гигантские. Но это все ерунда, это прямо по
формулам считается. Тут вся загвоздка в том, чтобы поле сделать однородным
в таком объеме, чтобы мог я поместиться и чтобы оно в то же время
сохранило требуемую величину. Если эту проблему не решишь, нечего и
соваться а хронокамеру - размажет тебя по времени так, что никакой Шерлок
Холмс не сможет ни опознать тебя, ни даже собрать вместе для опознания:
ведь каждый твой кусок будет удаляться от другого в будущее с такой же
точно скоростью, с какой тот будет его догонять.
   Я с опаской посмотрел на хронокамеру. Вот еще вопросик: как она,
выдержит поле такой мощности или сорвется? Во мне ведь чистого веса
восемьдесят пять кэгэ, не считая костюма и прочих мелочей. "Может,
раздеться?" - тупо предположил я, но тут же фыринул: представил себя, как
я вылезаю 20 мая из хронокамеры нагишом и в таком виде разгуливаю по
институту. Да в ней и весу-то, в одежде, - два-три килограмма. Это все
мелочи, а тут дело в принципе: можно ли в данной хронокамере надолго
удержать такое поле (я еще понятия не имел, какое же именно), чтобы
перебросить человека на трое суток назад?
   А кто его знает, что тут можно и чего нельзя! Мощность по проекту вроде
бы достаточна. А на деле получается, что только начнешь поле наращивать -
и все, с приветом: то обмотка секционная к чертям летит, то конденсатор
течет, то вообще вся стабилизация пропадает, будто ее корова языком
слизнула, - пучок пляшет, поле скачет, брусок на куски разваливается. Но
брусок развалится - это ладно, это пережить можно, на опыте знаю. А
самому-то мне разваливаться и размазываться неохота. Потом у бруска мозги
отсутствуют, а у меня они все же есть, и я и ним как-то привык. Значит, ни
в коем случае нельзя допустить, чтобы сорвалось поле. Потому что при такой
громадной напряженности скачок даже на какие-нибудь 10 процентов начисто
смоет все содержимое моих драгоценных мозгов, и выйду я из камеры
чистенький и пустенький, как новорожденный младенец, весело пуская
пузыри... если вообще выйду. Нет, об этом даже думать страшно, ну его! Уж
лучше пускай меня по времени размажет, по разным столетиям. Свалится мой
палец, например, куда-нибудь в средние века, и что тогда будет? Как его
определят: перст божий, скажут, или, наоборот, чертов палец?
   Я балагурил сам с собой, стараясь отвлечься от мысли об этом проклятом
магнитном поле, но оно влезло мне в голову и никак вылезать не хотело. Мне
даже начало казаться, что я его вижу: этакие змеищи белые, в руку
толщиной, выползают из воздуха, прямо из ниоткуда, хищно тянутся к моей
драгоценной черепной коробке и бесшумно ввинчиваются в мозги.
   Не знаю, может, просто затошнило меня от всех этих ужасов, но только я
вдруг успокоился и перешел к расчетам.
   Даже забормотал с этаким занудным оттенком, будто даю объяснения
какому-то дебилу: "Разделим наши проблемы на количественные и эти...
качественные.
   Количественные - это те, которые я могу посчитать, а качественные -
это, наоборот, те, которые я посчитать не могу... Будем исходить из того,
что нам надо. Надо нам забросить одного живого хронофизика на 72 часа
обратно, причем желательно, чтобы он прибыл на место назначения, полностью
сохранив свой физический и, так сказать, моральный облик. Зададимся мы для
этого сфероидальным полем, как оно у нас самое простое, и попробуем, чтобы
оное поле нарастало с течением времени а черепашьем темпе... В противном
разе, - объяснял я незримому дебилу, листая справочник, - быстрый рост
поля нас к добру не приведет, ой, не приведет, переменного поля никакой
хронофизик не выдержит..."
   Через полчаса я почувствовал, что тону, захлебываюсь в океане
интегралов, а перед глазами бестолково мельтешат ехидные черные значки
спецфункций.
   Блокнот худел на глазах, - я методически переправлял исчерканные листки
под стол. Я топтался на месте и с тупым упорством маньяка пробивал лбом
стену, морщась от боли. Я пытался за один вечер решить математическую
задачу, на которую добросовестный теоретик должен был бы потратить месяцы,
если не годы. Словом, я взялся не за свое дело и с каждой минутой все
яснее убеждался в этом. Таких полей, какие мне требовались, в справочнике,
конечно, не было, на скорую руку я их вычислить не мог (да и не на скорую
тоже), а прикидка давала такие ошибки, что проще уж было бы сразу пойти и
сунуть голову под гидравлический пресс. Шут их знает: может, такие поля
вообще неосуществимы?! Ведь не посчитал же их почему-то никто до сих пор!
   В конце концов я отчаялся и сдался. Посидел, побарабанил пальцами по
столу, потом посмотрел на часы. До девяти оставалось меньше часа. Неужели
все-таки придется звонить Линькову? Что я ему скажу? Он мне и так не
верит, а если узнает, что и Нина меня видела... Может, лучше я Нине
позвоню, поговорю с ней еще раз, должна же она понять... Да, поймет она,
как же! Вон она как на меня сегодня смотрела... да и не только сегодня.
Теперь-то уж я понимал: она с первого дня, с того нашего разговора ждала,
что я все ей расскажу, все объясню...
   Я вскочил и подошел к хронокамере. В ее толстом двойном стекле
отразились два моих лица, чуть сдвинутые, одно сзади другого, будто бы
нерезко навели на фокус. Два Бориса Стружкова таращились на меня из черной
пустоты хронокамеры, словно путешественники во времени на своего
несостоявшегося коллегу. Символическое зрелище! Я прижался лбом и стеклу,
и оба Бориса, словно по команде, придвинулись ко мне. Мы стояли, как
заговорщики, шепчущиеся о чем-то. Потом я с ожесточением вздохнул и
поплелся обратно к столу. Снова я подумал тоскливо, что время уходит, а
время - это, как известно, мощность: чем больше дистанция заброса во
времени, тем больше требуется мощность, а я стою себе и тупо созерцаю
собственные отражения.
   Правда, оставался у меня в запасе еще один шанс. Но это даже и шансом
назвать нельзя было - так, совсем уж неприличное что-то. Я мог нахально
махнуть рукой на всякие теории и, не мудрствуя лукаво, попросту
попробовать.
   Взять, к примеру, то поле, в котором мы гоняем бруски, нарастить его до
предела, прикинуть, что получается, и полезть на авось в хронокамеру.
   Вероятность успеха здесь была такая примерно, как вероятность попасть в
цель, если стреляешь зажмурившись и даже не знаешь, не нацелено ли ружье
тебе в грудь... Но как быть? Вероятность, что я сию минуту сделаю
теоретический расчет, еще меньше...
   Я снова с сомнением глянул на хронокамеру, перевел глаза на пульт, с
пульта - на окно. В окне было бледно-зеленое вечернее небо над темными
кронами лип, а в небе летел крохотный самолетик, ослепительно сверкая
крыльями. Из самолетика вывалилась и понеслась к земле еле заметная точка,
потом над ней развернулся белый купол парашюта. Это аэроклубовцы
упражняются...
   Если б существовал хоть один шанс из сотни, что я доберусь до прошлого
живой и здоровый, я бы рискнул! Ведь речь идет об Аркадии, о том, чтобы
его спасти! Человечество только выиграет, если Аркадий останется в живых,
и не надо будет его послезавтра хоронить... Это даже не изменение истории,
а минимально необходимое ее исправление.
   Тут меня вдруг слегка тряхнуло. Значит, тот самый Аркадий, которого уже
вскрывали и собираются хоронить, вдруг окажется снова живым?.. Как же это?
   Воскрешение Лазаря получается, мистика, евангельские чудеса, а не
наука! Ну, что это я, в самом деле! Ведь не тот же самый Аркадий будет
жив, а другой...
   Или все-таки тот же? Постой, давай наконец разберемся. Возвращаюсь я в
прошлое, когда Аркадий еще жив. Но он ведь умер, ты сам видел его мертвым,
- как же он может быть жив? Да стоит вообще допустить, что человек может
вернуться в прошлое, и сразу натыкаешься на парадоксы, на целую кучу
парадоксов. Ну, хорошо - а почему, собственно, я должен их бояться, этих
парадоксов? Что же, какой-то паршивенький брусок лучше, чем старший
научный сотрудник, кандидат эфэм наук Б. Н. Стружков7! Только и всего, что
весит брусок меньше и за сохранность его мозгов в переменном поле не нужно
беспокоиться. А это, кстати, не такое уж принципиальное отличие: Эдик
Коновалов, например, не уступит в надежности бруску, его никакое поле не
проберет, ни статическое, ни переменное...
   Тут что-то осторожно шевельнулось у меня в голове и сразу притихло,
затаилось. Что же это было? Вот сейчас, когда я про брусок говорил, опять
трепыхнулось что-то и замерло... Где же это оно, куда запряталось?.. Нет,
не поймаешь...
   Ну, неужели я так и уйду ни с чем, и отправлюсь и Линькову, и буду
нудно и неубедительно долдонить про переход во времени, про изменяющиеся
миры, а он будет смотреть на меня ярко-синими глазами, холодными и
непрозрачными, как кафельные плитки, и ничему, конечно, не поверит?
Совершенно бесполезный, унизительный разговор. Нет, к чертям собачьим, не
пойду я!
   Я замычал сквозь зубы и яростно мотнул головой. Да что же это! Ведь я
же знаю, что существует туннель сквозь время! Ведь прошел же по этому
туннелю другой я? Есть выход, есть решение, оно где-то рядом... А ну-ка,
вернемся к брусочкам... Брусочек выдержит, Эдик выдержит, я не выдержу...
Поле...
   градиенты... А почему тот Борис выдержал?.. Прошел же он сквозь эти
градиенты... и ничего... Постой, как это я сказал? Прошел сквозь
градиенты... прошел сквозь... Вот сейчас у меня в мозгу откроется какая-то
дверца, хлынет свет... Что-то простое и совершенно гениальное... Только
при чем тут градиенты? Он прошел сквозь градиенты... Постои, сейчас...
сейчас.
   Вот оно что!
   Дверца в мозгу не открылась, но словно пелена какая-то бесшумно упала,
и стало очень светло, и я с пронзительной ясностью увидел все решение
задачи.
   Не знаю, как насчет гениальности, но простоты здесь хватало, в этом
решении:
   оно было просто, как колумбово яйцо. Вряд ли я смог бы дать
математически корректное описание своей идеи, но физически она была для
меня несомненна и ясна... ну, как закон Архимеда. Для перехода надо было
использовать те самые градиенты, которых я так боялся, - те перепады поля,
что запросто могли размазать меня по времени или вернуть в младенчество!
   Мы всегда старались сначала получить однородное поле, а затем нарастить
его и равномерно облучить брусочек пучком сверхсветовых частиц. И никогда
нам в голову не приходило - и не только нам с Аркадием, а вообще никому! -
что можно ведь работать и с неоднородным полем, только надо менять
интенсивность пучка в соответствии с неоднородностью поля. Да и как мы
могли до этого додуматься? Работа шла все время на маленьких объектах,
вроде этих брусочков, а для них даже в самом паршивом поле как-нибудь
можно разыскать относительно однородный участок.
   Но в том-то и штука, что для больших тел принцип однородного поля
совершенно не годился! Даже грубая прикидка, которую я сделал, убедила
меня в этом.
   Либо таких полей вообще не существует, либо они уж такие особые и
хитроумные, что их всю жизнь можно искать и не доискаться. И ведь все это
знали, и я тоже знал и расчеты сейчас делал только из упрямства: мне, мол,
известно, что путь через время уже проложен, так, может, он именно здесь и
есть, только его не видно! Но если бы путь лежал действительно через
однородное поле, то есть если б можно было рассчитать такое поле для
переброски человека, так уж давно бы какой-нибудь умник посчитал на
досуге, и лазили бы мы через это поле, как через дыру в заборе...
   Мне как-то еще не верилось, что я действительно решил такую сумасшедшую
задачу - чересчур уж просто получилось. А в свою гениальность я не верил:
я знал себя в масштабе один н одному: на что способен и чего не вытяну. Да
и потом меня прямо смущала какая-то... примитивность, что ли, моего
подхода. Я ведь действительно рассуждал почти на уровне школьника!
   Выглядели мои рассуждения примерно так. Скорость, перехода зависит в
нашей хронокамере от величины поля в данной точке и плотности потока
частиц, который сквозь эту точку проходит. Для того, чтобы скорость всюду
была одинаковой, мы обычно как делаем? Добиваемся, чтобы и поле всюду было
одно и то же и поток везде имел одинаковую плотность. А в большом объеме,
который нужен для переброски человека, ни того, ни другого добиться явно
нельзя, - во всяком случае, обычными методами. Это и считалось трудностью
номер один в данном вопросе. Вот я и рассудил: давай-ка натравим их друг
на друга, поле и поток. Там, где поле посильнее, сделаем поток послабее, а
где поле послабее, пусть плотность потока будет соответственно выше. Что
тогда получится? Они тогда вместе дадут по всей камере, во всех участках
совершенно одинаковый результат. И никакие нам градиенты не страшны! Какой
величины объект ни сунь в хронокамеру, все его части будут совершать
переход с одной и той же скоростью, и прибудет он у нас к месту назначения
в целости и сохранности...
 
   Не знаю, почему раньше никто не додумался до такой идеи. Наверно, все
были загипнотизированы однородными полями и просто не думали в этом
направлении.
   Да ведь и мне до сегодняшнего вечера ничего в голову не приходило и
потом вполне свободно не пришло бы, если б не крайность...
   Я основательно воспрянул духом; все остальное мне теперь казалось
пустяком - возьму вот и решу все сразу. Что сначала? Как управиться с
этими потоками?
   Ну, это элементарно. Я быстро набросал схему обратной связи от нашего
сканографа, который промерял поле в разных точках, к управляющему блоку.
Мне нужно было задать такую связь, чтобы сильное поле росло помедленней, а
слабое побыстрее, тогда вокруг сильного магнитного поля будет слабое
электрическое, а вокруг слабого - сильное. Тут все дело в том, что у нас в
камере пучок тахионов управляется как раз электрическим полем. Вот и
получится, что фокусировка будет слабее там, где магнитное поле сильнее, а
этого я и добивался.
   Вообще-то вся эта сложная самоуправляющаяся система мне, наверное, и во
сне бы не приснилась, но сейчас я чувствовал... наверное, вдохновение, уж
очень у меня все ладно клеилось, я сам диву давался! А может, первая удача
меня подхлестнула и я поверил, что все могу, все умею. Вот позвонить бы
Нине да рассказать, пускай знает, какой я на самом деле! Некогда вот
только разговаривать... Я взглянул на часы - девять. Нет уж! У нее теперь,
небось, и телефон занят, - названивает она товарищу Линькову и объясняет
ему... Что же, интересно, она ему объясняет?
   "Ну ладно, ладно, объясняй, - беззлобно проворчал я, усаживаясь перед
аналоговой машиной, - ты там объясняй все, что хочешь, а я пока здесь
поработаю. А ведь не провела бы ты со мной просветительную беседу на
скамеечке, и не торчал бы я здесь и открытия бы никакого не сделал..."
   Надо было все проверить на машине. Бумага, она что хочешь стерпит, а
машина вранья не любит. Я задал первое попавшееся поле и расписал самую
примитивненькую программку.
   "Так! Теперь посмотрим, как все это будет выглядеть на модели", -
пробормотал я и поднял глаза на аналоговый осциллограф: он имитировал то,
что будет происходить в хронокамере, если подашь на нее исследуемый режим.
   В квадратном окне осциллографа розовые молнии воображаемых тахионных
лучков били из углов экрана в ажурное сплетение зеленых линий,
изображавших структуру поля. Даже на глаз было заметно различие в толщине
розовых следов:
   они еле проглядывались там, где зеленые линии сгущались, а зато на
бледно-зеленых участках наливались густым, почти алым цветом.
   Странно, я не испытывал никакой радости, наоборот, начал вдруг
волноваться.
   Впрочем, радоваться и вправду было рано: следовало еще убедиться, что
камера на этом режиме не забарахлит, что удастся нарастить поле до нужной
величины и удержать его, что... Словом, все могло еще лопнуть, как мыльный
пузырь, и остался бы я со своим открытием у разбитого корыта. И времени
было мало.
   Просто совсем не было у меня времени: на часах - четверть десятого...
Устал я зверски, в горле пересохло, голова тяжелая, как камень.
Контрольную проверку я, конечно, производить и не думал, не до этого
сейчас, мне бы только поле выбрать и рассчитать да камеру запустить, а там
уж будем уповать на свое везение. И еще на нашу могучую технику: она ведь
творит чудеса, а мне сейчас просто позарез требуется одно чудо, не очень
большое, средних размеров.
   Я выбрал то самое сфероидальное поле, с которого начинал свои неудачные
расчеты, и ввел цифры в нашу трудягу-эвээмушку, - отсюда они уже самотеком
пойдут в виде программы в управляющий блок. Осталось только процедурные
вопросы продумать: как я влезу в хронокамеру и как там расположусь.
   Рисковать мне все же не хотелось, особенно теперь, когда переход
становился все более реальным. Ну, что ж. Для страховки придется
скрючиться в три погибели на подставке. Только не слететь бы с этой
подставочки, а то скатишься куда-нибудь в угол, а там какой-нибудь
градиент недорезанный притаился и зубами клацает!
   Войти в хронокамеру - тоже вроде бы не проблема, для этого случая
задняя дверь предусмотрена. То есть она, конечно, предусмотрена не для
этого случая, а совсем для других, более прозаических - для ремонта, для
работы внутри. Но факт тот, что дверца имеется. Герметичность у нее
автоматически восстанавливается, а вакуум там только между двойными
стенками, так что скафандр не потребуется.
   Ну вот, а теперь - на пульт!.. "Сегодня тебе придется здорово
поработать, красавчик ты наш, умница наш!" - льстиво забормотал я,
обращаясь к пульту.
   Лебезил я перед красавчиком пультом не зря. Ведь в решающий момент вся
ответственность ляжет на него: находясь внутри камеры, я, конечно,
управлять переходом не смогу, и придется полностью довериться автоматике.
   Я сам удивился, до чего я здорово работаю - четко, быстро, но без
суеты. И волнения опять ни малейшего. Правда, исчезло и ощущение легкости,
счастливой уверенности в своих силах. Может, потому, что сейчас никаких
открытий и гениальных соображений не требовалось, а нужно было до предела
напрягать внимание, чтобы проверить все детали и предусмотреть все мелочи.
Я ведь не имел права ошибиться, все равно как сапер.
   Я включил дистанционное управление, открыл с пульта заднюю дверь
хронокамеры, пошел в технический отсек и выбрал самую большую подставку,
какая у нас имелась. Как-нибудь устроюсь, это ведь недолго... Интересно
все же, будет у меня при переходе какое-то ощущение времени? Я водрузил
подставку в центре камеры, оценил взглядом всю конструкцию - ничего будто
бы, неплохо получается. Позу мне, правда, придется принять не слишком
удобную: ноги поджать, колени подтянуть к подбородку... Ничего, на время
перехода как-нибудь удержусь в этой позиции. Смешно, конечно, - такой
момент торжественный, исторический, можно сказать, момент: путешествие во
времени, одно из первых в истории человечества, - а путешественник в такой
неподходящей позе... Ну, ничего, потомки простят. Ежели мне будут памятник
ставить, скульптор что-нибудь такое героическое изобразит: грудь вперед,
рука тоже, голова назад и так далее... А первым космонавтам, между прочим,
тоже не весьма удобно было лететь. Заря космонавтики. Заря хроно... Как же
это будет? Хрононавтики, что ли? Не очень звучит, по-моему...
   Ну, вроде все готово. Значит, так. Включаю автоматику с упреждением в
пять минут -раз! Вхожу в камеру, закрываю дверь - это два! Пристраиваюсь
на подставке - три! Потом пульт срабатывает, поле растет до заданной
величины - и поехали... Только куда, вот в чем вопрос!
   Ничего себе - все готово! Ворона ты бесперая!
   Ты назад-то вернуться хочешь? Или решил так и остаться в своем прошлом,
где один Стружков Б. Н. уже имеется и сидит сейчас в библиотеке вместо
того, чтобы мчаться в институт спасать друга... Ладно, эту работу мы за
него сделаем, а на остальное пусть не рассчитывает, сам пускай все
расхлебывает, а я лучше к себе вернусь во избежание всяких недоразумений.
Интересно: как же я вернусь?
   Конечно, я мог бы вообще отключить хронокамеру, а там, в прошлом, опять
наладить ее. Но лучше не