иться не хотел небось не праздник, а  простой  день,  можно  и  без
потехи.
   - Глупые вы,  -  сказал  Рапсодище.  -  Я  же  вам  про  Дыр-Танана
повествовать не собираюсь. Надоел уже.  Разве  вы  не  знаете,  что  у
будетлянского князя Велимира на дворе копали  новую  выгребную  яму  и
докопались до старых развалин, и было  там  множество  преудивительных
ветхих вещей и древних записей? Так что устареллы у меня  нынче  самые
новые, новей не бывает!
   Обычно люди привыкли слушать одни и те же россказни по многу раз  -
менялись только сказители, каждый из которых  старался  изложить  дело
по-своему. Новые же являлись только изредка, оттого и были  в  большой
цене. Собравшиеся и согласились охотно.
   - Других сказителей, часом, нет среди вас?
   Рапсодище обвел мутным глазом  корчемных  гостей  и  уставил  палец
прямо на Жихаря.
   - Вот ты, малый, часом не сказитель? Уж больно рожа плутоватая!
   Жихарь встал и, запинаясь, начал мычать и блеять столь жалобно, что
сразу стало ясно: такой не то что новеллу  рассказать  -  с  девкой-то
объясниться сможет единственно на пальцах.
   Успокоившись  насчет  возможных  соперников,  Рапсодище  выпил  две
кружки кряду, заел капустой и  перешел  к  делу.  Оказывается,  в  яме
найдены были многочисленные листы, написанные рукой  одного  из  самых
известных древних сказителей - Протокола. На этот раз Протокол подарил
потомкам "Сказание о Ранее Судимом и Нигде Не Работающем".
   Все зашумели, потому что про таких славных героев еще не слыхивали.
   Рапсодище, видя душевное настроение,  обнаглел  и  сказал,  что  на
пустой желудок ему будет  очень  и  очень  тяжело.  Доброхоты  тут  же
оплатили добрый обед и терпеливо потом ждали, пока  пузатый  сказитель
насытится. Не пропадать же деньгам! Сказаний было  много,  да  все  на
один лад:  сидели  два  друга-богатыря,  Ранее  Судимый  да  Нигде  Не
Работающий, за богатым пиром, и вышел  промеж  них  спор,  богатырская
разборочка. Хватил Ранее Судимый друга своего вострым булатным  ножом,
а наутро ничегошеньки не помнил. Потащили к судье победителя, там  ему
и срок поют.
   Менялись  только  места  действия,  само  же  оно   повторялось   с
непонятной, пугающей силой. В некоторых сказаниях,  впрочем,  одолевал
Нигде Не Работающий. Иногда причиной ссоры являлась красная  девка  по
имени Сожительница Последнего, чаще же  всего  оставалось  непонятным,
чего эти придурки не поделили.
   Когда  из  беззубого  рта  Рапсодища  полилось  девяносто   седьмое
сказание, некоторые сообразили, что дело  нечисто.  Сытого  и  пьяного
сказителя стали сперва поколачивать, а потом и  откровенно  лупцевать.
Кое-кто, наоборот, за него начал заступаться...
   Жихарь скромно таился в самом углу корчмы и, наевшись как  следует,
не стал никого задирать и встревать в чужие беседы. К счастью,  и  его
никто не задирал - кому нужен  бродяга  с  безобразной  деревяшкой  за
поясом, у которого даже медных денег нет, чтобы  расплатиться.  Витязи
ведь бутылки не сдают!
   Он встал, вежливо и по-тихому поблагодарил корчмаря  и  вышел  вон.
Никто из оставшихся в драке ему даже не посмотрел вослед,  а  если  бы
посмотрел, то непременно заорал бы: "Эй, парнище, ты в которую сторону
наладился? Туда ведь нельзя!"
   Туда, куда направился Жихарь, свернув с большака,  и  вправду  было
нельзя. Ни один житель  Многоборья,  ни  один  кривляний,  будь  он  в
здравом уме либо расточив оный, никогда и ни за какие посулы не  пошел
бы в сторону Семивражья - местности сильно пересеченной и пользующейся
черной да худой известностью. Была, правда, от Семивражья и  некоторая
польза, поскольку располагалось оно как раз на границе многоборских  и
кривлянских земель и охраняло оба княжества друг от друга лучше всякой
богатырской заставы. Оттого на этом направлении застав и не держали. И
даже троп туда не торили.
   Когда-то туда вела дорога, и не простая, а мощеная, каких в здешних
краях не устраивали вовсе. Но все булыжники уже давно  повыворотили  и
растащили - понятно, там, куда осмеливались зайти. А сквозь оставшиеся
проросла трава и даже небольшие деревца.
   Когда-то через все семь оврагов перекинуты были семь мостов,  и  не
висячих да болтающихся, а  на  высоких  опорах,  вкопанных  глубоко  в
землю, так что никакое половодье не могло их поколебать. Самые  смелые
или невежественные, бывало, доходили до первого моста  и  поворачивали
обратно: какая-то сила перебила опоры, перекрутила прочный  деревянный
настил, рассыпала и каменную подушку у ближнего края. Что делалось  на
дальнем краю,  было  уже  не  видно  из-за  густых  ветвей.  Некоторые
пытались перебраться через овраг просто по  низу,  но  никто  из  этих
пытал назад уж больше не возвращался.
   О таких гиблых местах слагают обычно разные сказания:  бился,  мол,
там Ваня Золотарев с зубастой Энтропией, вот он ее и вбивал семикратно
в сырую землю, а следы остались навечно; или, мол, стоял там дворец  о
семи островерхих башнях, а в каждой башне царил свой владыка с войском
и обслугой, да чего-то они между  собой  не  поделили,  пожелали  друг
дружке провалиться, а пожелания взяли да в одночасье сбылись; но нет -
не сложили про Семивражье таких сказаний почему-то, ничем не объяснили
для себя люди его появления на свет, и  от  этого  молчания  было  еще
страшнее.
   И в Многоборье, и в Кривлянии на земных чертежах это место никак не
было обозначено. А  возможно,  и  было,  только  потом  сведущие  люди
соскребли  его  с  пергаментов,  чтобы  никому  не   вздумалось   туда
прогуляться.
   ...Вскоре и трава перестала путаться под ногами, и  деревья  как-то
начали меняться. Жихарь шел не глядя по сторонам и  не  оглядываясь  -
ему показалось, что кто-то движется следом. Ну не то чтобы движется, а
высматривает, вытрапливает, выслеживает. Но то мог  быть  здесь  и  не
зверь, и не человек. Высматривать могло само место.
   Наверное,  сверху  Семивражье  могло  показаться  обычным  лесом  -
правда, несколько угрюмым. Теперь же богатырь увидел и понял, чем  оно
от остальных было наотлику. Увидел и ужаснулся, только  отступать  уже
не стал: и стыдно, и поздно.
   Вместо травы под сапогами  бесшумно  вминался  мох  -  не  веселый,
зеленый, и не суровый, седой. Бурый  мох,  а  на  кончиках  красный...
Такой же мох покрывал стволы и ветви деревьев, на которых листьев  уже
давным-давно не было. Всякий звук в этом мохе увязал, и тишина  стояла
такая, что мнилось: заголоси сейчас даже знакомая лесная птаха кукша -
и сердце от внезапности разорвется.
   Знать Жихарь не знал, а чуять чуял: если  на  этой  мягкой  постели
уснуть, то никогда уже не  пробудишься;  мало  того,  не  найдут  даже
костей. Если тронуть дерево незащищенной рукой, то тут  возле  него  и
останешься с теми же  последствиями.  Да  еще  от  моха  шел  какой-то
дурманящий смород, то ли мерзкий, то ли приятный. А спина все  ощущала
чей-то взгляд. Дойдя до первого оврага,  богатырь  остановился.  Здесь
ему ничем не могли помочь уроки Беломора.  Дырявая  голова  у  старика
совсем стала!
   Он вытащил  из-за  пояса  Симулякр  и  воззрился  на  Умный  Меч  с
надеждой.
   - Ну, видишь, глупый я,  глупый.  Тебе  за  двоих,  значит,  думать
придется.
   Симулякр дрогнул в руке и стал быстро-быстро  вытягиваться  в  одну
сторону.
   - Ага! - понял Жихарь. - Ну ты умница!
   Умный Меч вытягивался да вытягивался,  не  теряя  в  толщине  и  не
прибавляя в весе. Не диво перекинуть через овраг длинномерную  лесину,
диво ее в руках удержать...
   Вот дальний конец Симулякра достиг другого края  и  сам  собой  там
как-то закрепился. Жихарь положил Симулякр на мох, и Умный Меч  словно
там корни пустил, не деревянные, но стальные.
   Лазить по веревке либо лесине умеет любой мальчишка,  не  говоря  о
дружиннике. Если ты мал весом - перебирайся на  одних  руках,  а  коли
грузен - помогай и ногами. Жихарь лез-лез и не утерпел - глянул  вниз.
Увидел там такое, отчего вся недавняя корчемная пища тут же изверглась
и полетела на дно оврага, где ее, конечно,  ждали.  Чуть  не  сорвался
богатырь - так его крепко выполоскало.
   Больше  он  своему  любопытству  воли   не   давал,   добрался   до
противоположного края, перебросил ноги на мох, стараясь  не  коснуться
его руками. Удалось кое-как подняться.
   - Всякое видел, - сказал он сам себе. -  Даже  игошей,  кикиморивых
младенцев, наблюдал - но чтобы такая пакость!
   Оврагов, на счастье, оказалось не семь, а всего три. То  есть  было
их все-таки семь, но следующие четыре располагались уже на кривлянской
стороне. Промеж ними и поместили Место Оно.
   В  другое,  досужее  время  Жихарь  не  удержался  бы  полазить  по
развалинам, пошарить в подземельях, как следует разглядеть  выбитые  в
камне рисунки и руны, но сейчас ему хотелось убраться отсюда - то есть
попасть во Время Оно.
   Он быстро нашел рисунок на плитах, заострившимся  концом  Симулякра
прочистил впадины в камне. Вокруг плит и между  ними  росли  различные
непростые травы - не  так  много,  как  на  Разнозельной  Делянке,  но
все-таки. Была травка с ласковым названием "бараньи мудушки",  но  она
пока Жихарю без всякой надобности, и нужда возникнет  лишь  лет  через
сорок -  если  до  этого  времени  дожить.  Качала  длинными  листьями
закалым-трава - испив  отвара  из  нее,  человек  попадал  куда-нибудь
налево, где мог заработать хорошие деньги. Много чего росло полезного,
да недосуг было со всем этим возиться. Хотя впоследствии,  несомненно,
придется раскаяться...
   Он сразу не полез в рисунок: сперва поучился в  сторонке,  повторяя
про себя заветные слова и сопрягая их с прыжками вперед, назад и вбок.
Все это повторил он раз десять и только тогда ступил на  камень.  Раз,
два, три, четыре, пять, шесть...
   Последние слова заклинания:

                       И с разбегу, и на месте,
                       И двумя ногами вместе!

   После чего закрыл глаза и без страха полетел туда, куда потащило.


                            Глава четвертая

                                 В   Купянском    уезде    Харьковской
                              губернии в 1872 году пронесся слух,  что
                              один  крестьянин  встретил  Пятницу,  за
                              которою гнался черный черт, -  и  теперь
                              все крестьяне празднуют  этот  день  как
                              воскресенье.

                                                 "Сибирские ведомости"

   ...Если  долго  идет  дождь  -  долго-долго,  так,  что  становится
невтерпеж и дороги  обращаются  в  грязевые  реки,  а  тропки  в  лесу
соответственно в грязевые  ручьи,  когда  всякая  колдобина  или  ямка
предстает  небольшим  прудом  или  даже  озерцом,  когда   земледелец,
поначалу радовавшийся дармовой воде, начинает злиться и покрикивать ни
за что на скотину и домочадцев, есть верный способ прекратить потоки и
заткнуть хляби небесные.
   Для этого надо выбрать всем миром молодца посмелее и послать его  в
лес, предварительно обув его в самые лучшие и прочные сапоги  во  всей
деревне, надежно смазанные от сырости салом и дегтем. Кроме того,  ему
надо отдать, не пожалеть лопату - пусть даже лопата новая, из дорогого
железа. Деревянная тут не подойдет.
   Молодец, если он не полный дурак, пошарится-пошарится по лесу да  и
выбредет в конце концов к избушке бабы-яги, поедучей ведьмы.  Не  той,
которую в своем трудном детстве зажарил заместо себя маленький Жихарка
(или, как теперь говорят в Многоборье, маленький Невзорушка), а другой
- сестрицы ее или какой иной родственницы.
   Если поедучая ведьма по случаю дождя отсиживается  в  избе  и  ждет
погоды, тогда худо. Тогда молодцу волей-неволей  придется  вступить  с
ней в смертный бой ради жизни на земле, и  неизвестно,  чем  этот  бой
закончится, потому что молодцу на грязи да мокрой  траве  скользко,  а
баба-яга может свободно летать вокруг него в ступе и лупить пестом  по
башке, по плечам, по всему, куда попадет.
   Если же окаянная старушка окажется в отлучке,  облетая  окрестности
или гостя у кикиморы, или молодец все-таки сумеет сбить на лету  ступу
и успокоить ведьму черенком  лопаты  -  тогда  все  в  порядке.  Тогда
достаточно забросить  лопату  на  крышу  избушки  -  и  дождь  надолго
прекратится.
   ...В здешних краях на  крыше  бабы-ягиной  избушки  лежала,  должно
быть, не одна лопата, а десятка два. Если не сотня. Потому  что  дождя
тут, судя по всему, не было никогда. И быть не могло.
   А ежели какая влага и капала часом с неба, так испарялась, не успев
долететь до раскаленной поверхности.
   - Предупреждать надо! - завыл богатырь, увидев, где очутился.
   Крутом, сколько глаз достигал, простирался беловатый мелкий  песок.
Над песком гулял  ветер.  Из-за  этого  песок  воображал  себя  морем:
покрывался где мелкой рябью, где покрупнее, а  где  громоздил  высокие
валы.
   Жихарь вздохнул, присел, достал из-за пояса Симулякр. Тот  упал  на
песок, покрутился, указал направление, после чего превратился в зонтик
наподобие того, что носил с собой славный побратим,  бедный  монах  по
имени Лю Седьмой.
   Надо было спасибо сказать и на этом. Потому что солнце  здесь  было
раза в два крупнее, чем  над  Многоборьем,  и  жарило  раза  в  четыре
сильнее. Делать нечего - пришлось брести.
   Можно было считать шаги, можно было петь во все горло песни, покуда
глотка не пересохнет, можно было рассказывать себе  самому  новеллы  и
устареллы.
   Ничего этого делать  не  хотелось,  поскольку  Жихарь  мгновенно  и
неожиданно устал. Сразу захотелось пить, благо воды было в избытке, но
он знал, что в походе нужно  терпеть  до  последнего.  Хотя  раньше  в
пустыне ему хаживать не приходилось. Вот в безводной  степи  оказаться
привелось. Вряд ли тут большая разница.
   Потом, когда  солнце  окончательно  залютовало,  он  вспомнил,  что
знающие люди советуют в песках идти по ночам, а днем надо  отсыпаться,
зарывшись в песок. Увы, в этом песке было впору яйца запекать,  но  не
собственные же!
   Ветер заносил песчинки под одежду, в сапоги, каждая  складка  сразу
превратилась в лезвие, уязвляющее тело. Хорошо хоть, на любом  привале
есть возможность облить себя озерной водой.
   Он прошагал остаток дня, никого вокруг себя не видя и слыша  только
свист ветра. Дорог в пустыне не водится, есть, как и в  степи,  должно
быть, караванные тропы, идущие от колодца к колодцу, но они  видимы  и
ведомы только тем, кто здешние края знает столь же хорошо, как  Жихарь
многоборские леса.
   Может, и  водится  тут  какой  хозяин  -  Пустынник  или  Песчаник.
Любопытно, как он выглядит? Такой же, наверное,  белесый,  как  песок,
высохший,  злобный,  как  здешнее  солнце.  С  таким  не  договоришься
по-хорошему. Разве что в кости с ним  сыграть  на  песок  и  весь  его
выиграть?
   Жихарь достал из мешка  сухарь,  размочил  его  водой,  нацедив  из
уголка дареного платка, и сжевал. На зубах скрипело и хрустело.
   Ночь пала сразу, и стало неожиданно холодно. Тут и в горячий  песок
самое время спрятаться...
   Спал богатырь плохо и вполглаза, хоть и знал, что  вместе  со  сном
теряет силы.
   "И чего я степняка не прихватил? - сокрушался он.  -  Мало  ли  что
Беломор положил запрет! На запрет ведь тоже  можно  кое-что  положить,
после чего он станет недействителен. Сочиняй пел бы  свои  бесконечные
песни, я бы его всяко подначивал. Он бы высмеивал  наши  обычаи,  я  -
ихние, и дорога показалась бы вполовину.  Да  и  ночь  можно  было  бы
поделить, чтобы один сторожил на всякий случай..."
   Сторожить было не от кого. Правда, утром Жихарь обнаружил на  груди
пару скорпионов и небольшую змейку, но он хорошо понимал живую тварь и
знал, что забрались они туда вовсе не с целью напугать или укусить,  а
просто захотелось зверюшкам погреться. Если бы змейка  была  побольше,
он бы ее съел - дружинник в походе должен  есть  все,  что  шевелится,
если другой пищи нет. Съеденной при этом обижаться не полагалось: чай,
видела, куда лезла.
   К утру вернулось и чувство, что кто-то за ним  смотрит,  кто-то  за
ним идет. Богатырь долго озирал окоем из-под ладони, но на рубеже неба
и песка воздух дрожал и зыбился: то ли есть кто там, то ли нету никого
- неведомо.
   Все-таки  старик  знал,  куда  собирал  богатыря:  тонким  полоскам
вяленого мяса ничего не делалось и при  такой  жаре,  а  соли  Беломор
положил целый березовый туесок.
   "Сам бы я не догадался", - сказал себе Жихарь,  хоть  и  знал,  что
соль из тела выходит вместе с потом и человек от этого в конце  концов
умирает. Кровь-то ведь соленая, а тут она становится жидкая  и  ни  на
что не годная. Вот и надо ее подсаливать из запасов.
   Наконец впереди что-то показалось. Дерево какое-то,  потом  второе,
потом крепостная стена с башнями  по  углам...  Возле  ворот  толпятся
люди, верблюды и овцы, стражники поблескивают доспехами...
   - Вот и Вавилон, - сказал богатырь. - А я-то думал...
   Он взял зонтик-Симулякр и положил на песок. Меч-разумник сложился в
прежнюю палку, покрутился - и показал совсем в другую сторону.
   - Не Вавилон, -  сказал  богатырь.  -  А  я-то  думал...  Но  дойти
все-таки надо: верблюда, скажем, того... прикупить...
   И пошел, невзирая на то что  Симулякр,  обернувшись  посохом,  стал
путаться под ногами и всячески мешать.
   - Такого уговору не было, чтобы пешком мучиться! - сказал Жихарь. -
Вот добуду верблюда, тогда и пойдем в необходимую сторону.
   ...Город пропал в ту самую минуту, когда, казалось бы, должно  было
послышаться овечье блеяние и стражничья матерщина.
   Про пустынные мороки богатырь слышал,  но  сам  никогда  не  видел,
оттого и поверил. Всякое чудится путнику в песках.  Может  он  увидеть
даже море с большими кораблями  под  высокими  мачтами,  может  узреть
древний храм с позолоченными куполами, даже родную деревню, случается,
люди видят - да только потом грызут с досады песок.
   Настоящий морок - это не какие-нибудь  Мнимые  Понарошки,  которыми
Жихарь  пугал  своего  побратима  Яр-Тура  в  предыдущем   походе.   В
последующие дни мороки привязались к богатырю, как к родному человеку,
и не оставляли его надолго.
   Сперва он увидел, что из песка торчит человеческая голова - бритая,
смуглая и мычащая какую-то песню.
   - Здорово, - сказал Жихарь. - Надолго обосновался?
   Вместо  ответа  голова  стала  пухнуть,  пухнуть,   стала   в   три
человеческих роста величиной,  обросла  густой  бородою  и  увенчалась
нарядным дорогим шлемом. Голова сделала  губы  дудкой  и  принялась  с
огромной силой дуть в сторону богатыря.
   - Заткни пасть, Мироедина! - рявкнул богатырь, с трудом удерживаясь
на ногах. - Сейчас в ухо заеду!
   Голова испугалась, послушалась, как бы  покрылась  инеем  и  льдом,
потом еще шире разинула пасть. Из  пасти  по  ледяному  языку  поехали
хохочущие ребятишки. Несмотря на  жару,  одеты  они  были  по-зимнему.
Доезжали до песка и пропадали.
   - Привидится же такое! - сказал Жихарь, хотя все еще было впереди.
   И точно - впереди кто-то двигался.  Богатырь  прищурился,  напрягая
правый глаз, и узнал зверя  камелеопарда,  сиречь  жирафа.  Такого  он
видел в зверинце при дворе то ли Нахир-шаха, то ли Елдым-хана.  Только
там жираф мирно пасся на лужайке, объедая  с  деревьев  самые  верхние
листья, а тут бежал рысцой и при этом горел - с длинной пятнистой  шеи
срывались языки пламени.
   Следом за жирафом шел мужик, долговязый и с круглыми  от  удивления
глазами. Усы у мужика загибались вверх  красивыми  колечками.  Впереди
себя мужик вел на цепочке громадного  морского  рака.  Богатырь  давно
мечтал завести у себя на лице  подобные  усы,  поэтому  он  побежал  к
мужику за советом. Но мужик давать совета не стал и  сгинул  вместе  с
жирафом и раком.
   Потом еще много  кто  попадался  Жихарю  на  пути.  Не  все  мороки
пропадали сразу - иного можно было даже тряхнуть за грудки,  но  толку
от этого все равно не было. Встречались в  песках