т" найден, его уже не забудут. Никогда? Видно, нет.  Человека,
который жил десять миллионов лет назад, мало заботили подобные  концепции.
Прошло некоторое время, и он забыл.
     Потом Улисс напомнил, как строятся дирижабли.  Это  потребует  больше
техники, сноровки и материалов, чем порох. Шегниф нахмурился и сказал, что
ему придется снять некоторые ограничения. Но для собственной  безопасности
Улисса и из-за  создавшегося  положения  ему  не  разрешается  летать  где
вздумается.
     Стало очевидно, что Шегниф не понял или не желал понять основной идеи
Улисса. Тот  хотел  применить  воздушный  флот  сначала  против  вигнумов.
Собственно, он хотел использовать флот только на периметре Дерева, где  он
не подвергался  бы  нападению  большого  числа  летучих  людей  и  мог  бы
контролировать соблюдение границы врагом.
     Улисса раздражала эта робость и недальновидность. Однако нешгаи  были
не  единственным  народом,  страдавшим  близорукостью.  Что   ему   теперь
оставалось делать - готовить оружие, дирижабли и персонал и заботиться  об
их назначении.
     Перед окончанием совещания они столкнулись еще  с  одной  трудностью.
Шегнифу  не  понравилась  идея,  что  воздушные  силы  будут  состоять,  в
основном, из людей. Он хотел иметь на борту дирижаблей  как  можно  больше
нешгаев.
     - Но здесь дело в весе, - убеждал его Улисс. - Чем больше нешгаев  на
корабле, тем меньше топлива и бомб. Ты снизишь радиус  действия  и  боевую
мощь.
     - Это не существенно, если дирижабли действуют  у  края  Дерева.  Они
находятся вблизи базы и для компенсации могут совершить больше полетов.  В
этом проблем не будет.
     Когда на следующий день Улисс увидел Авину его обуяло чувство счастья
и вины. Хотя вина была беспричинной Ведь Луша и Зеби  были  людьми,  а  не
поросшими шерстью клыкастыми,  хвостатыми  и  кривоногими  созданиями.  Он
вправе был делать все, что заблагорассудится и выбрал в  первые  любовницы
Зеби.
     И все-таки Авина задавила его вспыхнуть. Чуть позже, заговорив с ней,
он почувствовал  радость,  сердце  стало  биться  чаще,  а  дыхание  вдруг
сделалось неровным.
     Это было не то, что человек его времени назвал бы любовью.  Это  была
не любовь в  смысле  физической  близости.  Но  он  возрос  до  того,  что
наслаждался ее присутствием, разговором с  ней,  ее  близостью,  в  общем,
полюбил.  Он  мог  бы  сказать,  полюбил  как  сестру.   Гораздо   больше.
Собственно,  его  чувство  невозможно  было  описать.  Или,  возможно,  он
признался себе в приступе откровенности, что чувство неописуемо.
     Короче говоря, она сделала его самым счастливым человеком на свете  с
того времени, как он пробудился. А может, даже и раньше.
     В ее чувствах сомневаться не приходилось.  Когда  она  увидела  обеих
женщин, ее глаза широко раскрылись,  а  черные  губы  изогнулись,  обнажив
острые зубы. Хвост выгнулся. Она замедлила шаг, а потом взглянула на него.
Она улыбнулась, но улыбки не получилось. И когда  она  подошла  ближе,  он
смог прочесть выражение под черной  маской  бархатистого  меха.  Она  была
сильно разгневана.
     Он понимал ее реакцию, но не мог мириться с  ней  слишком  долго.  Ей
придется взглянуть правде в глаза.  Если  же  она  этого  не  сделает,  ей
придется уйти. Ему не хотелось, чтобы это случилось. Ему было  бы  грустно
отослать ее прочь. Чудовищно грустно, но он перенесет это, а потом  печаль
забудется. Лучше чем кто-либо он сознавал, что может сделать время.
     Но это ему совсем не помогло.
     Авина и не пыталась скрыть свои намерения, хотя подавила жажду  бурно
излить свое чувство.
     - Хорошо оказаться вновь на твоей стороне, Повелитель. У  тебя  будут
отличные помощники, _с_в_о_б_о_д_н_ы_е_ и преданные люди. -  Она  говорила
на аурата, не сомневаясь, что обе женщины ее отлично понимают.
     - Хорошо, что ты опять со мной, - ответил он серьезно.
     Он вздрогнул от мысли, какую причинит боль, когда скажет, что  теперь
ей придется спать в соседней комнате. Он  был  вшивым  Богом.  Бог  обязан
стоять выше чувств простых смертных.
     Сознавая свою трусость и ненавидя себя за это, он  прервал  разговор.
Чтобы избавиться от упреков, он сослался на чрезвычайно важное, неотложное
дело. Но он понимал, что лжет только самому себе.
     Она пошла с ним на совещание, а позади следовали обе  женщины.  Авина
была умна, и позже смогла объяснить своим людям, что происходит.  Хотя  бы
на некоторое время у них не должно было затаиться  злобы  и  беспокойства,
которым не было места в его планах. У них недоставало знаний и навыков для
следующей фазы борьбы против Дерева и его прислужников. Но он не сказал им
об этом, как не стал объяснять, что их время еще  впереди.  Раз  готовится
нападение на дулуликов, то три кошачьи группы будут в Дереве  ценнее,  чем
все толстокожие и человекообразные вместе взятые. Они  проворнее  и  более
приспособлены к Дереву.
     Дни и ночи били предельно загружены и продуктивны, хотя  пусть  и  не
так продуктивны, как он хотел. Нешгаи были слонами  и,  несмотря  на  это,
вобрали  в  себя  такие  человеческие  черты,  как  мелочность,   зависть,
ревность, подозрительность, жажда престижа, денег и положения, жадность  и
просто глупость. Видно, увы, они тоже оказались не в силах  подняться  над
этими пороками. Пусть верно, что они на первый взгляд не были так  активны
в своих стремлениях, как их человеческие аналоги. Но в этом виновата  была
только их медлительность. Поэтому все события разворачивались со скоростью
больной черепахи или анемичного слона. Он истратил половину своего времени
исключительно на  пресечение  административных  склок,  утешение  раненого
самолюбия, выслушивание петиций о достигнутых успехах или  диких  проектов
применения  дирижаблей,  стараясь  выбить   всеми   возможными   способами
необходимые материалы и рабочих.
     Он жаловался Шегнифу, который только пожимал плечами  и  сгибал  свой
хобот.
     - Это - система, - говорил он. - И я не в силах  ничего  поделать.  Я
могу пригрозить  свернуть  несколько  хоботов  или  даже  голов.  Но  если
виновных найдут и привлекут к суду, ты потеряешь еще  больше  времени.  Ты
угробишь  не  один  день,  свидетельствуя  в  судах,  вместо  того,  чтобы
потратить его на свои проекты. Наша процедура  чересчур  медлительна.  Как
гласит пословица: "Раз отрежешь голову, потом уже не вернешь". Мы, нешгаи,
всегда помним, что Неш, первый из нас, был богом справедливости. Мы должны
осторожничать, чтобы избежать ошибок.
     Улисс попробовал пойти на хитрость. Он сказал:
     - Разведчики на границах  сообщают,  что  на  ветках  с  края  Дерева
собралось много  вигнумов  и  глассимов.  Их  нужно  атаковать  как  можно
быстрее. Неужели ты думаешь, что ради справедливости надо подождать,  пока
они не нападут первыми? Или ты предложишь им выбирать место и время?
     Шегниф улыбнулся и проговорил:
     - Ты хочешь убедить меня, что если мы замешкаемся с новым  оружием  и
кораблями, то причиним вред только себе? Ладно, может быть ты и прав, но я
ничем не могу помочь, чтобы ускорить строительство или снизить затраты.  И
не спорь.
     Обращаться было больше  не  к  кому.  Любая  апелляция  к  правителю,
Зигбрузу IV, попадала на стол Шегнифа  и,  даже  если  обойти  визиря,  то
Зигбруз не станет игнорировать советы своего главного помощника. Особенно,
если петиция исходит от чужака.
     Улисс подозревал, что Шегниф  собирается  избавиться  от  него  после
того, как будут  сделаны  корабли  и  порох,  а  техника  навигации  будет
полностью изучена и освоена. Ведь он все-таки  был  человеком  и  не  имел
особых причин оставаться  верным  нешгаям.  Вполне  возможно,  что  Шегниф
подозревал в нем агента Дерева. Улисса  могли  послать  шпионом  на  землю
подговаривать рабов к восстанию, соблазнить  нешгаев  построить  воздушный
флот, который можно было бы обернуть против самих же нешгаев.
     Улисс  признался  себе,  что  будь  он  Шегнифом,  он  учел  бы   эту
возможность. И не погнушался бы заклеить Улисса в тюрьму,  когда  основная
работа будет закончена.
     Все что мог сделать Улисс, так это надеяться, что Шегниф поймет,  что
Улисс нужен ему надолго. Наверняка Шегниф должен  знать,  что  прежде  чем
нешгаи окажутся в безопасности, Дерево придется уничтожить.
     Между  тем  началось  производство  черного  пороха,  бомб  и  ракет.
Предварительные приготовления серной кислоты и добыча  цинка,  реагируя  с
которым она выделяла водород, подходили к  концу.  Железо,  которое  могло
сослужить ту же службу, напрочь отсутствовало даже  в  минимальных  дозах.
Оно не отсутствовало, конечно, совсем, поскольку встречалось В  горах.  Но
чтобы добыть его, потребовались бы чудовищные затраты  сил  и  времени,  а
Шегниф не мог этого позволить. Улисс снарядил команду на  поиски  цинка  и
через десять дней нашел его в форме  сфалерита.  Эта  серосодержащая  руда
спекалась до получения оксида,  который  потом  смешивали  с  прессованным
древесным углем и нагревали до температуры тысячи двухсот градусов Цельсия
(или  шестисот  гренгаузов).  Парообразный  цинк  конденсировался  снаружи
реактора и потом отливался в цинковые блоки.  Применяя  низкотемпературный
процесс, сульфид переводили в  сульфат  и  разводили  водой.  Чистый  цинк
выделяли потом электролизом с помощью растительных батарей.
     Оболочку дирижаблей делали из внутренней кожицы растений, которые шли
на двигатели. Она была чрезвычайно легкой, прочной и эластичной: пятьдесят
сшитых вместе давали довольно большой баллон для хранения водорода.
     Главной проблемой оставался двигатель. Не хватало железа даже на один
мотор, и не было никакого намека на бокситы, чтобы получить  алюминий  или
какие-нибудь подходящие металлы.  Единственной  тягловой  силой  оставался
растительный мускульный  мотор,  применявшийся  для  привода  автомобилей,
грузовиков и кораблей.
     Вначале Улисс  попытался  использовать  воду  на  манер  примитивного
реактивного механизма в наземных  двигателях,  но  они  не  могли  вращать
пропеллер достаточно долго и достаточно быстро. Он  поэкспериментировал  с
реактивными двигателями на морских кораблях, которые забирали и  выпускали
воду  на  манер  осьминога.  Однако  в  воздухе  они  казались  не   столь
эффективными.
     Решение  проблемы  предложил  Фабум,  надсмотрщик-гуманоид   моторной
плантации. Он послал Улиссу  официальное  предложение.  Бумага  затерялась
где-то в административных джунглях,  которые  разрослись  вокруг  зародыша
воздушных  сил.  Фабум  устал  дожидаться  ответа  и  добился   позволения
встретиться с непосредственным хозяином нешгаи и провести  эксперименты...
Он объединил два автомобильных  мотора  в  гондолу  и  срастил  мускульные
выводы обоих моторов вместе. В результате исходная энергия не удвоилась, а
утроилась. Четыре таких гондолы, содержащие четыре мотора,  могли,  вращая
пропеллеры, сообщить дирижаблю скорость в двадцать пять  миль  в  час  при
спокойном воздухе.
     Босс Фабума отправился прямо к Улиссу (что  вызвало  позже  некоторые
нарекания) и рассказал ему, что придумал Фабум. Фабум  был  рад-радешенек,
что его хозяин не присвоил все открытие себе, видно,  здесь  сыграла  роль
гордость и честь нешгая.
     Конечно, увеличение количества моторов потребовало больше топлива,  а
это, в свою очередь, увеличило вес.  Но  путешествие  к  основному  городу
дулуликов только по воле ветра, как  прикинул  Улисс,  было  бессмысленно.
Возвращаться  обратно  -  совсем  другое  дело.  Если  дирижабли  откажут,
возвращаться можно и пешком.
     Услышав последние донесения,  Шегниф  остался  доволен.  Он  наградил
Фабума своей дружбой, значившей на деле, что тот все  же  остается  рабом,
хотя может жить в лучших  комнатах  и  зарабатывать  больше  денег,  если,
конечно, его хозяин станет  больше  платить.  И  ему  позволялось  просить
разрешения жить, где ему вздумается.
     Великого  Визиря  совершенно  не  заботило  ограничение  дальности  и
скорости дирижаблей. Он собирался  использовать  их  только  на  периметре
Дерева, вблизи нешгайской границы.
     Через три недели первый дирижабль совершил свой  первый  полет.  День
выдался солнечный, ветер был лишь около шести миль в час.  Корабль  сделал
несколько кругов вокруг  одного  места  так,  чтобы  его  могла  лицезреть
высокопоставленная собравшаяся публика. Потом на  обратном  пути  в  ангар
дирижабль сбросил двадцать  тридцатифунтовых  бомб  на  служивший  мишенью
старый  дом.  Только  одна  бомба  упала  точно  в  цель,  но  этого  было
достаточно, чтобы разнести его на куски.  И  Улисс  заверил  Шегнифа,  что
тренировки улучшат их меткость.
     Пока экипажи  тренировались  на  земле,  были  построены  еще  девять
дирижаблей.  Улисс  опять  жаловался  на  излишек  нешгайских  офицеров  и
соответствующее  снижение  радиуса  действия  и   огневой   мощи.   Шегниф
подтвердил, что это не имеет значения.
     Появилось  много  донесений  разведчиков   о   скоплении   гигантских
медведоидов и леопардоидов и участившихся столкновениях между пограничными
патрулями и отдельными группками врага. Улисс не понимал, почему  они  все
никак не решатся на большой, стремительный  рейд.  У  них,  конечно,  было
недостаточно войск, чтобы  продвинуться  на  нешгайскую  территорию,  если
предпринять внезапную атаку. Более того, чтобы заключить мир  между  этими
вечно враждующими группами и обеспечить их пищей, потребовалась  бы  очень
мощная организация. Пока что не одно из  племен  не  могло  додуматься  до
этого. Здесь он подозревал дулуликов. Согласно разведчикам, они  буквально
кишели в округе.
     Трижды одинокие  крылатые  человечки  появлялись  над  аэродромом  на
расстоянии полета стрелы  и  наблюдали.  Четырежды  летучие  следовали  за
летящим дирижаблем. Больше чем на несколько оскорбительных жестов  они  не
отважились.
     Тогда Улисс перенес свою  штаб-квартиру  (с  дозволения  Шегнифа)  из
дворца на летное поле. Оно находилось в десяти милях от города, и  ему  не
надо было тратить время на поездки туда и обратно. Однако, дважды  в  день
он посылал Шегнифу рапорт с помощью радиорастений.
     Лушу убрали. Хотя ее и откомандировали к Улиссу, она была  помолвлена
с солдатом на границе.  Она  так  хотела  выйти  замуж  за  человека,  что
прощалась со слезами на глазах. Даже Зеби, которая ее особо  не  жаловала,
расплакалась, поцеловала и сказала, что надеется скоро ее увидеть.  Авина,
казалось, обрадовалась, что избавилась от одной из женщин  и,  как  только
Луша скрылась с глаз, перенесла всю свою злость на Зеби, уверенная  теперь
в своем положении, стала помыкать Авиной, словно рабской  девочкой.  Авина
терпела издевки и бесцеремонное отношение, не отвечая  на  них.  Наверное,
она не хотела обострять свои отношения  с  Улиссом,  демонстрируя  силу  и
ярость, которыми обычно награждала обидчика. Но она буквально  кипела.  Уж
кто-кто, а Улисс видел. И он выговаривал  Зеби,  заставляя  ту  заливаться
слезами, а Авину - улыбаться, словно кошку, съевшую хозяйскую сметану.
     Улисс работал до поздней ночи, вставал спозаранку  и  под  конец  дня
мечтал только об одном - поскорее  завалиться  в  постель.  Он  никого  не
пускал в свою спальню, и Авина ликовала.  Зеби  не  протестовала,  что  ей
оставляли маленький шанс оказать ему услугу.  Все  же  она  была  рабыней,
кроме того, не совсем его. Он казался чужим, лишь похожим на  ее  племя  и
его мысли и поступки были неисповедимы. Но она давала несколько раз понять
Улиссу, иногда тонко, а иногда и нет, как ее это задевает.
     Он старался возмещать одну самку другой, но у него было слишком  мало
времени для деликатного подхода, и иногда он  просто  жалел,  что  они  не
оставили его одного. И хотя он мог несколькими словами послать их собирать
вещи, он не хотел  причинять  им  боль.  Да  и  любил  он  обеих,  хотя  и
по-разному.  Авина  была  очень  живой  и  умной.   Она   происходила   из
примитивного общества, но  очень  быстро  все  усваивала  и  работала  как
толковый секретарь. Подобные обязанности оказались  недоступны  для  Зеби.
Она была искусной и сноровистой в домашнем хозяйстве, но помимо  заботы  о
муже и детях ее ничто не интересовало.
     Как-то он поднял все десять дирижаблей и разучивал с  ними  несколько
очень важных маневров. С побережья дул ветер в добрых  пятнадцать  миль  в
час и большие газовые баллоны едва двигались против ветра.  Один  раз  два
корабля столкнулись,  повредив  друг  другу  двигательные  гондолы.  Почти
тотчас же они расцепились и их понесло прочь ветром. Улисс отдал приказ по
радио спустить газ, чтобы посадить корабль на землю. Экипажам пришлось  бы
идти к полю пешком около двадцати миль, поэтому он передал по радио, чтобы
выслали навстречу автомобили.
     Дирижабли вернулись домой только перед  закатом.  Когда  его  корабль
втянули в ангар, он глянул в заднее окно гондолы.  Там  на  фоне  кровавых
лучей солнца, у самого горизонта мелькали какие-то крошечные фигурки.  Это
могли быть птицы, но их силуэты заставляли верить, что это летучие.
     Он напомнил о бдительности и прошел в свой кабинет.
     Улисс проснулся ночью от криков снаружи.  Он  соскользнул  с  постели
(сооруженной специально для человека) и открыл дверь. Там часовой  пытался
разнять две кричащие, дерущиеся фигуры. Лицом к лицу, рука к  руке  стояла
Авина и Зеби. Авина держала кремниевый нож, а Зеби  сжимала  ее  запястье.
Авина была короче, легче и сильнее, и только отчаяние Зеби и сила часового
могли отвести нож от живота Зеби.
     Улисс приказал Авине бросить нож.
     В тот же миг  снаружи  здания  раздался  взрыв,  стекло  разлетелось,
осыпав и порезав множеством осколков. Улисс и часовой шлепнулись  на  пол.
Зеби, ослабив хватку, обернулась к окну. Авина, не обращая внимания на эту
и три последующие вспышки, вонзила нож в женщину.
     Но Зеби вскинула руку, нож  скользнул  по  ней  и,  поранив,  плеснул
струей крови в лицо Авине. Потом он рванулся дальше  вверх  и  вонзился  в
челюсть Зеби. Однако, сила удара уже ослабла.
     Зеби вскрикнула. Улисс вскочил и вцепился в руку Авине, нож со стуком
полетел на пол.
     Еще один взрыв, только ближе, громыхнул в дверях на другом конце зала
и затопил комнату громадным облаком дыма.
     Авина упала на колени, но как только до нее  добрался  дым,  вскочила
вновь. Улисс подхватил нож и она закричала:
     - Нет! Отдай назад! Я не трону Зеби. Неужели ты не понимаешь? На  нас
напали. Мне нужно оружие!
     Хотя его и оглушило взрывом, но он смог ее  расслышать.  Медленно  он
протянул окровавленное лезвие и она взяла его  за  рукоятку.  Прорвавшаяся
сквозь дым фигура крикнула:
     - Повелитель, летучие! - Это был  голос  Вулки,  черного  от  дыма  и
окровавленного из-за раны в плече.
     Улисс выскочил за ним в ангар, служивший ему одновременно и кабинетом
и жилыми апартаментами. Два дирижабля были пришвартованы к земле  толстыми
пластиковыми кабелями. Из  темноты  в  верхней  части  строения  метнулись
длиннокрылые пигмеи, осыпав Улисса  градом  стрел.  Он  нырнул  обратно  и
только благодаря этому, а может быть скверному стрелку, тонкая отравленная
стрела вошла в землю в нескольких дюймах от его ноги. Алканквибский лучник
поднял свой лук, хладнокровно прицелился в крылатого  человечка  и  пустил
стрелу, которая прошила ногу летучего и вонзилась ему в  живот.  Человечек
шлепнулся в нескольких футах от Улисса.
     Несколько дулуликов летало в  верхней  части  ангара,  и  столько  же
засело наверху дирижаблей. Они метали отравленные  стрелы.  Очевидно,  все
находящиеся в ангаре уже бросили свои бомбы. Снаружи, освещенная  неровным
светом электрических лампочек и  факелов,  толпилась  свора  летучих.  Они
кидались, сновали туда-сюда через  иллюминаторы,  метали  свои  крошечные,
утяжеленные камнями деревянные  дротики,  выпускали  короткие  стрелы  или
бросали маленькие круглые бомбы с подожжен