бине раскинулся престижный квартал, застроенный еще в прошлом
веке  добротными частными домами.  Жили  здесь  исключительно  состоятельные
люди.
     Именно в этом районе Алина и присмотрела себе домишко на шесть комнат с
застекленной  верандой, который  как  раз  выставлялся  на продажу.  Я долго
отнекивался. Дело не в скупости -- что для меня деньги, -- я опасался, что это
приобретение как-то  отдалит нас друг  от друга. Но Алина  клялась,  что дом
будет стоять закрытым, что она будет заглядывать сюда  раз  в месяц лишь для
того, чтобы  вытереть  пыль,  что  он  нужен  ей  как воплощение детской еще
мечты...
     В конце концов я оплатил покупку.
     И -- началось.
     Ей сразу же не понравилась планировка помещений. К тому  же ей хотелось
бы надстроить второй этаж. За верандой надо устроить  крытый бассейн, как  в
Жердяевке.  Или  еще лучше. С  ультрафиолетовыми лампами.  Чтобы  можно было
загорать  зимой. К  бассейну  должна  вести крытая галерея.  Старые  сараи --
настоящие  развалюхи. Портят  вид двора. Гараж --  простая  железная коробка.
Надо все переделать и  заменить. Притом сад  страшно запущен. Повсюду растет
крапива. Без садовника никак нельзя. Ну, и еще тысяча разных "нужно".
     За минувшие  семь лет я вложил в этот сволочной  дом с участком столько
средств, что на них можно было построить современную пятиэтажку.
     Все  желания  Алины  исполнялись  незамедлительно.  Дом  превратился  в
средних размеров палаццо с массой пристроек, лабиринтом переходов и лесенок,
десятком  спален для  гостей... Фасад, перед  которым запестрели причудливые
клумбы,  был  облицован плитками  розового мрамора, над  гранитным  крыльцом
сооружен  навес  с  ажурными  чугунными  столбиками,  а  с  тыльной  стороны
появились и бассейн  (конечно  же,  лучше, чем в  Жердяевке),  и  солярий, и
танцевальная веранда...
     Само   собой,  у  нее  и  в  мыслях  не  было   держать  свое  владение
законсервированным.  Не успел я опомниться,  как  она  перебралась по новому
адресу со всем  своим  барахлом,  и иногда  я неделями  не  мог вытащить  ее
оттуда.
     Ежедневные  пирушки до утра, сомнительные гости, вино рекой,  а после --
любовные  утехи  в  многочисленных  комнатах,  планировка которых  была  так
запутана, что я до сих пор не сумел бы в ней разобраться. Думаю, не случайно
она лично руководила сооружением этого лабиринта. В  каждой спальне  имелось
два выхода, в самом доме --  три или четыре, и ей  ничего  не стоило избежать
облавы, задумай я такую  акцию. Впрочем,  скорее всего, она и не подумала бы
скрываться от моего гнева. Послала бы подальше -- и привет!
     Для  ведения   немалого   хозяйства   она   пригласила  свою  давнишнюю
приятельницу, некую Дарью, длинную и сухую, как жердь, женщину средних лет с
неприветливым,  вечно  настороженным  лицом.  Кажется,  прежде  она работала
буфетчицей  в  гостинице  "Мир",  расположенной  на той  же  площади,  что и
приснопамятная "Волна". Должно быть, поставляла моей единственной клиентуру.
     Дарья, в свою очередь, привела кухарку, уборщицу  и садовника,  который
исполнял обязанности  сторожа. Вся эта разбитная компания  души не  чаяла  в
Алине, на меня же смотрела как На назойливого комара, которого, к сожалению,
нельзя прихлопнуть. Точно так же  относились ко мне бесчисленные гости Алины
-- шумные, наглые,  проглотистые... А ведь вся эта пестрая шушера,  эта свора
ничтожеств жировала за мой счет!
     Я всей душой  ненавидел  этот треклятый  дом,  к  которому  Алина  была
привязана  куда   крепче,  чем  ко   мне.  Я  очень  надеялся,  что  однажды
разверзнется  земля  и поглотит это гнездо разврата  или  же  небесный огонь
сожжет его дотла.
     День проходил за днем -- все оставалось по-старому.
     Я терпеливо ждал.
     И вот -- дождался.
     * * *
     Приверженность   литературному  ремеслу   имеет   ту  особенность,  что
более-менее  регулярно пишущий человек то  и дело ставит самого себя в центр
задуманного  повествования.  Ясно,  как  со  стороны,  я  увидел   ситуацию:
банальнейший,  сотни  раз описанный любовный  треугольник.  Правда,  не  без
нюансов.   Можно   дотянуть   эту  историю  до   трагедии,  впрочем,  весьма
тривиальной, а  можно  свести к фарсу,  что предпочтительнее.  Заморочил мне
голову  этот Саныч: тайна, приговор, никакой  пощады... Чего он, собственно,
добивается? Чего лезет в душу?
     Скользкий тип!
     Облучу-ка я  его блокиратором, от греха подальше. И Федора тоже.  Друг,
называется.  Занимался бы лучше металлическим порошком  и  оставил  в  покое
ядовитый.
     А  перед Алиной поставлю  ультиматум: хочет,  чтобы я ее простил, пусть
откажется  от этого  дома. Незачем мужу  и  жене  иметь  разные  жилплощади.
Нагулялась. Довольно.
     Ох, и потешимся сейчас, думал я, открывая ворота гаража.
     Вечер выдался ветренный.
     Пока я возился с замком, налетел такой шквал, что мой галстук вытянулся
в горизонтальную струну.
     Ветер гудел вдоль улиц.
     Мужчины придерживали шляпы, женщины  -- подолы, все  жались к стенкам; в
воздухе неслись, словно попавшие в аэродинамическую трубу, сорванные листья,
лепестки, обрывки газет, всякий сор;  вот затрещало и рухнуло  старое дерево
на противоположной стороне дороги. Ого! Никак надвигается ураган.
     Я включил сигнал поворота и свернул в тихий  проулок,  где  обитала моя
милая, моя погубительница. Я, кажется,  употребил определение "тихий"? Черта
с два! Верхушки деревьев  исполняли  не то половецкие  пляски, не то  брейк,
заборы  трещали  вроде  несмазанных  шестерен,  провода  гудели,  как  сотня
соловьев-разбойников.
     Может, вы  думаете, что  с моей стороны  это литературщина,  нагнетание
страхов? Какие страхи! Я-то ехал, чтобы разыграть комедию.
     А ветер крепчал с каждой минутой.
     * * *
     Когда я въехал в  ненавистный  мне двор, ветер успел спрессовать воздух
до сумеречной субстанции, хотя  в  это время суток солнце обычно  еще высоко
стоит над горизонтом.  В соседних  домах  зажглись  окна,  но  этот выглядел
темным и -- что странно -- необитаемым.
     Буквально сбиваемый  с ног яростными  порывами, я добежал  до  дверей и
впрыгнул в прихожую.
     Дверь, ведущая  в  гостиную,  была распахнута настежь. На диване  перед
журнальным столиком сидела Алина. Весь ее наряд состоял  из узких  кружевных
трусиков и золоченых туфелек.
     -- Ну, Алина... -- недоуменно пробормотал я. -- Мы же опоздаем.
     -- Не  хочу никуда ехать в такую погоду. --  Она капризно надула губки. --
Дурацкий ветер!
     -- Зачем же было дергать меня?
     -- А может,  я  хочу побыть  с  тобой?  -- Она  приподняла  правую  ногу,
грациозно покачала  ею  и  рывком  послала в  мою  сторону туфельку.  Следом
полетела вторая. -- Миленький, ты не хочешь поцеловать свою киску?
     Ее  зовущий взгляд  парализовал все  мои  помыслы. Уплывающим  краешком
сознания я понимал весь ее расчет, но ничего не мог противопоставить ему.
     Через секунду я был у ее ног.
     --  Ой, щекотно! -- игриво поежилась она. --  Давай сначала немного выпьем
для разогрева.
     -- С удовольствием. А где твоя сумрачная Дарья?
     -- Я ее отпустила.
     -- А эта кухарка с блудливыми глазами?
     -- Ушла по делам.
     -- А садовник, похожий на евнуха?
     -- Дала ему денег и велела не приходить до вечера. -- Она обвила  мою шею
руками, прижимаясь к моей щеке. -- Миленький, я же  знаю,  что ты не  любишь,
когда другие смотрят. Вот и спровадила всех. Мы одни. Понимаешь, совсем одни
во всем доме.
     -- Редкий случай...
     Она куснула меня за мочку уха, жарко нашептывая:
     -- Давай  сегодня  устроим  свой театр...  Эротический... -- Затем  резко
отстранилась, дразняще хохоча: -- Только не спеши... Сначала выпьем.
     Да,  она  знала,  чем  меня взять.  Я находился  в  состоянии, когда из
человека  можно   вить  веревки.  Предупреждение   Саныча   казалось  бредом
сумасшедшего.
     На  столике  стояли  бутылка  коньяка,  два узких бокала  и  вазочка  с
конфетами.
     Пока я разливал напиток, она вытянулась на диване в позе одалиски.
     -- Миленький, принеси лимонного сока. На кухне, в холодильнике.
     -- Все, что пожелаешь, дорогая...
     Оказывается,  остатки  разума  я  сохранил.  Я  уже упоминал,  что  она
понаделала в  доме массу дублирующих дверей. Сейчас это пригодилось. С кухни
я прошел на веранду и, крадучись, заглянул через окно в гостиную.
     Не меняя позы, Алина взяла из  вазочки одну из конфет,  развернула ее и
поднесла  к  моему  бокалу.  Из  обертки невесомой струйкой  посыпался белый
порошок.
     И  все  равно  я не  верил.  Может, это какое-то любовное  средство? Но
здравый смысл отвоевал себе крохотный плацдарм.
     -- Ми-иленьки-ий... -- пропела Алина. -- Где ты? Твоя Алина соскучилась. Я
уже был на кухне.
     -- Иду, моя прелесть!
     Когда  я вернулся в комнату, она возлежала в  прежней  позе, держа свой
бокал у пухлых губ.
     Невольно я замер в центре гостиной, не решаясь приблизиться к ней.
     Она поощрительно улыбнулась и поманила меня пальчиком:
     -- Ну же, котик...
     -- Сейчас.
     -- Чего ты так смотришь?
     -- Любуюсь... Какая ты красивая!
     -- Скажешь тоже! -- счастливо хохотнула она.  -- Я уже старуха. А, считай,
еще и не жила.
     -- Это ты не жила?! -- Столь вызывающей наглости я ожидал меньше всего.
     -- Конечно! -- прощебетала она, оглаживая свой живот. -- Сплошные заботы --
какая это жизнь?
     -- Какие же такие особенные у тебя заботы? Купаешься в роскоши, ни в чем
не знаешь отказа, живешь как в сказке. Другие лопнули бы от зависти.
     -- Чему завидовать, миленький? Золотая клетка -- все равно клетка.
     -- Ну, спасибо за откровенность!
     Уф! Наконец-то я протрезвел.
     Тут,  видимо,  и до нее дошло, что  разговор  несколько  отклонился  от
сценария.
     Она села, дразняще покачивая слегка заостренными коленями.
     -- Хватит  кукситься, зайка! Давай выпьем, а после я  тебя сама раздену.
Ты  хочешь?  Хочешь,  а?  Ну  не  злись,   дурашка.  Я   буду  любить  тебя,
сильно-сильно.
     Но  мое "литературное"  настроение  уже  улетучилось. Его  место заняла
беспросветная злоба.
     Эх,  Алина,  Алина... Свою-то  рюмочку  она  держит  крепко,  чтобы  не
перепутать ненароком.
     -- Вот твой сок.
     Я достал из серванта хрустальные стаканы и наполнил их.
     Она  нетерпеливо  наблюдала  за  моими  манипуляциями.  В  комнате  уже
потемнело  настолько, что предметы теряли  свои очертания. Ветер  за стенами
выл, будто на похоронах.
     -- Включить свет?
     -- Не надо, -- поморщилась она. -- Так приятнее.
     --  Тогда за  тобой тост,  --  я  взял бокал с  отравой.  Она  облегченно
перевела дыхание.
     -- Давай выпьем за нас с тобой. Все же у нас  были хорошие минуты. --  По
части оригинальности тостов она  была  не мастер, хотя выслушала их за  свою
шальную жизнь великое множество.
     -- Почему же -- были? -- удивился я. -- Разве только что ты не обещала  мне
ночь любви?
     -- Обещала, -- ответила она с легкой досадой, будто начиная догадываться,
что дело не клеится.  -- И  ты  ее  получишь, если перестанешь тянуть кота за
хвост.
     -- Но ты же сама просила не торопиться, -- упорствовал я.
     -- Всего должно быть в меру, котик. Пей же!
     -- За нас! -- Я  поднес бокал  к  губам и тут же поставил его на  столик,
заметив, как хищно блеснули ее глаза.
     -- Почему ты не пьешь? --  Она  явно теряла выдержку. -- Разве не  знаешь,
что после тоста нельзя ставить обратно. Плохая примета.
     -- Извини,  дорогая, что-то сердце кольнуло. Я, пожалуй, выйду на свежий
воздух.
     -- Выпей, вот и полегчает.  --  Она  была готова влить в меня эту гадость
силой. Если бы могла.
     -- Погоди минутку.
     -- Да куда же ты пойдешь? Там такое творится!
     --  Ничего,  я  постою  на крылечке. А ты пока накинь халатик, по-моему,
похолодало.
     Она едва не  запустила в меня бутылкой, но сдержалась, приняв,  видимо,
мою игру за чистую монету.
     На улице  и вправду  творилось  что-то  невообразимое.  Деревья сердито
скрипели,   как   некстати  разбуженные  великаны.  Где-то   гремела   плохо
прилаженная железная  крыша.  С соседнего дома сорвало несколько  черепиц. Я
понятия не имел, кто живет за этими  толстыми  стенами. Престижный  квартал!
Здесь не принято делиться радостями и заботами.  Никто не вмешивался  в дела
соседа, даже если тот лез в петлю. Полный суверенитет!
     Я оглядел двор, прикидывая, где  же он прячется. В доме? В  одной из ее
потайных  спален?  Не исключено.  Но  вовсе  не  обязательно.  Мое  внимание
привлекли  незапертые ворота гаража, построенного Алиной  в  расчете на  три
автомобиля. Аппетиты у  нее  отменные.  Такая не  пропадет. Если  только  не
свернет себе шею.
     Воспользовавшись разгулом стихии, я не таясь подошел к гаражу и потянул
створку на себя.
     -- Алина, ты? -- донесся из темноты знакомый голос.
     Что ж, пора призвать  на помощь  биополе. Не то запросто можно получить
монтировкой по кумполу. Поняв, что разоблачены,  они в порыве отчаяния могут
пойти на что угодно.
     Я послал  Федору мысленную команду  выйти  наружу и покаяться.  Тут  же
внутри  грохнулась  какая-то  канистра,  затем из мрака  появился мой лучший
друг, вынашивавший планы спроваживания меня на тот свет.
     -- Привет! -- сказал он, неловко усмехаясь. -- А я думал, ты уже покойник.
Но раз так, я очень, очень рад.
     Я  заглянул ему в глаза. В них была покорность судьбе, но не страх и не
раскаяние.
     -- Федор, почему ты решился на это? Чем я тебя обидел?
     -- Стоит ли об этом толковать, Вадим?
     -- Стоит. Еще как стоит! Ведь я считал тебя единственным другом.
     -- Твоя беда,  Вадим,  в том, что ты  только требуешь  --  дружбы, любви,
участия, а сам ничего не даешь взамен.
     -- Это неправда! Разве я мало сделал тебе добра?
     -- Ты его для себя делал.
     -- Даже если так, это  не повод, чтобы убивать  меня как бешеного пса! --
заорал я, чувствуя, как из моих глаз текут слезы.
     -- Я раскаиваюсь, Вадим. И прошу только об одном: прости ее.
     -- А о себе ты не просишь?
     -- Я проиграл. Твой шах и мат.
     -- Но это же она тебя подбила, я знаю!
     -- Она потрясающая женщина, Вадим. Я был счастлив с ней. Но она немножко
ведьма.  Я не устоял перед искушением.  Я должен  был отговорить  ее, но  не
устоял сам. За это прости. Если можешь.
     -- Вы давно вместе?
     -- Разреши не отвечать на этот вопрос.
     -- Она тебя любит?
     -- Если то, что было,  -- не  любовь, тогда я не  знаю, что называют этим
словом.
     -- Федька, какой же ты дурак! Она и тебе точно так же наставила бы рога.
Или вообще отшвырнула бы, как использованный презерватив.
     -- Не говори пошлостей, Вадим.
     -- Ладно,  пошли в дом. Нечего тебе сидеть в темном  гараже. Надеюсь, не
откажешься выпить за мое чудесное спасение?
     --  С  удовольствием,  Вадим.  Я действительно рад,  как ни странно  это
звучит.
     -- Вот и хорошо.
     -- А погода-то расшалилась... -- задумчиво проговорил он.
     -- Если бы только погода, -- парировал я.
     Алина  все так  же сидела на  диване.  У нее был вид  затравленной,  но
сохранившей силы тигрицы.
     При появлении Федора она попыталась вскочить, но я и  ей послал сигнал.
(К  тому периоду я  научился более  виртуозно  владеть  своим  даром  и умел
держать под контролем одновременно двух-трех человек.)
     --  Дорогая,  посмотри, какой  приятный  сюрприз! -- воскликнул я.  --  Не
убоясь скверной погоды, наш друг решил навестить  нас.  Выпьем же  за верную
дружбу  и  любовь!  Но  сначала  очень  прошу надеть  что-нибудь на  себя. И
хорошенько запомни на будущее:  даже перед самыми  близкими друзьями дома ты
должна представать только в одежде.
     Она  молча  выполнила мое распоряжение,  набросив  коротенький  розовый
халатик, который, впрочем, мало что скрывал.
     -- Я смотрю, милая, ты уже  выпила,  -- иронично уточнил я. -- Ну,  посиди
немного, помечтай, а мы с Федькой хлопнем по рюмашке.
     Я усадил  лучшего друга семьи в кресло, затем достал из серванта третью
рюмку, наполнил ее и, поставив рядом с отравленной, несколько раз поменял их
местами, так что уже нельзя было разобрать, где какая.
     -- Кстати или некстати, мне вспомнилась одна любопытная история, -- начал
я  самым задушевным тоном. -- В прошлом веке один крупный ученый-химик, может
даже  Менделеев, рассорился  с недругом, и дело у них дошло  до дуэли. Выбор
оружия  был за ученым. Он взял  два бокала  с вином и в одном растворил  яд,
после  чего   предложил  противнику   выпить  из   любого,   зарезервировав,
разумеется,   второй  за  собой.  И,  знаете,  недруг  спасовал.  Трусоватым
оказался. А химик отстоял свою честь.
     -- Я слышал об этом, -- подтвердил Федор. --  Но тоже  не помню, Менделеев
там отличился или кто другой.
     -- А  слабо повторить эксперимент? --  Я насмешливо  посмотрел на него. --
Предположим, в одной из этих рюмок яд. Кто первый? Бросаем жребий?
     -- Рискнем, -- безучастно ответил Федор.
     Лицо  Алины  исказилось. Я вдруг впервые  увидел,  какой она  станет  в
старости.  Терпи, терпи, детка. Мне тоже пришлось несладко,  когда  я слушал
вашу милую болтовню на кассете.
     --  Минутку,  где-то здесь  у  нас  были кости. -- Я встал и  вынул  ящик
серванта.
     И тут за моей спиной что-то произошло.
     Молниеносно, будто боясь передумать, Федор схватил обе  рюмки и  залпом
осушил их. Помешать ему я не успел.
     Клянусь, я не давал ему такой установки! Я намеревался постращать  его,
поставить   перед   кошмарным   выбором,   дабы  он  тоже   испытал  чувства
приговоренного  к  смерти. Далее  я разрядил бы  ситуацию.  Но он  не  вынес
неизвестности. Не хватило силы духа.
     С минуту он сидел спокойно, будто прислушиваясь к чему-то в себе, затем
глаза его полезли из орбит, руки  метнулись к горлу, он захрипел и рухнул на
ковер, катаясь по нему и корчась от боли.
     Что мне  оставалось?  Я  снял с  Алины биополе,  представив  ей  полную
свободу действий.
     Она молнией метнулась к любовнику, бьющемуся в агонии.
     --  Феденька!  Любимый!  Зачем ты это сделал?! --  Она схватила  со стола
большую бутылку с соком и попыталась влить жидкость ему в рот. -- Пей! Ну пей
же! Тебя должно вырвать!
     Но было уже поздно. Его зубы намертво сжались, на губах выступила пена,
лицо посинело.
     Вот мерзавцы,  подумал я. Чем они, интересно,  разжились? Мышьяком? Или
чем-нибудь  еще  примитивнее? Есть  ведь очень эффективные,  можно  сказать,
гуманные яды, которые убивают мгновенно. Человек  оказывается по  ту сторону
бытия без театральной показухи. Неужели трудно было постараться?
     А  ведь если бы не Саныч, сейчас я вот так катался бы  перед ними.  Под
бурное ликование. И никакое биополе не помогло бы.
     Наконец он угомонился. Навсегда.
     Алина, рыдая как волчица, припала  к нему, и  это продолжалось довольно
долго. Но вот она поднялась. Вид  ее был ужасен: растрепанная,  обезумевшая,
чудовищно некрасивая, воистину старая ведьма, она наступала на меня.
     -- Негодяй!  Какой  же ты  негодяй!  Подлый шакал!  Убийца!  Как я  тебя
ненавижу!
     -- Очень мило с твоей  стороны награждать меня комплиментами, которых  я
не  заслуживаю. --  Я попытался ее образумить.  --  Только не забывай об одном
пустячке. Это дьявольское пойло вы приготовили для меня. Ты и твой паскудный
любовник.
     Она схватила со стола тяжелую мраморную пепельницу и швырнула ее  мне в
голову.
     Я едва успел увернуться.
     Она  выскочила  из  комнаты, но через  секунду вновь ворвалась  в нее с
огромным тесаком для рубки мяса. Ну и мегера!
     Пришлось опять пустить в ход биополе.
     Примерно через полчаса она несколько затихла, твердя, как попугай, одну
фразу:
     -- Ты разбил мою жизнь! Ты разбил мою жизнь... Я поморщился:
     -- Не говори банальностей.
     -- Ты ра