истики встретиться с самим собой".
   Он мысленно объявил себе благодарность за успехи на поприще уголовной
хронофизики и глянул на часы. Шелест через полчаса его ждет, а он стоит и
вхолостую мыслит, не достигая никаких ощутимых результатов. Не лезть же и
Шелесту опять с одними догадками! Факты нужны, доказательства.
   "А где их взять? - с грустью думал Линьков, оглядывая лабораторию, -
Хронокамера никаких показаний по делу тебе не даст, пульт - тоже.
   Хронофизику они, может, что-нибудь и сообщили бы по дружбе, а тебе -
дудки!
   Нет, что уж тут, только на самого себя и приходится рассчитывать, на
свои персональные мозговые извилины... Правда, кое-какие фактики уже
имеются, нечего нам прибедняться. Раньше я этим фактам особого значения не
придавал, а теперь они как раз к месту приходятся. Беда только, что фактов
этих кот наплакал. Некоторые детали из показаний Берестовой. И еще слова
Аркадия, которые этот паршивец Марчелло запомнил и передал: насчет его
конфликта с самым близким другом... Действительно, куда уж ближе! Да, мало
фактов, ох, как мало! И все же попробуем пока на этом материале поработать.
   Значит, видели-то его, а принимали за другого - это понятно. Откуда же
он мог появиться? Если б он в лаборатории сидел, то легко было бы понять,
как он туда попал. Но в лаборатории он не мог сидеть,- это не согласуется
с показаниями Берестовой. Значит, надо искать другие пути. Что ж,
поищем... А может, Стружковым сначала заняться? Да нет, Стружков никуда не
денется, если это и вправду Стружков вернулся. А вообще-то говоря, именно
в этом пункте Шелест рассуждал не очень убедительно с точки зрения
психологической. Если уж Стружков захотел и сумел перейти в прошлое, так
почему же он немедленно вернулся, ничего не сделав? Не туда попал, что ли?
Но он ведь мог повторить попытку - должен был повторить, если так уж хотел
спасти Левицкого!
   Испугался, что попадет в другой мир, на другую линию? Ну, об этом он
наверняка подумал раньше, до перехода! И если б он так боялся этого, то
вряд ли вообще решился бы отправиться. Да нет, это на него непохоже,
совсем непохоже! Если я Стружкова правильно понимаю, то ни черта он не
боялся, а, напротив, только и думал, как бы поскорее добраться до
двадцатого мая и начать действовать. Подумаем над этим дальше. Стружков
вряд ли провернул такую сумасшедшую работу за один вечер и рискнул жизнью
только для того, чтобы тихонько посидеть в хронокамере и вернуться
обратно, ничего не сделав.
   Однако же камера вернулась не пустая. В ней кто-то был. И этот кто-то
ушел из лаборатории, а дальше как сквозь землю провалился. Шелест, вполне
понятно, решил, что это был именно Борис. И я тоже. Просто в голову не
приходило, что в камере может оказаться кто-то другой! А ведь выходит, что
поторопились мы! И нечего удивляться странному поведению Стружкова: просто
это не он, а совсем другой человек. А с этим новым героем все выглядит
совсем иначе и вполне естественно... Вы поймите, Игорь Владимирович, -
мысленно обратился Линьков к Шелесту, - ведь Стружков никак не может
вернуться в наш мир! Он отправился в прошлое, чтобы активно действовать, и
если он не погиб при переходе, то, выйдя там из камеры, начал немедленно
действовать. И, значит, создал иную систему событий, новую историю, новую
мировую линию. Он уже не мог вернуться в наш мир. А вот камера его была,
по-видимому, включена на возвращение - включена автоматически ОТСЮДА. Так
что она осталась на нашей мировой линии!.. А здорово я все же наловчился
рассуждать о проблемах хронофизики, - с мальчишеской гордостью подумал
Линьков. - Вот ведь какую нетривиальную хронофизическую тонкость сообразил!
   Это, наверное, и Шелест оценит. Только Шелест и оценит... Конечно,
Стружков бы тоже оценил, и вообще толковые хронофизики. А так - попробуй
кому объясни! Не поймут. Валя Темин наверняка затоскует, - это у него
защитная реакция против непонятных вещей, - махнет рукой и не захочет
разбираться...
   Я бы на его месте тоже, наверное, не стал разбираться в этой
хронофизичесной головоломке... "Ну что ж! Начинаем искать, - с
преувеличенной бодростью сказал он себе, выходя из лаборатории. - Искать,
конечно, не Стружкова, а того, кто в его камере сбежал из прошлого! И
повезло же человеку! Впрочем, почему повезло? Он, надо полагать, и своим
ходом мог уйти... Наверняка мог!
   А вот взял и перешел к нам. Зачем? Эх, найти бы его, поговорить... Да,
станет он с тобой разговаривать, как же! Он, небось, уже удрал куда
подальше! А Шелест все ждет Стружкова... Да если б это Стружков был, он бы
с утра уже околачивался в институте!"
   Линьков захлопнул за собой дверь лаборатории и шагнул было к боковой
лестнице, но вдруг остановился и замер.
   Только сейчас он понял, что новая версия, в сущности, не объясняет трех
важнейших вопросов. По-прежнему остается неясным, почему и каким образом
погиб Аркадий Левицкий, куда девалась его записка и откуда взялся
Стружков, которого видели вечером в лаборатории Берестова и Чернышев.
   Линьков зашагал по коридору, на ходу пытаясь заново, в свете новой
версии рассмотреть эти проклятущие загадки.
   "Ну, встретились они, ну, поговорили, - раздумывал он. - Разговор у них
мог получиться очень даже серьезный и волнительный. Но ссориться-то им
зачем?
   Чего они не поделили? Или это была не ссора? Но все равно, - почему эта
встреча привела к гибели Аркадия Левицкого? Что это было? Шантаж? Боязнь
разоблачения? Эх, Линьков, Линьков... Случай-то в следственной практике
уникальный, а ты его на уровень коммунальной кухни свести норовишь! Тут
ведь все необычайно, невероятно: и участники встречи, и условия, в которых
она состоялась... Надо полагать, что и причина и способ действий столь же
необычны... Да только - где тебе. Линьков, сообразить, о чем они могли
говорить, - не твой это уровень!"
   Линьков тихо вздохнул. Да, туман и мрак. Была бы записка... Но записка
исчезла, и это загадка ј 2. Может, она как-то связана с первой? Он забрал
записку? Нет. Ну, зачем ему это делать! А тут еще этот Стружков неизвестно
откуда вынырнул! Ну, действительно, как он очутился в институте в
одиннадцать вечера?
   Линьков горестно покачал головой. Нет, хватит рассуждать! Надо факты
добывать, факты! Он решительно двинулся по.центральному коридору и выходу
из института.
   "Будем действовать по порядку, - рассуждал он, спускаясь в вестибюль. -
Как он появился, проверим позже. А сейчас попробуем проверить, куда он
девался.
   Шансов на успех тут очень мало, но для порядка надо спросить. Да и с
Шелестом мы уговорились, что я пойду на проходную. Правда, мы имели тогда
в виду выяснить насчет Стружкова, но это начисто отпадает. А вот этого
нежданного гостя если б засечь... Только вряд ли на проходной о нем хоть
что-нибудь знают: не мог он даже и пробовать пройти через проходную!
Вообще непонятно, как он мог выйти из института? Через забор, что ли,
махнул?
   Пожалуй, единственный путь. Через проходную идти нельзя и оставаться до
утра в институте тоже нельзя. Можно себе представить, что началось бы,
если б его утром обнаружили в институте! Вот была бы заваруха! Словом,
один ему путь - тайком, через забор. Да, - но, может, он вообще не выходил
из института?
   Зачем ему рисковать? И куда идти? А прочел он записку Бориса, посмотрел
его чертежик, включил камеру и двинул куда вздумается... Я бы на его месте
так и сделал..."
   Линьков вошел в проходную. Макарыч отложил газету, снял очки в тонкой
металлической оправе и с большим интересом поглядел на Линькова.
   - Вы вчера вечером тоже дежурили, Василий Макарович? - смущенно
покашливая, начал Линьков. - Так вот, я хотел бы узнать, не было ли
вечером... или ночью... каких-либо происшествий?
   - Происшествий никаких не было! - отрапортовал Макарыч. - Что вы! Какие
такие происшествия? Я бы враз доложил...
   - Ну, ну, - успокоительно сказал Линьков, - вы меня, очевидно, не
совсем поняли. Я имею в виду не ЧП, а так, мелочи какие-нибудь. Может, вы
шум подозрительный слышали или, может, через забор кто-нибудь перелетал?
   - Что вы! - обиженно сказал Макарыч. - Через забор! Это ж и есть чепе!
   - Значит, ничего такого абсолютно не было ни вечером, ни ночью? -
терпеливо спросил Линьков. - Меня, понимаете, всякая мелочь интересует.
Ничего не припоминаете?
   - Ничего, как есть! - со вздохом сожаления ответил Макарыч. - И рад бы
для вас припомнить - ну, ничего не было.
   - А работал кто-нибудь вечером в институте? - на всякий случай спросил
Линьков.
   - Двое работали, - охотно ответил Макарыч. - Всего двое. Стружков,
значит, и Юрченко. Ну, Юрченко-то сразу ушел, как я на вахту заступил,
может, четверть девятого было, но не больше. А Борис Николаевич - тот
допоздна сидел. Самую малость до одиннадцати не дотянул.
   - Что-что? - Линькову показалось, что он ослышался.
   - Без пяти одиннадцать, говорю, ушел он, может, без трех.
   - Стружков ушел без пяти одиннадцать?!
   - Ну да. Ай опять с им что не так?! - ужаснулся дед.
   - Нет, нет, все в порядке, - торопливо сказал Линьков. - Просто я не
знал, что он вечером был в институте.
   - А вам, поди, сказали, что и не был! - с горечью заметил дед. - Ну,
это на него кто-то по злобе наговаривает!
   - Но вы точно знаете, что это был Стружков? - не удержавшись, спросил
Линьков.
   - Неужели ж я Бориса Николаевича с кем перепутаю! - обиженно ответил
дед. - Вышел он, заморенный совсем, ступает еле-еле, спокойной ночи мне
пожелал.
   - И пошел? - бессмысленно спросил Линьков.
   - И пошел, а как же! - подтвердил дед, с любопытством глядя на него. -
Домой пошел, спать. Может, с устатку проспал сегодня? Нету его что-то...
   - Нету... спасибо... до свиданья... - растерянно пробормотал Линьков и
поплелся обратно в институт.
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 
 
   Вечер был теплый и влажный. Наверное, прошел легкий дождик: плиты
мощеной дорожки тускло блестели в полосе света, падавшей из проходной.
   Мне вдруг стало страшно идти дальше. Я осторожно приоткрыл дверь
проходной и заглянул в щелочку. А, дежурит Макарыч, это хорошо!
   Макарыча я люблю: душевный старикан и к науке питает несокрушимое
уважение.
   Особенно к нашей хронофизике. Он, по-моему, думает, что мы работаем в
основном над проблемой омоложения и только таимся до поры, потому что не
все постигли и превзошли. А потом объявимся и полным ходом начнем
возвращать людей из преклонного возраста в самый цветущий.
   - Работаете все... - позевывая, прогудел он в желто-белые, прокуренные
усищи. - Труженики, ох, труженики! Ай вам погулять никогда не хочется?
   Дело-то молодое!
   - Некогда все... - пробормотал я, раздумывая, как бы к нему половчее
подступиться, потом сказал проникновенно: - Какие уж тут гулянки, Василь
Макарыч! До того заработаешься, бывает, что прямо не понимаешь, на каком
ты свете. Вот и сейчас: хотите верьте, хотите нет, а я никак не соображаю,
какое сегодня число!
   Выговорив это, я жалобно поглядел на Макарыча. Старик сочувственно
закивал.
   - Наука... - сказал он добродушно. - В старое время ученые, говорят, и
вовсе ничего не соображали в обыкновенной жизни, все равно, как младенцы
новорожденные. Девятнадцатое у нас сегодня, милок, девятнадцатое мая, да.
А завтра, значит, двадцатое будет...
   Двадцатое завтра! Только завтра! Значит, они меня еще на сутки назад
швырнули. Зачем же это? Впопыхах, по ошибке, что ли? Я же им и отсюда
помешать смогу, если правильно разберусь во всем.
   Я задумался и перестал было слушать Макарыча, потом снова включился
где-то на полуфразе. Насколько я понял, старик на основании своего
многолетнего опыта уговаривал меня тяпнуть по маленькой ("Ежели держишь
дома про запас!")
   и залечь спать. Тяпать мне не хотелось, да к тому же не было у меня
здесь не только запаса, но и дома, а вот спать... спать мне захотелось
зверски.
   - Иди уж, иди, мил человек, - сочувственно сказал Макарыч. - Прямо лица
на тебе нет, до чего извелся... И Аркадий твой тоже проходил тут перед
тобой, гляжу: идет весь аж черный и с лица спал... Батюшки, думаю! - Тут
Макарыч запнулся, поглядел на меня и спросил: - Ай вы с ним поругались?
   - Мы с ним? Да вроде нет... - неуверенно ответил я, пытаясь сообразить,
какой же это Аркадий выходил сейчас из института: здешний, наверное? - А
что?
   - Да так я просто... Гляжу: поврозь выходите, что же, не мог он тебя
пять минут подождать? Весь вечер, думаю, вместе просидели, а тут...
   - Ну да... вместе... мы так просто, - забормотал я, не зная, что
сказать.
   - Иди, иди, голубок, - ласково сказал Макарыч. - Заговорил я тебя,
старый леший...
   - И то пойду, - ответил я расслабленным голосом, - Устал я, правда, до
смерти. Спокойной вам ночи на трудовом посту, Василь Макарыч!
   Выйдя из проходной, я машинально добрел до скверика, остановился и тупо
глянул на скамейку, где мы с Ниной объяснялись и никак не могли
объясниться, а Время, небось, косилось на нас и хихикало: "Ага, попались,
хронофизики!"
   Когда же это было? Семь часов назад и четыре дня вперед - поди
разберись...
   Вообще - куда же мне теперь идти? Где бы для начала хоть поспать часок?
Я уж прямо с ног валился от усталости. Шутка ли: за один вечер столько
всего!
   Сногсшибательный разговор с Ниной; бешеная работа в лаборатории;
путешествие во времени; выслеживание загадочного незнакомца в измененном
мире и встреча с живым Аркадием; снова - и совершенно неожиданно! -
переброска во времени... Не считая того, что я, между прочим, эдак
мимоходом взял да открыл способ перехода во времени! Ай да Борис Стружков!
Силен, бродяга!..
   Да, вот именно - бродяга бездомный. Дома у меня здесь нет. То есть
комната моя, конечно, существует, но в ней ведь другой Борис. Насколько я
помню, он сейчас провожает Нину домой, вернее бродит с ней по улицам и
несет какую-то несусветную чушь. Конечно, ему-то что! Не жизнь, а малина!
   Нет, ну какое все же свинство! Бандюги, хронохулиганы, вкатить бы им за
такие штучки по пятнадцать суток переброски туда-сюда без права выхода из
хронокамеры! Да мало им, стервецам, пятнадцать суток! Ну, что мне
делать-то?
   Так и мотаться по времени, на каждом шагу создавая миры и натыкаясь на
своих двойников? И что это вообще за манера - ни с того, ни с сего совать
человека в хронокамеру? Ну ладно, работали они там, готовили эксперимент
потихоньку ото всех, даже от меня, это я вполне могу понять, хоть и
обидно, что Аркадий от меня таится... Ну, не будем об этом... Но такие
штучки устраивать!
   Использовать хронокамеру для расправы с "неудобными" людьми! А может,
это они контрольную проверочку провели на мне? Да нет, это уж совсем дико
выглядит: что я им, брусочек?
   А самое главное, самое главное, что все это никак не объясняет, почему
Аркадий покончил самоубийством! Наоборот, пожалуй, еще больше запутывает
дело. Ведь если этот его загадочный компаньон был попросту помощником в
подготовке эксперимента, - монтажник он или кто другой, неважно! - то уж
совсем ничего непонятно! Ну, открыл Аркадий, как перемещать человека во
времени, ну, рассчитал поле, подготовил камеру для этой цели, так ведь
радоваться этому надо, великое дело сделано, а он вдруг самоубийством
кончает! Обнаружил, может, что передвижение во времени - штука опасная,
что человечеству это принесет больше вреда, чем пользы, и поэтому из
раскаяния и страха решил отравиться? Опять бред собачий получается: какой
же ученый так поступит?! Да и опасности, которые могут грозить
человечеству, если оно начнет путешествовать во времени, давным-давно
рассчитаны (вероятно, по принципу "зелен виноград!") и даже, так сказать,
отображены в искусстве, тем же хотя бы Айзеком Азимовым, так что никаких
внезапных потрясений по этому поводу Аркадий испытать не мог...
   В общем, ничего я пока по этой линии не выяснил, но сейчас мне было
безразлично, выясню я вообще хоть что-нибудь или нет. Устал я до
невозможности, мысли путались, ноги заплетались, я с удивлением обнаружил
вдруг, что иду, вернее, плетусь... А куда, сам не знаю.
   А впрочем, куда же еще? К себе, то есть к "здешнему" Борису неудобно:
увидит нас вдвоем кто-нибудь... ну, хотя бы соседка тетя Маша - и инфаркт
ей обеспечен. Да и самому мне как-то морально тяжело разговаривать с
другим Борисом Стружковым. Я человек не жадный, мне себя одного вполне
хватает.
   Значит, некуда мне идти, кроме как на улицу Дарвина, дом номер шесть,
квартира четыре, второй этаж, где проживает наш завтрашний кандидат в
покойники, дорогой Аркашенька. Приду я к нему и скажу: "Вот что, друг,
надоело мне за тобой гоняться по времени, я тебя тут, в пространстве,
прищучил и выпускать не намерен. Выкладывай все как на духу, не канителься!
   А если нет - дуэль! На мясорубках! Одолжу мясорубку уАнны Николаевны и
такой из тебя фарш приготовлю! Ух, какой я из тебя сделаю фарш!"
   Представив себе эту сцену, я сразу оживился и воспрянул духом.
Несколько смутило меня лишь одно престранное обстоятельство: при словах
"мясорубка" и "фарш" у меня слюнки потекли! Но, поразмыслив, я понял, что
людоедских наклонностей, странствуя по времени, не приобрел, а только мой
пустой желудок совсем некстати включился в мысленный идейный спор, не
поняв, о каком фарше идет речь.
   Улица Дарвина начиналась в двух кварталах от института, а еще через
квартал кончалась: в ней всего-то была дюжина домов с обеих сторон.
   Ну, вот. Улица Дарвина уперлась в ограду сквера. В глубине сивера -
бывшая церквушка, лет сорок назад переоборудованная под клуб пищевиков, мы
там фильмы смотрим. Дом номер шесть - у самого сквера. Аркашкино окно на
втором этаже, третье слева от парадного. В окне темно.
   Вот тебе раз! Куда же девался Аркадий? Пришел и сразу спать завалился?
   Непохоже на него. Да и быстро чересчур. Вышел он из института за пять
минут до меня, так Макарыч сказал? Прикинем на мое собеседование с
Макарычем, на стоянку у скверика, на медленную ходьбу еще минут пять...
ну, десять, допустим. Даже если он не ужинал и чаю не пил, хотя наверняка
проголодался, целый вечер ведь сидел в лаборатории... Все равно:
раздеться, вымыться, постелить постель, лечь - и то еле успеешь. А Аркадий
еще и снотворное принимает и лежит потом читает, пока таблетка не
подействует. Вот ведь, он будто заранее репетировал... Значит, еще 20-30
минут надо прикинуть на это дело. Нет, наверное, Аркадий не приходил еще
домой... И иуда это его понесло на ночь глядя?
   Ну что ж, придется ждать. Подождем. В скверике вот сядем... Нет, не
сядем, скамейки у входа нет, а нам нужно видеть и улицу и окно Аркадия.
Станем, значит, вот под этим симпатичным пожилым кленом и обопремся на его
надежный ствол, а то нас ножки что-то не держат...
   Улица просматривается отлично, парадный дома номер шесть - и того
лучше, его освещает яркий фонарь над входом в сквер. В окне Аркадия
по-прежнему темно...
   Я все время упорно созерцал улицу и не мог бы не заметить Аркадия,
любое пари готов держать! Аркадий, безусловно, не проходил при мне по
улице и не входил в свой дом. И все же в окне Аркадия зажегся свет. И
темный силуэт человека промелькнул в окне. Откуда же Аркадий взялся, что
за чудеса!
   Я выбежал из скверика, влетел в парадный и одним духом взвился на
второй этаж. У нас с Аркадием был условный сигнал - три коротких звонка,
потом один длинный. Звонил я негромко, чтобы не разбуднть Анну Николаевну.
Дверь Аркадия ближе по коридору, он должен услышать. Я чуть подождал и
позвонил снова.
   Тихонько скрипнула дверь. Пауза. Потом послышались шаги - осторожные,
крадущиеся. Я подумал, что Аркадий боится разбудить соседку. Шаги вплотную
приблизились к двери и, не останавливаясь, стали удаляться! Что же это
такое? Почему Аркадий не открывает: он ведь понимает, что это я -
звонок-то наш, условный! Шаги удалялись в сторону кухни. Я нажал на кнопку
изо всех сил, звонок надрывно задребезжал в коридоре. Там, внутри, щелкнул
замок, открылась дверь, раздались вздохи, позевывание, сонное бормотание,
шаркающие шаги...