сьма рискованный,  так  как  камни,  превратившиеся  из-за  огня  в
стекло, и буйная  растительность  между  ними  делают  всякую  идентификацию
практически невозможной. Но в конце концов остатки стены и  замка  извлечены
на свет  божий.  Сомнений  больше  нет:  это  замок  Барбария,  сегодня  это
известно, и ошибка исключается. Дополнительное  уточнение:  прежде  чем  эти
места были разрушены, они состояли  из  маленького  укрепленного  городка  и
замка, отстоявшего совсем немного от бывшей деревушки Плантары.
   Итак,    существование    замка,    разрушенного    пожаром,    бесспорно
подтверждается. Что же касается деревушки Плантары, то нет никакого сомнения
в том, что она принадлежала семье, носящей то же имя. Но любопытно,  что  ни
один документ не содержит ни даты, когда сгорел замок, ни имени организатора
пожара. Если ответственность за это нес Мазарини, то, несомненно,  он  очень
потрудился, чтобы стереть малейший след своего  поступка  и  дошел  даже  до
того, что систематически вычеркивал замок  Барбария  с  карт  и  из  истории
Нивернэ. Во имя какой побудительной причины он действовал  и  какой  ужасный
секрет был связан с этой таинственной местностью?
   Фрондеры и Общество  Святой  Евхаристии  не  были  единственными  врагами
Мазарини. Среди них был и всемогущий Никола  Фуке,  суперинтендант  финансов
Людовика XIV начиная с 1653 г. Человек большого таланта, умный и тщеславный,
он  станет  впоследствии  самой  богатой  и  самой  влиятельной  персоной  в
королевстве, его истинным монархом, как люди его называли  про  себя...  Его
политические  мечтания  соответствовали  его  тщеславию,  примером  чему   -
приписываемая ему идея сделать Бретань независимым герцогством и  стать  там
хозяином.
   Мать Фуке была известным членом Общества Святой Евхаристии, также  как  и
один из его братьев - Шарль, епископ Нарбонский в  Лангедоке.  Что  касается
его младшего брата Луи, то он тоже был священником, и в 1656  г.  Никола  по
неизвестным причинам отправляет  его  в  Рим,  откуда,  как  мы  помним,  он
присылает ему  загадочное  письмо,  процитированное  нами  в  первой  главе,
повествующее о беседе с Пуссеном о тайне, которую  даже  "короли  с  большим
трудом смогли бы вытянуть из него". Со своей  стороны,  художник  больше  не
будет болтать и  не  сделает  никому  никаких  признаний  по  этому  поводу,
буквально соответствуя девизу  своей  личной  печати:  "Tenet  confidentiam"
(хранит тайну).
   Итак, в 1661 г.  Людовик  XIV  велит  арестовать  своего  суперинтенданта
финансов, обвинив его в  том,  что  он  перепутал  свои  личные  интересы  с
управлением общественными финансами, и, что еще более серьезно, в  том,  что
он готовил бунт против короля.  Следовательно,  на  все  его  богатства  был
наложен секвестр, его документы и переписка переданы королю, который лично и
тщательно их изучил.
   Начинается процесс; он длится четыре  года  и  приводит  в  движение  всю
Францию - писателей, памфлетистов, двор  и  провинцию.  Самый  молодой  брат
обвиняемого, Луи, умер, но его  мать  и  Шарль  мобилизуют  Общество  Святой
Евхаристии,  к  которому  принадлежит  один  из  судей,  собирающихся  вести
процесс. Респектабельный дом тут же бросается в битву вместе со сторонниками
Никола Фуке, стараясь повернуть общественное мнение  в  пользу  обвиняемого,
ожидающего в тюрьме приговора. Кара, потребованная для него  Людовиком  XIV,
столь же необычна, сколь примечательна: смерть, ни больше, ни  меньше.  Двор
отказывается и, доказывая храбро свою независимость, голосует за пожизненное
изгнание. Но король, не желая менять свое решение,  заменяет  упрямых  судей
другими, более соответствующими его желаниям.
   В конце концов голоса в пользу изгнания взяли верх над королевской волей,
и в  1665  г.  Людовик  XIV  смягчает  наказание,  заменяя  его  пожизненным
заключением. Суперинтендант спасен, но приговорен к  строжайшей  изоляции  в
крепости Пьемонта с очень вредными для здоровья условиями. Он не имеет права
ни гулять, ни принимать гостей, ему  не  дают  ни  чернил,  ни  бумаги;  что
касается его лакеев  и  тюремщиков,  то  они  постоянно  сменяются,  и,  как
говорили,  малейшее  внимание  к  заключенному  было  чревато  галерами  или
виселицей.
   В этом же самом 1665 г., когда Фуке был  заключен  в  Пиньероль,  в  Риме
умирает Пуссен, и Людовик  XIV  через  своих  агентов  пытается  добыть  его
картину "Пастухи Аркадии". Но  когда  двадцать  лет  спустя  король  наконец
завладел ею, он стал ревниво охранять ее от  посторонних  взглядов  в  своей
новой резиденции в Версале, не давая никому любоваться  ею,  и  запер  ее  в
своих личных апартаментах, соглашаясь  показать  ее  лишь  в  исключительных
случаях малому числу своих приближенных.
   Несчастливая судьба Фуке, каковы бы ни были причины ее  и  результат,  не
должны были коснуться его детей.  Несколько  десятилетий  спустя  его  внук,
маркиз де Бель-Иль, станет одной из величайших личностей  в  королевстве,  и
когда в 1718 г. он уступит королю замечательно укрепленный остров,  которому
он  был  обязан  своим  именем,  в  обмен  он  получит   земли   очень   нас
интересующие...  Одно  из  этих  владений  было  Лонгвиль,  и  нам  не  надо
возвращаться вновь к этому имени; другое было Жизор, которое дало внуку Фуке
титул графа, потом в 1742 г. - герцога де Жизора, а через шесть лет, в  1748
г., получило статус "первого герцогства".
   Как раз в нескольких километрах от  Жизора  находится  маленький  городок
Лезандели,  где  в  1594  г.  родился  Никола  Пуссен.  Но  очень  скоро  он
устраивается в Риме, откуда будет приезжать только в  редких  случаях,  как,
например, после 1640 г., когда его вызвал кардинал  Ришелье  для  выполнения
важной миссии.
   Хотя художник мало занимался политикой и  не  покидал  своего  убежища  в
Риме, он был тесно  связан  с  Фрондой.  Доказательством  этому  служит  его
переписка, открывающая многочисленные дружеские узы с  участниками  движения
против Мазарини  и  неожиданную  фамильярность  с  некоторыми  "фрондерами",
убеждения которых он, как кажется, разделяет.
   Так как мы уже встретились с "подземной рекой" Алфиос, которая из Аркадии
течет к ногам Рене Анжуйского,  займемся  теперь  надписью,  неотделимой  от
аркадийских пастухов Пуссена: "Et in Arcadia ego" - "И вот я в Аркадии".
   Эта загадочная фраза в первый раз появляется на одном из  предыдущих  его
живописных полотен.  Надгробие,  увенчанное  черепом,  не  является  простым
надгробием, а вделано в скалу; на первом плане - водяное божество с бородой,
задумчиво созерцающее землю: это бог Алфиоса,  который,  безусловно,  вершит
судьбу подземной реки... Это произведение датируется 1630-1635 гг., то  есть
приблизительно  на  пять-десять  лет  раньше  знаменитой  версии   "Пастухов
Аркадии".
   Слова "И вот я в Аркадии" появляются в Истории  между  1618  и  1623  гг.
вместе с картиной Джованни Франческо Гверчино, которая, возможно, вдохновила
Пуссена в его творчестве. Два пастуха, выходящие из леса, подходят к  поляне
и надгробию, на котором очень отчетливо видна знаменитая надпись  и  большой
череп, положенный на камень. Если  неизвестно  символическое  значение  этой
картины, то известно, что Гверчино был очень сведущ  в  области  эзотеризма;
кажется даже, что ему был близок язык  тайных  обществ,  ибо  некоторые  его
произведения посвящены специфическим масонским  темам.  Напомним,  что  ложи
начали быстро распространяться в  Англии  и  в  Шотландии  на  двадцать  лет
раньше, и такая картина, как "Воскресение Учителя", написанная почти за  сто
лет до того, как эта легенда вошла в масонскую традицию,  явно  относится  к
масонской легенде о Хираме Абиффе, архитекторе и строителе Храма Соломона.
   Но вернемся к словам "И вот я в Аркадии". Согласно  "документам  Общины",
они стали официальным девизом семьи Плантар,  по  крайней  мере,  с  XII  в.
(когда Жан де Плантар женился на Идуане де Жизор), и уже в 1210 г. они  были
процитированы неким Робером, аббатом из Мон-Сен-Мишель.
   Не имея доступа к архивам знаменитого аббатства, в настоящее время мы,  к
сожалению, не можем проверить  это  утверждение.  Тем  не  менее,  год  1210
кажется  нам  ошибкой.  Во-первых,  в  1210  г.  не  существует  аббата   из
Мон-Сен-Мишель по имени Робер; затем,  если  и  существует  некий  Робер  де
Ториньи,  аббат  этих  мест,   то   даты,   касающиеся   его   деятельности,
располагаются между 1154 и 1186 гг. - время, когда он был замечен, благодаря
своим работам и коллекциям, относящимся к девизам, гербам и эмблемам знатных
фамилий Христианского мира.
   Каково бы ни было происхождение этих таинственных слов, они явно обладали
для Гверчино и Пуссена смыслом, происходящим отнюдь не из области поэзии. По
нашему мнению, они должны были  скорее  всего  соответствовать  символу  или
знаку,  предназначенному  нескольким  посвященным  -   возможно,   это   был
эквивалент  какого-нибудь  масонского  "пароля",   скрывающего   реальность,
запрещенную для профанов. Впрочем,  именно  в  этих  словах  определяется  в
"документах Общины" самый характер символического искусства:
   "Аллегорические произведения имеют то преимущество, что достаточно одного
слова, чтобы прояснить отношения, недоступные толпе; они отданы всем, но  их
значение адресовано элите. Отправитель и адресат понимают друг друга  поверх
толпы. Непонятный успех некоторых произведений  идет  от  этого  достоинства
аллегории,  которая  является   более,   чем   просто   модой   -   способом
эзотерического выражения".
   Итак, если эти строчки в  их  контексте  применимы  к  творчеству  Никола
Пуссена, то не могут ли они также хорошо подойти  и  Леонардо  да  Винчи,  и
Боттичелли или другим гениям Ренессанса, а также - почему бы и нет? - Нодье,
Виктору Гюго, Дебюсси, Жану Кокто и их друзьям?
   Ранее мы установили существование  важных  связей  между  предполагаемыми
великими магистрами Сиона XVII и XVIII вв.  и  европейским  франкмасонством.
Это последнее независимо от Сиона представляет в  некоторых  аспектах  очень
интересные отношения для нашего исследования.
   Так, это многочисленные намеки  на  семью  Синклер  -  шотландскую  ветвь
нормандских Сен-Клер де Жизоров. Их земли  в  Росслине  находились  всего  в
нескольких километрах от бывшей резиденции  рыцарей  Храма  в  Шотландии,  и
часовня этой местности, построенная между 1446 и 1486 гг. слыла  приобщенной
к франкмасонству и к ордену Розы и Креста. Сверх того, грамота, датированная
1601 г., признает Синклеров  "наследными  великими  магистрами  шотландского
масонства".  Это  первый  известный  специфический  масонский  документ,  и,
согласно некоторым другим, этот титул был пожалован семье Синклер Яковом II,
который царствовал в ту же эпоху, что и Рене Анжуйский, то есть между 1437 и
1460 гг.
   Но другой кусок головоломки, еще более таинственный, появляется в Англии,
в Стэффордшире, другом важном очаге масонства,  между  началом  и  серединой
XVII в.
   Когда  великий  магистр  Сиона  Чарльз  Рэдклифф  сбежал  в  1714  г.  из
Ньюгейтской тюрьмы, он получил помощь, как  мы  помним,  от  своего  кузена,
графа Личфилда. В конце века род Личфилдов угас, имя и титул исчезли и  были
выкуплены в начале XIX в. потомками семьи Энсон, которые,  в  свою  очередь,
стали графами Личфилдами.
   Семья Энсон владела с 1697 и владеет до сих пор  замком  Шугборо  Холл  в
Стэффордшире, который раньше был епископством. После смерти его владельца  в
1762 г. в Парламенте имела место церемония, во время которой была  прочитана
длинная элегическая поэма. И какова же была одна из строф поэмы, описывающая
пасторальную сцену "в счастливых долинах Аркадии"? Вне всякого сомнения, это
явный намек на Пуссена, и последний стих ее вызывает в памяти "перст разума,
указывающий на надгробие",  привлекающий  внимание  к  словам  "И  вот  я  в
Аркадии"...
   Заканчивая,  упомянем  о  том,  что  в  парке  Шугборо  Холла   находится
величественный барельеф из мрамора, выполненный по заказу семьи Энсон  между
1761 и 1767 гг. Что же на нем  изображено?  Репродукция  "Пастухов  Аркадии"
Пуссена,  все  детали  которой  перевернуты  и  представляют  собой  как  бы
зеркальное отражение.  Внизу  можно  прочитать  выгравированную  на  мраморе
следующую надпись:
   О. U. О. S. V. А. V. V.D. М.
   Но эти загадочные буквы так и не были никогда удовлетворительным  образом
расшифрованы.
   В 1738 г. папа Клемент XII выпускает буллу, разоблачающую и отлучающую от
Церкви  всех  франкмасонов  -   "врагов   Римской   Церкви";   это   решение
труднообъяснимо, особенно в эпоху, когда большое  число  франкмасонов,  как,
например,  якобиты,  были  ревностными  католиками.  Но,  может  быть,  папа
беспокоился о неких связях, существующих  между  молодым  франкмасонством  и
антиклерикальными розенкрейцерами XVII в.
   Документ, опубликованный  впервые  в  1962  г.,  освещает  эти  обвинения
по-новому. Действительно, речь идет о письме  того  же  папы  Клемента  XII,
адресованном неизвестному человеку, в котором он категорически заявляет, что
масонская мысль основана на ереси, и эта ересь - которую мы  в  ходе  нашего
расследования неоднократно встречали - состоит  в  отрицании  божественности
Иисуса.  За  франкмасонством,  продолжает  папа,  стоят  ответственные  умы,
вожаки: те самые, спровоцировавшие лютеранскую реформу.
   Разумно ли все это? - можно подумать при внимательном  прочтении  письма.
Отметим  все  же,  прежде  чем  выносить  суждение,  что  папа  не   говорит
необдуманно, ссылаясь на неясные течения мысли  и  на  непонятные  традиции.
Нет! Он ясно намекает  на  группу  хорошо  организованных  индивидуумов,  на
секту, орден или тайное  общество,  на  протяжении  многих  лет  старательно
подрывающее основы огромного здания, на котором покоится  весь  христианский
мир.
   Конец XVIII в. увидел беспорядочное распространение  самых  разношерстных
масонских систем. Среди них на важном месте  фигурировал  "Восточный  ритуал
Мемфиса", где в первый раз (для нас, по крайней мере) появилось имя  Ормуса,
принятое Сионской Общиной между 1188 и 1307 гг.; Ормус, как мы  видели,  был
египетским мудрецом и,  согласно  этому  ритуалу,  заботился  о  том,  чтобы
примирить  языческие  и  христианские  таинства,   он   был   предполагаемым
основателем ордена Розы и Креста около 46 г. н. э.
   В это же самое время масонские ритуалы умножали намеки на "скалу Сион"  -
ту самую скалу, которая, согласно "документам Общины",  делала  "королевскую
традицию", установленную Годфруа Бульонским, равной другим древним династиям
Европы.
   Напомним, что с нашей стороны, мы хотели с самого начала  видеть  в  этой
"скале Сион" гору Сион, "высокий холм", расположенный на юге Иерусалима, где
Годфруа построил аббатство, предназначенное будущему ордену. Но в  Масонском
контексте, и учитывая  его  отношение  к  Иерусалимскому  Храму,  эта  скала
принимает совсем другое значение, ибо она фактически соответствует некоторым
специфическим местам из Библии. Скала  становится  там  отброшенным  камнем,
которым несправедливо пренебрегли при строительстве Храма и  который  должен
был занять свое место  в  здании  в  качестве  основания.  Так,  псалом  118
объявляет: "Камень, отброшенный строителями, сам стал во главу угла".
   Со своей стороны, Новый Завет делает многочисленные  намеки  на  этот  же
камень. Действительно, у Матфея XXI, 42 мы читаем слова Иисуса: "Неужели  вы
никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители,  тот  самый
сделался главою угла...", которым созвучны еще более  двусмысленным  образом
слова Павла в его "Послании к римлянам"  (IX,  33):  "Вот  полагаю  в  Сионе
камень преткновения и камень  соблазна;  но  всякий,  верующий  в  Него,  не
постыдится".
   В "Деяниях Апостолов" (IV,  II)  скала  Сион  явно  является  аллегорией,
относящейся  к  самому  Иисусу:  "...именем  Иисуса  Христа  Назорея...   им
поставлен  он  перед  вами  здрав.  Он  есть  камень,  пренеб-реженный  вами
зиждущими, но сделавшийся главою угла..." - метафора, без  колебаний  взятая
Павлом в его "Послании к ефсеянам" (II, 20): "...быв утверждены на основании
апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем".
   Но всю свою символическую ценность эта скала принимает в первом  послании
св. Петра (11, 3-8): "...ибо вы вкусили, что благ Господь. Приступая к нему,
камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному,  и
сами, как живые камни, устрояйте из себя дом  духовный,  священство  святое,
чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные  Богу  Иисусом  Христом.  Ибо
сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе  камень  краеугольный,  избранный,
драгоценный; и верующий в Него не постыдится. Итак  Он  для  вас,  верующих,
драгоценность, а для  неверующих  камень,  который  отвергли  строители,  но
который сделался главою угла, камень претыкания и камень соблазна, о который
они претыкаются, не покоряясь слову, на что они и оставлены".
   Сразу  же  за  этим  отрывком  следует  стих,  значение  которого  должно
предстать нам лишь позже. Петр намекает там на королевский род,  духовных  и
светских наставников, род королей - священников:
   "Но вы - род  избранный,  царственное  священство,  народ  святой,  люди,
взятые в удел..." Что можно заключить из этих сбивающих с  толку  текстов  о
скале Сион, краеугольном камне Храма, который так  глубоко  лежит  в  тайной
традиции франкмасонства? Что думать о  явной  идентификации  этого  камня  с
самим Иисусом? Как толковать эту "королевскую традицию" основанную на  скале
Сион или на  Иисусе  собственной  персоной,  ставшую  таким  образом  равной
царствующим в Европе династиям во времена Крестовых походов?..
   В 1833 г. пост министра народного образования занимал  Жан-Батист  Питуа.
бывший сотрудник Шарля Нодье в Библиотеке Арсенала; в этом же  году  министр
начинает  осуществлять  честолюбивый  замысел:  опубликование  всех   доселе
неопубликованных документов,  относящихся  к  истории  Франции.  Были  также
сформированы два комитета, в состав  которых  вошли  Виктор  Гюго,  Мишле  и
большой специалист по крестовым походам Эмманюэль Рей.
   Среди работ, опубликованных  вскоре  под  эгидой  министерства  народного
образования, был монументальный  труд  "Процесс  над  тамплиерами"  Мишле  -
исчерпывающее собрание всех отчетов Инквизиции  и  протоколы  процессов  над
рыцарями Храма. Со своей стороны, барон  Рей  выпускает  несколько  работ  о
крестовых походах и франкском королевстве в Иерусалиме, в которых  в  первый
раз мы нашли оригинальные грамоты, касающиеся Сионской Общины, и при  чтении
которых мы с удивлением констатировали, что некоторые места, процитированные
Реем, почти слово в слово совпадают с соответствующими  местами  "документов
Общины".
   Наконец, в 1875 г. барон  основывает  Общество  Латинского  Востока.  Оно
обосновалось В Женеве,  афишируя  честолюбивые  археологические  проекты,  и
имело свой собственный "Журнал Латинского Востока", который и сегодня широко
используется историками и который также опубликовал многие грамоты  Сионской
Общины.
   Исследования, которыми занялся  Рей,  были  характерны  для  новой  формы
исторической эрудиции, появившейся тогда в Европе, а особенно в Германии,  и
сильно углубило  кризис,  который  вызвало  среди  верующих  распространение
учения Дарвина и агностицизма, составляющих серьезную угрозу для Церкви.
   Как известно, до сих пор исторический поиск  основывался  на  неточном  и
спорном  фундаменте  -  легенды,  устные  предания,   личные   воспоминания,
субъективные, главным образом, справки,  -  которые  могли  быть  совершенно
по-разному истолкованы. Но в XIX в.  немцы  ввели  в  свою  методику  работы
строгость и тщательную технику, которые сегодня стали обычным делом  в  этой
области: критический анализ, расследование и  систематическое  использование
имеющегося в наличи