т собрал наш задохлик?
   - Я о ней позабочусь.
   Джон-Том остановился на берегу, повернулся к  самой  высокой  горе,
все еще  окутанной  темными  клубами,  взял  дуару  в  руки  и   запел
напоследок. На сей раз слова не нуждались в усилителе из запределья.

                     Вывод ясен: для музы
                     Не созданы узы,
                     Для мелодий и слов
                     Не найти в целом свете оков.
                     Песня вольною птицей
                     Пускай в небеса устремится
                     И достигнет других уголков
                     И других берегов...

   Что тут началось! Взорвались черные тучи,  и  вся  музыка,  которую
Иероним Хинкель добыл неправедным путем, хлынула вниз по  склону  горы
неудержимым  валом  чистого  звука,  и  каждая  нота,  словно  крупица
перламутра, переливалась сотней оттенков.
   Грандиозным цунами мелодий и ритмов, гармонии и  темпа  вызволенная
музыка  омыла  Джон-Тома  и  его  спутников,  растрепала  им   волосы,
раздразнила нервные окончания. А когда промчалась мимо, все поняли: им
уже до конца своих дней не встретить звука такой концентрации.
   Она исчезла  быстрее,  чем  любимое  воспоминание,  рассеялась  над
океаном, разбежалась по множеству земель, откуда ее похитили.  Мелодии
вернулись к своим  инструментам,  песни  -  к  своим  певцам,  высокие
призрачные стоны распределились по сотням косяков заждавшихся китов. А
Джон-Тому и его товарищам осталось только тепло на  сердце  и  чувство
исполненного долга.
   А потом раздался шум, которого Джон-Том не слышал уже  давно.  Этот
звук, почти забытый музыкантом, посвятившим себя  семье,  чаропению  и
разнообразным приключениям, сильно отличался от того,  что  раздавался
много дней назад при встрече  с  китами.  Он  исходил  от  принцесс  и
солдат, от ансамбля "Панкреатический отстой"  и  даже  от  наказанного
Хинкеля, не проявлявшего, однако, энтузиазма. Это были аплодисменты.
   Естественно, в такой ситуации Джон-Том  мог  сделать  только  одно.
Картинным жестом он запахнул широкий плащ,  преклонил  колено,  прижал
руку к груди и поклонился.
   "Пусть это и не "MTV", - подумал он, - но все равно неплохо".
   - А как насчет вот этого, чувак?
   Пока солдаты помогали взойти  на  борт  последней  принцессе,  выдр
указал  на  исполинский  усилитель  с  колонками.   Чудесным   образом
материализованный тимпан уже давно исчез. Был  прилив,  морские  волны
норовили лизнуть потустороннюю электронику.
   - Аппаратуру прислал Кацповарекс. Пусть он  и  решает,  как  с  нею
быть. У меня бы нашлась чаропесенка, да, боюсь, еще отошлю куда-нибудь
не туда. Остров безлюдный, так что не понимаю,  почему  мы  должны  до
хрипоты спорить о судьбе чужеземной аудиотехники.
   - Так-то оно так, да тока помяни мое слово,  однажды  она  когой-то
оченно удивит. - Выдр подошел к ближайшему монолиту,  провел  пальцами
по блестящей черной поверхности. И уловил едва  заметную  вибрацию.  -
Кой-кому придется сочинить легенду-другую, чтоб объяснить  присутствие
этой хреновины.
   - Но это уже не наша проблема.
   Джон-Тому не терпелось покинуть остров.


                                Эпилог

   Наконец гористый клочок суши остался позади. В сопровождении  тысяч
китов и дельфинов суденышко благополучно доставило принцесс на  родину
Алеукауны, в Харакун, расположенный на богатом, процветающем восточном
берегу  океана  Фарраглин.  Далее  оставалось  лишь  в  индивидуальном
порядке препроводить  спасенных  дам  в  их  королевства.  В  Тууре  и
Боробоссе, в Тренку и Паресси-Глиссаре друзей встречали  и  чествовали
как героев, к немалому смущению Джон-Тома.
   Мадж,  всегда  готовый  помочь  комплексующему   спутнику,   брался
праздновать за них обоих, что и делал на пределе своих  необыкновенных
способностей.
   В Тренку они оставили рыдающую Пивверу, и Маджу расставание  с  ней
далось труднее, чем Джон-Тому прощание с Ансибеттой  Боробосской,  уже
не сводившей глаз с разительно преобразившегося Хинкеля. А тот проведя
несколько недель под ее неослабным надзором, решил, что  двадцать  лет
учения музыке  -  пустяковая  цена  за  бессрочное  продолжение  таких
отношений.
   Волк-Газерс, Шплиц-Циммерман и Ядерный Хилл благополучно устроились
при Паресси-Глиссарском дворе, под  личным  покровительством  Сешенше.
Как и  сулил  им  Джон-Том,  в  тамошнее   высшее   общество   входили
представители многих племен, в том числе и человеческого.
   Наконец человек и выдр, чередуя суда с повозками,  пешую  ходьбу  с
ездой на вьючных животных, воротились в родные пределы, в Колоколесье,
где их ждала встреча с не желающими ничего понимать Талеей и Виджи. Не
выбирая выражений, жены потребовали отчитаться во  всех  подробностях,
где шлялись их спутники жизни столько времени.
   - Я же написал записку, - робко напомнил Джон-Том.
   - Да, и я.
   Мадж, ни на минуту не забывая о том, что Виджи в ярости бывает куда
опаснее  самой  непредсказуемой  чаропесни,  держался  в  тени  друга.
Джон-Том знал,  что  на  самом  деле  требуется  его  жене,  и  вместо
сумбурных объяснений заключил ее в объятия.
   - Мы просто решили погоняться за мелодией, - шепнул он.
   Гневная отповедь осталась не у дел - трудно пилить  мужа  во  время
жаркого поцелуя, и Талея решила повременить с выволочкой.
   Виджи обошла обнимающихся людей.
   - А ты, стервец, что скажешь в свое оправдание?
   - Да ладно тебе, крошка, ты ж знаешь, как это бывает. Куда Джон-Том
чапает, туда и мне как бы полагается.  -  Женины  колебания  прибавили
Маджу храбрости, он обнял ее за плечи, отвел в сторонку и прошептал: -
Ой, крошка, до чего  ж  это  страшно  было,  до  чего  страшно!  Такие
переделки, такой риск - тебе и не вообразить. Но я их все одолел,  вот
так. Во имя музыки и искусства. Эх, знала б  ты,  какие  опасности  мы
пережили!
   - Пережили, говоришь? Ах ты, икра рыбья! -  Виджи  саданула  его  в
живот, снова занесла кулак, но не ударила, а улыбнулась. -  Но  пускай
меня освежуют на воротник к праздничному платью, если ты не сократился
в талии  на  целую  ладонь!  И  какие  же  опасности   надо   за   это
благодарить?
   - Да ладно те, крошка, я все объясню.
   Он приблизился, снова обнял ее и ласково терся щеками  о  ее  щеки,
пока она не начала отвечать.
   Естественно, она его простила. И это доказывало лишь  одно:  в  той
комнате не один Джон-Том умел творить чудеса.