та";
   "Не про Касьяна да Ульяна сложена "Рамаяна";
   "Где изучается "Ригведа" - там успех, там победа";
   "Поздно кричать: "Кришна, харе!", когда получишь по харе";
   "Слушай своего гуру, а не жену-дуру";
   "Мама мыла Раму,  а  Рама  краснел  от  сраму";
   И, наконец, самое непонятное: "Знал бы карму - жил бы в Сочи".

   ...Но все эти древние премудрости  не  могли  помочь  богатырю  вот
сейчас, когда стоял он посреди праха в рассыпавшемся доме и выкрикивал
от страха разные глупости. Краем глаза он  примечал,  как  ложатся  на
кирпичи валы паутины, как вьюнок  оплетает  обломки  балок  и  остатки
оконных проемов, как вполне живые крысы растаскивают по углам  древние
кости в напрасной надежде поживиться.
   Но тут прямо перед носом  его  появилась  чья-то  рука  и  от  души
брязнула Жихаря по зубам. Богатырь перестал орать, помотал  головой  и
сообразил, что рука не чужая, а его собственная  и  на  этот  раз  она
оказалась куда умней перепуганной головы.
   Рука ударила вполсилы, поэтому все зубы,  кроме  утраченных  ранее,
остались целы. Жихарь сплюнул кровь от разбитых губ и сказал сам себе:
   - Дурак ты, Джихар Многоборец. То ли мы покойников не видели? Живых
надо бояться...
   Но живых вокруг не наблюдалось. Богатырь  стал  не  спеша  обходить
развалины, как наставлял во сне Беломор. Двигался он вдоль стен,  там,
где трухлявые доски надежно опирались на  каменное  основание.  Потом,
обойдя все некогда роскошные покои, постановил спуститься в подвал.
   Сквозь многочисленные проломы в полу свет туда попадал свободно,  и
можно было пока обойтись без факела. Под ногами  хрупало,  скрипело  и
хрустело. Крысы, коим наступлено было на хвост, обиженно  визжали.  Но
подстраховаться  все  же  не  мешало,  и  Жихарь  принялся  вполголоса
напевать-приговаривать  особое  заклятье  -  на   тот   случай,   если
какой-нибудь умрун попытается подняться:

                     Есть еще такие люди,
                     Что на свете не живут.
                     Их в народе мертвецами
                     Да покойными зовут.
                     Пахарь пашет, зодчий строит,
                     Чернокнижник ворожит,
                     А покойник-тунеядец
                     Целый день в гробу лежит.
                     Только самой темной ночью,
                     В час, когда живые спят,
                     Умруны наружу лезут
                     Наподобие опят.
                     Вы, ребята, не опята,
                     Вас никто не станет брать.
                     Если ж вам самим не спится
                     Не мешайте людям спать!

   Наконец в полутьме богатырь разглядел дверь.  Дверь  была  гладкая,
нисколько не состарившаяся, выкрашенная голубой краской  и  с  узорной
дверной ручкой. Такие устройства Жихарь уже видел, поэтому смело нажал
на ручку. Дверь отворилась.
   Богатырь очутился в самой настоящей светлице - хотя,  казалось  бы,
откуда взяться светлице в подвале? Окна в ней были  большие,  закрытые
тонким и чистым стеклом, как в том страшном городе, куда  завел  их  с
Принцем некогда оскорбленный леший.
   За окнами было в  основном  небо.  Жихарь  метнулся  вперед,  желая
разведать пути к  возможному  бегству,  -  и  отшатнулся.  Внизу  была
бездна. Ну, не совсем бездна: земля-то виднелась, и даже люди  по  ней
ходили мелкие-мелкие, но прыгать туда никак не хотелось.
   Жихарь отошел в угол и стал разглядывать светлицу. Напротив него, в
другом углу, стояла небольшая, но ладно сделанная кроватка. Неподалеку
от нее помещался столик - тоже небольшой. На столике  лежали  яркие  и
пестрые вещи. Такие  же  вещи  располагались  на  полках  вдоль  стен.
Приглядевшись, Жихарь понял, что это  игрушки  -  весело  раскрашенные
медведи, собаки, обезьяны, слоники и даже крокодилы. Были среди прочих
забав и блестящие повозки с колесами. Были и кораблики - с парусами  и
без парусов. Были какие-то большие раскрашенные  бублики,  как  бы  из
надутых рыбьих пузырей.
   - Есть кто живой? - на всякий случай спросил богатырь.
   Что-то  зашуршало  внизу.  Из-под  кровати   выбрался   дитенок   -
маленький, в коротких штанишках и бывшей белой рубашке  без  ворота  и
без рукавов, зато с каким-то веселым зверьком, нарисованным на  груди.
Мальчонка был курносый, белобрысый, рожица у него  вовсе  не  выражала
испуга по случаю прихода чужого человека.
   -  Наконец-то,  -   сказал   мальчонка,   словно   ждал   пришельца
давным-давно.
   - Ты кто? - спросил Жихарь.
   - Чего ищешь? - сказал вместо ответа малец. - Дело пытаешь  или  от
дела лытаешь?
   Богатырь  вспомнил,  что  вопрос  этот   полагается   задавать   не
ребеночку, но какой-нибудь лесной  ведьме,  в  избу  которой  ввалился
добрый молодец.
   -  Дак  ведь...  Беломор  говорил...  Меч  заветный...   -   Жихарь
растерялся. Ну да ничего, сейчас мальчонка вырастет до потолка и выше,
обернется страшилищем, и меч придется добывать в честном  бою  -  дело
утомительное, но  привычное.  На  всякий  случай  богатырь  глянул  на
мальцову тень и обнаружил, что,  во-первых,  тень  эта  существует,  а
во-вторых - исправно повторяет движения своего юного хозяина.
   - Меч, - ворчливо сказал малец. - Меч всем нужен. Вон, на стенке, -
бери. Меняю на "киндер сюрприз".
   Что такое "киндерсюрприз", Жихарь догадался, да где  ж  его  взять,
нежданный детский подарок?
   - Ну, яйцо такое шоколадное, -  нетерпеливо  сказал  дитенок.  -  А
внутри игрушка...
   Богатырь приуныл. Знал он, какая  в  яйце  должна  быть  игрушка  -
Кощеева смерть. Но ведь Кощей - одно из  прозвищ  культяпого  Мироеда.
Найди Жихарь такое яйцо, не пришлось бы  ему  больше  никогда  топтать
землю, подвизаясь: разом разрешил бы все беды и несчастья земные.
   - Нету, - просто  сказал  он  и  в  доказательство  развел  пустыми
руками.
   - Все на халяву хотят, - заметил не по летам суровый  ребеночек.  -
Большой, вот и думаешь, что все можно...
   "Ага, - обрадовался Жихарь, - выходит, ты просто малец..."
   - Ну-ка, дитя, - строго сказал он, - позови кого постарше! И быстро
- некогда мне тут прохлаждаться и глупости слушать!
   Малец покрутил пальцем у виска.
   - Дядя, ты дурак? - проникновенно спросил он.  -  Откуда  же  здесь
взяться взрослым? Сам подумай. Ты один взрослый и есть. Присылают кого
попало, а потом обижаются...
   - Я не  кто  попало,  -  сказал  Жихарь.  -  Я  Джихар  Многоборец,
сильномогучий богатырь, всесветный побродяга, почти что князь.
   Малец криво ухмыльнулся, снял со  стены  крошечный  красный  меч  и
протянул богатырю. Богатырь взял, делать нечего. Рукоять  меча  заняла
половину кулака - ни ухватить, ни замахнуться, да и легкий какой-то...
Словно из высушенной березы. Жихарь попробовал согнуть игрушку  -  меч
переломился, но не до конца, просто перегнулся в  середине  да  так  и
остался кривым. Богатырь разочарованно разжал руку. Меч упал  на  пол,
но звук получился не железный и не деревянный.
   - Барахло меч, - вздохнул малец. - Дрянский меч.
   - Дрянский мне не нужен, - вздохнул богатырь в  ответ.  -  Дрянских
мечей и стальных полно... А мне опять надо воевать Мироеда.
   - Всем надо, - сказало дитя. - Да не всем настоящий  меч  по  руке.
Значит, Беломор прислал? А чем докажешь?
   - А как бы иначе я сюда попал? - спросил Жихарь, поскольку доказать
и вправду было нечем.
   - Многие сюда попадают, только все они ни с чем  уходят,  -  сказал
мальчонка. - Если уходят, конечно...
   Разговор мало-помалу сделался бессмысленным.
   - Беломор учил, что выдадут мне тут настоящий  кладенец,  -  устало
сказал Жихарь. - И вроде бы кладенец этот разумный...
   - А, так тебе Симулякр надо? -  вскричал  ребеночек.  -  Так  бы  и
говорил.
   С этими словами малец снова полез  под  кровать,  собирая  пыль  на
рубашку. Из-под кровати он добыл какую-то уродливую деревяшку, на  меч
мало похожую, - Жихарь в детстве и то лучшие мечи умел вырезать.
   - Это меч-разумник? - с ужасом спросил богатырь.
   - Поразумней некоторых, - отвечал малец, отряхивая пыль с живота.
   "Влетит ему от матери, - подумал  Жихарь.  -  Хотя  сама  виновата:
развела в избе непорядок, подмести и то лень..."
   - Как же им биться? - сказал он.
   - Как придется, - сказал малец. - Симулякр - он ведь не только меч.
Он и щит, и копье, и еще много чего...
   "Ну да, - подумал богатырь, - для ребенка любая палка -  и  меч,  и
копье, и царский скипетр, и жезл чародея, и лук со стрелами..."
   - Берешь - так бери, - строго сказал малец. - Время-то  идет.  Тебе
задерживаться тут ни к чему. А то еще нарвешься на Витьку Копченого из
шестого "Б" - не обрадуешься. Он  хулиган,  дебил,  клей  нюхает.  Его
скоро в колонию посадят. Отец уже сидит.
   Богатырь, недоумевая, принял безобразную деревяшку  обеими  руками,
словно и вправду была она вожделенным мечом.
   - Надо опуститься на одно колено, - подсказал мальчонка.
   Жихарь и это исполнил, вспомнив, как Яр-Тур посвящал своих  сыновей
в витязи. Как только колено его коснулось пола, руки  пошли  вниз  под
неожиданной тяжестью, сверкнули дорогие самоцветы на  ножнах  красного
дерева, солнечный луч пробежал по наполовину вынутому лезвию - но лишь
на малое мгновение.
   Жихарь выпрямился. В руках была все та же деревяшка.
   - Нечего оружие без дела светить, - наставительно молвил ребеночек.
- Он сам знает, когда превращаться. И во что.
   - Спасибо... мальчик... - выдавил из себя богатырь. Был меч или  не
был? Или это обман, как все вокруг, как пропасть за окном?
   - Иди-иди, мне назад пора, - сказал малец.  -  И  так  полдня  тебя
прождал...
   Жихарь неожиданно для себя низко поклонился и попятился  к  выходу.
Наступил на игрушечную повозку, нога  поехала  вперед  -  и  грохнулся
богатырь на пол во всю слину.
   - Ну из вас, взрослых, вояки...  -  засмеялся  малец.  -  На  ногах
устоять не можете... Да еще бэтээр мне раздавил...
   Богатырь поднялся, потирая ушибленное место.
   - Мальчик, а ты кто? -  все  же  повторил  он  свой  первый  вопрос
напоследок, уже скрываясь за дверью.
   - Ваня Золотарев, - охотно ответил мальчонка. -  Семьдесят  седьмая
школа, нулевой класс, домашний  адрес  -  улица  Красных  Мадьяр,  дом
восемь, квартира сто шесть...
   Дверь захлопнулась, словно от порыва ветра.
   - Как так? - вскричал пораженный Жихарь. - Не может того быть!  Сам
Ваня Золотарев?
   Он схватился за дверную ручку, желая вернуться и оказать  великому,
знаменитому и непобедимому Ване  Золотареву  все  надлежащие  воинские
почести, но только ручку оторвал, а открыть дверь все равно не смог.
   Жихарь  тихонько  постучал  в  дверь   кулаком.   Потом   замолотил
деревяшкой. Снова тяжесть потащила правую руку вниз. В  руке  была  не
деревяшка и не меч - добрый боевой топор, он же оскорд, он же лагир, -
ни щербинки  на  лезвии.  Богатырь  стал  сокрушать  дверь  топором  и
сокрушил очень скоро, но из дыры потянуло  тьмой  и  сыростью:  вместо
светлицы  с  большими  окнами  за  дверью  была   самая   обыкновенная
подвальная кладовка или, может быть, винный погреб, потому что на полу
валялись многочисленные запыленные осколки,  а  запах  вина,  конечно,
выветрился за бесчисленные годы.


                             Глава вторая

                                 Как ни важны законы,  но  еще  важнее
                              песни.

                                                      Томас Джефферсон

   "Вот он, значит, какой -  Ваня  Золотарев!  -  размышлял  богатырь,
выбираясь из развалин. -  Кто  бы  мог  подумать!  Как  же  он,  такой
маленький,  боролся  С  хтоническими  чудовищами?  Как  сумел  одолеть
Мракоту-мвогоножицу? Где силы  взял,  чтобы  Черному  Крокодилу  пасть
порвать и освободить Солнце? Ведь  тот  Крокодил,  чтобы  не  соврать,
поболе Мирового Змея был! А Тараканище вспомнить?  Бр-р!  Я,  конечно,
тоже белый свет, можно сказать, выручил из беды, но куда мне  до  Вани
Золотарева!  Без  побратимов,  без  помощников  -  один   мужествовал,
поскольку людей тогда и в  заводе  не  было...  Но  я-то  хорош  -  не
признал,  не  поприветствовал  по  богатырскому  уставу...  Видно,  не
придется даже похвастаться этой встречей - витязи начнут смеяться и не
поверят..."
   Тут он вспомнил, что до сих пор он  сам  никто,  вздохнул  и  пошел
дальше, то и дело награждая себя пинками и тычками за недогадливость и
невежество. Уж не мог Беломор предупредить!
   От входных ворот остались только кирпичи, а узорные железные прутья
давно источила ржавчина. Оглядываться Жихарь на всякий случай не стал.
   Только шиповник рос вокруг заколдованной усадьбы по-прежнему  -  и,
мнилось, стал еще гуще и непроходимей. Правда, сосновый ствол,  как  и
раньше, угнетал колючую изгородь, но до него было никак не допрыгнуть.
   Жихарь  махнул  в  сторону  вершины  деревяшкой   -   называть   ее
мечом-разумником или даже Симулякром язык покуда не поворачивался.  Но
Симулякр пригодился и для такого случая - деревяшка вдруг обмякла, и в
руке богатыря оказалась веревка с тройным стальным  крюком  на  конце.
Крюк впился в сосну с первой же попытки, Жихарь быстро  подтянул  себя
до вершины, вдохнул запах смолы и побежал по стволу.
   Миновав поверху колючую ограду, он с помощью  все  той  же  веревки
спустился на землю. Прыгать наугад  не  стал:  вдруг  Мироед  подсунет
внизу барсучью нору, провалишься туда и поломаешь  ногу  -  кто  тогда
отправится во Время Оно порядок наводить?
   Отчего  же  все-таки  Ваня  Золотарев   предстал   перед   ним   во
младенческом  состоянии?  Должно  быть,  набрел  в  своих  бесконечных
странствиях на дерево с молодильными яблоками да не удержался -  лишку
съел...
   На поляне, где разделял богатырь трапезу  с  Семью  Симеонами,  уже
никого не было. Валялись только пустые бочонки да бутылки, огрызки  да
кости.  Убрать  за  собой  ленивые  братья-однобрюшники,  конечно,  не
удосужились. Пришлось  богатырю  самому  наводить  чистоту,  чтобы  не
гневить леса. Меч-разумник при этом услужливо превращался то в  метлу,
то в грабли.
   Бутылка, даже пустая, - вещь полезная, и в любой  корчме  можно  за
нее получить кусок хлеба с солониной, а то и чарочку. Поэтому  бутылки
отправились в заплечный мешок.  Кто  же  спугнул  Симеонов,  если  они
посуду зря побросали?
   - Ничего, - сказал богатырь.  -  С  таким  мечом  от  любого  врага
отобьюсь.
   Он еще раз оглядел поляну, поклонился ей за гостеприимство и выбрел
на дорогу.
   Сколь долго ни шел, а очередного  деревянного  Проппа  не  миновал.
Неведомо ведь, попадется ли он на пути в бездне времен. Может, там его
и вовсе не знают!
   - Ну, здравствуй еще раз, - сказал Жихарь, усаживаясь поудобнее.  -
Ныне попотчую тебя предивной сказкой, перенятой у неведомых  островных
людей, что горазды  в  воинских  искусствах  и  благородных  понятиях.
Сказка, конечно, странная и печальная, вот послушай.

   Однажды перед наступлением нового года  эры  Дзисе  четверо  друзей
собрались в бане-фуроси, чтобы снять усталость прошедшего дня и  смыть
грехи прошедшего года. Один из них, по  имени  Такамасу  Хирамон,  был
составителем календарей и  любил,  как  говорится,  время  от  времени
украсить свое кимоно гербами клана Фудзивара, то есть  выпить.  Другой
служил церемониймейстером у князя Такэда и звался Оити  Миноноскэ.  Он
тоже был  мастер  полюбоваться  ранней  весной,  как  пролетают  белые
журавли над проливом Саругасима, - то есть опять же выпить. Третий  из
приятелей был знаменитый борец-сумотори по имени  Сумияма  Синдзэн  и,
как все борцы, всегда находился в готовности омочить рукав, а то и оба
первой росой с  листьев  пятисотлетней  криптомерии  -  проще  говоря,
выпить как следует. Четвертый  подвизался  на  сцене  театра.  Но  под
псевдонимом Таканака Сэндзабуро он тоже частенько после  представления
позволял себе понаблюдать восход  полной  луны  из  зарослей  молодого
бамбука, что опять-таки означает пригубить чарку.
   Распарившись в бочках с  горячей  водой,  друзья  решили  предаться
общему для всех пороку. Молодой Такамасу предложил  выпить  трижды  по
три чарки нагретого сакэ.
   - Холостому мужчине доступны все развлечения, -  сказал  он.  -  Но
даже и ему вечерами становится тоскливо без  жены.  Сегодня  я  твердо
намерен заключить брачный контракт с госпожой Хидаримару, что живет за
Восточным храмом, и поэтому должен быть трезв и почтителен.
   - Нет! - вскричал великан Синдзэн. - Не три, а девять  раз  по  три
чарки  следует  нам  выпить  перед  тем,  как  начну  я  готовиться  к
состязаниям в Киото, потому что с завтрашнего дня мой сэнсэй воспретил
мне даже проходить мимо питейных заведений.
   Молодые повесы решили уважить знаменитого борца и  последовали  его
предложению.  После  двадцать   седьмой   чарки,   когда   составитель
календарей уткнулся носом в миску с  соевым  соусом,  церемониймейстер
Оити вспомнил, что кому-то из  пирующих  надо  отправляться  в  Киото.
Отчего-то  решили,  что  это  именно  Такамасу.  Бедного   составителя
календарей  погрузили  в  проходящую  в  нужном  направлении  повозку,
заплатили вознице и растолковали ему, что избранница Такамасу живет за
Восточным храмом.
   И вот, вместо того чтобы пойти к  возлюбленной,  живущей  в  родном
Эдо,  несчастный  отправился  в  Киото,  где,  разумеется,  тоже   был
Восточный храм!
   Очнулся Такамасу вроде  бы  в  доме  госпожи  Хидаримару  -  те  же
циновки, та же ниша в стене, те  же  полки  с  изображениями  Эбису  и
Дайкоку. Только женщина была другая - шея  длинная,  стройная,  разрез
глаз четкий, линия волос надо лбом  естественна  и  красива,  зубы  не
вычернены, как полагается  замужней  женщине.  На  ней  три  платья  с
короткими рукавами из двойного черного шелка  с  пурпурной  каймой  по
подолу, изнутри просвечивает вышитый золотом герб. Звать ее Идуми-сан.
Увидел Такамасу красавицу - и сразу влюбился!
   Ей, по всему видать, тоже понравился славный юноша, потому что она,
схватив кисть и тушечницу, тут же  начертала  на  своем  левом  рукаве
стихотворение:

                     Хотелось бы мне,
                     Сидя у зеркала,
                     Увидеть, как в тумане,
                     Где закончится путь мой,
                     Затерявшийся в вечерней росе!

   Трудно застать врасплох составителя календарей. Такамасу немедленно
снял башмак, вытащил стельку из рисовой  бумаги  и  сразу  же  сочинил
"ответную песню":

                     Хотелось бы мне
                     Спросить у ясеня
                     Или у старой сосны на горе,
                     Где живет та,
                     Которую назову единственной!

   После этого, разумеется, другие объяснения в любви стали излишними.
   Но не успели влюбленные,  как  говорится,  и  ног  переплести,  как
входная дверь отъехала в сторону и на пороге появился суженый  госпожи
Идуми прославленный самурай Ипорито-но-Суке. Увидев любимую в объятиях
другого, он закрыл лицо рукавом, прошел в угол и,  достав  из  футляра
нож длиной в четыре сяку, сделал себе сеппуку. Кровь хлынула на  белые
циновки, и несчастному Такамасу  не  оставалось  ничего  другого,  как
вытащить из ножен катану и  обезглавить  благородного  самурая,  чтобы
облегчить его страдания.
   Идуми-сан при виде безголового тела вскрикнула, но сразу  же  взяла
себя в руки,  согрела  сакэ,  сменила  икебану  в  нише,  вытащила  из
окоченевших рук мертвого Ипорито-но-Суке нож длиной в  четыре  сяку  и
последовала  за  ним,  сохраняя  верность  данному  некогда  обещанию.
Такамасу  Хирамон,  рыдая,  снес  голову  и  ей.  Сам  же  он,  сложив
предварительно  предсмертную  танку,  закатал  кимоно  и  тоже  вонзил
смертоносное лезвие в живот.
   Узнав об этом, в  далеком  Эдо  его  суженая,  госпожа  Хидаримару,
совершила богатые приношения в храм Аматэрасу, раздала служанкам  свои
праздничные одежды с широкими китайскими поясами  на  лимонного  цвета
подкладке, после чего велела