- Кто это там? - сердито и тревожно спросила Анна Николаевна. - Звонят
как на пожар!
   - Анна Николаевна, это я, Борис. Простите, не сердитесь, откройте, у
меня важное дело! - взмолился я.
   Анна Николаевна, зевая, возилась с цепочками и засовами.
   - Какое такое дело? - бормотала она, стоя на пороге, - Аркадия дома
нет, и не придет он сегодня, еще утром он мне сказал, что если до десяти
не вернется, значит, не ночует дома. А вам-то он чего ж не сказал?
   Я почти оттолкнул Анну Николаевну, она ахнула и разинула рот, и
бросился к комнате Аркадия.
   Дверь была приоткрыта. Внутри - темно. Я щелкнул выключателем. В
комнате никого не было.
   Анна Николаевна, стоя у входной двери, ошарашенно моргала и пыталась
что-то сказать. Я промчался мимо нее в кухню. Ну, конечно, дверь черного
хода настежь. Кто-то вышел, вышел отсюда, из кухни: задвижка-то изнутри...
   Я запер дверь на задвижку и вернулся в коридор. Анна Николаевна, застыв
у входной двери, добросовестно таращила на меня сонные глаза и силилась
заговорить.
   - Здесь кто-то был, понимаете? - отрывисто сказал я.- В комнате
Аркадия. Я сам только что видел, как в окне зажегся свет. И этот тип
сбежал, когда услышал мой звонок. От меня сбежал. Через черный ход.
   - Это как же так?! - Анна Николаевна совсем проснулась от страха. - Это
что же делается-то, господи! Да ведь дверь-то у нас на цепочке была, Боря!
Через окно он влез, не иначе... Ой, батюшки! И ведь говорила, говорила я
Аркадию сколько раз, чтобы окно не бросал открытым...
   Я заглянул в комнату Аркадия. Окно было заперто. Да и вообще чушь порет
Анна Николаевна, кто же это полезет с улицы, на виду у всех, в окно
второго этажа? Нет, войти он мог только через дверь. Значит, у него был
ключ. Он вошел до десяти, Анна Николаевна в десять, как всегда, легла
спать и дверь заперла на цепочку. Он, должно быть, знал этот
внутриквартирный распорядок.
   Ключ... Опять у кого-то есть ключ! На этот раз не от лаборатории, а от
комнаты Аркадия. Странно все же. Кому Аркадий мог дать ключи и, главное,
зачем?
   Может, это сам Аркадий и был? Но чего ему бегать от меня? Хотя я бы
этому особенно не удивился. Я, кажется, полностью израсходовал запас
удивления на сегодняшний день. Нет, Аркадий тут не мог быть. И не стал бы
он сидеть впотьмах в своей комнате. Это сидел кто-то чужой, и он не хотел,
чтобы Анна Николаевна заметила его присутствие... Наверное, зажег он свет,
когда увидел, что в окнах у Анны Николаевны стало темно. И то не сразу
зажег, а подождал, пока все соседи наверняка уснут.
   Да... И ключ у него есть, и мой условный звонок он знает, и привычки
Анны Николаевны ему знакомы... Кто ж бы это мог быть? Неужели все-таки
я... то есть, какой-то еще Борис Стружков! Какой-то еще? То есть, это уже
третий на сегодняшний день, как говорится... "Что это Стружковы, как грибы
после дождя, повсюду выскакивают? - неодобрительно подумал я.- Стружков -
я лично Стружков здешний (тоже я!) Стружков - еще один (тоже, наверное, я
- может, завтрашний, либо позавчерашний)... Еще какого Стружкова ждать
прикажете?"
   Мысли эти не вызывали у меня ничего, кроме усталости. Ну, я так я...
Даже понятней выходит. Услышал я свой звонок, не захотел сам с собой
встречаться - а кто захочет?! - и шмыгнул через черный ход - Может, я сам
себя и толкнул в хронокамеру? А что? Все возможно. Однако же получается,
что этот Стружков - довольно паскудный тип... Ну, а я что могу поделать?
   Я так задумался, что перестал слушать испуганные причитания Анны
Николаевны.
   Но постепенно сквозь поток моих мыслей пробилось слово "милиция", и
тогда я понял, что должен действовать сам, а то греха не оберешься.
Милиции мне только не хватало в этом деле!
   - Да что вы, Анна Николаевна! - горячо сказал я.- Милиция придет, а мы
ей что скажем? Убили кого, избили, ограбили?
   - Может, и ограбили? - недоверчиво заметила Анна Николаевна.
   Она зашла в комнату Аркадия, покрутилась там минуту-другую.
   - Кто его знает! Так будто бы все на месте, и костюмы в шкафу висят
аккуратно, и в стол, видать, никто не лазил, - растерянно сказала она,
снова выйдя в коридор.
   - Ну, вот видите! - подхватил я. - Что же мы милиции-то скажем? Высмеют
они нас, скажут: померещилось вам, никого тут не было!
   - Ой, не померещилось, Боря, не померещилось! - испуганно округлив
глаза, возразила Анна Николаевна. - Накурено там, в комнате, дышать нечем,
и сигарета, гляжу, в пепельницу ткнута наспех, дымок еще от нее идет...
   Лучше-ка я милицию вызову, боюсь я, ей-богу, боюсь!
   Уж я ее уговаривал-уговаривал, прямо охрип, тем более, что объяснялись
мы полушепотом, чтобы ее семейство не разбудить. Наконец поладили на том,
что я переночую в комнате Аркадия, а входная дверь будет на цепочке. После
этого Анна Николаевна отправилась к себе и долго возилась, запирая свою
дверь на все замки, а я остался один.
   Цепочку со входной двери я тут же потихонечку снял, стараясь не брякать.
   Аркадий теперь уж вроде не придет, но вот этот загадочный тип... Вдруг
он вернется? Постоит тоже в скверике, увидит, что в окне света нет, и
попытает счастья снова... Ведь что-то же нужно ему было здесь, иначе не
лез бы!
   Правда, может, он уже добыл то, за чем охотился... Да нет, вряд ли! Я
начал звонить через две-три минуты после того, как он включил свет, а в
комнате, по словам Анны Николаевны, все было на месте, ничего, значит, не
переворочено, не разворочено в поспешных поисках. Он, наверное, только
начал оглядывать комнату и соображал, где это может быть, а тут звонок...
"Ну и фантазия у тебя, брат! - одернул я себя. - Концепции из тебя
сыплются, как пшено из дырявого мешка, по любому поводу! Да почем ты
знаешь, может, он вообще ничего не искал, а ждал или прятался... Ладно,
спрячемся и мы, устроим засаду по всем правилам..."
   Я не стал зажигать огня в комнате и даже окно побоялся открыть, хотя
действительно этот тип прокурил тут все насквозь. В свете уличного фонаря
я разглядел пепельницу на подставке торшера, вынес ее в коридор,
исследовал окурки. "Столичные". Те же, что курит Аркадий. Ну, то он,
наверное, Аркашкины сигареты истреблял, пока сидел здесь... Я вытряхнул
окурки и пепел в мусорное ведро на кухне, вернулся в комнату и, не
раздеваясь, плюхнулся на тахту. Ох, с каким наслаждением я вытянулся на
спине и закрыл глаза! Правда, мне сразу почему-то представилось, что я уже
лежал на этой тахте совсем недавно, полчаса назад, прислушивался, не ходит
ли кто по квартире, хотел и не решался зажечь свет. Я даже передернулся
весь и головой замотал, чтобы отогнать это дурацкое, нелепое ощущение. Но
стоило мне снова закрыть глаза, как опять полезла в голову всякая дичь.
   Упорно мерещилось мне, что стоит там, на улице, и пристально смотрит в
темное окно комнаты Борис Стружков. Но не мог я разобрать, какой же это
Борис - не то я сам, не то другой, тот, который сбежал отсюда... А может,
еще какой-нибудь, еще один Стружков, вереница Стружковых, стройные ряды
Стружковых, колонны Стружковых... Глаза у всех вытаращенные, недоверчивые,
так и крутятся по сторонам - обстановку изучают... И номера у всех на
груди, порядковые, для различия. Нет, не ряды, не колонны, цепочка! Они
идут один за другим, соблюдая дистанцию... Вот какой-то очередной Борис
выбегает из скверика, мчится вверх по лестнице, звонит... Предыдущий
Борис, крадучись, удирает из комнаты на кухню, исчезает. Пришедший
занимает его место на тахте, а в скверике под кленом уже стоит следующий
Стружков. Вот и он бежит по лестнице... Сейчас позвонит, вот он звонит...
звонит...
   Я проснулся от оглушительного трезвона. Это орал будильник у меня над
головой, на полочке тахты. Аркадий его, что ли, завел. Я остервенело
стукнул по кнопке, и этот голосистый зверюга сразу утих. И тогда я понял,
что за окном вовсю светит солнце.
   Значит, я улегся и преспокойно проспал до утра! Тоже мне засада! Этот
тип мог запросто явиться и меня в окно выбросить, я бы, наверное, только
на тротуаре очнулся... Оно, конечно, и не удивительно, после такого
веселого вечера с путешествиями и приключениями. Но все же... Эх ты,
комиссар Мегрэ...
   В дверь постучали нервно и торопливо. Я вскочил и, на ходу приглаживая
волосы, кинулся открывать. Это была Анна Николаевна, уже по-утреннему
деловая, подтянутая, - сразу видно, что на работу спешит. Но глаза у нее
все-таки были тревожные и растерянные.
   - Я было не хотела вас будить, но мне на работу пора, а тут слышу, у
вас будильник зазвонил...
   - Да нет, я уже встал, мне тоже пора... - смущенно пробормотал я. -
Ночь вроде прошла спокойно...
   - Ночь-то спокойно... А вот звонили сейчас Аркадию, я хотела вас
позвать.
   Сон с меня сразу слетел, вчерашний сумбурный день опять навалился всей
тяжестью на сердце, и оно заныло от предчувствия беды.
   - А кто звонил-то? - я старался быть спокойным.
   - Да кто его знает! Мужчина какой-то. Голос чудной, хрипучий такой.
   Левицкого спрашивает. "Дома, - говорит, - Левицкий?" Я говорю: мол,
постучу сейчас, узнаю, думала, может, он ночью пришел... Вижу, цепочка-то
снята...
   - Надо было сразу меня позвать - простонал я.
   - Да не пустил он меня! Говорит, не надо, мол, его беспокоить. А сам
словно бы забеспокоился, быстро-быстро так заговорил. Передайте ему,
говорит, пускай он придет в восемь часов, как условились.
   - А где? Куда приходить-то?!
   - Он только сказал, что на том же месте, где всегда. "На нашем месте" -
так вот сказал. Аркадий-то, верно, знает, какое место...
   - И больше он ничего не говорил?
   - Говорил... - Анна Николаевна наморщила лоб, стараясь припомнить. -
Насчет таблеток каких-то сказал.
   - Таблеток?!
   - Ну да! Скажите, говорит, Левицкому, что я насчет таблеток, он,
говорит, поймет. И трубку сразу повесил. Больше ничего не сказал. Ой,
опаздываю я, заговорилась!
   Анна Николаевна ринулась к вешалке, схватила плащ.
   Я стоял на пороге и смотрел на нее. Завтра 21 мая. В этот день я в том,
уже Ушедшем от меня мире пришел к Анне Николаевне, и она мне сообщила о
загадочном госте Аркадия, парне с усиками, похожем на Раджа Капура. Она
тогда обнаружила наблюдательность, хотя след и был ложным.
   - Анна Николаевна, - спросил я, провожая ее к двери, - а вам этот голос
совсем незнаком? Который по телефону-то говорил?
   - Нет... словно бы нет... - неуверенно ответила она, приостанавливаясь.
- Только, я думаю, он подделывался, нарочно хрипел-то... Может, правда,
боялся, что я его распознаю?! - Она опять испугалась: - Ох, Боря, кто ж
это такой? Вы додумались, может?
   Я покачал головой.
   - Стараюсь додуматься, но пока не выходит, Анна Николаевна.
   - Ой, нехорошие какие дела пошли! - тревожно сказала Анна Николаевна. -
Боря, дверь-то, дверь не забудьте захлопнуть как следует, а то она отходит!
   - крикнула она с порога и побежала вниз по лестнице.
   Я посмотрел на часы: было без четверти восемь, по здешнему времени, я
вчера переставил часы, сверившись у Анны Николаевны. И вдруг мне пришло в
голову, что свидание-то назначено на восемь утра. Конечно, не вечера, как
это я сразу не догадался? Ведь таблетки должны быть у Аркадия к концу
рабочего дня, не позже! Но тогда "наше место" скорее всего обозначает тот
самый скверик на углу, возле института, где мы объяснялись с Ниной...
"Наше место"... Кто же это мог так говорить? В самом деле, кто? Уж чего
там... это было "наше место" - для Аркадия Левицкого и для Бориса
Стружкова: другие так не говорили. Но что же получается? Получается, что я
же сам, то есть кто-то из Борисов, любезно достал Аркадию яд? Помог
осуществить мечту, так сказать?
   Весело...
   Впрочем, думать мне было некогда. Все эти обрывки мыслей мелькали у
меня, пока я наспех умывался и приглаживал волосы щеткой Аркадия. Голоден
я был зверски, но готовить завтрак было некогда, и к тому же я не знал,
где чьи продукты лежат в холодильнике. Я схватил со стола Анны Николаевны
кусок черного хлеба и, на ходу заглатывая его, ринулся вниз по лестнице.
   Таблетки... Он, значит, принесет Аркадию снотворное! Я машинально
притронулся к карману куртки, - пачечки по-прежнему лежали там. Пачечки с
таблетками снотворного, которые я взял вчера, то есть сегодня вечером со
стола Аркадия. Но до этого момента теперь остается часов
одиннадцать-двенадцать, и кто-то еще только собирается передать Аркадию
эти самые таблетки...
   Вот сейчас я спрячусь в кустах и посмотрю, кто же этот благодетель! А
потом выйду, представлюсь и... ох, и выдам же я ему! За все: за таблетки,
за Аркадия, за идиотские штучки с хронокамерой, чтоб разучился, подонок,
живых людей вместе с грязными досками туда-сюда швырять. За Анну
Николаевну тоже, чтобы не разгуливал по чужим квартирам среди ночи, чтобы
не хрипел чужим голосом в телефон!
   "А если это окажусь я сам?" - подумал я с тревогой.
   Да-а... Тогда придется менять программу на ходу. Самому себе как-то
неловко морду бить, несподручно... А, между прочим, больше некому, никто
другой там не может появиться, кроме одного из Борисов Стружковых. Никто
другой таких подробностей об Аркадии не знает. Нина разве? Но Нина не
сумела бы говорить хриплым басом по телефону. А кроме того, она весь вечер
проболтала со мной, со мной здешним, вернее тогдашним, теперешним... ах,
чтоб тебя, ну и путаница! Ну, словом, я отлично помню, что девятнадцатого
мая мы сидели с Ниной в кафе, а потом до полуночи шатались по улицам - все
не могли расстаться. Так что не могла она до десяти часов оказаться в
квартире Аркадия, не говоря уж о том, что если б и могла, так зачем ей
туда лезть?
   Без двух минут восемь я уже плюхнулся на прохладную зеленую траву за
высокими кустами боярышника и тяжело перевел дыхание. Вход в скверик и
главная дорожка просматривались отсюда отлично. А за моей спиной
поднимался кирпичный брандмауэр трехэтажного дома, так что укрытие было
превосходное.
   Плохо только, что голод мучил меня все сильнее. Ведь со вчерашнего (или
с послепослезавтрашнего) обеда я ничего во рту не держал, кроме этого
кусочка хлеба, а он только раззадорил аппетит. Меня уже мутить начало с
голоду, и обо всяких петлях и прочих каверзах времени думать как-то не
хотелось. В голову почему-то упорно лезла яичница-глазунья. Уж не знаю,
почему именно яичница, но я ее прямо наяву видел: из трех яиц, и вся
беленькая такая, пузырчатая, а желтые глазки так и колышутся, а краешки
так и подпрыгивают в шипящем масле - золотистые, кружевные, аппетитно
хрустящие краешки... Я облизнулся, судорожно глотнул слюну и зажмурился от
ноющей боли в пустом желудке.
   А когда я открыл глаза, то увидел, что по аллее торопливо шагает
человек.
   Вот так штука! Это был вовсе не Борис! Это был Аркадий!
   Я даже за кусты уцепился: показалось, что земля подо мной дрогнула и
куда-то поплыла. Я глядел на аллею и пытался сообразить - почему Аркадий,
откуда Аркадий, как он узнал?
   А впрочем, что это я, какой недогадливый! Он, наверное, заранее
сговорился с этим своим "незнакомцем", а тот позвонил утром просто для
страховки, не зная, что Аркадий дома не ночует. Постой! Тогда получается,
что "незнакомцев" уже двое: один сидел в комнате Аркадия, другой звонил
утром?
   Нет. Это мог быть один и тот же! Он ждал Аркадия, не дождался, пришлось
удирать, утром позвонил... Да, возможно... Но так или иначе, где же он?
   Аркадий вон ждет не дождется и явно нервничает: то на часы смотрит, то
на вход в скверик. Даже гримасничает от нетерпения и переминается с ногн
на ногу, как застоявшийся конь... Что-то в нем странное, в Аркадии, а что
- понять невозможно... О чем-то напоминает - о чем же?
   Аркадий снова посмотрел на часы и досадливо оскалился. Я тоже глянул на
свои часы. Ну и ну! Двадцать семь минут девятого! Через три минуты
начинается рабочий день в институте. Поэтому Аркадий и нервничает. А
"незнакомец"-то, он разве не знает об этом? Знает, небось: назначил
свидание рядом с институтом, за полчаса до начала работы. Тем более
странно. И вообще, куда же он девался? А что, если... что, если... Я чуть
не вскочил, так поразила меня эта мысль. Что, если я уже начинаю наблюдать
"то самое" двадцатое мая со всей его загадочной путаницей? Может быть,
"незнакомец" потому и появился в нашей лаборатории после работы, что утром
они с Аркадием не смогли встретиться?!
   Словно подтверждая мою догадку, Аркадий опять поглядел на часы,
раздраженно махнул рукой и направился и выходу из сквера.
   Нет уж! Не мог я допустить, чтобы Аркадий на моих глазах повторял, как
заводная кукла, все, что привело его в этот день н бессмысленной гибели!
Не мог я этого допустить, и никакая логика тут не помогала, никакие
рассуждения о временных петлях не могли меня остановить! Ведь я видел, как
Аркадий шагает по аллее к выходу, и понимал, что сейчас он отправится в
институт и никогда уже не выйдет оттуда!
   Я выбежал из-за кустов на аллею и в два счета догнал Аркадия. Он шел
задумавшись, ничего кругом не видел и не слышал.
   Я хлопнул его по плечу, он вздрогнул и резко повернулся. С минуту мы
молча глядели друг на друга. Аркадий озабоченно хмурил густые черные брови
и, видимо, старался что-то сообразить. Наконец он сказал деланно-небрежным
тоном:
   - А, Борис, это ты! А я, знаешь, задумался что-то и совсем тебя не
заметил... Ты откуда тут взялся?
   Для человека в моем положении этот вопрос звучал несколько
двусмысленно. Но я почти не обратил на это внимания и даже не ответил
ничего Аркадию. Я не мог оторвать глаз от его костюма. Главное - от его
немыслимо шикарных отворотов...
   Что и говорить, очень странно в таких обстоятельствах вдруг забыть обо
всем н погрузиться в созерцание костюма! Да в нормальной обстановке я либо
вообще не заметил бы, что у Аркадия обновка, либо глянул бы мимоходом и
пробурчал что-нибудь неопределенное: а, мол, прибарахлился? Ничего вещичка!
   Но тут дело обстояло нначе. Недаром я четвертый день подряд занимался в
основном тем, что сопоставлял и пытался связать воедино разрозненные и с
виду весьма далекие Друг от друга события, факты, детали. Видно, мозг мой
уже настроился на автоматическое включение по программе: факт - ассоциация
- гипотеза - и так далее. И сейчас эта программа сработала четко и
безотказно.
    
 Костюм на Аркадии был вообще странный. Наверное, на такой костюм я
отреагировал бы даже помимо всяких ассоциаций. Ну, отреагировал бы
однозначно: просто покатился бы со смеху. Клоунский какой-то наряд,
ей-богу!
   Коричневый пиджак, двубортный (ну, кто носит сейчас двубортные!), с
невероятно широкими отворотами. А отвороты кожаные! Надо же! И вдобавок
пристегнуты по краям на большие медные кнопки.
   Но сейчас мне было не до смеху. Глянул я на пиджак Аркадия и
моментально вспомнил слова Нины: "Костюм на нем какой-то странный был,
борта широченные..." Мозг уже заработал по схеме и начал выдавать вопрос
за вопросом: "Почему я не видел его в этом костюме двадцатого на работе?
ТАКИЕ борта и я бы заметил! Где он прятал этот костюм и зачем надел его
сразу после работы? Зачем вообще понадобился Аркашке такой идиотский
костюм?!"
   Я все стоял, тупо уставившись на сверкающие медно-красные кнопки и
мучительно соображал: зачем они? Мне вдобавок почему-то стало страшно
поднять глаза на лицо Аркадия, - вдруг он сейчас ухмыльнется так же криво
и зловеще, как вчера у хронокамеры? Мне казалось, что если я снова увижу
эту ухмылку, то не выдержу - заору, ударю Аркадия или убегу сломя голову.
   - Чего это ты такой обалделый и помятый весь? В парадном, что ли,
ночевал?
   Почему в парадном? Странные у Аркашеньки фантазии. Сам-то ты где
ночевал, брат, вот интересно! Я осторожно поднял глаза. Никаких зловещих
гангстерских ухмылок - глаза, правда, слегка насмешливые, но у Аркадия они
почти всегда такие. А вообще-то вид у него неважный - смуглое узкое лицо
осунулось и почернело, веки красноватые, воспаленные. Не спал он сегодня,
что ли?
   - Нет, зачем же в парадном? - медленно ответил я, глядя на него. - Я у
тебя, Аркашенька, ночев