дного
под  глазом красовался черный фингал, а у другого слетела чалма и физиономия
носила отчетливые следы ногтей, идущие во всех мыслимых направлениях.
     -- О повелитель мой! -- послышался голос трактирщика откуда-то сзади, с
лестницы. -- Разве не предупреждал я тебя, что опасны и злобны сии франки?
     -- Да уж,  поистине  кладезь  ты  мудрости,  --  ответил  ему  какой-то
начальственный  голос.  --  Что  желаешь  ты наградою за то, что махом одним
предоставил мне жемчужину из жемчужин для ложа  моего  и  сильную  руку  для
битвы?
     --   О   повелитель,   не  нужно  мне  ничего,  кроме  солнечных  лучей
благосклонности твоей и строго по счету оплаты! Франк этот несчастный хранит
доходы, добытые, без сомненья, грабежом правоверных, в поясе своем.
     Обладатель  начальственного  голоса  обернулся   --   высокий   тип   с
неприятным, плоским, как тарелка, лицом.
     --  Обыскать  его,  коли  это  так,  --  приказал он одному из тех, что
держали Ши. Тот,  видя,  что  от  сопротивления  большого  толку  не  будет,
воздержался от каких бы то ни было действий.
     --  Поистине, владыка Дардинель, -- объявил тот, который его обшаривал,
-- четырнадцать у него с половиной дирхемов.
     --  Отдай  их  трактирщику,  --  распорядился  владыка   Дардинель   и,
повернувшись   к   этому  достойному  человеку,  добавил:  --  Можешь  ты  с
уверенностью ожидать меня завтра в шатре моем  после  часа  второй  молитвы,
когда  испытаю  я  эту девицу франкийскую. Ежели окажется она девственницей,
как уверяешь ты, награда твоя вдесятеро будет больше; если же нет,  то  лишь
вдвойне.
     -- Алле! -- завопил Ши. -- Не имеешь права! Она моя жена!
     Один  из  тех,  кто держал Ши, тут же дал ему по физиономии, в то время
как Дардинель, помрачнев, обернулся к девушке.
     -- Это  и  в  самом  деле  правда?  Прежде  чем  она  успела  ответить,
послышался другой голос, тонкий и немного писклявый:
     --  О  владыка  Дардинель,  быть  того не может! Когда видели мы не так
давно девицу сию в замке Каренском, определенно не была она ни мужней женой,
ни вдовой, но свободною девой лесной, поэзии вдохновеньем!
     Плосколицый облизал красные губы.
     -- Одно лишь остается средство, -- рассудил он, -- и заключается оно  в
том,  чтобы отделить голову франкийского этого пса от тела -- тогда и будучи
замужем, девица эта вдовою станет.
     -- Говорится в книгах, -- возразил второй  голос,  принадлежавший,  как
заметил  Ши,  некоему  молодому человеку с оливковой кожей и тонкими чертами
лица, -- что без истинного правосудия нельзя расправляться даже с неверными,
ибо обернется это против тебя в последний твой день. Закон гласит также, что
даже если девица сия станет вдовою прямо сегодня, то необходимо  трехдневное
очищение  прежде,  чем  кто-либо  возжелает  овладеть ею. Поэтому предлагаю,
повелитель мой, посадить их обоих в место надежное до тех пор, покуда  казий
ученый  не выудит истину из омута этого мутного. И больше того, о величайший
из воинов, разве не твои то были слова, что получили  мы  руку  крепкую  для
службы  пророку,  мир  имени коего? Но будет ли прок от руки, коли головы не
будет, дабы направлять ее?
     Владыка Дардинель взялся рукой за подбородок  и  склонил  остроконечный
шлем, увенчанный полумесяцем.
     --  О  Медор,  --  произнес  он  наконец  без  особого расположения, --
приводишь ты доводы искуснее иного доктора наук, и из доводов сих видно, что
и сам ты положил глаз на эту девицу! Так что не составит большого труда  мне
сыскать и изъян в доктрине твоей.
     Ши,  затаивший  дыхание,  выпустил  его с продолжительным "ф-фух!" -- а
остальные сарацины одобрительно загалдели.
     Дардинель подступил к Ши и пощупал его бицепсы.
     -- Как попал ты сюда, франк? -- поинтересовался он.
     Ши ответил:
     -- Я малость повздорил с какими-то императорскими паладинами.
     Такой ответ мог выставить его в  более  выгодном  свете  и,  что  самое
главное, был совершеннейшей правдой.
     Дардинель кивнул.
     -- Испытанный ли боец ты?
     --  Да приходилось бывать в переделках. Если хочешь, чтобы я что-нибудь
показал, избавь меня от этого джентльмена, что вцепился мне в  правую  руку,
и...
     -- Нету в этом нужды. Желаешь ли верно служить эмиру Аграманту в походе
нашем?
     А  почему  бы  и  нет? Ши решил, что паладинам он ничем не обязан, в то
время как согласие, по крайней мере, сохранит ему жизнь достаточно  надолго,
чтобы что-нибудь придумать.
     --  Идет.  Заносите  меня  в  списки.  То есть я хотел сказать, клянусь
защищать вашего справедливого и милосердного  эмира,  и  все  такое,  и  так
далее, да поможет мне Аллах.
     Дардинель снова кивнул, но сурово добавил:
     --  Не  рассчитывай  только,  что  даже если казий признает брак твой с
девицей этой законным, сохранишь ты свои права на нее, ибо  желаю  я,  чтобы
произнес  ты  над  нею формулу развода. Если покажешь с доброй стороны себя,
одарю я тебя шестью другими из пленниц,  с  лицами,  как  полные  луны.  Как
зовешься ты?
     -- Сэр Гарольд Ши.
     --  Сэр  Гарр  Аль-Шах?  Слышу  я чудо: носит он сразу и назарянские, и
мусульманские титулы! Как же стал ты военачальником?
     -- Я их унаследовал, -- туманно ответил  Ши.  --  Понимаете,  смешанная
семья,   --  добавил  он,  вспомнив  про  запутанные  родственные  отношения
обитателей Каренского замка.
     С большим облегчением он почувствовал, как разжались вцепившиеся в него
пальцы. Нет, понял он оглянувшись, не было ни единого шанса быстро вмешаться
в ситуацию и освободить  Бельфегору.  Слишком  уж  многие  из  этой  публики
держали в руках весьма острые на вид сабли.
     Владыка Дардинель, судя по всему, сразу утратил к нему всякий интерес.
     -- Деву связать, да только полегче, шелковыми кушаками, -- распорядился
он. --  О  Медор,  прими  же  нового воителя в свое войско да проследи, чтоб
доспехи получил он и оружие. Ответишь мне за него честью своей!
     Когда девушку проводили мимо, смотрела она на Медора, а не на  него,  и
Ши  ощутил  неприятный  укол  в  сердце.  На  улице было привязано несколько
лошадей, одна из которых предназначалась ему. Было чертовски обидно уходить,
так и не отвесив трактирщику хорошую плюху, но приходилось вести себя  тихо,
пока не прояснились куда более важные вещи.
     Влезая в седло. Ши поморщился от боли, поскольку после долгой скачки на
кентавре  мышцы  в  паху  затвердели,  как  канаты.  Правда, в мягких коврах
высокого седла они вскоре немного расслабились, и  Ши  устроился,  испытывая
разве что чисто номинальные неудобства.
     Когда   кавалькада   пустилась  вскачь  под  палящим  солнцем,  которое
перевалило уже за полдень. Ши пришла в голову мысль,  что  для  того,  чтобы
заставить  его  жену  спать  после  этого  в  кровати,  потребуется  кое-что
посильнее колдовства.

Глава 11.

     Шатры были тесно понатыканы где попало  безо  всякого  намека  хоть  на
какой-то порядок. В воздухе висела вонь, неопровержимо свидетельствуя о том,
что  санитарное  оборудование находилось здесь в самом зачаточном состоянии.
Между  шатрами  бесцельно  слонялись  мусульмане  всех  размеров,  ростов  и
полноты,  и  лишь  по немногим можно было судить, что они представляют собой
армию.  Гораздо  больше  все  это  напоминало  восточный  базар   в   разгар
грандиозной  ярмарки.  Собравшись  в кучки, доблестные воины шумно спорили и
торговались, заключая некие сделки, или просто болтали; там и сям  вольготно
раскинулись  спящие,  не  обращая  внимания  на  клубящихся  над  ними  мух.
Откуда-то  доносилось  позвякивание,  означавшее,  судя  по  всему,   работу
кузнеца.   Когда   кавалькада  влилась  в  проход  между  шатрами,  спорщики
прекратили свои споры,  а  некоторые  из  сонь  даже  подняли  головы,  дабы
выяснить, с чего такая суета.
     Относительно  Бельфегоры  они  отпускали вполне внятные и весьма личные
комментарии. Ши почувствовал, что лицо его загорелось, и принялся изобретать
для обидчиков страшнейшие мучения. Однако она высоко держала голову и ни  на
что  не  обращала  внимания,  проносясь  мимо в своем дамском седле во главе
кавалькады. Она даже и не пыталась заговорить с Ши с  того  самого  момента,
как  их  схватили.  Он ее в этом не винил, сознавая, какой великой ошибкой с
его  стороны  было  не  раскусить  этого  подлого  трактирщика  и  не  внять
предостережениям  карлика.  Хорошо  же  расплатился  он с ней за то, что она
помогла ему выбраться из одной заварухи -- в другую втянул, да еще в  какую!
Так, спокойно, вопрос в том...
     Медор коснулся его руки.
     --  Мы  поедем туда, -- сказал он, направляя коня влево в сопровождении
еще трех-четырех всадников.
     Вскоре они оказались перед большим полосатым шатром. Напротив  него  из
земли  торчал  шест, с которого свисало нечто вроде лошадиного хвоста. Медор
спешился и откинул полог.
     -- Не соизволишь ли войти, о Гарр?
     Внутри оказалось, по крайней мере, чуть  попрохладней,  чем  на  улице.
Медор  указал  в  сторону  кучи  ковров  подле  матерчатой занавеси, которая
отделяла внутреннее помещение от остального пространства  шатра,  и  уселся,
поджав  ноги,  на  такую же стопку напротив. На взгляд Ши, вовсе не большого
специалиста по восточной мануфактуре, ковры  были  не  из  дешевых.  Молодой
человек  хлопнул  в  ладоши и приказал тут же появившемуся откуда-то изнутри
слуге с всклокоченной бороденкой:
     -- Хлеб и соль принеси. Да шербет не забудь.
     -- Слушаю и повинуюсь! -- отозвался тот и исчез.
     Медор около минуты угрюмо таращился на ковер перед  собой,  после  чего
проговорил:
     --  Не  требуется  ли  цирюльник  тебе?  Ибо  вижу  я,  что следуешь ты
франкийскому обычаю брить лицо, равно как и я сам, и давно уж  не  испытывал
блаженства от чистоты его.
     --  Хорошая  мысль, -- согласился Ши, ощупывая шершавый, как напильник,
подбородок. -- Слушай, а что они с ней сделают?
     -- Говорится в книгах, что дерево дружбы лишь у источника немногословия
произрастает, -- ответствовал Медор и снова погрузился в  молчание,  пока  в
сопровождении еще двоих не вернулся слуга.
     Первый  нес  кувшин  с  водой  и пустой тазик. Когда Медор протянул ему
руки, слуга полил на них из кувшина и извлек полотенце. Затем он  оказал  ту
же  услугу  Ши,  который  был рад избавиться хоть от части глубоко въевшейся
грязи.
     Второй держал поднос с чем-то вроде тонкой  вафли  и  тарелочкой  соли.
Медор  отломил  от  этой  вафли  кусочек,  посыпал  щепоткой соли и поднес к
физиономии Ши. Тот попытался ухватить его рукой, но Медор ловко увернулся от
его пальцев и поднес кусочек еще ближе. Наконец, Ши догадался, что  от  него
требуется  открыть  рот.  Когда  он  поступил подобным образом, Медор тут же
сунул туда посоленную вафлю  и  выжидающе  застыл.  Вкус  оказался  довольно
отвратным.  Поскольку  явно  ожидалось  какое-то  продолжение,  Ши,  в  свою
очередь,  тоже  отломил  от  пластины  кусок,  посолил  и,  что  называется,
последовало  аллаверды.  Слуга  исчез.  Медор  поднял  чашку  с  шербетом  и
облегченно вздохнул.
     -- Во имя  Аллаха,  всемогущего  и  милосердного,  --  объявил  он,  --
разделили  хлеб  мы  и  соль,  и далее не можем уж зла причинить друг другу.
Поэму написал я на тему сию -- не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать
ее?
     Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши,  довольно  бессмысленной.
Медор  аккомпанировал  себе  на  лютне  с  длинным, как гусиная шея, грифом,
которую подобрал с пола, однообразно завывая припев  на  считанных  минорных
нотах.  Ши  восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим
апельсиновым соком) и терпеливо ждал  окончания.  Вдруг  посреди  очередного
припева  снаружи  донесся  мощный  многоголосый  вой. Отшвырнув лютню, Медор
подхватил  один  из  ковриков  поменьше  и  ринулся  на   дневную   молитву.
Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.
     --  О  Гарр,  поистине  вы,  шахи  франкийские, разбираетесь в жизни за
Аллаха, существование пророка коего  неопровержимо,  не  лучше,  чем  свинья
разбирается  в  желудях,  кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь
чистую правду -- и в самом деле воин ты искусный?
     Ши на мгновенье задумался.
     -- Да откуда же, к чертям, мне точно это знать? -- произнес он наконец.
-- Да, я ввязывался во всякие стычки, когда была нужда, но никогда не служил
в регулярных войсках во время войны в обычном понимании, если ты это  имеешь
в виду.
     --  Да.  На хлебе и соли не в силах скрыть я того, что в делах подобных
сам я что посох, увязший в песке. Ничем не снискать мне  любви  и  уваженья,
кроме  как  виршами  своими;  знатного  рода  будучи, не иначе как сообразно
традиции служить я обязан!
     Он опять подобрал лютню и взял несколько меланхолических аккордов.
     -- Может, и прощен я буду, -- молвил он томно, -- и  не  обернется  это
противу  меня  в День Дней. Владыка Дардинель велел не более и не менее, как
вооружить тебя и снабдить доспехами. Из тех ли ты франков, что  сражаются  с
пикою?  --  Тут  он моментально просветлел. -- Сложил я поэму на тему крови.
Смягчится ли душа твоя, дабы выслушать ее?
     -- Давай лучше в следующий раз, -- предложил Ши. -- Ты не считаешь, что
для начала  стоит  расквитаться  со  всем  этим   обмундированием?   Владыка
Дардинель  в  любой  момент  заявится  с инспекторской проверкой, и мы будем
очень кисло выглядеть.
     -- О Аллах, забери меня из  этой  жизни,  что  так  наскучила  мне!  --
возопил  Медор и безо всякого видимого напряжения запустил лютней через весь
шатер, так что  Ши  услышал,  как  она  брякнулась  обо  что-то  твердое  на
противоположной стороне.
     После  мгновенья  тишины  Медор хлопнул в ладоши и скомандовал слуге со
всклокоченной бороденкой:
     -- Позвать моего оружейника!
     Оружейник   оказался   приземистым,   коренастым   типом   с    коротко
подстриженными  черными  волосами  и  черными  же глазами. Ши решил, что он,
наверное, баск, как и Эшгерей,  но  изъяснялся  тот  в  чисто  мусульманской
манере:
     --  Не  соблаговолит  ли  чудо  столетья немного приподняться? Хэ-хм. И
впрямь найдется у меня кольчуга, что впору будет Свету Востока, но  вот  чем
вооружишься  ты  --  задача,  хэ-хм. Вне всяких сомнений, великолепию твоему
потребна и сабля?
     -- Если у тебя отыщется небольшая прямая шпага с острым  кончиком,  это
будет самое то, -- сказал Ши. Медор, похоже, тем временем задремал, обиженно
надув губы.
     --  О  шах Гарр, -- молвил оружейник, -- может, и найдется клинок такой
средь трофеев наших после Канфрано, но не  открою  я  тайны  великой,  ежели
замечу, что у сабель этих франкийских лезвия нету острого для рубки!
     -- Во всяком случае, взгляни. Если не найдешь, сгодится самая длинная и
прямая  сабля,  которая  только  отыщется. Да -- и обязательно с заостренным
кончиком.
     -- Да поразит меня Аллах до смерти, если  не  из  тех  ты,  кто  уколом
коварным  противника  поражает!  Отец  мой,  что  кузнецом  был у властителя
хиндского, рассказывал о диковинах  подобных  в  тех  краях,  но  мои  глаза
никогда не просвещались созерцанием зрелища столь редкостного!
     Медор приоткрыл глаза, хлопнул в ладоши и приказал своему денщику
     --  Другую  лютню,  и  повару  вели немедля яства нести гостю моему для
вечерней трапезы.
     -- А сам-то что, есть не будешь? -- поинтересовался Ши.
     -- Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных.
     Взяв  новую  лютню,  он  пару  раз  брякнул  по  струнам   и   испустил
продолжительную,  скрипучую  ноту  вроде той, что производит палец, когда им
проводят по стеклу. Кузнец все суетился и кланялся.
     -- Открылось мне, о  владыка  века,  --  трещал  он,  --  что  потребна
кольчуга крепости необычайной и для плеча, и для правой руки...
     Медор отложил лютню.
     --  Проваливай!  --  взвизгнул  он. -- Властитель шума и гама, чья мать
была возлюбленной борова! Тебе надо, ты и делай эти поганые доспехи, а потом
неси сюда, но только молча!
     Когда кузнец выкатился из шатра, а слуга принялся расставлять перед  Ши
разнообразные   блюда,   молодой   человек   вновь   углубился   в  пение  и
аккомпанемент. Для принятия пищи  это  было  далеко  не  лучшее  музыкальное
сопровождение.  Ши  размышлял,  как управиться с поданной ему клейкой массой
без  вилки.  Вдобавок  она  оказалась  зверски  приправлена,   но   он   так
проголодался,  что это не доставило ему особого беспокойства. Принесли кофе,
все той же умопомрачительной приторности, что и на  постоялом  дворе.  Медор
оторвался  от  музицирования,  дабы тоже принять чашечку. Когда он деликатно
подносил ее к губам, Ши спросил:
     -- Да что тебя так гложет, в конце-то концов? Ты ведешь себя так, будто
только что потерял лучшего друга.
     -- О нет, -- ответствовал Медор, -- лишь обрел я его, но...
     Он отставил чашечку, снова взялся за лютню и пропел:
     Ах, горечь в сердце разлилась --  Любви  изгнанья  близок  час!  Солнце
зайдет, и с последним лучом Покатятся слезы из глаз!
     Хоть  Ши  особо и не потряс пафос автора, Медор уронил лютню и принялся
всхлипывать.
     -- Ну, ну, возьми себя в руки, приятель, -- принялся утешать его Ши. --
Это ведь про твою подружку Бельфебу... Бельфегору то есть?
     -- То правда-а! Истину ли ты молвил, что супруга она тебе? Иль хитрость
то была, чтоб повелителю моему воспрепятствовать, владыке Дардинелю?
     -- Ну, -- замялся Ши,  --  вообще-то  это  очень  долгая  и  запутанная
история...
     --  Нет,  не  опасайся  душу свою распахнуть товарищу своему по хлебу и
соли! Истинная дружба превыше демона ревности, как философ говорит Ифлатун!
     Ши просчитал свой ответ со снайперской точностью.
     -- Эту девушку я знаю уже довольно давно. Что же до остального,  то  ее
нынешний  статус как раз тот, в котором ты ее встретил в Каренском замке. Ну
что, успокоился малость?
     Когда Медор лишь горестно вздохнул. Ши прибавил:
     -- В общем, я уверен, что если мы  наймем  адвоката  или  как  там  его
зовут...
     --  Воистину,  шах  Гарр,  --  перебил его Медор, -- бредешь ты во тьме
неведенья. Знай же, что казий наверняка признает  законным  желание  владыки
Дардинеля  овладеть  этой  девицей.  Коли не произнесешь ты формулу развода,
вынудит он ее саму произнести! О, что же сотворил я такого, что обыкновенная
женщина повергает меня в такую бездну печали?  Ведь  ясно,  что  с  волосами
столь  огненно-рыжими  является  она  предвестницей  беды. Горе мне! О, лишь
откладывается неизбежный для меня час пресловутым очищением трехдневным!
     Ши проговорил:
     -- Во всяком  случае,  могу  тебя  заверить  в  одном:  кто  попытается
овладеть  этой  девушкой  без  ее  согласия, потом в жизни никем овладеть не
сможет.
     Но слезы у Медора хлынули вновь. Ши откинулся на  подушки,  лихорадочно
размышляя.  Толку  от этого кисляя, как от третьей ноги, хотя справедливости
ради Ши не мог не признать, даже  несмотря  на  свое  ревнивое  отношение  к
нацеленному  на  Бельфегору либидо Медора, что этот юнец, собственно говоря,
спас ему тогда жизнь на постоялом дворе.  Кроме  того,  Медор  разбирался  в
местных законах, и оставался еще один ресурс, который он пока не использовал
-- свое собственное знание магии.
     -- А где ее могут держать? -- спросил он.
     -- Нигде, кроме как в гаремном шатре владыки Дардинеля!
     Ши продолжал:
     --  А  ты  не  знаешь,  Руджер  --  ну  этот, который из Карены, он уже
присоединился к войску?
     Угрюмое  выражение  на  физиономии  юного  сарацина   переменилось   на
откровенно презрительное.
     --  Донеслось  до ушей моих, что этот незаконнорожденный сын блудницы и
впрямь среди нас.
     -- Так ты его не особо жалуешь?
     -- Аллах свидетель -- если чашка воды спасла бы его от ада,  дал  бы  я
ему  огня  напиться!  Недавно совсем в замке Каренском, когда декламировал я
свои стансы в памя