, как письма воровать! Вы у меня забегаете! - Я
сгреб пачечки, завернул в листок бумаги и, злорадно ухмыля