у топливо в бак  через  воронку  на
боку кузова, и это только усилило его подозрения. Жидкость не походила  на
бензин или что-то ему подобное. Она была густая,  сиропообразная  и  пахла
овощами. Пища для живого мотора?
     Кавалькада  двинулась  дальше.  Вокруг  простирались  покатые  холмы,
поросшие густыми лесами, за исключением расчищенных полей и ферм.  На  них
росли  какие-то  причудливые  растения,  и  раз,  когда  они  остановились
передохнуть, он прогулялся к ближайшим  посадкам.  Никто  не  пытался  его
остановить,  но  поблизости  всегда  находились  три  лучника.   Салатовые
растения  были  около  семи  футов  высотой  и   давали   тонкие   стебли,
оканчивающиеся коробчатыми темно-зелеными утолщениями. Он  подтянул  одно,
чтобы  посмотреть.  Стебель  с  готовностью  наклонился,  даже  не   думая
сломаться. Он раскрыл мясистую коробочку,  засунув  пальцы  в  щель  у  ее
вершины. За слоями нежно-зеленых  листьев  находилась  тонкая  хрящевидная
пластинка, поверхность которой пересекали толстые и тонкие  темные  линии.
На стыке этих  линий  находились  маленькие  зеленые  мясистые  соски.  Он
попробовал себе представить, на  что  похожа  пластинка,  когда  та  вдруг
раскрылась. Недоумевая, он  смотрел  на  еще  не  созревшую,  раскрывшуюся
круглую крышечку.
     Гушгоз что-то сказал и все разошлись по машинам. Улисс глядел на поля
со все возрастающим интересом. Через  милю  он  увидел  еще  один  урожай,
который мог теперь распознать. Или, скорее, высказать определенную догадку
о его природе. Эти  растения  были  короткие,  приземистые  и  плодоносили
вокруг завернутых в листья коробочек. Коробочки были четырех футов длиной,
трех шириной и двух высотой. По его  теории  они  и  являлись  двигателями
механизмов нешгаев. Они были растительной, а не живой природы, хотя  могли
оказаться высшими белковыми растениями.
     Он размышлял о своем открытии, пока они проезжали мимо многочисленных
полей  разнообразных  растений,  природу  которых  он  не  мог  себе  даже
представить.  Они  также  проехали  несколько  деревенек,  состоявших   из
больших, изящно разукрашенных и разрисованных домов  нешгаи  и  маленьких,
убогих, часто некрашенных человеческих жилищ. Через  некоторое  время  ему
надоело теоретизировать о растительной технике нешгаев и он решил заняться
устройством деревень и ферм. На каждого  нешгая  здесь  приходилось  около
шести людей или около трех взрослых мужчин на одного взрослого нешгая.  Но
ведь  такого  высокого  и,  по-видимому,   сильного   нешгая   было   явно
недостаточно на трех быстро объединявшихся людей, даже если среди них были
женщины.
     Что удерживало людей от восстания? Рабское мышление? Какое-то оружие,
которое делало нешгаев непобедимыми? Или люди просто  жили  в  симбиозе  с
нешгаями, которые были для людей настолько выгодными, что они и не  думали
о рабстве?
     Он размышлял о людях-солдатах, сидящих на сиденьях лицом к нему.  Они
были полулысыми. Как мужчины, так и женщины, которых он видел  в-деревнях,
все они имели большие залысины, хотя у детей волосы росли вполне нормально
и  были   кудрявые,   почти   курчавые.   Их   кожа   была   удивительного
темно-коричневого цвета. Глаза - коричневые, иногда карие. Лица - узкие, с
орлиными носами, выступающим подбородком и высокими скулами.
     Нечеловеческим в них было только отсутствие  мизинца.  Но  это  можно
было отнести на счет эволюции. К  тому  же  всякие  демагоги,  провидцы  и
ученые давно предупреждали, что человек лишится  своего  пятого  пальца  и
зубов мудрости.
     Он наклонился и заговорил на аурата с сидящим напротив солдатом.
     Человек вначале, казалось, немного смутился и опешил. Улисс  повторил
свою просьбу медленнее. На этот раз солдат понял. Его аурата был не  такой
как у Глика или Улисса, поскольку он был его национальным языком и немного
отличался от оригинала. Но Глик знал незнакомые слова и перевел их.
     Вначале солдат, казалось, засомневался.  Но  Улисс  заверил,  что  не
желает ему зла. Солдат обернулся и спросил гиганта  на  переднем  сиденьи,
стоит  ли  ему  повиноваться.  Громадная  слоновья   голова   повернулась,
взглянула на Улисса и что-то проговорила. Солдат открыл свой  рот  пошире,
Улисс заглянул внутрь и пробежал пальцем по зубам. Зубов мудрости не  было
и в помине.
     Улисс поблагодарил. Нешгай вынул  тетрадку  и  что-то  записал  своей
авторучкой размером с большой фонарик.
     Путешествие продолжалось до поздней ночи.  Они  меняли  экипажи  пять
раз. Под конец  они  миновали  гряду  холмов  и  выехали  на  плоскогорье,
возвышающееся утесом  над  морем.  Город  все  еще  освещался  факелами  и
электрическими лампочками или чем-то похожим на лампочки,  подумал  Улисс,
хотя они могли  быть  и  живыми  организмами.  Они  крепились  на  твердые
коричневые  ящички  с  живыми  растительными  батареями   или   топливными
элементами.
     Город был окружен стеной и больше всего напоминал изображение Багдада
в книге "Арабские ночи". Кавалькада проехала ворота, которые закрылись  за
ними и двинулась по улицам к центру города. Здесь  они  вылезли,  вошли  в
высокое здание и поднялись по его ступенькам в громадную комнату,  где  за
ними замкнулись тяжелые двери. Но там ждала пища и, поев, они  отправились
спать по нарам.
     Авина взобралась на верхнюю полку и в  середине  ночи  он  проснулся,
обнаружив, что она, вцепившись в него, трясется  и  тихо  всхлипывает.  Он
немного ошалел, но сумел совладать с собой и спросил  тихим  голосом,  что
она здесь делает.
     - Я видела страшный сон, - сказала она. -  Он  был  так  ужасен,  что
разбудил меня. И теперь  я  боюсь  заснуть.  И  даже  оставаться  одной  в
постели. Поэтому я пришла сюда найти у тебя силы и поддержки. Ты осуждаешь
меня, Повелитель?
     Он почесал ей между ушами, а  потом  нежно  погладил  и  поласкал  ее
шелковистую кожицу.
     - Нет, - сказал Улисс. Он слишком долго общался с кошачьими, так  что
они успели получить представление о его божественных качествах. Безвредное
суеверие, которое психологически даже шло им на пользу.
     Он огляделся. Лампочки, висевшие гроздьями на стенах, казались теперь
не такими яркими, как когда  они  пришли  в  комнату.  Однако  они  давали
достаточно света, чтобы ясно  видеть  лица  лежащих  поблизости.  Все  они
крепко спали. Казалось, никто не видел в его постели Авину.  Не  то  чтобы
кто-то стал возражать. Он знал, что теперь имеет над ними столько  власти,
что может делать все что угодно и они даже не возмутятся. Он был их Богом,
пусть даже маленьким, но Богом.
     - Что за сон? - спросил он,  продолжая  гладить.  Теперь  его  пальцы
двигались вдоль ее скул вверх, над закругленным влажным носом.
     Она вздрогнула и проговорила:
     - Мне снилось, что я  сплю  здесь.  И  вдруг  входят  два  серокожих,
поднимают меня с моей постели и выносят. Они несут  меня  через  множество
комнат, залов, множество лестниц в глубокую темницу под городом. Затем они
приковывают меня к стене и начинают ужасно пытать. Они вбивают в меня свои
бивни,  стараются  оторвать  мне  ноги   своими   хоботами   и,   наконец,
расковывают, бросают на пол и начинают  топтать  меня  своими  гигантскими
ногами. В этот момент дверь распахивается и  я  вижу  в  соседней  комнате
тебя. Ты стоишь там, обняв руками человеческую самку. Она целует  тебя,  а
когда я закричала, прося помощи, ты оборачиваешься и смеешься мне в  лицо.
А потом дверь захлопывается и нешгаи принимаются  топтать  меня  вновь,  а
один говорит: "Этой ночью Повелитель взял себе в жены человеческую самку!"
И я сказала: "Тогда позвольте мне умереть". Но по-настоящему я  не  хотела
умирать без тебя, мой Повелитель.
     Улисс задумался над ее сном. У него накопилось достаточно собственных
снов,  чтобы  понять,  в  чем  подсознание  старается  убедить  его,  хотя
сознательно он чувствовал то же самое. А интерпретировать ее сон  довольно
трудно. Если  следовать  теории  Фрейда,  что  сон  выражает  неосознанное
желание, то она хочет иметь его как супруга. И жаждала  наказания.  Но  за
что? Она ни в чем не виновата. Культура  вуфеа  имела  множество  вещей  и
поступков, за которые  люди  чувствовали  бы  вину,  как,  впрочем,  любая
культура, человеческая или нечеловеческая, но здесь было что-то другое.
     Сомнение вызывало то, что теорию Фрейда еще никто не  доказал,  да  к
тому же подсознание  людей,  произошедших  от  кошек  (если,  конечно,  от
кошек), могло отличаться от подсознания людей, произошедших от обезьян.
     Как ни растолковывай ее сон, было очевидно, что  ее  мучает  мысль  о
человеческой самке. К тому же он не давал ей ни малейшего повода думать  о
нем не как о Боге. Или думать о себе как  о  чем-то  большем,  чем  верном
помощнике Бога, даже если Бог ей не безразличен.
     - А теперь все в порядке? - спросил  он.  -  Как  по-твоему,  сможешь
заснуть? - Она кивнула. - Тогда лучше иди к себе в постель.
     Она на мгновение притихла. Ее тело под рукой будто окостенело.  Потом
она тихо проговорила:
     - Хорошо, мой Повелитель. Я не хотела тебя обидеть.
     - Ты меня не обидела, - сказал он и  подумал,  что  не  стоит  ничего
добавлять. Он мог расслабиться и попросить ее остаться. В  конечном  счете
он тоже нуждался в маленьких удобствах.
     Она слезла с его койки и по приставной лестнице  забралась  на  свою.
Очень долго он лежал с открытыми глазами в то время, как  вокруг  стонали,
вскрикивали, бормотали во сне измученные и уставшие  вуфеа,  вагарондит  и
алканквибы.  Что  ждет  их  завтра?  Или,  скорее,  сегодня,  которое  уже
наступило.
     Он почувствовал, будто его укачивают  в  колыбели  Времени.  ВРЕМЕНИ.
Никто не понимал его, никто не  мог  объяснить.  Время  было  удивительнее
самого Бога. Бога можно понять. Бог мыслил как человек. А время оставалось
необъяснимым и загадочным. Его сущность и  источник  невозможно  нащупать,
хотя оно было вокруг, рядом.
     Его  укачивали  в  колыбели  Времени.  Он  был  десятимиллионнолетним
ребенком. Может десятимиллиардолетним ребенком. Десять миллионов  лет.  Ни
одно живое существо не выдержало бы такого промежутка  времени,  хотя  для
самого времени: что десять миллионов лет,  что  десять  миллиардов  лет  -
ничего не значило. Ничего. Он продержался - не прожил -  десять  миллионов
лет и должен скоро умереть. И если это случится -  когда  это  случится  -
будет все равно, что он не  жил  вовсе.  Он  -  не  больше,  чем  выкидыш,
выросший в недочеловека за два миллиона лет до своего рождения. Ни больше,
ни меньше, и что хорошего сулит ему судьба?
     Он попытался предать этот поток мыслей забвению. Он  жив  и  подобные
разглагольствования  бессмысленны,  даже  если  неизбежны   для   мыслящих
существ.  Даже  самые  неразвитые  из  человеческих   созданий   наверняка
задумывались  о  бренности  личной  жизни  и  непостижимости  ВРЕМЕНИ.  Но
зацикливаться на подобных мыслях было неврозом. Жизнь  сама  по  себе  уже
была ответом, вопросом и ответом, живущими в одной шкуре.
     Если  бы  только  заснуть...  Он  проснулся,  когда  громадная  дверь
распахнулась и захлопали огромные ножищи нешгаи. Он съел  завтрак,  принял
душ (его люди воздержались) и, пользуясь ножом, подравнял  немного  виски.
Он брился каждый третий день и это упражнение  заняло  у  него  не  больше
минуты. То ли индейские гены, то ли действовали другие факторы, но  щетина
его росла плохо.
     Он снял свою одежду, которая стала слишком грязной и рваной  и  отдал
ее Авине, чтобы  она  выстирала  и  заштопала.  Он  засунул  нож  на  боку
набедренной повязки, которую  вручил  ему  раб,  надел  новые  сандалии  и
последовал за Гушгозом из комнаты. Остальных не звали,  поэтому  громадные
двери захлопнулись перед их носом.
     Внутри грандиозное четырехугольное здание было так же ярко раскрашено
и усыпано резными барельефами, как и снаружи. В широких высоких  коридорах
было  множество  человеческих  рабов  и  очень  мало  солдат.  Большинство
стражников составляли двенадцатифутовые нешгаи в кожаных шлемах, обернутых
в сверкающие тюрбаны и держащие пики, которые походили на молодые сосенки,
и щиты, на которых был изображен "Х" внутри разорванного круга.
     Они  выражали  почтение  приближающемуся  Гушгозу,  ударяя  обратными
концами пик в мраморный пол.
     Гушгоз  провел  Улисса  через  множество  залов,  но  двум   пролетам
лестницы, с изысканно вырезанными перилами,  и  еще  множество  коридоров,
которые открывались в обширные  комнаты  с  массивной  бежевой  мебелью  и
крашеными  бежевыми  скульптурами.  Там  он  увидел  огромное   количество
нешгайских самок. От восьми до десяти футов ростом  и  полностью  лишенных
даже намека на бивни. Они  носили  короткие  юбки,  драгоценные  серьги  и
иногда татуировку в виде круга или орнамента по бокам  своего  хобота.  Их
груди находились на  животе  и,  подобно  всем  самкам  мыслящих  существ,
которых он видел, были чрезвычайно развитыми. Значения не  имело:  кормили
они в данный момент детенышей или нет. От них исходил  мощный  и  приятный
запах, а у молодых лица были подкрашены косметикой.
     Наконец, они замерли перед дверью какого-то ярко-красного и  твердого
дерева с искусным горельефом из множества символов и фигурок.  Стоящие  на
страже воины отсалютовали Гушгозу. Один распахнул дверь и Улисса  ввели  в
грандиозную  комнату,  уставленную  стеллажами  книг   и   с   несколькими
креслицами напротив гигантского стола и кресла. За столом сидел  нешгай  в
огромных  очках  и  высокой  бумажной  конической   шапочке,   расписанной
множеством значков.
     Это был Шегниф, Великий Визирь.
     Через мгновение офицер ввел в комнату Глика. Тот скалил зубы, и часть
его удовольствия несомненно исходила от освобожденных от  пут  крыльев.  А
другая часть - от предвкушения унижения Улисса.
     Шегниф задал Улиссу несколько вопросов глубоким  и  густым  даже  для
громкогласных нешгаи голосом. Улисс отвечал правдиво, не колеблясь. Они, в
основном, касались его имени, откуда он прибыл, где живут такие как  он  и
т.п. Но когда он сказал, что прибыл из другого времени,  возможно,  десяти
миллионов лет назад, что его "разморозил" удар молнии,  и  что  он  прошел
через Дерево, то Шегнифа, казалось, самого хватило  ударом  молнии.  Глику
такая  реакция  явно  не  понравилась,  улыбка  его  потухла  и  он  начал
переминаться на своих больших костлявых ступнях.
     После продолжительной тишины, нарушаемой  лишь  бурчанием  в  животах
трех нешгаев, Шегниф снял свои громадные круглые очки  и  стал  полировать
куском материи, размером с гигантский  напольный  ковер.  Он  водрузил  их
обратно и нагнулся  над  столом,  чтобы  рассмотреть  сидящего  перед  ним
человека.
     - Либо ты лгун, - сказал он, - либо  агент  Дерева.  Либо,  что  тоже
возможно, ты говоришь правду. - И, обратившись к Глику, добавил: -  Скажи,
летучая мышь, он говорит правду?
     Казалось, Глик боролся с самим собой. Он взглянул  на  Улисса,  потом
обратно на Шегнифа. Было видно, что он никак не мог решить, то ли объявить
Улисса лгуном, то ли подтвердить, что вся его история -  истинная  правда.
Он хотел дискредитировать человека, но если  его  попытка  провалится,  он
дискредитирует только себя. Может, опозориться среди нешгаев  значило  для
него смерть, поэтому в такое  холодное  утро  его  тело  покрылось  липким
потом.
     - Ну как, правду? - проговорил Шегниф.
     Преимущество  лежало  на  стороне  Глика,  поскольку  он  давно  знал
Шегнифа. Но с другой стороны, у Шегнифа могли накопиться подозрения насчет
Глика и всего его рода.
     Намек об "агенте Дерева" означал, что он считает  Дерево  в  сущности
своим врагом. Если так, то у него будут свои  суждения  о  мотивах  Глика,
поскольку ему  известно,  что  летучий  народ  живет  на  Дереве.  Или  не
известно? дулулики, должно быть, говорили, что прилетают с другой  стороны
дерева, а проверить их слова было невозможно. Во всяком  случае,  пока  не
появился Улисс.
     - Не знаю, лжет он или нет, - проговорил Глик. - Он сам  сказал  мне,
что он - пробудившийся к жизни  Каменный  Бог,  но  я  не  видел,  как  он
пробуждался.
     - А видел ли ты Каменного Бога вуфеа?
     - Да.
     - А видел ли ты Каменного Бога после появления этого человека?
     - Нет, - сказал нерешительно Глик. -  Но  я  не  заглядывал  в  замок
проверить, находится он там или нет. Я  поверил  ему  на  слово,  хотя  не
стоило бы.
     - Я могу расспросить о  нем  кошачьих.  Они-то  уж  знают  наверняка,
Каменный Бог он или нет, - сказал Шегниф. - А  так  как  они  считают  его
воскресшим Каменным Богом, то я не поверю, что  они  назовут  его  лгуном.
Остается признать, что его рассказ - правда.
     - И выходит, он  -  Бог?  -  проговорил  Глик,  неспособный  подавить
охватившее его презрение.
     - Существует один Бог, -  сказал  Шегниф,  сверля  Глика  глазами.  -
Только один. Или ты  станешь  отрицать  это?  Те,  кто  живут  на  Дереве,
называют Дерево единственным Богом. Не так ли?
     - О, я согласен, существует только  один  Бог,  -  проговорил  быстро
Глик.
     - И это - Неш, - сказал нешгай. - Верно?
     - Неш - истинный бог только для нешгаи, - ответил Глик.
     - Это не одно и то же. Когда  говорят,  что  существует  единственный
бог, то это - бог нешгаи, - сказал Шегниф.
     Он рассмеялся, продемонстрировав белоснежную пасть с белесыми деснами
и четырьмя коренными зубами. Он поднял большой стакан воды, в котором была
стеклянная трубка, и стал сосать через трубку воду. Улисс удивился: он  не
раз видел, как нешгаи всасывают  воду  своим  причудливым  носом  и  потом
выпускают ее в рот. Но сейчас он в первый раз  увидел,  как  один  из  них
применяет соломинку у которой было  узкое  горлышко.  Позже  он  видел  их
пьющими прямо из стаканов, у которых также было узкое горлышко, специально
сконструированное, чтобы пролезть между бивнями. Шегниф поставил стакан  и
проговорил:
     - Не думайте: мы не требуем, чтобы нешгаи поклонялись Неш,  поскольку
это дело его сыновей, и он отказался бы от поклонения кого-то другого.  На
мой взгляд, ты чересчур ловок и изворотлив, Глик. Будь прямее в будущем. А
окольные пути оставь нам медленно двигающимся и медленно думающим нешгаям.
     Он вновь усмехнулся. И тут Улисс начал понимать, почему он -  Великий
Визирь.
     Шегниф расспросил Улисса о деталях. Наконец, он сказал, что они могут
сесть и офицеры заботливо усадили их в кресла. Улисс примостился  на  край
одного, ноги его болтались. Однако,  он  не  выглядел  таким  маленьким  и
жалким, как Глик, который казался  крохотной  птичкой,  сидящей  у  порога
громадной пещеры.
     Шегниф сложил вместе кончики бананоподобных пальцев и нахмурился, как
вообще может нахмуриться безбровое существо.
     - Удивительно, - сказал он. - Ты  -  живой  источник  мифов,  которые
зародились где-то около тысячелетия назад. Хотя мне не следовало  говорить
о мифах, раз твоя история кажется правдой. Вуфеа нашли тебя на дне  озера,
которое существовало много тысячелетий назад. Нет сомнений, что они  нашли
каменную статую, похожую на тебя. Даже скользкий летучий признал  это.  Но
ты знаешь, что побывал под землей не один раз, пока тебя  нашли  вуфеа?  И
множество раз тебя крали, теряли, находили?
     Улисс покачал головой.
     - Ты был бы богом  или  центральным  фокусом  нескольких  религий,  -
проговорил Великий  Визирь.  -  Ты  был  бы  богом  маленькой  примитивной
деревеньки одного рода или другого и сидел бы в своем кресле, замороженный
и  окаменевший,  пока  маленькая  деревенька  не   стала   бы   гигантской
метрополией, столицей высоко цивилизованной империи. И продолжал бы сидеть
там, в то время как разваливались  империи,  рушилась  цивилизация,  гибли
люди и, наконец, пока вокруг  тебя  не  остались  одни  руины,  в  которых
водились только ящерицы и совы.
     - Меня зовут Озамандис, - пробормотал Улисс на ан