а  телеги  на
середину моста. Он стоял к Йурге спиной, и на спине у него  был
уже не тот меч, который Йурга видел недавно.  Теперь  это  было
красивое оружие - головка и эфес меча и  оковка  ножен  горели,
как звезды, блестели даже в наступающих  сумерках,  хотя  света
уже почти не было - погасло даже пурпурно-золотистое  мерцание,
еще совсем недавно висевшее над лесом.
    - Господин...
    Незнакомец обернулся. Йурга с трудом сдержал крик.
    Лицо чужака было белым - белым  и  пористым,  как  отжатый,
только что вынутый из тряпки творог. А глаза... О боги,  взвыло
что-то в Йурге. Глаза...
    - За телегу, быстро, - прохрипел незнакомец. Это был не тот
голос, который Йурга слышал раньше. Купец  вдруг  почувствовал,
как  сильно  докучает   ему   переполненный   мочевой   пузырь.
Незнакомец повернулся и прошел дальше на мост.
    Ведьмак.
    Конь, привязанный  к  обрешетке  телеги,  фыркнул,  заржал,
глухо забил копытами по доскам.
    Над ухом Йурги зазвенел  комар.  Купец  даже  не  пошевелил
рукой, чтобы его отогнать. Зазвенел второй. Целые тучи  комаров
звенели а зарослях на противоположной стороне яра. Бренчали.
    И выли.
    Йурга, до боли стиснув зубы, сообразил, что  это  вовсе  не
комары.
    Из мрака, густеющего на покрытом кустами склоне,  появились
маленькие уродливые фигурки - не больше четырех локтей,  худые,
словно скелеты. Они вышли на  мост  странной  походкой,  словно
цапли, резкими быстрыми движениями высоко  поднимая  шишковатые
колени. Глаза под плоскими складчатыми лбами светились  желтым,
в  широких  лягушачьих  пастях  блестели  белые  конские  зубы.
Уродцы, шипя, приближались.
    Незнакомец,  словно  статуя,  неподвижно  стоявший  посреди
моста,  вдруг  поднял  правую  руку,  странно  сложив   пальцы.
Отвратительные карлики попятились, зашипели громче, но  тут  же
снова двинулись вперед, все быстрее, поднимая длинные,  тонкие,
как прутики, когтистые лапы.
    По доскам слева  заскребли  когти,  из-под  моста  выскочил
вдруг  очередной  уродец,   остальные,   странно   подпрыгивая,
ринулись вперед. Незнакомец закружился на месте, сверкнул  меч,
выхваченный  неведомо  когда.  Голова  забирающегося  на   мост
существа отлетела на сажень вверх, волоча за собой косу  крови.
Белоголовый  прыжком  налетел  на  группу  других,  завертелся,
быстро рубя налево и направо. Уродцы, размахивая лапами и  воя,
кинулись на  него  со  всех  сторон,  не  обращая  внимания  на
сверкающий,  режущий,  как  бритва,  клинок.  Йурга  скорчился,
прижавшись к телеге.
    Что-то упало ему  под  ноги,  обрызгало  кровью.  Это  была
длинная,  костлявая,  чешуйчатая,  как  куриная  нога,  лапа  с
четырьмя когтями.
    Купец  вскрикнул.  И  тут  же  почувствовал,   как   что-то
пробегает рядом. Он скрючился еще  больше,  хотел  нырнуть  под
телегу, в этот самый момент что-то  свалилось  ему  на  шею,  а
когтистые лапы впились в висок и щеку. Он заслонил глаза,  рыча
и дергая  головой,  вскочил  и  нетвердыми  шагами  выбежал  на
середину моста, спотыкаясь о валяющиеся  на  досках  трупы.  На
мосту кипел бой - Йурга не видел ничего, кроме яростной борьбы,
кучи, из которой то и дело высверкивал луч серебристого острия.
    - Спа-а-асите! - завопил он, чувствуя,  как  острые  клыки,
пробив войлочную шапку, впиваются в затылок.
    - Голову вниз!
    Он втиснул подбородок в  грудь,  ловя  глазом  блеск  меча.
Клинок засвистел в  воздухе,  скользнул  по  шапке.  Послышался
отвратительный мокрый хруст, и Йурге на спину, словно из ведра,
хлынула горячая  жидкость.  Он  упал  на  колени,  пригнетаемый
мертвым уже грузом, висящим на шее.
    На его  глазах  еще  три  чудища  выскочили  из-под  моста.
Подпрыгивая наподобие  странных  кузнечиков,  они  вцепились  в
бедра незнакомца. Один, получив короткий удар по жабьей  морде,
дернулся и упал на доски. Второй, пораженный самым концом меча,
повалился,   дергаясь   в   судорогах.    Остальные    облепили
белоголового, словно муравьи, оттеснили к краю моста.  Один  из
них  вылетел  из  клубка,  выгнувшись  назад,  брызжа   кровью,
дергаясь и воя. И тут весь спутавшийся клубок  перевалил  через
край моста и рухнул вниз. Йурга упал, закрывая голову руками.
    Из-под моста взвились торжествующие визги уродцев,  которые
тут же перешли в крики боли, вопли, прерываемые свистом клинка.
Из темноты донесся грохот камней и хруст скелетов, потом  снова
свист меча и мгновенно оборвавшийся, отчаянный,  замораживающий
кровь в жилах скрежет.
    Потом была уже только тишина, прерываемая  резкими  криками
испуганной птицы в глубине  леса,  в  гуще  огромных  деревьев.
Вскоре замолчала и она.
    Йурга сглотнул, поднял голову, с трудом встал.  По-прежнему
было тихо, не шелестели даже листья, весь лес, казалось, онемел
от ужаса. Рваные тучи затянули небо.
    - Эй...
    Он  обернулся,  машинально  заслоняясь  поднятыми   руками.
Ведьмак стоял перед ним, неподвижный, черный, с блестящим мечом
в низко опущенной руке. Йурга обратил внимание на то, что стоит
он как-то криво, клонится набок.
    - Что с вами, господин?
    Ведьмак не ответил.  Шагнул  неловко  и  тяжело,  с  трудом
двигая левую ногу. Протянул руку, ухватился  за  телегу.  Йурга
увидел кровь, блестящую и черную, текущую по доскам.
    - Вы ранены, господин!
    Ведьмак не ответил. Глядя прямо в  глаза  купцу,  он  вдруг
повис на краю телеги и медленно сполз на доски моста.

     2

    - Осторожнее, помаленьку... Под  голову...  Эй,  поддержите
ему голову!
    - Сюда, сюда, на телегу!
    - О  боги,  он  истечет  кровью...  Господин  Йурга,  кровь
просачивается сквозь повязку...
    - Не болтать!  Вперед,  гони,  Поквит,  живей!  Накрой  его
кожушком, Велль, не видишь - дрожит?
    - Может, дать немного самогонки?
    - Он же в обмороке! Ну ты и впрямь сдурел, Велль. А самогон
давай сюда, надо глотнуть... Вы, псы, стервецы,  подлые  трусы!
Сбежать, оставить меня одного!
    - Господин Йурга! Он что-то бормочет!
    - Что? Что бормочет-то?
    - Э, чтой-то непонятное... Вроде имя чье-то...
    - Какое?
    - Йеннифэр...

     3

    - Где... я?
    -  Лежите,  господин,  не  двигайтесь,  а  то   снова   все
разорвется и полопается. До  кости  бедро  рассадили,  паскуды,
жуть, сколь крови вытекло... Не узнаете? Йурга я! Это  меня  вы
на мосту спасли, помните?
    - Угу...
    - Пить, небось, хотите?
    - Чертовски...
    - Пейте, господин, пейте. Горячка вас пекет.
    - Йурга... Где мы?
    - На телеге едем. Молчите, господин, не шевелитесь. Надо из
лесов выбраться к людским хатам.  Найти  кого,  кто  в  лечении
смыслит. Того, что мы  вам  намотали,  мало.  Кровь  все  едино
течет...
    - Йурга...
    - Да?
    - В моем сундучке... Флакон... С зеленой  жидкостью.  Сорви
печать и дай мне...  В  какой-нибудь  чарке.  Чарку  вымой  как
следует и чтоб никто не  прикасался  к  флакону...  Если  жизнь
дорога... Быстрее, Йурга. Черт,  ну  и  трясет  твою  колымагу.
Флакон, Йурга, флакон...
    - Уже готово... Пейте...
    - Спасибо... Теперь слушай. Сейчас я усну. Буду метаться  и
бредить, потом лежать словно мертвый. Это ничего, не бойся...
    - Лежите, господин, не то рана отворится  и  кровь  из  вас
уйдет.
    Он упал на шкуры, запрокинул голову, чувствовал, как  купец
укрывает его кожухом и попоной, от которой сильно несло конским
потом. Телега тряслась, каждый толчок отзывался дикой  болью  в
бедре. Геральт стиснул зубы.
    Над собой он видел
                       миллиарды звезд. Они  были  так  близко,
что, казалось, достаточно протянуть руку.  Над  самой  головой,
над самыми верхушками деревьев.
    Он выбирал дорогу так, чтобы держаться в стороне от  света,
от огней костров, чтобы  все  время  находиться  в  укрытии  из
колеблющихся теней. Это было нелегко - кругом пылали костры  из
пихтовых стволов, языки  пламени  взвивались  к  небу  красными
сполохами, усеянными блестками искр, метили тьму более светлыми
полотнищами  дымов,   стволы   трещали,   стреляли   вспышками,
высвечивая пляшущих повсюду людей.
    Геральт задержался,  чтобы  пропустить  мчащийся  на  него,
бушующий, перекрывающий дорогу, орущий и дикий хоровод.  Кто-то
дернул  его  за  рукав,  пытаясь  сунуть  в  руку   деревянный,
исходящий пеной жбанчик.  Он  легко,  но  решительно  отстранил
качающегося мужчину, разбрызгивающего вокруг пиво  из  бочонка,
который держал под мышкой. Он не хотел пить.
    Не в такую ночь, как эта.
    Неподалеку,   на   подмостках   из    березовых    стволов,
вздымающихся рядом с огромным  костром,  светловолосый  Майский
Король в венке и  в  брюках  из  голубой  ткани  целовал  рыжую
Майскую Королеву, тиская ее груди, выпирающие  сквозь  *гонкую,
пропотевшую полотняную рубаху.  Монарх  был  более  чем  слегка
пьян, покачивался, старался удержать равновесие, обнимая  плечи
Королевы, прижимал к ней пятерню,  стиснутую  на  кружке  пива.
Королева, тоже не вполне трезвая, в венке, сползшем  на  глаза,
обнимала Короля за шею и перебирала ногами. Толпа  плясала  под
помостом,  пела,  верещала,  потрясала   палками,   обмотанными
гирляндами зелени и цветов.
    - Беллетэйн! - крикнула прямо в ухо Геральту юная невысокая
девушка. Потянув его  за  рукав,  заставила  вертеться  посреди
окружившего их хоровода. Сама заплясала рядом, хлопая юбкой. Ее
волосы развевались, полные цветов. Он позволил ей увлечь себя в
танце, они закружились, ловко уворачиваясь от других пар.
    - Беллетэйн! Майская Ночь!
    Вокруг возня, писк, нервный  смех,  изображающий  борьбу  и
сопротивление очередной девушки, уносимой парнем в темноту,  за
пределы крута света. Хоровод, покрикивая, извивался  змеей  меж
кострами. Кто-то споткнулся, упал, разорвав цепь рук,  разделив
людей на небольшие группки.
    Девушка,  глядя  на  Геральта  из-под  украшавших  ее   лоб
листьев,  приблизилась,  прижалась  к  нему,  охватив   руками,
порывисто дыша. Он грубо схватил ее, грубее,  чем  намеревался.
Руки, прижатые к  се  спине,  почувствовали  горячую  влажность
тела, проникающую сквозь тонкий лен. Она подняла голову.  Глаза
были закрыты, зубы блестели из-под приподнятой верхней губы. От
нее несло потом и аиром, дымом и желанием.
    "А почему бы и  нет",  -  подумал  он,  продолжая  мять  се
платьице и спину, тешась влажным, парящим  теплом  на  пальцах.
Девушка была не  в  его  вкусе  -  слишком  маленькая,  слишком
пухленькая, - он  чувствовал  под  рукой  место,  где  чересчур
тесный лифчик  врезался  в  тело,  делил  спину  на  две  четко
различимые округлости там, где их быть не должно. "Почему бы  и
нет, - подумал  он,  -  ведь  в  такую  ночь...  Это  не  имеет
значения".
    Беллетэйн... Огни по  самый  горизонт.  Беллетэйн,  Майская
Ночь.
    Ближайший костер  с  треском  сожрал  брошенные  ему  сухие
растопыренные можжевелины, брызнул ярким золотом, залившим  все
вокруг. Девушка подняла голову, раскрыла глаза, взглянула ему в
лицо.  Он   услышал,   как   она   громко   втягивает   воздух,
почувствовал, как напрягается, как резко упирается руками ему в
грудь. Он туг же отпустил ее. Она качнулась, отбросив  тело  на
длину не полностью выпрямленных рук, но не оторвала своих бедер
от его. Потом опустила голову, отвела руки, отстранилась, глядя
в сторону.
    Они несколько мгновений не двигались, но вот возвращающийся
хоровод снова налетел на них, захватил, развел. Девушка  быстро
отвернулась  и  убежала,  неловко  пытаясь   присоединиться   к
танцующим. Оглянулась. Только один раз.
    Беллетэйн...
    "Что я здесь делаю?"
    Во мраке заискрилась звезда,  замигала,  приковала  взгляд.
Медальон  на  шее  ведьмака  дрогнул.   Геральт   непроизвольно
расширил зрачки, без труда пробил взглядом тьму.
    Женщина не была кметкой. Кметки не носят  черных  бархатных
плащей. Кметки, которых мужчины несли либо  тянули  в  заросли,
кричали, хохотали, трепыхались и  сопротивлялись,  как  форели,
которых вытаскивают из воды. И ни одна из них не вела  во  мрак
высоких, светловолосых парней в развевающихся  рубахах.  Эта  -
вела.
    Деревенские девушки никогда не  носят  на  шее  бархоток  и
усеянных бриллиантами обсидиановых звезд.
    - Йеннифэр...
    Неожиданно  расширившиеся  фиолетовые  глаза,  горящие   на
бледном треугольном лице.
    - Геральт...
    Она  отпустила  руку  светловолосого  херувима  с   грудью,
блестевшей от пота, словно надраенная медная  пластина.  Парень
покачнулся, упал на колени, водил головой, оглядывался, моргал.
Медленно встал, глянул на них ничего не понимающим, растерянным
взглядом, потом нетвердыми шагами пошел  к  кострам.  Чародейка
даже  не  посмотрела  ему  вслед.  Она  пристально  глядела  на
ведьмака, а ее рука сильно стискивала край плаща.
    - Приятно снова встретиться, - сказал он свободно. И тут же
почувствовал,  как  улетучивается  возникшее  было  между  ними
напряжение.
    - И верно, - улыбнулась  она.  Ему  казалось,  что  в  этой
улыбке было что-то вымученное, но уверен он не  был.  -  Весьма
приятная  неожиданность,  не  отрицаю.  Что  ты  тут   делаешь,
Геральт? Ах... Прости, извини за бестактность. Ну  конечно,  то
же, что и я. Ведь это Беллетэйн. Просто  ты  поймал  меня,  так
сказать, на месте преступления.
    - Я тебе помешал.
    - Переживу, - засмеялась она. - Ночь не кончилась.  Захочу,
увлеку другого.
    - Жаль, я так не  умею,  -  сказал  он,  с  большим  трудом
изображая равнодушие. - Только что одна увидела при  свете  мои
глаза и сбежала.
    - Под утро, - сказала Йеннифэр, улыбаясь все искусственнее,
- когда они совсем уже ошалеют, им это станет безразлично.  Еще
найдешь какую-нибудь, не волнуйся...
    - Йен... - слова застряли у него в горле. Они смотрели друг
на друга долго, очень долго, а красный отсвет огня играл на  их
лицах. Йеннифэр вдруг вздохнула, прикрыв глаза ресницами.
    - Нет, Геральт. Не надо начинать...
    - Это Беллетэйн, - прервал он. - Ты забыла?
    Она, не торопясь, подошла,  положила  ему  руки  на  плечи,
медленно и осторожно прижалась к нему, коснулась лбом груди. Он
гладил ее волосы цвета воронова крыла, рассыпавшиеся  локонами,
крутыми, как змеи.
    - Поверь, - шепнула она, поднимая голову. - Я не задумалась
бы ни на миг, если б дело было только... Но  это  бессмысленно.
Все начнется заново и  кончится  тем  же,  что  и  раньше.  Это
бессмысленно...
    - Разве все должно иметь смысл? Это Беллетэйн.
    - Беллетэйн, - она отвернулась. - Ну  и  что?  Что-то  ведь
привело  нас  к  их  кострам,  к  этим  веселящимся  людям.  Мы
собирались  плясать,  безумствовать,  слегка  задурманиться   и
воспользоваться ежегодно  царящей  здесь  свободой,  неразрывно
связанной  с  праздником  повторяющегося   цикла   природы.   И
пожалуйста, мы встречаемся после... Сколько же прошло... Год?
    - Год, два месяца и восемнадцать дней.
    - Как трогательно. Ты специально?
    - Специально, Йен...
    - Геральт, - прервала она,  резко  отстраняясь  и  поднимая
голову. - Скажем ясно: я не хочу.
    Он кивнул в знак того, что сказано достаточно ясно.
    Йеннифэр откинула плащ на  спину.  Под  плащом  была  очень
тонкая  белая  блузка  и  черная  юбка,  стянутая  пояском   из
серебряных звеньев.
    - Не хочу. - повторила она, - начинать сначала. А сделать с
тобой то, что я собиралась сделать с тем блондинчиком... По тем
же правилам... Это, Геральт,  кажется  мне  каким-то  неладным.
Оскорбительным и для тебя, и для меня. Понимаешь?
    Он снова кивнул. Она поглядела  на  него  из-под  опущенных
ресниц.
    - Не уйдешь?
    - Нет.
    Она немного помолчала, беспокойно пошевелила пальцами.
    - Ты обиделся?
    - Нет.
    - Тогда пойдем  присядем  где-нибудь  подальше  от  гомона,
поболтаем немного. Потому что, видишь ли,  я  ведь  рада  кашей
встрече. Серьезно. Посидим... Хорошо?
    - Хорошо, Йен.
    Они отошли во мрак, в заросли вереска, к черной стене леса,
обходя свившиеся в объятиях пары. Чтобы найти место только  для
себя,  им  пришлось  уйти  далеко.  Сухой  холмик,   помеченный
стройным, словно кипарис, кустом можжевельника.
    Чародейка расстегнула брошь плаща, тряхнула им,  расстелила
на земле. Он сел рядом с ней. Ему очень хотелось ее обнять,  но
из упрямства он не сделал  этого.  Йеннифэр  поправила  глубоко
вырезанную блузку, проницательно взглянула на него, вздохнула и
обняла. Можно  было  этого  ожидать.  Чтобы  читать  мысли,  ей
приходилось   напрягаться,   но   намерения   она    улавливала
непроизвольно.
    Они молчали.
    - Эх, -  сказала  она  вдруг,  отодвигаясь.  Подняла  руку,
выкрикнула заклинание.  Над  их  головами  взлетели  красные  и
зеленые  шары,  разрываясь  высоко  в  небе.  Они  распускались
разноцветными пушистыми цветами.  Со  стороны  костров  долетел
смех и радостные восклицания.
    - Беллетэйн, - грустно сказала она, - Майская Ночь...  Цикл
повторяется. Пусть радуются... если могут.
    В округе были и другие чародеи. Вдалеке  врезались  в  небо
три оранжевые молнии, а с другой стороны, из-за  леса,  взвился
настоящий гейзер радужных, кружащихся метеоров. Люди у  костров
громко и изумленно ахали,  кричали.  Геральт  сдержанно  гладил
локоны Йеннифэр, вдыхал аромат сирени  и  крыжовника.  "Если  я
слишком сильно буду ее желать, - подумал он, - она  почувствует
и обидится. Нахохлится, ощетинится и оттолкнет меня.  Я  спрошу
спокойно, что у нее слышно..."
    - Ничего у меня не слышно, - сказала ока,  а  в  ее  голосе
что-то дрогнуло. - Ничего такого, о чем стоило бы говорить.
    - Не надо, Йеннифэр. Не читай меня. Это смущает.
    - Прости. Я непроизвольно. А у тебя, Геральт, что нового?
    - Ничего. Ничего такого, о чем стоило бы говорить.
    Помолчали.
    - Беллетэйн! - проворчала она вдруг, и он почувствовал, как
она напрягается и как  напружинивается  рука,  прижатая  к  его
груди. - Веселятся. Празднуют извечный цикл обновления природы.
А  мы?  Что  делаем  здесь  мы?  Мы,  реликты,  обреченные   на
вымирание,  на  гибель  и   забвение?   Природа   возрождается,
повторяется цикл. Но не мы, Геральт. Мы не  можем  повторяться.
Нас лишили такой возможности. Нам дана  способность  творить  с
природой  невероятное,  порой  просто  противоречащее   ей.   И
одновременно  отобрали  самое  простое  и  самое  естественное,
присущее природе. Какая корысть с того, что мы живем дольше их?
После нашей зимы не придет весна, мы  не  возродимся,  то,  что
кончается, кончается вместе с нами. Но и тебя, и меня влечет  к
этим огням, хотя наше присутствие здесь - злая и  кощунственная
насмешка над их праздником.
    Он  молчал.  Он  не  любил,  когда  она  впадала  в   такое
настроение, источник которого ему был слишком хорошо  известен.
"Опять, - подумал он, - опять это  начинает  ее  мучить".  Было
время, когда казалось,  что  она  забыла,  примирилась,  как  и
другие. Он обнял ее, прижал, легонько покачивал,  как  ребенка.
Она не сопротивлялась. Он нс удивился.  Он  знал,  что  ей  это
необходимо.
    - Знаешь, Геральт, - вдруг  сказала  она  уже  спокойно.  -
Больше всего мне недоставало твоего молчания.
    Он коснулся губами ее волос, уха.  "Я  хочу  тебя,  Йен.  -
подумал он. - Я хочу тебя, ты же знаешь. Ведь ты знаешь, Йен".
    - Знаю, - шепнула она.
    - Йен...
    Она снова вздохнула.
    - Только сегодня, - взглянула она на него широко раскрытыми
глазами. - Только эта ночь, которая сейчас кончится. Пусть  это
будет наш Беллетэйн.  Завтра  мы  расстанемся.  Пожалуйста,  не
рассчитывай на большее, я не могу, я  не  могла  бы...  Прости.
Если я тебя обидела, поцелуй меня и уйди.
    - Если поцелую - не уйду.
    - Я надеялась на это.
    Она наклонила голову. Он коснулся губами ее раскрытых  губ.
Осторожно. Сперва  верхней,  потом  нижней.  Вплетая  пальцы  в
крутые локоны, коснулся ее  уха,  бриллиантовой  сережки,  шеи.
Йеннифэр, возвращая поцелуй, прижалась  к  нему,  а  ее  ловкие
пальцы